5 бестактных вопросов на свидании, на которые отвечать не обязательно

Вот и пришел тот момент, когда мужчина вашей мечты пригласил на первое свидание. Предчувствуя прекрасный романтический вечер, вы мчитесь на встречу во всеоружии. Вы сидите за столиком в ресторане, общаетесь на разные темы, но вдруг появляется какой-то дискомфорт. Вы четко понимаете, что свидание больше похоже на достаточно сложное и не совсем приятное собеседование. Спутник начинает спрашивать о тех вещах из вашей биографии, о которых хотелось бы промолчать. Появляется двойственное чувство, когда непонятно, как поступить — сказать правду, какая она есть, или развернуться и молча уйти. Но есть такие вопросы, на которые вы можете не отвечать. Да и вообще, есть смысл задуматься, нужен ли вам этот парень. Обычно нормальные адекватные мужчины о таких вещах не спрашивают. 1. Сколько мужчин до меня у тебя было? Нет необходимости в том, чтобы рассказывать каждому о своих влюбленностях и отношениях, начиная со школьных времен. Приятные или не очень воспоминания пусть останутся с вами. Естественно, парню будет не очень приятно слушать такие подробности, тем более, если вы начнете рассматривать интимную сторону вопроса. Если и отвечать, то что-нибудь обтекаемое. Можно сказать, что было пару серьезных отношений, но не сложилось. О том, что были и другие попытки, лучше не вспоминать. Но самое важное, что вы должны понять, это то, что нормальный, здоровый в психологическом плане мужчина никогда не станет спрашивать о подобных вещах. И на это есть свои причины: • у него явно тоже были девушки, и он дает себе отчет в том, что вы не ждали все это время принца на белом коне; • даже если вы были замужем, нет необходимости на первом свидании об этом рассказывать, если только вы сами этого не хотите; • ваше прошлое к нему отношения не имеет, как и его к вам. 2. Такая красивая девушка и все еще одна — почему? Если в интонации мужчины просматривается намек на то, что вам за тридцать, а вы не замужем, и что-то с вами явно не то, есть все поводы насторожиться. Человек старается прощупать все ваши слабые места и границы личного пространства. Можете ответить, что вы просто не встретили своего человека, с которым были бы счастливы. Можно отделаться шуткой, например, сказать, что искали такого как он, возможно это судьба. Обязательно разрядите обстановку милой невинной улыбкой и поменяйте тему беседы. 3. У тебя собственное жилье или съемное? Вопрос абсолютно некорректный и неприятный. Мужчине ведь тоже не понравится, если вы сразу же начнете устраивать допрос относительно наличия у него своей квартиры, машины и так далее. А если всего этого нет, тогда как? По большому счету нормальному, самодостаточному мужчине абсолютно все равно, есть ли у вас личная жилплощадь. Он ведь не в жильцы к вам метит. Он прекрасно понимает, что это мужчина, то есть, он сам в большей степени ответственный за материальное состояние будущей семьи и место проживания. Независимо от того, как будут разворачиваться события, подобный вопрос не обязательно обсуждать на первом свидании. Вы можете перевести все в шутку, например, сказать, что живете пока с родителями, даже если это не так. Так вы ему дадите понять, что рассчитывать на ваше жилище ему не приходится. Это будет хорошим стимулом для мужчины в будущем, если вы решите быть вместе. 4. Какая у тебя зарплата? Если вопрос целенаправленный, стоит спросить себя, не хочет ли этот мужчина, чтобы вы стали его спонсором. Не нужно выкладывать все на блюдечко и преподносить ему. Вы же общаетесь не с представителем налоговой инспекции. Поэтому никаких точных цифр. Лучше всего отвечать уклончиво, что-то типа: «На наряды и косметику хватает». В ответ спросите, сколько зарабатывает он в данный момент и какой доход планирует иметь через полгода-год. Не нужно посвящать его в то, что у вас собственный бизнес и так далее. Отвечайте завуалированными фразами, например, «занимаюсь бухгалтерским учетом». Ваш доход, материальное положение может заинтересовать разве что несостоявшегося человека, который подыскивает себе кормушку и бесплатное проживание. Настоящий мужчина не станет инспектировать содержимое вашего кошелька. Ему интересны совершенно иные качества. 5. Кроме меня ты точно ни с кем больше не встречаешься? Вопрос довольно странный, но в то же время не обидный. Уверенный в себе мужчина задавать его не станет. Обычно это прерогатива не очень положительных индивидуумов: • тираничных личностей, привыкших держать под своим контролем абсолютно все. Сейчас он пытается отфильтровать знакомства, но уже завтра будет давать указания относительно того, что надевать и какую помаду покупать. • закомплексованных мужчин с низкой самооценкой, у которых нет в себе уверенности, зато есть страх быть в запасе (на всякий случай). Он понимает, что на фоне другого парня, появившегося на вашем горизонте, он проиграет по всем статьям. Запомните, что вы просто приняли предложение сходить на свидание. Это не дает права мужчине требовать от вас отчета о том, чем вы занимаетесь в свое свободное личное время. Не нужно рассказывать, что вы пользуетесь грандиозным успехом у противоположного пола и регулярно получаете предложения выйти замуж. Объясните (в шутку, конечно), что вы не любите одиночество, коммуникабельны и не хотите просиживать дома все дни и вечера. Как правильно себя вести в такой ситуации? Правило трех «Не» Неприятные вопросы и испорченный вечер ждут каждую девушку, если она начнет себя неправильно вести. Поэтому важно придерживаться простой, но действенной тактики. 1. Не грубить. Заданный партнером вопрос не вписывается в ваше понимание и очень вам неприятен. Но это не говорит о том, что вы можете вести себя неподобающим образом или хамить. Нет необходимости возмущенно вопрошать: «Да как ты посмел спросить меня об этом?» Подобные вопросы следует оставить в дальнем углу своего дома и не брать на свидание. Просто спокойно скажите, что на этом этапе вы не готовы отвечать на заданный мужчиной вопрос и попросите его сменить тему, вызывающую у вас дискомфорт. 2. Не учить парня жизни. Даже если по глупости своей мужчина спросил, сколько вам лет, не стоит возмущаться и указывать на правила этикета. Отнеситесь к этому с юмором и мягко уведите беседу в сторону. И нет смысла мстить ему путем ответного допроса. Видите, что вас что-то не устраивает в этом мужчине — найдите повод для ухода со свидания. Вы сохраните нервы и себе, и ему. Да и вечер не окажется безнадежно испорченным. 3. Не делайте выводы, исходя из первого впечатления о нем. Если спутник задал не тот вопрос, это еще не повод переводить его в разряд «неотесанных мужланов». Мужчины тоже способны волноваться перед встречей с женщиной, которая им нравится. Возможно, он задал вопрос, а уже потом понял, что сделал глупость. Естественно, настороже быть нужно, но дать шанс человеку тоже необходимо. Никто из смертных не застрахован от ошибок. Постарайтесь и сами не отпугнуть спутника, задавая некорректные вопросы: где и на что живет, где работает и сколько зарабатывает, почему с бывшей разбежались, хочет ли детей, семью и так далее. В делах сердечных прислушивайтесь к собственным ощущениям и интуиции. Если все происходящее вызывает дискомфорт, встреча начинает напрягать, а настроение портится, значит, пора прекращать и встречу, и отношения в целом (или их начало). Автор: Инесса Борцова

Что такое стиль жизни семьи и какие существуют модели семьи

Почему в одной семье приняты одни модели поведения, а в другой — иные? Психологи утверждают: то, как мы строим отношения в семье, во многом зависит от нашего воспитания. Если ребенок привык, что домашние обязанности на маме, а зарабатывание денег на папе, то с большой вероятностью в его семье обязанности будут распределены таким же образом. Общеизвестный факт, что девушка выбирает мужа, похожего на отца, а парень — жену с какими-то чертами характера, напоминающими маму. Этот феномен получил название теории ментальных моделей. Психолог и создатель тренингов по отношениям в паре Вадим Куркин считает, что стиль жизни семьи рождается благодаря родительской семье. Об этом он пишет на своем сайте. Традиции и обычаи, определенные правила поведения формируются в семье, а ребенок впитывает это. Вот так у человека закладывается модель семьи, которую он построит в будущем. Понятие стиля жизни семьи включает разные сферы — отношение к деньгам, отношения между людьми, традиции и многое другое. Вадим обращает внимание на то, что стиль жизни не является показателем успешности семьи или того, насколько люди в ней счастливы. Там, где есть взаимопонимание и умение слушать и слышать других, больше всего тепла и счастья. Модели семьи Существует несколько моделей семьи, которые кардинально отличаются друг от друга. И в основном эти модели — проекции родительских взаимоотношений. Ниже представлен лишь один вариант классификации, которых существует великое множество. Ребенок и взрослый Один из партнеров находится в позиции ребенка, а второму ничего не остается, кроме как взять на себя всю ответственность за отношения. И получается, что один капризничает, обижается, не умеет самостоятельно решать проблемы, а второй воспитывает, делится опытом, принимает решения. Часто именно в такой модели живут пары с большой разницей в возрасте, но и у сверстников может быть выстроена эта модель. Все потому, что у обоих партнеров в детстве был пример таких отношений. Диктатура Супруг или супруга командует остальными членами семьи. Здесь есть только один главный, а все остальные обязаны его слушаться. Диктатор расскажет, что и как делать, с кем общаться, на что тратить деньги. Команды должны выполняться, правила не подлежат обсуждению. Жертва и спасатель Там, где есть жертва, всегда найдется спасатель. Жертва может страдать алкоголизмом, пристраститься к наркотикам, играм и другим вещам. Спасатель всеми силами будет стараться вытащить жертву из болота, в котором та увязла. Но все безрезультатно, усилий не хватит надолго. Все потому, что жертва сама должна начать свое спасение, но это происходит крайне редко. Превращаются в таких персонажей также насмотревшись на подобные ситуации в детстве. Насилие Если девочка видела, как папа бьет маму, скорее всего, она будет позволять своему мужу такие же вольности. Крайне редко удается осознать и пересмотреть свои взгляды на модель семьи, но все же это возможно, правда, встречается такое гораздо реже. Насилие может быть не только физическим, но эмоциональным. Жена может унижать мужа, впитав такую модель поведения родителей. Здесь также бесполезно пытаться помочь жертве, поскольку она будет наступать на те же грабли, притягивать подобных людей в свою жизнь, пока не вынесет из этого урок. Только научившись на своих ошибках, получится построить другую модель семьи. Свободные отношения Со стороны пара, находящаяся в свободных отношениях, может показаться идеальной. Но таковой она не является. Общий быт и интересы не отменяют того, что каждый живет своей жизнью. Супруги имеют право находить сексуальных партнеров на стороне и не требовать верности друг от друга. Друзья Казалось бы, разве плохо, когда муж и жена являются друзьями? Если отношения больше напоминают дружеские, но в них нет страсти, то рано или поздно они могут закончиться, когда у кого-то появятся чувства к другому человеку. В этих отношениях есть поддержка, взаимопомощь и общность интересов, но не хватает влечения друг к другу, что может привести к плачевным последствиям. Партнеры Это адекватная модель семьи. Муж и жена любят и поддерживают друг друга, они оба берут на себя ответственность за отношения. Супруги равноправны, то есть здесь отсутствует диктатура. В отношениях есть и страсть, и верность, и забота. Они построены гармонично. Так бывает, когда оба партнера выросли в подобных семьях. Или если и он, и она много работали над собой и темой отношений. Человек не всегда проживает свою жизнь, будто сделав ксерокопию с жизни родителей. Он может принять решение никогда не строить отношения так, как это делали родители. И тогда у него получится построить правильную модель. Если подходить к своей жизни осознанно, то любые модели семьи можно изменить и жить в паре счастливо. Автор: Юля Романова

Все произошло в считаные секунды. Рыжеволосая женщина с силой толкнула девочку

В детстве бабушка любила повторять мне одну фразу: «Запомни, внученька, золото и украшения, которые хранятся в семье, можно продавать только в случае крайней необходимости. И никакого обмена на тряпки или модные вещи — это исключено!» Пережившая две мировые войны и одну мировую революцию, бабушка знала о свойствах драгоценностей всё! Она отлично помнила, как в середине двадцатых с мамой ходила в магазин, похожий на большой склад, где за роскошное жемчужное ожерелье им выдали бутылку постного масла, небольшой мешок муки, пакет перловой крупы и несколько кусков хозяйственного мыла. Склад принадлежал американскому бизнесмену Арманду Хаммеру, который бойко выменивал у голодных жителей разорённой страны бесценные предметы искусства, антиквариат, меха и уникальные драгоценности на минимальный набор продуктов питания. Этот ловкий заокеанский «благодетель» стал при жизни почётным доктором 25 университетов и отошёл в мир иной с французским орденом Почётного легиона на груди. В начале прошлого века, когда японцы ещё не научились выращивать жемчуг искусственно, а за каждым драгоценным зёрнышком полуголым ловцам приходилось нырять на изрядную глубину, — такое украшение стоило целое состояние. Но в ту страшную зиму прабабушкино ожерелье помогло спасти от голодной смерти всю семью. «Украшения можно не только обменять на хлеб. В критической ситуации можно выкупить себе жизнь!» — учила меня бабушка. В подтверждение своих слов она рассказала историю, которая произошла на её глазах в послевоенные годы. У бабушки была близкая подруга Лиля. Та скромно жила в крошечной квартирке на Молдаванке вместе с отцом и полуслепой сестрой Полиной, которую все звали тётя Поля. Ах, эти прелестные молдаванские дворики, так подробно описанные Бабелем и воспетые Паустовским! Представьте себе небольшой двухэтажный дом буквой «П» из медово-жёлтого пиленого ракушника, с крышей из тёмно-красной «марсельской» черепицы и ажурными коваными воротами, которые закрывались ночью на огромный амбарный засов. По всему внутреннему периметру второго этажа шла просторная деревянная галерея, густо увитая виноградом, куда выходили не только окна, но и двери всех квартир. Попадали туда по старинной чугунной лестнице, такой музыкально-гулкой, что бесшумно подняться наверх было практически невозможно. Летом вся жизнь дома сосредотачивалась именно на этой галерее и во дворе. Душными летними ночами жильцы дружно покидали свои комнаты, чтобы спать на ватных матрасах на галерее или на скрипучих, порыжевших от времени раскладушках посреди двора. Днём хозяйки выставляли на галерею грубо сколоченные табуретки. С утра и до позднего вечера там шипели медные примусы. Варить летом борщ, уху или жарить бычков «у помещении» было не принято! Словом, не двор, а огромная коммунальная квартира, где все обитатели — невольные свидетели самых интимных подробностей жизни соседей. В глубине двора имелись обширные погреба — «мины», вырытые ещё в те легендарные времена, когда контрабандисты прятали там бочки с итальянским вином и греческим оливковым маслом, тюки турецкого табака и французских кружев. Бандиты, доморощенные революционеры и анархисты устраивали в погребах склады с оружием и боеприпасами. Сложная система ходов и тоннелей соединяла «мины» с городскими катакомбами. Зная их расположение, можно было без труда пробраться на морское побережье или выйти далеко за город в безлюдную степь. Вот в таком молдаванском дворике родилась и выросла Лиля. Она с успехом окончила медицинское училище и поступила на работу в одну из городских больниц. В самом начале войны молодую медсестру перевели работать в военный госпиталь. Когда немцы стали бомбить город, а в окопы на линии обороны можно было доехать на трамвае, Лиля вместе с коллегами-медиками сутками вывозила тяжелораненых бойцов в порт. Оттуда суда уходили в Крым и Новороссийск. Сама Лиля уезжать не собиралась. Ей было страшно оставлять беспомощную Полину и спивавшегося отца-художника. Это была официальная версия её отказа эвакуироваться на восток вместе с отступавшей армией. Но существовала ещё одна серьёзная причина, по которой Лиля осталась в городе. Но об этом знали всего несколько человек. Буквально с первых дней оккупации в Одессе начал действовать подпольный штаб антифашистского сопротивления. Лиля как ни в чём не бывало вернулась на работу в больницу. Полина по мере сил занялась домашним хозяйством, а отец неожиданно бросил пить и с головой погрузился в творчество. Он рисовал неплохие копии с полотен известных художников, вроде Куинджи «Дарьяльское ущелье. Лунная ночь» или «Большая вода» Левитана. Румыны охотно меняли его картины на мясные консервы из солдатских пайков и ворованный на немецких складах керосин. Тот холодный октябрьский день 1941 года Лиля запомнила на всю жизнь. Оккупанты гнали по городу длинную колонну серых от страха полуодетых людей. Женщины, старики, дети шли молча. Тишину нарушало только зловещее шарканье тысяч ног да бряцание оружия румынских конвоиров, которые сопровождали колонну. Жители домов, мимо которых текла эта немая человеческая река, с ужасом смотрели на нескончаемый поток людей, обречённых на смерть. Евреев вели за город, где их расстреливали и сбрасывали в противотанковые рвы, вырытые в середине лета во время обороны города. Многих загоняли в сараи, обливали керосином и сжигали заживо. Вместе с двумя соседками Лиля стояла на обочине, не в силах повернуться и уйти. Вдруг в этой скорбной людской толпе она заметила молодую рыжеволосую женщину с девочкой лет семи. На лице несчастной матери было такое дикое отчаяние, что Лиля содрогнулась от жалости и собственного бессилия. Внезапно шедший впереди старик споткнулся и упал. Движение колонны приостановилось. К старику тут же подскочили конвоиры. Солдаты начали избивать беднягу прикладами винтовок, заставляя подняться. Всё произошло в считаные мгновения. Рыжеволосая женщина с силой толкнула девочку прямо Лиле в руки и, не оглядываясь, быстро пошла вперёд. Лиля инстинктивно прижала дрожавшего ребёнка к себе, ловко закрыв краем широкой шали. А обе соседки, не сговариваясь, сделали шаг вперёд, загородив собой Лилю и малышку. С величайшей предосторожностью Лиля привела ребёнка домой. Вместе с Полей они решили сначала выкупать девочку и переодеть в чистое, ведь на ней были жалкие обноски. Румыны отбирали у обречённых на смерть всё, включая одежду. И тут женщин ждал сюрприз. На шее у ребёнка на прочном шнурке висел маленький кожаный мешочек. Лиля высыпала содержимое на стол — несколько массивных золотых колец, тяжёлая витая цепочка от часов, три золотые царские монеты и шестиконечная Звезда Давида, украшенная россыпью мелких бриллиантов. — Несчастная мать заплатила тебе, чтобы ты спасла её дитя, — тихо сказала тётя Поля, и обе женщины расплакались. Всем, кто осмелился прятать евреев, грозил расстрел. К чести соседей, на Лилю не донёс никто, хотя в городе было предостаточно негодяев, которые регулярно «стучали» в румынскую сигуранцу. Ради возможности занять чужую комнату, поживиться имуществом или отомстить за старую обиду. Спасённая девочка осталась в семье Лили. Для всех она была дочерью погибшей при бомбёжке двоюродной сестры из Аккермана, о чём имелась искусно изготовленная в подпольной типографии справка. Все звали девочку Рита, хотя настоящее имя её было Рахель. — Запомни, детка, — твердила Лиля, — тебя зовут Ри-и-та!.. А я — твоя тётя Лиля. Как выжить в оккупированном городе — тема отдельного рассказа. Работая в больнице, Лиля доставала продукты, медикаменты, гражданскую одежду и передавала подпольщикам, прятала в глубине двора партизанского связного и помогала известному в городе хирургу оперировать раненых советских солдат, которых прятали в катакомбах. А потом наступил апрель 1944 года. Жизнь в освобождённом от фашистов городе стала постепенно входить в мирную колею. Возвращались из эвакуации соседи, на улицах города появились раненые бойцы, приехавшие в санатории для лечения, спешно восстанавливали разрушенные причалы порта. В том году удивительно рано зацвела знаменитая белая акация. Её хмельной аромат кружил голову, наполнял городские улицы душевным праздничным настроением. Лиля решила в свой выходной день вымыть окна и постирать шторы. А тётя Поля вместе с Ритой устроилась на галерее, чтобы почистить на обед картошку. Сосед инвалид, опершись на костыль, грелся на солнышке и неторопливо играл сам с собой в шахматы. Лиля не сразу заметила коренастого молодого офицера с пыльным вещмешком на плече. С потерянным видом военный вошёл во двор, огляделся, тяжело вздохнул... — Товарищ капитан, вы кого-то ищете? — участливо спросил сосед. Офицер не успел ответить. На весь двор прозвучал детский крик: — Папа!!! Громко стуча босыми пятками по чугунной лестнице, к капитану кинулась маленькая Рита-Рахель. Офицер рывком сбросил вещмешок на землю и подхватил девочку на руки. Они замерли посреди двора, крепко обхватив друг друга руками, словно альпинисты, зависшие над бездонной пропастью, в которую рухнула и исчезла навсегда их довоенная, спокойная и счастливая жизнь. Капитана накормили жареной картошкой, напоили чаем. Рита сидела рядом, вцепившись в рукав отцовской гимнастёрки, словно боялась, что тот может внезапно исчезнуть. — Как вы нас нашли? — не скрывая удивления, спросила Полина. Капитан помолчал, вытащил из кармана пачку папирос, повертел в руках, сунул обратно, смущённо кашлянул, прикрыл глаза ладонью и наконец ответил: — Можете не верить, но несколько раз мне снилась жена... Она уверяла, что ей удалось спасти нашу дочь. Откровенно говоря, я не надеялся... мистика какая-то... Простите, я выйду... покурю... На следующий день капитан возвращался на фронт. Его короткий отпуск заканчивался. Перед отъездом он записал Лиле адрес своей сестры, которая до войны жила в Виннице, но летом сорок первого успела эвакуироваться в Ташкент. — Спасибо вам за всё, — прощаясь, сказал капитан. — Даже не знаю, смогу ли отблагодарить вас. Осенью сорок пятого за Ритой приехала её родная тётка из Винницы. Она привезла скорбную весть — отец девочки погиб в конце мая под Веной. Лиля попыталась уговорить женщину не забирать Риту. Но та со слезами на глазах объяснила: — Этот ребёнок — всё, что у меня осталось. Обещаю вам, мы никогда не забудем вашу доброту. Лиля перестирала и тщательно погладила Ритины вещички, аккуратно сложила всё в узелок и неожиданно засуетилась. — Постойте! Заберите ещё вот это. Достала кожаный мешочек, принялась смущённо объяснять: — Пришлось продать одно кольцо, чтобы купить дрова. Уж очень холодная зима выдалась в сорок втором. — Нет-нет, что вы! Оставьте себе... Вы заслужили. В женский спор неожиданно вмешался Лилин отец. — Мадам, — торжественно сказал старик, — за кого вы нас имеете? Заберите ваши сокровища. Это же семейные реликвии. Риточка скоро невестой станет. Для девочки это память о матери и готовое приданое. Рита уехала, и жизнь Лили потекла своим чередом. Вскоре в соседнюю пустовавшую комнату на втором этаже вселился новый постоялец Аркадий Степанович, солидный мужчина лет сорока, с нашивкой за ранение и широкой орденской планкой на полувоенном кителе. С собой он привёз две подводы серьёзного имущества — железную кровать, резной комод, массивный стол, ящики с книгами и посудой, трофейный патефон и портрет Сталина в тяжёлой резной раме. Любопытные соседки выяснили, что Аркадий Степанович холост и работает завхозом в одном из санаториев города. Новый жилец был обаятелен, подтянут, охотно угощал соседей папиросами, утром благоухал одеколоном «Шипр», а по воскресеньям любил сидеть на галерее и читать свежую газету. Словом, положительный во всех отношениях персонаж и завидный жених. Впрочем, новый сосед имел одно увлечение, заинтриговавшее всех. Как-то раз тётя Поля, осторожно спускаясь по лестнице, столкнулась с Аркадием Степановичем, за которым робко шла незнакомая молодая женщина. — Вот, встретил старинную приятельницу, пригласил на чай, — объяснил Аркадий Степанович, помогая женщине преодолеть последнюю ступеньку. Закрыв за собой дверь, Аркадий Степанович включил патефон. Старый молдаванский двор наполнился популярной мелодией танго «Брызги шампанского». Потом в гости к нему заходили бывшая одноклассница, коллега, подруга детства, троюродная сестра из Киева... Три-четыре раза в неделю соседи получали бесплатный концерт и богатую пищу для сплетен. Блондинки, брюнетки, в основном молодые женщины — у Аркадия Степановича был отменный вкус! Кстати, ни одна женщина не приходила дважды. У жителей двора время от времени возникали серьёзные дискуссии на тему морали. Неутомимый Аркадий Степанович имел яростных сторонников, которые приводили аргументы в его защиту. После войны молодых неженатых мужчин катастрофически не хватало. Для одиноких женщин такой мимолётный «санаторный роман» — единственный способ получить крошечную порцию женского счастья. В самом конце лета у Аркадия Степановича появилась новая пассия. Симочка была из породы тех женщин, которые привлекают внимание абсолютно всех мужчин, включая грудных младенцев и парализованных старцев. Длинноногая, с отличной фигурой, атласной кожей и копной смоляных кудрей, она благодаря острому на язык соседу инвалиду получила прозвище Кармен. К всеобщему удивлению, Кармен пришла и на следующий день. А потом стала являться регулярно. Она угощала детишек во дворе леденцами, а к Лиле прониклась особой симпатией, подарив французский шёлковый шарфик и плитку настоящего шоколада Московской фабрики имени Бабаева. Тёплым воскресным утром, когда все жители дома неспешно занимались домашними делами, Аркадий Степанович вместе с Симочкой вышел на галерею. Его белоснежная рубашка и тщательно отутюженные брюки привлекли всеобщее внимание. Сиявшая Сима в новом крепдешиновом платье была неотразима. — Внимание, товарищи! — громко сказал Аркадий Степанович. — Хочу в вашем присутствии сделать важное заявление! Тут он по-гусарски опустился на одно колено, взял узкую руку Кармен в свои широкие сильные ладони и торжественно объявил: — Многоуважаемая Серафима Юрьевна! Предлагаю вам свою руку и сердце. Я люблю вас и не мыслю своей жизни без вас... Все закричали «Ура!» и зааплодировали. Аркадий Степанович вытащил из кармана маленькую коробочку и торжественно вручил розовой от смущения невесте. В коробочке лежала роскошная брошь. Золотой жук-скарабей с бирюзовой спинкой держал в золотых лапках шарик из бледно-розового коралла. — Семейная реликвия, — потупившись, объяснил Аркадий Степанович. — Единственная память о покойной матушке. Вещь уникальная! Соседки восхищённо заохали, а Симочка почему-то побледнела и, сославшись на неотложные дела по случаю предстоящей свадьбы, вскоре ушла. Аркадий Степанович, казалось, не заметил стремительного бегства своей возлюбленной. Он был занят организацией традиционного мальчишника, с домашним вином, обильной закуской и, конечно же, танцами под патефон. Праздник длился до глубокой ночи. А рано утром к Аркадию Степановичу пришли с обыском. Лилю и соседа инвалида пригласили в качестве понятых. В тот же день бледная Лиля прибежала к моей бабушке. Всхлипывая и вытирая слёзы, Лиля залпом выпила стакан воды с валерьянкой и начала свой рассказ. Их было четверо — рослый мужчина в штатском, местный участковый и ещё два милиционера, один из которых остался на галерее, загородив входную дверь. — Вчера в присутствии свидетелей вы подарили это ювелирное изделие гражданке Полянской? — спросил человек в штатском, вытаскивая из кармана скарабея. Аркадий Степанович в шёлковой пижаме, слегка опухший от вчерашнего застолья, спокойно кивнул головой. — Всё верно. Эта семейная реликвия принадлежала моей покойной матери. — Как её звали? — Пелагея Васильевна... Я не понимаю, к чему эти странные вопросы? Мужчина повертел жука в руках, ловко поддел что-то пальцем. С тихим щелчком зеленовато-голубая спинка скарабея раскрылась, словно два крошечных лепестка. — Здесь написано «Ребекка», — насмешливо сообщил мужчина в штатском и показал надпись понятым. — Ну да... Так звали мамину подругу, которая сделала ей этот подарок, — не моргнув глазом нашёлся Аркадий Степанович. — Начинайте обыск! — последовала команда. Лиля отвернулась к окну. Ей было мучительно неловко смотреть, как выворачивают ящики комода, роются в чемоданах, простукивают подоконники и внимательно изучают крашенный коричневой краской пол. Аркадий Степанович сидел на стуле под портретом Сталина и невозмутимо наблюдал за происходившим. — Встаньте и отойдите в угол! — вдруг скомандовал ему человек в штатском. Только тут Лиля заметила, что у внешне спокойного соседа на висках выступили капли пота. Участковый осторожно снял портрет, а человек в штатском подошёл к стене и стал пристально рассматривать обои. — За портретом в стене нашли тайник. В нём было спрятано семнадцать мешочков, около килограмма золота! — прошептала Лиля и опять заплакала. — Семнадцать! Ровно столько малышей загубил этот мерзавец. Позже участковый рассказал, что такие, как Аркадий, специально охотились за детьми с мешочками на шее. Они отбирали золото, а ребёнка толкали назад в колонну или приводили на следующее утро в сигуранцу. Прошлой зимой прямо на улице Аркадия опознала женщина, но ему удалось выпутаться. Он понял, что нужно срочно уезжать из города. Однако получить легальную прописку в другом месте по тем временам было невозможно. И тогда этот подлец придумал простой, как всё гениальное, план. Решил срочно найти себе жену. Причём женщину из уважаемой семьи, со связями и особым статусом. Сима Полянская, дочь московского профессора, казалась идеальной кандидатурой. Одного не мог знать Аркадий. Её дед был известным до революции одесским ювелиром, который на совершеннолетие каждой дочери, а их у него было пять, изготавливал особый подарок-талисман. Жук-скарабей достался Ребекке — самой младшей, которая изучала историю и мечтала стать египтологом. Каждое лето Сима специально приезжала в Одессу. В семье очень надеялись, что хоть кому-то из одесской родни удалось спастись... — А если бы этот гад подарил Симе банальную цепочку? Спокойно бы уехал, затерялся в столице, — покачала головой моя бабушка. — Да, но желание произвести на невесту впечатление сыграло с Аркадием злую шутку. Кстати, мы так и не узнали его настоящего имени. У него всё было фальшивое — и награды, и нашивка за ранение... В конце шестидесятых, после смерти отца и тёти Поли, Лиля осталась совсем одна. И тут в старом дворе на Молдаванке появилась Рита, которую жизнь занесла в далёкий Новосибирск. — Тётя Лиля, собирайся! — решительно заявила молодая женщина. — Будешь жить с нами. Мне невыносимо думать, что ты в четырёх стенах здесь сидишь. У вас же тут даже телефона нет! Про горячую воду я вообще молчу. — Риточка! — с сомнением покачала головой Лиля. — Не хочу быть тебе обузой на старости лет. У Риты в глазах заблестели слёзы. — Тётечка, родная, ближе тебя у меня никого нет! Я так и сказала детям — ждите, скоро привезу вашу одесскую бабушку. Перед отъездом Лиля принесла нам подарок — копию с картины Куинджи «Дарьяльское ущелье. Лунная ночь». — Понимаю, что картина никакой ценности не представляет. Просто будете смотреть на неё и иногда вспоминать обо мне. Теперь «Лунная ночь» висит над моим рабочим столом. Некоторое время назад я обнаружила, что поверхность картины стала как-то странно выгибаться. Пришлось тащить её к знакомому художнику-реставратору. — Откуда сей шедевр? — насмешливо спросил Толик, рассматривая «Лунную ночь». Помолчав, он добавил: — А знаешь, очень даже неплохо... Кто писал? — Так, один бабушкин знакомый. Он давно умер. — Ладно, оставляй, попробую что-нибудь сделать. К моему удивлению, Толик позвонил в тот же вечер и возбуждённо проорал в трубку: — Слушай, подруга. Продай мне Куинджи! За любые деньги! — С чего это вдруг? — насторожилась я. — Это же уникальная картина! Я такого никогда не видел! Представляешь, она написана не на холсте, а на куске медицинской марли, на которую мучным клейстером наклеены одесские газеты времён немецкой оккупации. За большие деньги показывать её буду. — Не могу! — твёрдо ответила я. — Почему? — Это семейная реликвия. Автор: Галина Короткова

О ценности горевания

Горе — неотъемлемая и неизбежная часть жизни. Нет такого человека на земле, который бы с ним не столкнулся. Но вот вопрос: что мы знаем о нём? Что такое горе Это наша естественная реакция на потерю. Услышав слово «потеря», многие сразу думают о смерти. Безусловно, уход дорогого человека из жизни — предельная ситуация, когда мы переживаем горе наиболее интенсивно. Но оно также может быть вызвано разводом, прекращением дружбы или романтических отношений, переездом, потерей работы, здоровья, финансов, утратой питомца, навыков, смыслов, возможностей и вещей. Ребёнок, плачущий о потерянной игрушке, и специалист, разочаровавшийся в профессии — оба горюют. Конечно, горе субъективно, чувствительность у всех разная. И проживают своё горе все индивидуально. У каждого свои темп и особенности. Неизменно одно: необходимость горевания, каким бы болезненным ни был этот процесс. Культура горевания У нас, к сожалению, эта культура потеряна. Горе непопулярно, а тема смерти вообще под запретом. Современный мир сосредоточен главным образом на достижениях и развлечениях. Мы охотно погружаемся во всё, что сулит радость, веселье и удовольствие. И прекрасно, ведь без этого жизнь была бы неполной. Но она также не полна без переживания утраты. Нам предлагают массу развлечений и море возможностей, но не учат, как быть, когда что-то теряешь. С кем из нас в детстве родители обстоятельно беседовали о смерти? Многие ли наблюдали, как угасает престарелый родственник? Разве в наших семьях вообще принято говорить о чувствах — грустно тебе или радостно, страшно или спокойно, весело или тоскливо? Чаще всего, когда мы сталкиваемся с утратой, остаёмся не только совершенно одиноки, но даже не знаем, как грамотно обращаться с навалившимися на нас печалью, страхом, отчаянием и злостью. Нас не учат горевать. Мы не умеем сопереживать и поддерживать другого человека в его горе. Стоит заметить, что это в основном проблема современных городов. В деревнях люди с детства постигали естественный цикл жизни, старения и умирания, участвовали в проводах умершего, выражали свою скорбь и при этом не получали психической травмы, чего так боятся нынешние родители. Поэтому нам, лишённым такой возможности, приходится изучать азы. Не навреди Человек в горе ощущает острую боль, растерянность, ярость, ужас и прочие тяжёлые чувства. Он как никогда нуждается в поддержке. Но нередко слышит что-то из разряда «надо жить дальше», «хватит плакать, уже прошло столько времени!» или вообще «не начинай, у меня своих забот полно». В большинстве случаев мы реагируем таким образом не из-за душевной чёрствости, а оттого, что не имеем ресурсов, чтобы действительно помочь. Если мы не научились справляться с собственными сильными чувствами, то нам очень трудно выдержать рядом с собой того, кто испытывает что-то похожее. Не представляя, как себя вести, мы автоматически выдаём заезженное «всё к лучшему», «всё будет хорошо», «зато у тебя есть...». Или пытаемся переключить горюющего на другое: «а знаешь, как было у меня?», «давай поговорим о будущем» или ударяемся в жалость: «бедненький, как же ты теперь...». Во всех этих примерах нет подлинного сопереживания, в них звучит обесценивание человека и его чувств. Как же правильно поддержать? Здесь уместен принцип «не навреди», то есть если не знаешь, что сказать, или с губ рвутся шаблонные фразы — лучше просто молча обнять горюющего, побыть рядом столько, сколько ему потребуется. Очень важно умение слушать и слышать. Не перебивать, не оценивать, не поучать, не давать советов. Нам кажется, что если мы не будем обсуждать утрату, то человек скорее её «забудет». Но забыть потерю невозможно, её можно только отгоревать. Поэтому человеку нужно говорить о том, кого или что он потерял, рассказывать кому-то о своих чувствах, делиться воспоминаниями, плакать кому-то. Незаметный помощник Второе, чем мы можем помочь — это взять на себя некоторые бытовые обязанности, чтобы дать горюющему возможность выплакаться, отлежаться на диване лицом к стене или прокричаться вволю. Можно вынести мусор, оплатить счета, выгулять собаку, сделать уборку. Горевание — это тяжёлая душевная и духовная работа, она требует массу энергии. Горю, чтобы оно постепенно утихло, нужно место и время, поэтому необходимо разгрузить горюющего от рутинных обязанностей. Важно не торопить человека, не вытаскивать насильно из его кокона, не пытаться встряхнуть и взбодрить. Это лишь усугубит течение горя и отсрочит процесс выхода из него. И, пожалуй, золотое правило любой помощи — помогать нужно сначала себе. Если мои моральные и физические силы на пределе, помощника из меня не получится. Если, слушая рассказ человека и видя его слёзы, я погружаюсь в уныние и теряю почву под ногами, поддержка нужна уже мне самой. Необходимо заботиться о себе, особенно если горюющий — наш родственник и мы живём на одной территории. Работа горя Безусловно, никто из нас не хочет страдать. Но, как и любой природный механизм, горевание зачем-то нужно. В чём его смысл? В том, чтобы человек перестроил свою личность и адаптировался к жизни без чего-то/кого-то. Для этого необходимо присвоить опыт горя, а не бежать от него. Психологи выделяют условные стадии горевания, проходя через которые, человек неизбежно сталкивается со собственной уязвимостью, знакомится с собой по-настоящему и познаёт на практике: потерю можно выдержать и пережить. Чувства страха, вины и отчаяния, подобные цунами, уже не так сильно пугают того, кто правильно отгоревал. Слово «правильно» — ключевое, поскольку очень часто горе принимает патологический характер, и тогда человеку требуется помощь специалиста. Ещё одна возможность, которую даёт успешно завершенное горевание — человек становится более эмпатичным и способным сочувствовать другому, когда тот окажется в подобной ситуации. Горе — это не то, что можно вынести в одиночку. Да, работу по гореванию человек должен выполнить самостоятельно, но поддержка окружающих необходима. В течение жизни мы многократно теряем: любимых людей, важные отношения, заманчивые возможности. Не в наших силах отменить, ускорить или обезболить процесс горевания, но мы можем постараться пройти его с минимальными потерями. А если горюет другой человек — стать для него опорой в это тяжёлое время.

Грустный рассказ Надежды Тэффи. «Мы, злые»

Ольга Сергеевна поднималась медленно, качалась из стороны в сторону. Очень устала. Смотрела сосредоточенно на кастрюльку, которую держала двумя руками. Смотрела — не разлить бы молоко. И уже с четвертого этажа расслышала этот знакомый ей крик: — А-а-а-а... Знакомый крик. Мучительный. — Маруська кричит. Добралась до пятого. Открыла своим ключом. — Марусенька, чего же ты кричишь, словно маленькая? Ведь ты же знаешь, что я пошла за молоком. Ведь для тебя же! В столовой в углу на диване лежит больная Марусенька, девятилетняя, худая, желтая, злая. — Не хочу я твоего молока, — говорит она скороговоркой и снова начинает кричать: — А-а-а-а... Ольга Сергеевна ставит на стол кастрюлю, опускается на колени перед диваном. — Деточка моя, милочка! Что? Болит очень? Ножка болит? Девочка толкает ее в грудь худенькой грязной ручкой. — Ну не надо сердиться на маму, — просит Ольга Сергеевна. — Тебе вредно сердиться, кошечка моя. У тебя сердечко слабое. Будешь спокойная, скорее поправишься. Хочешь, я принесу тепленькой водички, помоем тебе ручки? Я в одну минуту согрею водички? Девочка толкнула ее еще раз и демонстративно отвернулась лицом к стене. — А папа еще не вставал? Но девочка молчала. Приоткрылась дверь в крошечную темную комнатушку, выглянуло небритое, одутлое лицо. — Я сейчас, Олечка, — сказало лицо испуганным шепотом. — У тебя нет случайно папироски? — Ты же знаешь, что я не курю, — раздраженно ответила Ольга Сергеевна и стала на спиртовке кипятить молоко. — Ну, конечно, я знаю, — поспешило заверить лицо. — Я только так, на всякий случай. — Ты бы все-таки поторопился, — сказала Ольга Сергеевна после паузы. — Тебе назначено в девять. Надо же побриться. Он добродушно потрогал свои щеки. — Да, признаюсь... — Ну так поторопись же. Опоздаешь — возьмут другого. И зайди к мадам Аллан, спроси деньги за светр. Я ведь не могу уйти из дому. Выходит, что я даром работаю. — Да, да, — торопливо соглашался он. — Зайду, и спрошу, и все устрою, только ты не раздражайся. — Я не раздражаюсь, но вот уже больше недели, как я тебя об этом прошу. Ведь дома нет ни гроша, должен же ты понимать. Ну, чего же ты ждешь, Господи! Он засуетился, испуганный, с бегающими глазками. Она подошла на цыпочках к дивану, нагнулась, заглянула в лицо девочке. Повернулась, погрозила мужу. — Кажется, спит. Ведь всю ночь плакала. — Ты бы прилегла, — сказал муж. — А белье? Я не могу лечь, я должна стирать. — Но ведь ты так сама... Она с раздражением отмахнулась от него. Он стал спешно одеваться, спотыкаясь, роняя вещи, ползая по полу за запонкой. — Ты меня с завтраком не жди, — сказал он, уходя. — Я, вероятно, пройду еще куда-нибудь на рекогносцировку. Насчет местишка. Он попробовал комически подернуть бровью при слове «местишко». Но вышло так жалко и неумело, совсем уж некстати, что он сам это почувствовал и заторопился уйти. Она проводила глазами его сгорбленную спину в выгоревшем пальто с чужого плеча, и ноющей жалостью заболела душа. — О-о! — застонала она. — Еще за этого олуха мучайся! Она встала, растирая усталую спину. Навалила мокрого белья в лоханку, залила кипятком. Посмотрела на свои пальцы, вспухшие, красные. И вдруг вспомнилась красивая, наглая рожа, с гладко склеенными волосами — bien gomme! Рожа улыбнулась и пропела говорком: — Се n’est que votre main, madame! «Я, кажется, засыпаю, — подумала она. — А нужно скорее сварить кашу Маруське, а потом стирать». В дверь постучали. — Кто там? — Простите, Ольга Сергеевна! — прогудел за дверью женский бас. — Мне необходимо, на минутку. Ольга Сергеевна вздохнула с дрожью, открыла. — Как живете, моя дорогая? Насилу вас разыскала. Крупная дама с пышным бюстом, подпертым старинным корсетом, но с лицом длинным и бурым, вошла и села на стул. — У меня ребенок болен, — вполголоса предупредила Ольга Сергевна. — Простите, мне сейчас трудно. — Болен? А что с ним? — равнодушно спросила гостья. — Ревматизм. Суставной. Слабое сердце. — Ну, ничего, поправится, — успокоила гостья и улыбнулась. — Очень серьезно болен ребенок, — злобно оборвала ее улыбку Ольга Сергеевна. — Вчера ночью так плохо было, что пришлось первого попавшегося врача звать. — Ну, и что же? — спросила гостья и, ожидая ответа, вынула из сумки зеркальце и стала затирать пуховкой носовой хрящ. — Что сказал врач? — Сказал, что ему нужно заплатить пятьдесят франков. — Ха-ха! — рассмеялась гостья. — А я к вам по делу. Мы организуем вечер свободного искусства. Название принадлежит мне. Мэри Бобова продекламирует «Коробку спичек Лапшина». Вещь глубоко патриотическую и с массой ностальгии. Затем решено поставить скэтч. И вот тут мы и рассчитываем на вас. Вы такая энергичная. Вы можете познакомиться с разными выдающимися артистами и привлечь их к нам. Нет, нет, нет! Ничего не хочу слушать. Вы обязаны. Нельзя в наше время жить узко-эгоистической жизнью. Каждая из нас должна отдавать дань общественности. — Ах, Боже мой, — всплеснула руками Ольга Сергеевна, — Ведь вы же видите! Я шесть ночей не спала и днем работаю, как поденщица. Мне вон, смотрите, причесаться некогда. — Ну, что ж! — улыбнулась гостья. — К нашему вечеру и причешетесь. А насчет туалета — вы всегда сумеете с вашим вкусом что-нибудь освежить. Здесь рюшечку, там бантик. — Да, да, — прервала ее хозяйка. — Вот на это пятно рюшечку, а на эту дыру бантик. — Я знаю, что вам трудно, моя дорогая, — продолжала гостья. — Но все мы должны идти на жертвы. Ведь это же, поймите, это в пользу кружка северо-восточных институток. — Да у меня ребенок болен! Что вы, не понимаете, что ли? — А там, у институток, может быть, десять ребенков больны. — Вы меня простите, — привстала Ольга Сергеевна. — Я сейчас очень занята. У меня вон белье намочено. Плебейское выражение «белье намочено» ужаснуло ее саму. И она злобно повторила: — Понимаете? Намочено белье. Гостья приподняла брови, словно прислушивалась к отдаленной канонаде. — Белье? Что с вашим бельем? — Ровно ничего. Стирать сейчас буду. — Ах, дорогая моя, — сочувственно воскликнула гостья. — Бросьте! Искренно вам советую — бросьте. Отдайте в прачечную. — У меня нет денег, — дрожащим от бешенства голосом ответила Ольга Сергеевна. — А здоровье? Испортите здоровье, дороже обойдется. Здоровье надо очень беречь. У вас муж. У вас ребенок. Подумайте о них. — Я о них и думаю, когда стираю их белье. — Пустяки, пустяки. Я серьезно вам говорю — отдайте в прачечную. Ольга Сергеевна улыбнулась дрожащими губами. Улыбалась, чтобы не заорать во все горло: «Пошла вон, дурища!» Накормила девочку. Закончила стирку. «Отчего он так долго не идет? — думала про мужа. — Боится сказать, что ничего не нашел». Вспомнилась одна старая ведьма, которая, как встретится, так и начнет крякать: — Что же это ваш Андрей Андреич так все ничего не может найти? Вообще считаю, что наши мужчины привыкли здесь на жениных шеях сидеть. «Да, боится вернуться, — продолжала она думать, — И не пойдет он сегодня к Шуферу. Ни за что. Не сможет. Они все ему перед носом двери закрывают. Надоел он им. Перманентный проситель. О-о!» Она сжала руку в кулак и укусила сгиб указательного пальца. — Будь они все прокляты! Девочка притихла. Может быть, прилечь? Все тело болит. И такая тоска! И такая злоба! Ведь есть же люди со светлой душой: «И за скорби славит Бога Божие дитя». Отчего у меня все в душе выжжено? Одна злоба осталась, как пламенный пепел. А тот, бедненький, близкий, жалкий, бегает сейчас, унижается, чтобы вернуться ко мне гордым своим унижением. Выклянчил, мол, кое-что. — А-а-а! — закричала девочка. Ольга Сергеевна вскочила. — Марусенька, чего ты? — А-а-а! Поставь лампу на пол. Сейчас же поставь лампу на пол! — Милочка моя, зачем? Комната маленькая, я задену, разобью. — Поста-а-авь лампу на пол! — истерически кричала девочка. — Ну хорошо, хорошо. Ну вот, поставила. — Надо было раньше поставить! — ревела девочка. И мать, с исступленным лицом, с остановившимися глазами, схватила ее за плечи: — За что ты мучаешь меня? Что я тебе сделала? Ведь ты сознательно, нарочно, злобно, дни и ночи, дни и ночи... И почувствовав в своих руках хрупкое больное тельце, вся исходя любовью и жалостью, прижала его к себе, дрожа и плача. В дверь тихо стукнули. Доктор. Милый русский доктор. — А здесь, кажется, ревут? — спокойно сказал он. — Я случайно забрел. Мимоходом. — Да, — сказала Ольга Сергеевна. — Я знаю. Вы каждый день мимоходом. К вам в Пасси дорога идет как раз мимо нас, мимо Гар дю Нор. Я знаю. Доктор поднял на нее усталые глаза. — Скажите, доктор, отчего не могу я, как подвижники, обручиться бедности и наслаждаться этим счастливым союзом? А помните, у Достоевского брат старца Зосимы вдруг просветлел и истек умилением. «Пойдемте, — говорил, — и будем резвиться, и просить прощения у птичек». Отчего я так не могу? — Н-да, — сказал доктор. — У нас в психиатрических лечебницах эти случаи наблюдаются довольно часто. Эти умиленные просветления. Они неизлечимы и под конец иногда принимают буйную форму. — Значит, это ненормально? Ну, и на том спасибо. Вечер был беспокойный. Муж не возвращался. Девочка хныкала. — Ма-а! Расскажи мне что-нибудь. Надо же больного развлечь. — Какая-то ты старая, девочка. Все-то ты знаешь, — вздыхала Ольга Сергеевна. — Ну, вот, слушай. У меня была племянница, маленькая Верочка... — Знаю, знаю, — сердито перебила Маруся. — Ты мне уж это сто раз рассказывала. — Ну так я тебе расскажу другое. Был такой писатель Достоевский. Так вот он сочинил про Старую Клячу. Навалились на телегу мужики и хлещут клячу прямо по глазам, а она уже не в силах двинуться. Издыхает. Только он тут немножко недосочинил. Тут надо бы так досочинить, что стоял на улице просветленный господин. Он смотрел на клячу с отвращением и говорил: — Животное ты! Скотина! Подними голову, взгляни выхлестнутыми глазами на это небо, в котором зажигаются алмазы звезд, и на этих птичек, и на цветочки. Взгляни и, воздев копыта, возликуй, зарезвись и благослови мир за красоту его. Ты спишь, моя кошечка? Хочешь молока? Я согрею, я не устала, я ничего... Хочешь?

Бунт во время чумы

После пандемии чумы в 1346–48 годов, вошедшей в историю как «черная смерть», в Европе погибла треть ее жителей. После этого вспышки болезни с разной периодичностью снова возникали в Европе. В России с середины XVII века было несколько случаев эпидемии, только во время чумы 1654-1655 годов погибло 700-800 тысяч человек. И к XVIII веку борьба с этим заболеванием приняла государственный масштаб. Помимо Медицинской коллегии решением чумного вопроса занимались Императорский Совет и Сенат. Одной из черных страниц того периода стала эпидемия 1771-1773 годов в Москве, которая привела к бунту и колоссальным человеческим жертвам. Российское государство пыталось бороться с заразой, которая не раз подходила к границам, в основном созданием карантинных служб. На границе выставлялись карантинные заставы, где въезжающих в Россию задерживали на 6 недель, а их вещи окуривались дымом можжевельника или полыни, металлические деньги мылись в уксусе. В зоны карантина направляли лекарей и войска, для поддержания порядка. При Екатерине II заставы сменились форпостами, которые помимо границ располагались на крупнейших дорогах, ведущих в центр страны. Каждый форпост при себе имел доктора и двух лекарей, если же они не справлялись, им на помощь отправляли иногда именитых столичных специалистов. Мор и мародерство В Москву чума была завезена солдатами. Во время русско-турецкой войны наши войска вступили в Молдавию, где в то время разразилась эта страшная болезнь. Осенью 1770 года в Московском генеральном госпитале (ныне Главный военный клинический госпиталь имени Н. Н. Бурденко) умер офицер, затем заболел и умер лекарь. Болезнь распространялась стремительно и из 27 человек в стенах больницы выжили только 5. Главный врач госпиталя Афанасий Шафонский быстро распознал чуму и сделал все, чтобы она не вышла за пределы госпиталя: построили карантинные бараки, территория круглосуточно окуривалась дымом для обеззараживания. Шафонский сообщил Медицинской коллегии о случившемся, но там не приняли угрозу эпидемии всерьез. И вскоре пожалели об этом. Вторым местом вспышки чумы стал Большой суконный двор, у Каменного моста. Администрация мануфактуры решила скрыть мор: умерших тайком хоронили по ночам, карантина не было. На самой фабрике умерло 57 человек, а в разных домах вне фабрики — 43. Вскоре чума расползлась по городу, началась паника. Ежедневно умирало более тысячи человек. Картина ужасала: «Невозможно описать ужасное состояние, в котором находилась Москва. Каждый день на улицах можно было видеть больных и мёртвых, которых вывозили. Многие трупы лежали на улицах: люди либо падали мёртвыми, либо трупы выбрасывали из домов. У полиции не хватало ни людей, ни транспорта для вывоза больных и умерших, так что нередко трупы по 3−4 дня лежали в домах», — писал один из врачей Г. Лерхе. Власти привлеки для развоза трупов каторжников. Они, одетые в мортусы (специальная дегтярная роба с дырами для глаз и рта), ездили по городу, врывались в дома и железными крюками выволакивали трупы, которые родные пытались спрятать. Тела грузили в телеги, свозили на кладбище и там хоронили в одной могиле без церковных обрядов. Люди бежали из чумного города, москвичи прятались в своих подмосковных имениях, даже генерал-губернатор П. Салтыков в отчаянии уехал в родовое имение в Марфино. За ним сбежал обер-полицмейстер и другие градоначальники. Москва осталась без власти, в ней царили мор и мародерство. Слух о московской беде дошел до императрицы, и Екатерина II приказала принять срочные меры. Город перешел под надзор генерал-поручика Петра Еропкина, ему было велено не выпускать никого из Москвы, особенно в направлении столицы. Во исполнение указа Екатерины II Еропкин усилил карантины, учредил лазареты, закрыл фабрики, общественные бани. Над городом стоял черный дым от костров. Беспощадный бунт В надежде на спасение люди были готовы на все. По городу пошел слух, что у Варварских ворот выставили чудотворную икону Боголюбской богоматери, которая исцеляет недуг. Люди потянулись на Китай-город, толпы стояли у ворот, что, конечно же, только способствовало распространению инфекции. Видя это, 15 сентября 1771 года московский архиепископ Амвросий приказал убрать икону и спрятать ее в одной из церквей. Обезумевшие горожане, узнав об этом, решили вернуть себе икону. Кто-то ударил в набат. Люди толкались между Ильинскими и Варварскими воротами, вооруженные топорами, кольями и камнями. Они кричали, что Амвросий украл их икону. Архиепископ скрылся в Донском монастыре. Разъяренная толпа пошла на Кремль, в Чудов монастырь, требуя к ответу Амвросия. Не найдя его там, люди стали громить все на своем пути: карантины, богатые дома, больницы. Врач Д. Самойлович, который лечил больных в бараках Даниловского монастыря, так описывал этот день: «Я первый попал в руки бунтовщиков, стоявших у Даниловского монастыря. Они схватили меня, избили... Я чудом спасся от неблагодарных, искавших моей погибели». Бунтовщики добрались до Донского монастыря и, когда Амвросий вышел к беснующейся толпе, то люди его зверски убили. А на Красной площади толпа напала с камнями и кольями на отряд солдат Еропкина. Был отдан приказ стрелять картечью. Толпа, унося умерших и раненных, отступила. Трагическая гибель архиепископа Амвросия вызвала серьезные опасения в Петербурге. Екатерина II повелела своему давнему фавориту Григорию Орлову урегулировать ситуацию в Москве, наделив его чрезвычайными полномочиями. 26 сентября граф прибыл в город со штатом лекарей и в сопровождении четырех полков лейб-гвардии. Штаб расположился в доме Еропкина на Остоженке. К 28 числу бунт был подавлен. Более 300 участников были отданы под суд, а четверо участников, в том числе главные виновники убийства Амвросия, были повешены. 173 человека были биты кнутом и отправлены на каторгу. Язык Спасского набатного колокола был удален во избежание новых выступлений. Москву разбили на санитарные зоны, за каждой был закреплен врач. Росло число больниц и карантинных бараков. 17 ноября 1771 года был издан указ Правительствующего сената «О мерах к прекращению эпидемий и устройству кладбищ». Согласно нему запрещалось погребение во всех городах при церквях, для этого создавались специальные чумные кладбища за чертой города. Священникам было приказано читать наставления людям, составленные докторами и лекарями. Ужесточились меры за разбой и мародерство: за хищение имущества из покинутых домов нарушителей ждала смертная казнь на месте. Строго контролировался ввоз и вывоз товаров из города. Дома, где обнаруживали чумных, заколачивали, а на воротах рисовали красный крест. Тем, кто пытался скрыть умерших, грозила вечная каторга. Орлов организовал работы по укреплению застав. Люди сопротивлялись жестким мерам, но граф нашел способ убедить их подчиняться. Он установил денежное вознаграждение выписываемым из больниц — женатым по 10 рублей, холостым по 5, что стало мерой против утаивания больных. Кроме того, на заставах мужчинам платили по 15 копеек в день, а женщинам — по 10 копеек. Это позволило людям выжить. Благодаря всем этим мерам чуму удалось остановить в небывало короткие сроки. По данным Александра Судакова (1897), всего за время эпидемии погибли 56 907 человек. По возвращении из Москвы, Орлов был удостоен благодарности от императрицы, а в память о его подвиге, Екатерина II воздвигла в Царском Селе ворота с надписью «Орловым от бед избавлена Москва». Также в честь графа Орлова была выбита медаль «За избавление Москвы от Язвы в 1771 г.». Автор: Надежда Чекасина

«Сжигать книги можно разными способами…»

Эту статью Рэй Брэдбери написал как своеобразное послесловие к своему роману «451 по Фаренгейту». По неизвестной причине она так и не была переведена на русский язык до недавнего времени. Но вопросы, затрагиваемые в ней, актуальны до сих пор. Около двух лет назад (этот текст Брэдбери написал в 1979 году — прим. ред.) я получил письмо от серьёзной молодой воспитанницы колледжа Вассара (один из семи старейших и наиболее престижных женских колледжей на восточном побережье США — прим. ред.): она писала, как ей понравились «Марсианские хроники», мой эксперимент в космической мифологии. «Но, — добавляла она, — почему бы не переписать книгу, добавив больше женских характерных персонажей для соответствия веяниям времени?» Несколькими годами ранее мне присылали множество писем с жалобами на те же «Марсианские хроники»: чернокожие в книге такие же пассивные, как дядя Том (главный персонаж романа Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», направленный против рабовладения в Америке — прим. ред.), почему бы мне не переделать их? Примерно тогда же пришло письмо от белого южанина, считавшего, что я неравнодушен к чернокожим и поэтому книгу нужно выбросить. Недели две назад гора писем породила крохотную мышь: письмо от широко известного издательства, желающего переиздать для школьников мой рассказ «Ревун». В рассказе я описал маяк как источник «Божественного огня» в ночи. И что с точки зрения любого морского существа он ощущается как Присутствие. Редакторы удалили «Божественный огонь» и «Присутствие». Около пяти лет назад составители ещё одной антологии для школьников собрали в одну книгу четыреста (примерно) рассказов. Спрашивается, как удалось втиснуть четыреста рассказов Твена, Ирвинга, По, Мопассана и Бирса в одну книгу? Легко и просто. Сдерите с тела рассказа кожу, удалите кости, мозг, разрушьте, расплавьте, уничтожьте и выбросьте. Каждое количественное прилагательное, каждый глагол действия, каждую метафору тяжелее комара — вон! Каждое сравнение, которое даже идиота заставит улыбнуться — прочь! Любые авторские отступления, раскрывающие простоту мировоззрения первоклассного автора — долой! Каждый рассказ, сокращённый, высушенный, отцензурированный, высосанный и обескровленный, стал похожим на все прочие. Твен читался как По, который читался как Шекспир, который читался как Достоевский, который читался как Эдгар Гест. Каждое слово длиннее трёх слогов было безжалостно вымарано. Каждый образ, требующий более чем мгновения для понимания — пристрелен и выброшен. Начинаете осознавать эту проклятую чудовищную картину? Как я отреагировал на всё это? Послал их всех куда подальше. Разослал им отказы — всем и каждому. Выписал всей этой куче идиотов билеты в один конец в адское пекло. Суть очевидна. Сжигать книги можно разными способами. И мир полон суетливых людей с зажжёнными спичками. Представители любого меньшинства, будь то баптисты/унитарии, ирландцы/итальянцы/траченные молью гуманитарии, дзен-буддисты/сионисты/адвентисты/феминисты, республиканцы, члены общества Маттачине (одно из первых открытых гей-движений в Америке — прим. ред.), пятидесятники и т.д., и т.п., считают, что у них есть право, обязанность, воля, чтобы облить керосином и поднести спичку. Каждый болван-редактор, считающий себя источником этой всей занудной, безвкусной, похожей на манную кашу литературы, сладострастно вылизывает лезвие гильотины, примериваясь к шее автора, который осмеливается говорить в полный голос или использовать сложные рифмы. В романе «451 по Фаренгейту» брандмейстер Битти рассказывал, как были уничтожены книги: то или иное оскорблённое меньшинство выдирало неугодные им страницы, пока книги не стали пустыми, умы — чистыми от мыслей и библиотеки закрылись навсегда. «Закроешь дверь — они в окно пролезут, закроешь окно — они пролезут в дверь», как поётся в одной старой песне. Эти слова описывают мои постоянные злоключения с цензорами-палачами текстов, число которых ежемесячно растёт. Только полгода назад я узнал, что на протяжении многих лет редакторы издательства Ballantine Books вносили цензурные изменения в семидесяти пяти местах моего романа [«451 по Фаренгейту»], удаляя ругательства, дабы уберечь молодёжь в нравственной чистоте. Об этой изысканной иронии — подвергать цензуре книгу, посвящённую цензуре и сжиганию книг в будущем — мне сообщили читатели. Джуди-Линн дель Рей, одна из новых редакторов издательства, получила текст книги без изменений, и этим летом роман будет переиздан со всеми проклятиями и чертыханиями на своих местах. Вишенка на торте: месяц назад я послал студенческому театру свою пьесу «Левиафан 99». Она посвящена Мелвиллу и строится на мифологии «Моби Дика»: команда космического корабля, возглавляемая слепым капитаном, преследует и пытается уничтожить Разрушителя — большую белую комету. Премьера моей драмы должна быть в Парижской опере этой осенью. Но сейчас университет написал мне, что вряд ли возьмётся за постановку, потому что в пьесе нет женских ролей! И сторонницы равноправия полов обрушатся на драмкружок с бейсбольными битами на первой же репетиции. Скрежеща зубами, я представил себе, как впредь не будет более постановок, где только мужчины или только женщины; или смешанных постановок, где всё хорошее получают одни мужчины (как в большинстве пьес Шекспира). Я ответил им, что, возможно, они смогут сыграть мою пьесу, чередуя недели игры мужским и женским составами. Они, вероятно, подумали, что я пошутил, и я сам не уверен, что говорил всерьёз. Ибо этот мир безумен, и он станет ещё безумнее, если мы позволим меньшинствам, будь то гномы или великаны, орангутаны или дельфины, сторонники гонки вооружений или экологи, компьютерщики или неолуддиты, простаки или мудрецы, вмешиваться в эстетику. Реальный мир — общая игровая площадка для всех и для каждого, для любых групп, чтобы они устанавливали свои правила. Но под обложкой моей книги (прозы или стихов) их законы заканчиваются и начинается моя территория с моими правилами. Если мормонам не нравится моя пьеса, пусть напишут свою. Если ирландцев бесят мои «Дублинские рассказы» — пишущие машинки к их услугам. Если школьные учителя или редакторы считают, что мои труднопроизносимые предложения не для их зефировых зубов, пусть сосут окаменелые печеньки, размоченные в жиденьком чайке собственного производства. Если интеллектуалы из чикано (латиноамериканское население Юго-Запада США — прим. ред.) захотят перекроить мой «Чудесный костюм цвета сливочного мороженого» в костюм стиля «Зут» (стиль одежды гангстеров мексиканского происхождения — прим. ред.), пусть у них ремень лопнет и штаны спадут. Ибо, скажем прямо, отклонение от темы — душа остроумия. Уберите философские отступления у Данте, Мильтона или призрака отца Гамлета — и от них останутся иссушенные кости. Лоренс Стерн сказал: «Отклонения от темы, бесспорно, это солнце, жизнь, душа чтения! Выбросьте их прочь, и на страницах воцарится одна лишь вечная зимняя стужа. Но отдайте их писателю, и он, выступая как Творец, воспоёт им славу, внесёт разнообразие и не даст аппетиту пропасть». В общем, не оскорбляйте меня планами своих измывательств (отрубанием голов, отрезанием пальцев и разрывом лёгких) над моими работами. Мне нужна моя голова на плечах, чтобы ею трясти в отрицании или кивать в согласии, руки — чтобы размахивать ими или сжимать в кулаки, лёгкие — чтобы шептать или кричать. Я не встану тихо на полку, выпотрошенный, чтобы стать не-книгой. Эй вы, контролёры, марш на зрительские трибуны. Арбитры, ваша игра окончена. Это моя игра. Я — бросаю бейсбольный мяч, я — отбиваю, я — ловлю. Я — бегу по базам. Я — выиграю или проиграю на закате. Я — на рассвете вновь выйду на поле, и буду стараться изо всех сил. И помочь мне никто не сможет. Даже вы.

Томас Кук — отец организованного туризма

Сейчас никого не удивишь путевкой в Египет или Турцию, турагенства предлагают приключения на любой кошелек. Но доступным для широких масс туризм стал только в середине XIX века. Исторически так сложилось, что путешествия были привилегией аристократии или способом заработка купцов. Изначально зарубежные поездки ставили своей целью решение бытовых проблем: получение образования, лечение на курортах, налаживание деловых контактов, командировки. Выехать за границу было весьма дорогим удовольствием, поэтому туризма в том виде, в котором мы знаем его сейчас, не существовало. Все изменилось благодаря Томасу Куку — баптистскому священнику из Маркет-Харбора, графства Лестершир, Англии. Он родился в 1808 году в бедной семье, поэтому начал работать с десяти лет: подручным у огородника, столяром, проповедником. Ему нравилась активная миссионерская деятельность, однако фонд баптистской организации не мог содержать его на протяжении длительного времени. Тогда Томас Кук открыл столярную мастерскую, одновременно продолжая проповедовать. К 1836 году его мастерская стала приносить хороший доход, и приблизительно в то же время он стал секретарем в Обществе трезвенников. Томас Кук принял обет трезвости и стал издавать «Ежемесячный вестник трезвости». Он вел фанатичную борьбу с пьянством, которое было распространено в Англии в то время. В 1840 году была открыта железнодорожная ветка в Дербишире, и Томас Кук воспользовался новыми возможностями передвижения для пропаганды трезвого образа жизни. Он решил нанять поезд, чтобы вместе с единомышленниками отправиться из Лестера в Лафборо на съезд ассоциации трезвенников южных графств центральной Англии. Поездка стоила один шиллинг, 570 человек заняли девять вагонов. Томас Кук ответственно подошел к организации путешествия: договорился о культурной программе и о питании в Лафборо, напечатал и распространил билеты и рекламные плакаты. Также во время поездки пассажиров сопровождал духовой оркестр. 5 июля 1841 года на вокзале Лафборо участники провели демонстрацию против пьянства, затем продолжили шествие до городского парка, где их ждали игры, концерт и перекус. Эта поездка заняла один день. Так зародился организованный туризм. Успех поездки вдохновил Томаса Кука на организацию новых путешествий: он стал проводить экскурсии для бедных по доступным для них ценам. Большую роль в его путешествиях играла железная дорога, и он сам участвовал в турах, объясняя людям правила поведения в поездах. Томас Кук работал над тем, чтобы договориться с транспортными компаниями, а позднее — отелями, и сформировать дешевые цены на услуги для потребителей. Он придумал дорожные чеки как вид финансового документа. Способность «ловить волну», разрабатывать новые маршруты и угадывать желания туристов — все это способствовало популярности и развитию компании Кука. Однако организация путешествий и помощь туристам изначально были для него частью благотворительных инициатив. Томас Кук продолжал зарабатывать на жизнь печатью журналов и другими случайными подработками. Лишь в 1847 году он создал компанию «Thomas Cook & Son», всемирно известный бренд на туристическом рынке, а сам стал первым менеджером по туризму. В 1865 году он открыл своим соотечественникам Новый свет, организуя поездки в Америку. Одним из первых американских клиентов его фирмы, во главе которой Томас Кук поставил своего сына, стал Марк Твен. Этот успешный предприниматель стал первооткрывателем не только менеджмента туризма, но и маркетинга туристской деятельности. Он первым начал издание путеводителей, в которых подробно описывались достопримечательности и давались советы, как вести себя в той или иной стране или городе. Томас Кук осваивал не только западное направление для путешествий, но и таинственный Восток. В 1878 году к нему обратился генерал-губернатор Индии, который попросил разработать специально для мусульман новое направление — паломничество в Мекку. Первые организованные кругосветные путешествия также были реализованы компанией «Thomas Cook & Son». В 1872 году Томас Кук лично провел первый кругосветный тур: маршрут в 29 тысяч миль продолжался 222 дня. С 1878 года Томас в возрасте 70 лет отошел от дел. Агентством стал управлять Джон, и компания продолжала успешно развиваться. К 1885 году было открыто 120 офисов в Великобритании и за рубежом, а в 1890 году продано около 3,25 млн поездок. Потомки Томаса Кука владели компанией до конца 1920-х, после управление предприятием перешло к ассоциации предпринимателей. К сожалению, с появлением интернета туристические компании старой закалки должны были перестраиваться на более мобильное оказание услуг. Несмотря на то, что фирма Томаса Кука стала транснациональной компанией, она несла убытки и прекратила свое существование в 2019 году: «Thomas Cook Group» объявили банкротом.

Борис Акунин. «Испортить себе некролог»

Испортить себе некролог. Смысл понятен. Это когда какой-то известный человек живет достойным образом, обзаводится почтенной репутацией, а потом вдруг совершает нечто такое, после чего относиться по-прежнему к нему уже не получается. И все говорят: «Да, конечно, стыд и срам. Но зато какой он был раньше...» С этой опасностью чаще всего сталкиваются художники, которым не повезло посетить сей мир в его минуты роковые. Наверное, самый хрестоматийный и ужасно грустный пример испорченного некролога — Алексей Максимович Горький. Невероятно сильный талант, очень красивая жизнь, в которой было всё: мощные книги и всемирная слава, любовь прекрасных женщин и обожание читателей, большие гонорары и большая щедрость, борьба с диктатурой царизма и борьба с диктатурой большевизма. Если бы Алексей Максимович умер десятью годами раньше, в эмиграции, он остался бы в нашей памяти как одна из самых светлых фигур русской культуры. Но финал его жизни был так жалок, что перечеркнул все былые заслуги. Поездка на Соловки посмотреть на перевоспитание зеков; восторженный отчет об этой поездке; «Если враг не сдается — его истребляют»; особняк Рябушинского; Нижний Новгород, переименованный в город Горький при живом Горьком... Господи, до чего же всё это стыдно. Или Кнут Гамсун. В восемьдесят лет — живой классик. В девяносто — позор норвежской нации, осужденный за поддержку фашистов. Пел дифирамбы Гитлеру, преподнес свою нобелевскую медаль Геббельсу. Мафусаила пожалели, в тюрьму не посадили. Доживал, как зачумленный. И сейчас невозможно читать «Плоды земли», не помня о том, к чему в конце концов пришел автор знаменитого романа. Всё дело в том, что большой художник в чем-то очень силен, а в чем-то очень слаб. На этом они, бедные, и подламываются. Воланды и его мелкие хвостатые родственники отлично знают, на чем можно поймать Мастера. Он часто бывает тщеславен и падок на почитание. Его надо по шерстке, по шерстке, да сахарку ему, да золотую дверцу распахнуть. Он и не поймет, что дверца ведет в золотую клетку. А войдет — хлоп, и обратной дороги нет. Максима Горького большевики и гепеушники обхаживали очень долго, ключики подбирали терпеливо, сам Вождь не жалел времени и усилий — писал душевные письма: «Ввиду горячки в работе, не писал Вам. Это, конечно, нехорошо. Но Вы должны меня извинить». Какой человек извинения просит, подумать только! А Гамсуном восхищался Геббельс и уважил своим личным вниманием фюрер германской нации. Один великий человек, так сказать, оценил величие другого великого человека. Есть два железных правила, которые предохраняют художника от испорченного некролога. Во-первых, держись подальше от диктаторов и авторитарных правителей (а лучше вообще от всяких правителей, ну их к лешему). Во-вторых, как бы ты ни был эстетически сложен, оставайся этически прост. Любуясь оттенками серого, не разучись отличать черное от белого. В общем, не спи, не спи, художник. Придет серенький волчок и испортит некролог. Борис Акунин (Блог автора)