3 короткие истории, которые меняют взгляд на жизнь

Несмотря на кажущуюся простоту, истории знаменитого аргентинского психотерапевта Хорхе Букая хранят в себе фундаментальную мудрость. В легкой и интригующей форме ему удается донести до читателя истины, отлично помогающие понять себя и других. Иллюзия Жил-был толстый и некрасивый крестьянин, который влюбился (а почему бы и нет?) в прекрасную белокурую принцессу. Однажды принцесса — кто знает зачем — поцеловала толстого и некрасивого крестьянина. И он, словно по волшебству, превратился в стройного и статного принца. (По крайней мере, так ей казалось). (По крайней мере, таким он чувствовал себя). Грусть и ярость В одном заколдованном королевстве, где не ступала нога человека, а может быть, ровно наоборот, где люди становятся путешественниками, не замечая того… В сказочном королевстве, где нереальное становится реальным, был прекрасный пруд. Или, скорее, лагуна с кристально чистой водой, в которой плавали рыбки всевозможных расцветок и переливались все оттенки зеленого цвета. Грусть и Ярость подошли к этому сказочному водоему, чтобы вместе искупаться. Обе сняли одежду и, нагие, вошли в воду. Ярость, как обычно, спешила (что с ней всегда бывает), быстро искупалась и еще быстрее вышла из воды. Но Ярость слепа или, по крайней мере, видит происходящее неотчетливо. Поэтому она в спешке надела платье, которое было ближе. А платье оказалось не ее, а Грусти. И облаченная в наряд Грусти Ярость ушла. Спокойно, безмятежно, как и всегда, Грусть закончила купаться и безо всякой спешки — или, если сказать точнее, не давая себе отчета в том, что время проходит, — медленно и лениво вышла из пруда. На берегу она обнаружила, что ее одежды нет. А, как всем известно, больше всего Грусть не любит оставаться обнаженной. Поэтому она надела то платье, что нашла у пруда: платье Ярости. Говорят, что с тех пор часто можно увидеть ярость — слепую, жестокую, сердитую и ужасную. Но если внимательно приглядеться к ней, то можно заметить, что ярость, которую мы видим, всего лишь маска и под платьем ярости прячется грусть. Осознание Я встаю утром. Выхожу из дома. В асфальте — отрытый люк. Я его вижу и падаю туда. На следующий день я выхожу из дома, забываю, что в асфальте — открытый люк, и снова туда падаю. На третий день я выхожу из дома и пытаюсь вспомнить, что в асфальте — открытый люк. Однако я об этом вспоминаю и снова падаю. На четвертый день я выхожу из дома и пытаюсь вспомнить, что в асфальте — открытый люк. Я вспоминаю об этом, однако не замечаю колодца и падаю. На пятый день я выхожу из дома. Я помню, что нужно обратить внимание на люк, и иду, уставившись вниз. Вижу люк, однако несмотря ни на что вновь падаю туда. На шестой день я выхожу из дома. Вспоминая о люке на асфальте, ищу его взглядом, вижу люк, пытаюсь через него перепрыгнуть, но еще раз падаю. На седьмой день я выхожу из дома. Вижу люк, разбегаюсь, прыгаю, касаюсь носками ботинок противоположного края, но этого не достаточно, и я срываюсь в эту дыру. На восьмой день я выхожу из дома. Вижу люк, разбегаюсь, прыгаю, перепрыгиваю! Я так горд тем, что преодолел это препятствие, что от радости начинаю прыгать… После чего снова падаю в колодец. На девятый день я выхожу из дома, вижу люк, разбегаюсь, перепрыгиваю через него и продолжаю свой путь. На десятый день, а именно — сегодня, я понимаю, что удобнее идти… по противоположному тротуару.

Зачем во время чумы доктора носили птичьи клювы

В XIV веке на многие европейские страны обрушилась чума. Эта болезнь стала настоящим проклятьем. Она приводила в ужас все население Европы, поскольку не щадила никого — ни богатых, ни бедных. За два столетия чума погубила по разным оценкам от 50 до 80 миллионов человек. Самым узнаваемым символом этого заболевания стали маски докторов, сделанные в виде птичьих клювов. Если люди встречали человека, одетого в такой костюм, это означало одно — где-то рядом опасность и смерть. Всего в мире было три больших эпидемии чумы. Именно в Средневековой Европе пандемия свирепствовала дольше всего и унесла наибольшее число человеческих жизней. В то время доктора не знали, как именно остановить распространение заболевания, поскольку не могли установить, каким образом оно передается. Долгое время считалось, что чума передается в результате физического контакта с инфицированным человеком, а также при использовании его личных вещей, одежды, постельного белья. Именно поэтому умерших и их вещи, а иногда и целые дома сжигали на костре. Предвестником чумы в те века считались появившиеся в городе так называемые «чумные доктора». Выглядели они очень зловеще не только из-за своих черных одежд. На лице доктора была маска в виде птичьего клюва. В те времена не знали, что такая болезнь передается в том числе и воздушно-капельным путем. Но, тем не менее, доктора носили такие маски, хотя им придавалось несколько иное значение. Считалось, что с их помощью можно отпугнуть страшную болезнь. А еще в клюв вкладывали резко пахнущие травы. Их назначением была маскировка ужасного смрада, который витал в воздухе. Но такой защиты для докторов было мало, поэтому в уши и ноздри лекари вкладывали кусочек губки, на которую был нанесен ладан. Также они жевали чеснок, что использовалось для профилактики заболевания. Чтобы легче было дышать с таким количеством разнообразных ароматов, в клюве были проделаны специальные отверстия. Клювы делали из разных материалов. У самых состоятельных врачей они были сделаны из бронзы. Костюм «чумного доктора» был окончательно доработан Шарлем де Лормом, и случилось это в 1619 году. До этого времени лекари носили разномастную одежду, хотя и со специальной «птичьей» маской. Шарль предложил использовать костюм, прототипом которого были кожаные доспехи. С тех пор помимо ношения маски у докторов появились другие обязательные атрибуты: длинные плащи почти до самых пят, брюки, перчатки, шляпы. Все элементы одежды пропитывались смесью масел, камфоры и воска, имеющей сильный запах. Это помогло предотвратить заражение врачей, которое осуществлялось не только воздушно-капельным путем, но и через укусы блох и вшей. В годы пандемии врачи не посещали больных без скальпеля, которым вскрывались «бубоны» (увеличенные лимфатические узлы). Еще одним атрибутом «чумного доктора» была трость. С ее помощью они ощупывали больных, не касаясь их. Но она выполняла еще одну важную функцию. Тростью лекари отгоняли людей, которых встречали на улице. Те часто бросались на докторов и молили их что-то сделать с невыносимой болью, которую испытывали все заболевшие чумой. А здоровые люди врачей боялись, и именно из-за специфической маски. Маска была сделана в форме клюва по нескольким причинам. Во-первых, в то время считалось, что чуму переносят птицы. Во-вторых, она имела удобную форму, и в клюв можно было положить травы. А еще благодаря длинному клюву врач не мог сильно близко склониться над больным или умершим человеком. Ну и, в-третьих, в таком костюме врач был похож на древнеегипетского бога, и поэтому маска использовалась в том числе и в качестве оберега.

Советы на каждый день №28

Всего несколько простых правил позволят даже в самой тесной комнатенке создать впечатление свободного пространства: • Избегайте ярких красок. Стены и потолок должны быть окрашены в светлые тона. Пол также должен быть светлым. • Если потолок окрашен в нежно голубой цвет, он создаст ощущение высоты. • Не используйте подвесные светильники, напольные лампы или бра подойдут лучше. • Мебель также должна быть светлой, все полки — открытые. • Если вы любите живопись — одна большая картина на стене создаст ощущение большего пространства, нежели несколько маленьких. • И конечно повесьте зеркало на стене – чем больше, тем лучше. Застаревшие следы кофе на внутренней стороне чашек можно с легкостью удалить с помощью лимонной или апельсиновой корки и щепотки соли. Если из слива кухонной раковины распространяется неприятный запах и вода не стекает свободно, можно обойтись и без специальных средств. Залейте в горловину стакан уксуса и не сливайте воду час-полтора. Если свечи подержать в морозильнике 2-3 часа, они будут гореть гораздо дольше. Никто, конечно, не прочь полакомиться свежей жареной рыбкой, но запах, заполняющий после жарки всю квартиру, никаких приятных эмоций не вызывает. Решение, однако, предельно простое — нагрейте на плите сухую сковороду и бросьте в нее несколько горстей кофейных зерен. Уже через 5 минут воздух наполнится приятным ароматом. Жалко кофе? Используйте корицу, эффект будет не хуже. Не перегружайте холодильник продуктами, это мешает свободной циркуляции воздуха, в результате чего возникают перепады температуры и продукты портятся быстрее. Приложите к проему холодильника любую банкноту, прижмите ее дверцей и попробуйте вытащить. Если банкноту удалось извлечь без усилий, дверцу холодильника нужно отрегулировать. Очистить духовку от нагара — задача сложная и трудоемкая. Однако есть способ, который поможет обойтись малыми усилиями. Налейте в емкость от распылителя пол-литра теплой воды, добавьте 3 чайные ложки соды, тщательно взболтайте и разбрызгайте на загрязненные поверхности духовки. Повторяйте эту процедуру каждый раз перед очередным запеканием блюд. Через 4-5 раз весь нагар осыпется и вам останется только собрать сухой осадок. Со временем на решетке радиатора, которая находится на задней стенке холодильника, скапливается изрядный слой пыли. Его, конечно, не видно, но тем не менее убирать эту пыль надо регулярно, по крайней мере раз в полгода. Дело в том, что пыль является прекрасным теплоизолятором. Отдача тепла в окружающую среду затрудняется, и для поддержания низкой температуры внутри компрессор холодильника должен работать дольше. Если на даче вас одолевают муравьи, смешайте соду и соль в равных пропорциях и посыпьте этой смесью оконные рамы. Но еще эффективнее подействует порошок корицы. Если после бурной вечеринки с утра под глазами образовались красноречивые мешки, на несколько секунд приложите к нижним векам кусочки льда. Холод вызовет сокращение капилляров, и отек быстро спадет. А если под рукой нет льда, просто охладите в морозильнике две чайные ложки. Если вы покупаете кофе впрок, особенно в зернах, — храните его запасы в морозильнике. Таким образом зерна кофе сохранят аромат значительно дольше. Конечно, речь идет только об абсолютно герметичных упаковках.

Как видеть цель?

Порой, уже приняв решение, мы начинаем сомневаться. Наш пыл могут охладить слова близких, или нас вновь захватит повседневная рутина. Как не сбиться с намеченного пути, остаться верным выбранному курсу? Создать образ будущего Представьте себе, что у вас получилось то, что вы задумали, то, к чему стремились. «Прикройте глаза и сосредоточьтесь на картинах, которые появятся перед вами, – советует психотерапевт Маргарита Жамкочьян. – Это может быть конкретный образ того, о чем вы мечтаете (загородный дом или красивый офис – у каждого своя картинка), или символический образ, если вы стремитесь к свободе, независимости, покою, счастью. В любом случае вы можете отметить свет, цвет, пространство. Спросите себя о том, что вы сейчас слышите (музыку, чьи-то разговоры, тишину…), ощущаете (тепло, легкость, покой…). Попробуйте почувствовать, сколько времени прошло до этого момента (неделя, месяц, годы…), увидеть, кто сейчас рядом с вами. Постарайтесь запомнить этот момент, и (даже если в это сложно поверить), он будет вести вас по жизни, пока… не наступит. Наши простейшие ощущения – хороший поводырь. В отличие от рационального сознания их трудно обмануть, заставить исчезнуть или измениться». Формулировать задачу позитивно «Когда мы говорим себе «надо», «я должен», мы бессознательно ожидаем, что нам предстоит cделать усилие, преодолеть сопротивление, – объясняет Маргарита Жамкочьян. – Чтобы избежать этого ощущения, стоит попробовать изменить словесную формулировку: «я должен» превратить в позитивное «я хотел бы…», «я мог бы…», «я собираюсь…». Попробуйте также заменить союз «но» (который тоже делает акцент на сопротивлении) на союз «и» и посмотрите на разницу. Если вместо «Мне надо это сделать, но это будет непросто» сказать «Я хотел бы это сделать, и я могу найти возможности для этого», перед вами откроется область возможного. Изменив способ выражения мысли, мы меняем и свой подход к обстоятельствам». Держаться того, что нравится Сколько «нравится» есть в нашей жизни? Сколько времени в неделю я трачу на то, что мне нравится? «Нравится» – это все то, что вызывает у нас чувства: теплоту, радость, удовлетворение. Но не следует смешивать «приятно – неприятно» и «хорошо (правильно) – плохо (неправильно)», они располагаются в разных измерениях. Приятное не всегда правильно, а осмысленное не всегда приятно. Но чувства не появляются с помощью волевого усилия. Они не подвластны ни рассудку, ни прагматическим рассуждениям. Их можно поймать на минуту, но тут же и обесценить, а можно заметить и оценить. Их стоит нежно лелеять, и только тогда мы почувствуем, как в уставшей, уже почти неживой душе зарождается теплое ощущение жизни. Именно в этот момент мы сможем сказать: «Моя жизнь полна, мне нравится моя жизнь».

Большинство интровертов хотят быть экстравертами

Интроверсия сейчас на пике. Раньше интроверты были вынуждены поддерживать видимость того, что они получают наслаждение от постоянных встреч. Сегодняшнее долгожданное принятие принципов заботы о себе и хорошего самочувствия наконец-то позволило интровертам гордиться собой, регулярно пропускать те мероприятия, которых они боятся, и полностью наслаждаться счастьем одиночества без чьего-либо осуждения. Однако, несмотря на интровертное чувство гордости, которое возникло в последнее время, факт остается фактом: во многих западных культурах это все еще мир экстравертов. Например: в новом исследовании научного издания Journal of Happiness Studies было опрошено около 350 взрослых. Ученые обнаружили, что колоссальные 96 процентов из 100 находят экстраверсию более «социально желательной» чертой. Около 54 процентов опрошенных заявили, что они хотят быть более экстравертными, чем были. А 82 процента отметили, что им приходится демонстрировать в своей повседневной жизни экстравертные черты больше, чем интровертные. Эти цифры говорят о том, что интроверты, скорее всего, не совсем открыты в отношении своей личности. Очевидно, есть разница между тем, что нам нужно, и тем, что мы хотим: интроверты могут нуждаться в одиночестве по разным личным причинам. Однако возможно, они хотят это только потому, что ошибочно считают одиночество необходимым. Другое недавнее исследование фактически предполагает, что они могут даже не наслаждаться этим «одиноким» временем настолько, насколько мы думаем. Согласно итогам и выводам опросов, интроверты хотят просто быть более экстравертными. Теперь, если вы интроверт, вы либо будете реагировать на эти выводы словами «о, черт возьми, нет» или «хорошо… да». Независимо от того, каким вы себя ощущаете или согласны ли вы с результатами исследования, научная точка зрения не стремится доказать, что экстраверсия — это лучшая вещь в мире. Здесь мы должны просто понять, как наше окружение может влиять на то, насколько открыто и честно мы показываем, выражаем себя и на то, как мы принимаем нашу собственную личность. «Интроверты, живущие в соответствии с идеалом экстраверта, похожи на женщин в мужском мире, обесцененные из-за черты, которая лежит в основе того, кем они являются. Экстраверсия — чрезвычайно привлекательный стиль личности, но мы превратили его в репрессивный, угнетающий стандарт. И большинство из нас считают, что мы должны ему соответствовать», — пишет Сьюзан Каин, автор книги «Тишина: сила интровертов в мире, который не может перестать говорить». Последний вывод исследования состоял в следующем: насколько достоверно, подлинно интроверт способен вести себя в повседневной жизни, насколько интроверсия является главной чертой личности, настолько это и влияет на его благосостояние, здоровье. Другими словами, для интровертов важно видеть их личностную ценность, чтобы жить с аутентичностью и наслаждаться этим. Наша нынешняя культура может дать больше социальных и экономических выгод людям, которые более смелы и общительны (экстраверты). Все же стоит использовать эти более смелые и напористые черты в определенных ситуациях, чтобы получить доступ к преимуществам. Однако это не означает, что лучше быть экстравертом, чем интровертом. Интроверты вносят в общество другие свои качества и черты. Например, самоанализ, эмпатия и уязвимость — все качества, которые на самом деле не поощряются на рабочем месте или в других местах в социуме, кроме межличностных отношений. Но это не делает интровертов менее ценными. «Мы совершаем серьезную ошибку, бездумно принимая экстравертный идеал», — пишет Каин. Она верно отметила: «Некоторые из наших величайших идей, произведений искусства и изобретений — от теории эволюции до подсолнухов Ван Гога и персонального компьютера — пришли от спокойных и умных людей. Они знали, как настроиться на свой внутренний мир и находящиеся там сокровища». По материалам статьи «Most Introverts Apparently Want To Be Extroverts» Kelly Gonsalves

Подборка блиц-фактов №120

В XIX веке в США появилась игра в шары с 9 кеглями и завоевала такую популярность, что зрители начали делать ставки. Власти некоторых штатов игру запретили, тогда игроки для обхода запрета добавили десятую кеглю и дали игре новое название — боулинг. Многие фрукты называются по месту своего происхождения или странам, откуда к нам попали. Например, финики из Финикии, персики из Персии. А вот абрикосы в Европе долгое время называли армянскими яблоками или армянскими сливами, так как распространились они там именно из Армении. Сахара стала пустыней относительно недавно — около 2700 лет назад в результате очень медленной эволюции климата. А 6000 лет назад — примерно тогда же, когда возникло древнеегипетское государство — в Сахаре росли деревья и было много озёр. После взятия Казани Иван Грозный, желая привязать к себе местную аристократию, награждал добровольно являвшихся к нему высокопоставленных татар. Многие из них, чтобы получить богатые подарки, притворялись сильно пострадавшими от войны. Отсюда появилось выражение «сирота казанская». В дореволюционных гимназиях учителя называли ответы нерадивых учеников греческим словом «морос» (глупость). Гимназисты переделали его в жаргонное словечко «сморозить». В дореволюционной России чтобы устроиться в «Экспедицию заготовления государственных бумаг» — аналог сегодняшнего Госзнака — требовалось поручительство двух работников, знающих новичка лично. Если новичок не оправдывал доверия, увольнялись все трое. Слова суфле и суфлёр имеют мало общего по значению, но происходят оба от французского «souffle» (выдох, дуновение). Суфле названо так потому, что оно лёгкое и воздушное, а суфлёр — потому что он должен подсказывать актёрам очень тихо. На территории Мьянмы и Таиланда живёт племя падаунг, имеющее древнюю традицию удлинять своим женщинам шею с помощью латунных колец. Первое кольцо надевается на девочку в 5 лет, затем они добавляются в течение всей жизни и могут достигнуть общего веса 9 кг. Существует миф, что мышцы шеи у этих женщин атрофируются и снятие колец может вызвать удушье. Однако они могут свободно надевать и снимать кольца. Рентгеновские же снимки показали, что сама шея у женщин не изменяется, но опускается плечевой пояс. Традиционные японские искусства бонсай и оригами изначально были позаимствованы японцами из Китая. SPA-салоны любят обозначать себя именно так, представляя SPA как аббревиатуру, которая расшифорывается «sanitas per aquam» («к здоровью через воду» по-латински). На самом деле слово Спа правильнее писать обычным способом, потому что появилось оно благодаря бельгийскому городу Спа — курорту с лечебными минеральными водами. Японские фермеры научились производить кубические арбузы и дыни, выращивая их в кубических стеклянных формах. Их удобнее ставить на поверхность, но стоят они в два раза дороже обычных. Тема Тунгусского метеорита была очень популярна у советских фантастов, особенно начинающих. Литературному журналу «Уральский следопыт» в 1980-е годы пришлось даже написать отдельным пунктом в требованиях к публикациям: «Не рассматриваются произведения, в которых раскрывается тайна Тунгусского метеорита». Древнеримская публика любила кровавые зрелища не только на гладиаторских боях, но и на обычных театральных представлениях. Если по ходу действия актёр должен был погибнуть, его могли в последний момент заменить на приговорённого к казни преступника и убить прямо на сцене. Когда в 1928 году Кока-Кола вышла на китайский рынок, название продукта на китайский переводить не стали. Однако некоторые китайские торговцы сделали это самостоятельно, точно передав иероглифами звуки «ко-ка-ко-ла». При этом о смысле надписей они не думали, в результате рождались названия наподобие «Кусай воскового головастика». Маркетологи Кока-Колы перебрали 200 разных иероглифов, но не смогли составить красивую фразу. В результате им пришлось поменять звуки на «ко-ку-ко-ле», что в переводе означало «Полный рот счастья».

Забавная история о «вопросе жизни и смерти»

Журналист Владимир Мясников рассказывал: — Дело было в Сальских степях. Снимался фильм о гражданской войне. Лето, жара под сорок, сухая степь, убийственное солнце. Сложная батальная сцена — белые атакуют, их косят из пулемета. Директор фильма договорился с ближайшей военной частью и на рассвете на площадку привезли роту солдат. Часа три их одевали, гримировали, вооружали. Потом ассистенты расставляли «беляков» в цепь, объясняли, как правильно падать, и что ни в коем случае нельзя смотреть в камеру. Когда стало припекать, прибыл режиссер, оглядел готовую к бою массовку и задал ритуальный вопрос бригадиру пиротехников: — Ну что, Коля, можно начинать? — Нет, конечно! — охладил его творческий пыл пиротехник. — Презервативов же нет! Оказывается, главный «боеприпас» кинематографической войны состоял из резинового изделия №2. Туда заливалась красная краска и опускался маленький пластиковый электродетонатор с тонкими проводками. Потом презерватив завязывался узлом, лепился пластырем к фанерке, а она, в свою очередь, приклеивалась еще более широким пластырем на тело «белогвардейца» под гимнастерку. В нужный момент нажималась кнопка, грамм пороха в пластиковом детонаторе взрывался, сквозь свежую дырку в обмундировании красиво летели кровавые ошметки. — Я сколько раз талдычил, чтоб купили презервативы, но никто ж не чешется! А у меня уже все готово! — завершил просветительскую речь пиротехник, указав на штабель фанерок, мотки проводов и бадью алой «крови». Режиссер вскипел и трехэтажно объяснил, что срок на доставку презервативов десять минут. Администраторша Марина, девица двух метров ростом и десяти пудов весом, отвечавшая за реквизит, мгновенно оказалась в студийном «уазике», который сорвался с места и помчался в облаке белесой пыли к ближайшему городку. Не успел притормозить возле единственной аптеки, как Марина уже взлетела на крыльцо. Очередь старушек оторопела, когда в торговое помещение ворвалась гренадерского роста девица, распаренная, красная, запыхавшаяся, с разводами серой пыли на потном лице. Словно бегом бежала эти несколько километров. — Вопрос жизни и смерти!.. — воскликнула она, задыхаясь. — Пропустите без очереди... Бабушки испуганно расступились. Марина просунула голову в окошко: — Я вас умоляю... Вопрос жизни и смерти... Срочно... Сто штук презервативов! Пожилая аптекарша, напуганная криками о жизни и смерти, впала в ступор. Механически, как робот, она извлекла из нижнего отделения шкафа картонную коробку и принялась заторможенно выкладывать на прилавок пакетики, считая их по одному. — Женщина! — возопила в отчаянии Марина. — Я вас умоляю! Считайте быстрее! Меня там рота солдат ждет!

Арт движение Маво. Японское искусство

Япония — страна с загадочной культурой, которую достаточно трудно понять жителям Европы. Слово «Япония» сразу же навевает видения: зеленые холмы, цветущая сакура и небольшие буддистские храмы. Лишь немногие люди изучают искусство восточной культуры. А еще меньшее количество знает об искусстве, которое называется Мао. Культура ХХ века развивалась стремительно и параллельно многим направлениям, возникшим в то время в Европе. В Японии существовал свой дадаизм, который основали Томоеси Мураямой и Янасэ Масаму в 1923 году, но название группа носила другое: «MAVO». «Мы стоим на передовой и всегда будем там. У нас нет ограничений. Мы радикалы. Бунтари. Мы восстанем и двинем вперед. Мы будем создавать. Мы безостановочно утверждаем и отрицаем. Мы живы — во всех смыслах этого слова — и живее, чем что-либо еще в этом мире», — так в своем манифесте заявила о себе группа людей, называющая себя «мавоистами». Родом они были из Токио и назвали себя, используя монограмму из первых букв MV. Группа организовалась на фоне развивающейся империи в послевоенный период. Политика государства была направлена на подавление оппозиционных движений. Мавоисты «прожили» недолго, а их количество постоянно менялось. Вдохновение они нашли в левосторонних идеях, нигилизме и анархизме. Катализатор и основатель движения — художник Томойоши Мураям главной идеей назвал «сознательный конструктивизм», то есть такой подход к искусству, который отвергал бы принятые эстетические ценности, мораль, а художники должны были выходить за рамки своей индивидуальности. Отражение этот подход нашел в фотографиях, рекламных картинках, коллажах смешанных стилей, горах жестянок, бетоне и прочем мусоре. Мавоисты активно протестовали против действующих институтов, выставляя свои работы в общественных местах. Они попытались установить свою уличную выставку в 1923 году, загрузив свое творчество в ручные тележки под аккомпанемент марширующей группы. Но выступление было остановлено, а участники задержаны правоохранительными органами. Работы были отклонены группой художников из министерства образования Ника-кай. В ноябре того же года мавоисты начали организовывать выставки, которые были рассредоточены в кофейнях и ресторанах по всему Токио. Они постоянно придумывали что-то новое, добавляя в свое творчество театр и танцы, а также в качестве эксперимента начали выпускать собственный журнал «Маво». После трагического события первого сентября 1923 года — землетрясения Канто, унесшего десятки тысяч жизней — художники объединились с другими творческими группами. Организовав «новое искусство», они принялись за реставрацию города. Дела пошли успешно. Они принимали участие в проектировании фасадов для ресторанов и магазинов в импрессионистском стиле, и представляли свои работы на выставке «Планов по реконструкции имперской столицы». В 1924 году Мураяма создал конструктивистскую сцену (многоэтажная структура, разделенная на ячейки) в театре Тсукидзи для постановки пьесы по Джорджу Кайзеру «От утра до полуночи». С 1924 года по 1925 (в 1991 годы вышло переиздание от музея современной японской литературы) творчество маво полностью переносится на страницы журнала, на которых ярко чувствуется интеллектуальный динамизм. Журнал был наполнен провокационными материалами, располагающимися сверху-вниз, слева-направо и справа-налево. В них читатели могли найти переводы поэм Василия Кандинского и Эля Лисицкого. Обложки оформлялись в стиле беспорядочных коллажей, материалы для них были странными, например, обложка сентябрьского выпуска сделана из волос и упаковок от фейерверков. Деятельность мавоистов постоянно подавлялась, особенно в период войны в Тихом океане. В 1930, 1932 и в 1940 Мураяма был арестован. После войны движение еще просуществовало какое-то время, но постоянно попадало под давление критиков и властей. До сих пор этот пласт японской культуры остается малоизвестным, тем не менее, все еще находятся культуроведы, которые много времени уделяют изучению движения МАВО. Автор: Катарина Акопова

Леонид Андреев. «Ангелочек»

I Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью: не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему показалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках. И так как Сашка обладал непокорной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни. Для этой цели он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники и целый день лгал то учителям, то матери, не лгал он только одному отцу. Когда в драке ему расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал без слез, но так громко, что все испытывали неприятное ощущение, морщились и затыкали уши. Проорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал язык и рисовал в черновой тетрадке карикатуру на себя, как орет, на надзирателя, заткнувшего уши, и на дрожащего от страха победителя. Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка, мальчика. Внизу крупными и неровными буквами чернела подпись: «Проси прощенья, щенок», — и ответ: «Не попрошу, хоть тресни». Перед рождеством Сашку выгнали из гимназии, и, когда мать стала бить его, он укусил ее за палец. Это дало ему свободу, и он бросил умываться по утрам, бегал целый день с ребятами и бил их, и боялся одного голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прятал для него хлеб и картошку. При этих условиях Сашка находил существование возможным. В пятницу, накануне рождества, Сашка играл с ребятами, пока они не разошлись по домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них. Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек. Мороз усилился, и, когда Сашка проходил в светлом круге, который образовался от зажженного фонаря, он видел медленно реявшие в воздухе маленькие сухие снежинки. Приходилось идти домой. — Где полуночничаешь, щенок? — крикнула на него мать, замахнулась кулаком, но не ударила. Рукава у нее были засучены, обнажая белые, толстые руки, и на безбровом, плоском лице выступали капли пота. Когда Сашка проходил мимо нее, он почувствовал знакомый запах водки. Мать почесала в голове толстым указательным пальцем с коротким и грязным ногтем и, так как браниться было некогда, только плюнула и крикнула: — Статистики, одно слово! Сашка презрительно шморгнул носом и прошел за перегородку, где слышалось тяжелое дыханье отца, Ивана Саввича. Ему всегда было холодно, и он старался согреться, сидя на раскаленной лежанке и подкладывая под себя руки ладонями книзу. — Сашка! А тебя Свечниковы на елку звали. Горничная приходила, — прошептал он. — Врешь? — спросил с недоверием Сашка. — Ей-богу. Эта ведьма нарочно ничего не говорит, а уж и куртку приготовила. — Врешь? — все больше удивлялся Сашка. Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели после его исключения показываться к ним. Отец еще раз побожился, и Сашка задумался. — Ну-ка подвинься, расселся! — сказал он отцу, прыгая на коротенькую лежанку, и добавил: — А к этим чертям я не пойду. Жирны больно станут, если еще я к ним пойду. «Испорченный мальчик», — протянул Сашка в нос. — Сами хороши, антипы толсторожие. — Ах, Сашка, Сашка! — поежился от холода отец. — Не сносить тебе головы. — А ты-то сносил? — грубо возразил Сашка. — Молчал бы уж: бабы боится. Эх, тюря! Отец сидел молча и ежился. Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном ложился на его высокий лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины. Когда-то Иван Саввич сильно пил водку, и тогда жена боялась и ненавидела его. Но когда он начал харкать кровью и не мог больше пить, стала пить она, постепенно привыкая к водке. И тогда она выместила все, что ей пришлось выстрадать от высокого узкогрудого человека, который говорил непонятные слова, выгонялся за строптивость и пьянство со службы и наводил к себе таких же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам. В противоположность мужу она здоровела по мере того, как пила, и кулаки ее все тяжелели. Теперь она говорила, что хотела, теперь она водила к себе мужчин и женщин, каких хотела, и громко пела с ними веселые песни. А он лежал за перегородкой, молчаливый, съежившийся от постоянного озноба, и думал о несправедливости и ужасе человеческой жизни. И всем, с кем ни приходилось говорить жене Ивана Саввича, она жаловалась, что нет у нее на свете таких врагов, как муж и сын: оба гордецы и статистики. Через час мать говорила Сашке: — А я тебе говорю, что ты пойдешь! — И при каждом слове Феоктиста Петровна ударяла кулаком по столу, на котором вымытые стаканы прыгали и звякали друг о друга. — А я тебе говорю, что не пойду, — хладнокровно отвечал Сашка, и углы губ его подергивались от желания оскалить зубы. В гимназии за эту привычку его звали волчонком. — Изобью я тебя, ох как изобью! — кричала мать. — Что же, избей! Феоктиста Петровна знала, что бить сына, который стал кусаться, она уже не может, а если выгнать на улицу, то он отправится шататься и скорей замерзнет, чем пойдет к Свечниковым; поэтому она прибегала к авторитету мужа. — А еще отец называется: не может мать от оскорблений оберечь. — Правда, Сашка, ступай, что ломаешься? — отозвался тот с лежанки. — Они, может быть, опять тебя устроят. Они люди добрые. Сашка оскорбительно усмехнулся. Отец давно, до Сашкина еще рождения, был учителем у Свечниковых и с тех пор думал, что они самые хорошие люди. Тогда он еще служил в земской статистике и ничего не пил. Разошелся он с ними после того, как женился на забеременевшей от него дочери квартирной хозяйки, стал пить и опустился до такой степени, что его пьяного поднимали на улице и отвозили в участок. Но Свечниковы продолжали помогать ему деньгами, и Феоктиста Петровна, хотя ненавидела их, как книги и все, что связывалось с прошлым ее мужа, дорожила знакомством и хвалилась им. — Может быть, и мне что-нибудь с елки принесешь, — продолжал отец. Он хитрил — Сашка понимал это и презирал отца за слабость и ложь, но ему действительно захотелось чтонибудь принести больному и жалкому человеку. Он давно уже сидит без хорошего табаку. — Ну, ладно! — буркнул он. — Давай, что ли, куртку. Пуговицы пришила? А то ведь я тебя знаю! II Детей еще не пускали в залу, где находилась елка, и они сидели в детской и болтали. Сашка с презрительным высокомерием прислушивался к их наивным речам и ощупывал в кармане брюк уже переломавшиеся папиросы, которые удалось ему стащить из кабинета хозяина. Тут подошел к нему самый маленький Свечников, Коля, и остановился неподвижно и с видом изумления, составив ноги носками внутрь и положив палец на угол пухлых губ. Месяцев шесть тому назад он бросил, по настоянию родственников, скверную привычку класть палец в рот, но совершенно отказаться от этого жеста еще не мог. У него были белые волосы, подрезанные на лбу и завитками спадавшие на плечи, и голубые удивленные глаза, и по всему своему виду он принадлежал к мальчикам, которых особенно преследовал Сашка. — Ты неблагодалный мальчик? — спросил он Сашку. — Мне мисс сказала. А я холосой. — Уж на что же лучше! — ответил тот, осматривая коротенькие бархатные штанишки и большой откладной воротничок. — Хочешь лузье? На! — протянул мальчик ружье с привязанной к нему пробкой. Волчонок взвел пружину и, прицелившись в нос ничего не подозревавшего Коли, дернул собачку. Пробка ударилась по носу и отскочила, болтаясь на нитке. Голубые глаза Коли раскрылись еще шире, и в них показались слезы. Передвинув палец от губ к покрасневшему носику, Коля часто заморгал длинными ресницами и зашептал: — Злой... Злой мальчик. В детскую вошла молодая, красивая женщина с гладко зачесанными волосами, скрывавшими часть ушей. Это была сестра хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин отец. — Вот этот, — сказала она, показывая на Сашку сопровождавшему ее лысому господину. — Поклонись же, Саша, нехорошо быть таким невежливым. Но Сашка не поклонился ни ей, ни лысому господину. Красивая дама не подозревала, что он знает многое. Знает, что жалкий отец его любил ее, а она вышла за другого, и хотя это случилось после того, как он женился сам, Сашка не мог простить измены. — Дурная кровь, — вздохнула Софья Дмитриевна. — Вот не можете ли, Платон Михайлович, устроить его? Муж говорит, что ремесленное ему больше подходит, чем гимназия. Саша, хочешь в ремесленное? — Не хочу, — коротко ответил Сашка, слышавший слово «муж». — Что же, братец, в пастухи хочешь? — спросил господин. — Нет, не в пастухи, — обиделся Сашка. — Так куда же? Сашка не знал, куда он хочет. — Мне все равно, — ответил он, подумав, — хоть и в пастухи. Лысый господин с недоумением рассматривал странного мальчика. Когда с заплатанных сапог он перевел глаза на лицо Сашки, последний высунул язык и опять спрятал его так быстро, что Софья Дмитриевна ничего не заметила, а пожилой господин пришел в непонятное ей раздражительное состояние. — Я хочу и в ремесленное, — скромно сказал Сашка. Красивая дама обрадовалась и подумала, вздохнув, о той силе, какую имеет над людьми старая любовь. — Но едва ли вакансия найдется, — сухо заметил пожилой господин, избегая смотреть на Сашку и поглаживая поднявшиеся на затылке волосики. — Впрочем, мы еще посмотрим. Дети волновались и шумели, нетерпеливо ожидая елки. Опыт с ружьем, проделанный мальчиком, внушавшим к себе уважение ростом и репутацией испорченного, нашел себе подражателей, и несколько кругленьких носиков уже покраснело. Девочки смеялись, прижимая обе руки к груди и перегибаясь, когда их рыцари, с презрением к страху и боли, но морщась от ожидания, получали удары пробкой. Но вот открылись двери и чей-то голос сказал: — Дети, идите! Тише, тише! Заранее вытаращив глазенки и затаив дыхание, дети чинно, по паре, входили в ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Она бросала сильный свет, без теней, на их лица с округлившимися глазами и губками. Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам. Сашка был угрюм и печален — что-то нехорошее творилось в его маленьком изъязвленном сердце. Елка ослепляла его своей красотой и крикливым, наглым блеском бесчисленных свечей, но она была чуждой ему, враждебной, как и столпившиеся вокруг нее чистенькие, красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на эти светлые головки. Казалось, что чьи-то железные руки взяли его сердце и выжимают из него последнюю каплю крови. Забившись за рояль, Сашка сел там в углу, бессознательно доламывал в кармане последние папиросы и думал, что у него есть отец, мать, свой дом, а выходит так, как будто ничего этого нет и ему некуда идти. Он пытался представить себе перочинный ножичек, который он недавно выменял и очень сильно любил, но ножичек стал очень плохой, с тоненьким сточенным лезвием и только с половиной желтой костяшки. Завтра он сломает ножичек, и тогда у него уже ничего не останется. Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением, и лицо мгновенно приняло обычное выражение дерзости и самоуверенности. На обращенной к нему стороне елки, которая была освещена слабее других и составляла ее изнанку, он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще темных ветвей и словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала на нем печать иного чувства, не передаваемого словами, неопределяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Сашка не сознавал, какая тайная сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда знал его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем отца, чем все остальное. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал: — Милый... милый ангелочек! И чем внимательнее он смотрел, тем значительнее, важнее становилось выражение ангелочка. Он был бесконечно далек и непохож на все, что его здесь окружало. Другие игрушки как будто гордились тем, что они висят, нарядные, красивые, на этой сверкающей елке, а он был грустен и боялся яркого назойливого света, и нарочно скрылся в темной зелени, чтобы никто не видел его. Было бы безумной жестокостью прикоснуться к его нежным крылышкам. — Милый... милый! — шептал Сашка. Голова Сашкина горела. Он заложил руки за спину и в полной готовности к смертельному бою за ангелочка прохаживался осторожными и крадущимися шагами; он не смотрел на ангелочка, чтобы не привлечь на него внимания других, но чувствовал, что он еще здесь, не улетел. В дверях показалась хозяйка — важная высокая дама с светлым ореолом седых, высоко зачесанных волос. Дети окружили ее с выражением своего восторга, а маленькая девочка, та, что прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тяжело моргала сонными глазками. Подошел и Сашка. Горло его перехватывало. — Тетя, а тетя, — сказал он, стараясь говорить ласково, но выходило еще более грубо, чем всегда. — Те... Тетечка. Она не слыхала, и Сашка нетерпеливо дернул ее за платье. — Чего тебе? Зачем ты дергаешь меня за платье? удивилась седая дама. — Это невежливо. — Те... тетечка. Дай мне одну штуку с елки — ангелочка. — Нельзя, — равнодушно ответила хозяйка. — Елку будем на Новый год разбирать. И ты уже не маленький и можешь звать меня по имени, Марией Дмитриевной. Сашка чувствовал, что он падает в пропасть, и ухватился за последнее средство. — Я раскаиваюсь. Я буду учиться, — отрывисто говорил он. Но эта формула, оказывавшая благотворное влияние на учителей, на седую даму не произвела впечатления. — И хорошо сделаешь, мой друг, — ответила она так же равнодушно. Сашка грубо сказал: — Дай ангелочка. — Да нельзя же! — говорила хозяйка. — Как ты этого не понимаешь? Но Сашка не понимал, и когда дама повернулась к выходу, Сашка последовал за ней, бессмысленно глядя на ее черное, шелестящее платье. В его горячечно работавшем мозгу мелькнуло воспоминание, как один гимназист его класса просил учителя поставить тройку, а когда получил отказ, стал перед учителем на колени, сложил руки ладонь к ладони, как на молитве, и заплакал. Тогда учитель рассердился, но тройку все-таки поставил. Своевременно Сашка увековечил эпизод в карикатуре, но теперь иного средства не оставалось. Сашка дернул тетку за платье и, когда она обернулась, упал со стуком на колени и сложил руки вышеупомянутым способом. Но заплакать не мог. — Да ты с ума сошел! — воскликнула седая дама и оглянулась; по счастью, в кабинете никого не было. — Что с тобой? Стоя на коленях, со сложенными руками, Сашка с ненавистью посмотрел на нее и грубо потребовал: — Дай ангелочка! Глаза Сашкины, впившиеся в седую даму и ловившие на ее губах первое слово, которое они произнесут, были очень нехороши, и хозяйка поспешила ответить: — Ну, дам, дам. Ах, какой ты глупый! Конечно, я дам тебе, что ты просишь, но почему ты не хочешь подождать до Нового года? Да вставай же! И никогда, — поучительно добавила седая дама, — не становись на колени: это унижает человека. На колени можно становиться только перед богом. «Толкуй там», — думал Сашка, стараясь опередить тетку и наступая ей на платье. Когда она сняла игрушку, Сашка впился в нее глазами, болезненно сморщил нос и растопырил пальцы. Ему казалось, что высокая дама сломает ангелочка. — Красивая вещь, — сказала дама, которой стало жаль изящной и, по-видимому, дорогой игрушки. — Кто это повесил ее сюда? Ну, послушай, зачем эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что будешь ты с ним делать?.. Вон там книги есть, с рисунками. А это я обещала Коле отдать, он так просил, — солгала она. Терзания Сашки становились невыносимыми. Он судорожно стиснул зубы и, показалось, даже скрипнул ими. Седая дама больше всего боялась сцен и потому медленно протянула к Сашке ангелочка. — Ну, на уж, на, — с неудовольствием сказала она. — Какой настойчивый! Обе руки Сашки, которыми он взял ангелочка, казались цепкими и напряженными, как две стальные пружины, но такими мягкими и осторожными, что ангелочек мог вообразить себя летящим по воздуху. — А-ах! — вырвался продолжительный, замирающий вздох из груди Сашки, и на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там, непривычные к свету. Медленно приближая ангелочка к своей груди, он не сводил сияющих глаз с хозяйки и улыбался тихой и кроткой улыбкой, замирая в чувстве неземной радости. Казалось, что когда нежные крылышки ангелочка прикоснутся к впалой груди Сашки, то случится что-то такое радостное, такое светлое, какого никогда еще не происходило на печальной, грешной и страдающей земле. — А-ах! — пронесся тот же замирающий стон, когда крылышки ангелочка коснулись Сашки. И перед сиянием его лица словно потухла сама нелепо разукрашенная, нагло горящая елка, — и радостно улыбнулась седая, важная дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети, которых коснулось веяние человеческого счастья. И в этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка. Но в следующую минуту картина резко изменилась. Съежившись, как готовящаяся к прыжку пантера, Сашка мрачным взглядом обводил окружающих, ища того, кто осмелится отнять у него ангелочка. — Я домой пойду, — глухо сказал Сашка, намечая путь в толпе. — К отцу. III Мать спала, обессилев от целого дня работы и выпитой водки. В маленькой комнатке, за перегородкой, горела на столе кухонная лампочка, и слабый желтоватый свет ее с трудом проникал через закопченное стекло, бросая странные тени на лицо Сашки и его отца. — Хорош? — спрашивал шепотом Сашка. Он держал ангелочка в отдалении и не позволял отцу дотрагиваться. — Да, в нем есть что-то особенное, — шептал отец, задумчиво всматриваясь в игрушку. Его лицо выражало то же сосредоточенное внимание и радость, как и лицо Сашки. — Ты погляди, — продолжал отец, — он сейчас полетит. — Видел уже, — торжествующе ответил Сашка. — Думаешь, слепой? А ты на крылышки глянь. Цыц, не трогай! Отец отдернул руку и темными глазами изучал подробности ангелочка, пока Саша наставительно шептал: — Экая, братец, у тебя привычка скверная за все руками хвататься. Ведь сломать можешь! На стене вырезывались уродливые и неподвижные тени двух склонившихся голов: одной большой и лохматой, другой маленькой и круглой. В большой голове происходила странная, мучительная, но в то же время радостная работа. Глаза, не мигая, смотрели на ангелочка, и под этим пристальным взглядом он становился больше и светлее, и крылышки его начинали трепетать бесшумным трепетаньем, а все окружающее — бревенчатая, покрытая копотью стена, грязный стол, Сашка, — все это сливалось в одну ровную серую массу, без теней, без света. И чудилось погибшему человеку, что он услышал жалеющий голос из того чудного мира, где он жил когда-то и откуда был навеки изгнан. Там не знают о грязи и унылой брани, о тоскливой, слепо-жестокой борьбе эгоизмов; там не знают о муках человека, поднимаемого со смехом на улице, избиваемого грубыми руками сторожей. Там чисто, радостно и светло, и все это чистое нашло приют в душе ее, той, которую он любил больше жизни и потерял, сохранив ненужную жизнь. К запаху воска, шедшему от игрушки, примешивался неуловимый аромат, и чудилось погибшему человеку, как прикасались к ангелочку ее дорогие пальцы, которые он хотел бы целовать по одному и так долго, пока смерть не сомкнет его уста навсегда. Оттого и была так красива эта игрушечка, оттого и было в ней что-то особенное, влекущее к себе, не передаваемое словами. Ангелочек спустился с неба, на котором была ее душа, и внес луч света в сырую, пропитанную чадом комнату и в черную душу человека, у которого было отнято все: и любовь, и счастье, и жизнь. И рядом с глазами отжившего человека — сверкали глаза начинающего жить и ласкали ангелочка. И для них исчезало настоящее и будущее: и вечно печальный и жалкий отец, и грубая, невыносимая мать, и черный мрак обид, жестокостей, унижений и злобствующей тоски. Бесформенны, туманны были мечты Сашки, но тем глубже волновали они его смятенную душу. Все добро, сияющее над миром, все глубокое горе и надежду тоскующей о боге души впитал в себя ангелочек, и оттого он горел таким мягким божественным светом, оттого трепетали бесшумным трепетаньем его прозрачные стрекозиные крылышки. Отец и сын не видели друг друга; по-разному тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким, несчастными слабым. Отец несознательным движением положил руки на шею сына, и голова последнего так же невольно прижалась к чахоточной груди. — Это она тебе дала? — прошептал отец, не отводя глаз от ангелочка. В другое время Сашка ответил бы грубым отрицанием, но теперь в душе его сам собой прозвучал ответ, и уста спокойно произнесли заведомую ложь. — А то кто же? Конечно, она. Отец молчал; замолк и Сашка. Что-то захрипело в соседней комнате, затрещало, на миг стихло, и часы бойко н торопливо отчеканили: час, два, три. — Сашка, ты видишь когда-нибудь сны? — задумчиво спросил отец. — Нет, — сознался Сашка. — А, нет, раз видел: с крыши упал. За голубями лазили, я и сорвался. — А я постоянно вижу. Чудные бывают сны. Видишь все, что было, любишь и страдаешь, как наяву... Он снова замолк, и Сашка почувствовал, как задрожала рука, лежавшая на его шее. Все сильнее дрожала и дергалась она, и чуткое безмолвие ночи внезапно нарушилось всхлипывающим, жалким звуком сдерживаемого плача. Сашка сурово задвигал бровями и осторожно, чтобы не потревожить тяжелую, дрожащую руку, сковырнул с глаза слезинку. Так странно было видеть, как плачет большой и старый человек. — Ах, Саша, Саша! — всхлипывал отец. — Зачем все это? — Ну, что еще? — сурово прошептал Сашка. — Совсем, ну совсем как маленький. — Не буду... не буду, — с жалкой улыбкой извинился отец. — Что уж... зачем? Заворочалась на своей постели Феоктиста Петровна. Она вздохнула и забормотала громко и странно-настойчиво: «Дерюжку держи... держи, держи, держи». Нужно было ложиться спать, но до этого устроить на ночь ангелочка. На земле оставлять его было невозможно; он был повешен на ниточке, прикрепленной к отдушине печки, и отчетливо рисовался на белом фоне кафелей. Так его могли видеть оба — и Сашка и отец. Поспешно набросав в угол всякого тряпья, на котором он спал, отец так же быстро разделся и лег на спину, чтобы поскорее начать смотреть на ангелочка. — Что же ты не раздеваешься? — спросил отец, зябко кутаясь в прорванное одеяло я поправляя наброшенное на ноги пальто. — Не к чему. Скоро встану. Сашка хотел добавить, что ему совсем не хочется спать, но не успел, так как заснул с такой быстротой, что точно шел ко дну глубокой и быстрой реки. Скоро заснул и отец. Кроткий покой и безмятежность легли на истомленное лицо человека, который отжил, и смелое личико человека, который еще только начинал жить. А ангелочек, повешенный у горячей печки, начал таять. Лампа, оставленная гореть по настоянию Сашки, наполняла комнату запахом керосина и сквозь закопченное стекло бросала печальный свет на картину медленного разрушения. Ангелочек как будто шевелился. По розовым ножкам его скатывались густые капли и падали на лежанку. К запаху керосина присоединился тяжелый запах топленого воска. Вот ангелочек встрепенулся, словно для полета, и упал с мягким стуком на горячие плиты. Любопытный прусак пробежал, обжигаясь, вокруг бесформенного слитка, взобрался на стрекозиное крылышко и, дернув усиками, побежал дальше. В завешенное окно пробивался синеватый свет начинающегося дня, и на дворе уже застучал железным черпаком зазябший водовоз.