Тайный язык ангелов

Верите ли вы в магию? В духов, в спиритизм, алхимию? Скорее всего нет, хотя в современном обществе почти невозможно предсказать, во что человек верит, а во что — нет. Судите сами: иной из нас, которому спиритический сеанс или гадание на картах таро покажутся бредом сумасшедшего, приходя домой, раскрывает женский журнал и читает свежий гороскоп, искренне веря, что «овнам и водолеям в этом месяце повезет, а стрельцам лучше не выходить из дома». Кто-то возразит мне, что оккультизм, гадания на картах, обряды и те же привычные нам безобидные гороскопы — не одного поля ягоды. Возможно, не стоит их ставить в один ряд, однако никто не может отрицать, что и в том, и в другом случае мы имеем дело с чем-то, не поддающимся логическому объяснению традиционной наукой. Думаю, вы простите меня, если я назову все вышеупомянутое одним грубым и довольно — таки общим словом — сверхъестественное. Кем бы вы ни были, магические нотки все же непременно, то тут, то там да и проникали в вашу жизнь. Ваши суеверия (черная кошка перебежала дорогу, женщина с пустым ведром прошла мимо), вера в приметы («Ты зачем через ребенка перешагнул? Переступи обратно — не вырастет»), традиционные ритуалы (если что-то дома забыл и вернулся незапланированно — посмотрись в зеркало и улыбнись своему отражению, чтобы все было хорошо) и талисманы на удачу («счастливые» носки, футболки, украшения, игрушки) — все это рутинные, можно сказать, повседневные, проявления нашей укрепившейся веками в подсознании веры в нечто магическое и сверхъестественное. Если вы все еще сомневаетесь, что современные люди, несмотря на всю свою циничность, прогрессивность, образованность, трезвость ума и прагматичность, верят в мистику — вспомните обереги, которые люди до сих пор «для безопасности» вешают на зеркало машины, носят на шее и одежде; включите телевизор и удивитесь обилию разнообразнейших передач про всякую паранормальщину. Да, времена Кашпировского и лечения через голубые экраны уже прошли, но, тем не менее, передачи, где доверчивым (или напротив, умным и осторожным) телезрителям рассказывают про духов, экстрасенсов, привидений, ясновидящих, целителей и всяческие сомнительные обряды, живут припеваючи и по сей день. Я уверена, что каждый из нас в детстве хотя бы один раз вызывал духов, вернее, пытался это сделать. Пиковые дамы, Пушкин и гномик — желанные гости во всех детских лагерях. Кто-то из поколения постарше вспомнит такие шедевры детского фольклора, как «зеленые глаза в темноте» или «гроб на колесиках». В шутку или просто забавы ради дети часто пытаются кого-то вызвать, порой доводя друг друга подобными изощренными игрищами до бессонницы и боязни ночью дойти до туалета по темному коридору. Думаю, каждый из нас хотя бы раз трясся ночью, всматриваясь в темные силуэты комнаты: одежда на стуле, зеркала, раскиданные вещи, шторы — все это как будто оживало и, затаившись, наблюдало за нами из темноты. Странно, что у каждого так или иначе проявляется вера в существование чего-то сверхъестественного, магического, необъяснимого. Странность эта усугубляется тем, что, казалось бы, в век технологий и новых открытий, Илона Маска и разработки искусственных органов, планов о колонизации Марса, верить в подобную «чушь» кажется чем-то дремучим, отсталым и диким. Тем не менее, прогрессивность науки и технологий ничуть не уменьшают нашу подсознательно веру во что-то «эдакое». Страшно представить, что происходило несколько веков назад. В разных странах существовали совершенно разные мифы, легенды, поверья, которые переплетались не только друг с другом, но и с религией. В результате могло получиться что-то странное и непонятное, но оттого не менее таинственное и загадочное. Пока одни люди, верующие в одно, сжигали людей, верующих в другое, на кострах, третьи (которых, кстати, иногда тоже сжигали) занимались наукой в подполье. В то время математика, химия, биология могли совершенно спокойно переплетаться и смешиваться с тем, что мы считаем сейчас псевдонауками. Одним из примеров такой науки может послужить известная всем алхимия, которая в средние века очень многими воспринимались более чем серьезно. Это сейчас, в наш двадцать первый век, очень тяжело представить, как могли сосуществовать науки естественные и магические. Так или иначе, нашлось одно направление, которое соединяет в себе оба эти начала в одно и по сей день. Это лингвистика, наука о языках. Думаю, некоторые из вас как минимум слегка удивлены этим фактом. На самом же деле в таком раскладе событий ничего странного нет и быть не может, ведь, как я уже сказала ранее, наука лингвистика изучает языки, которые существуют в мире. И языки эти настолько разнообразны, что их так или иначе приходится делить на группы, чтобы избежать путаницы и каким-то образом классифицировать все это многочисленное языковое братство. Существуют две большие группы языков — естественные и искусственные, вторые из которых по-научному называются «конланги» (ударение ставится на букву «а»). Искусственные языки — это такие языки, которые не сформировались сами по себе естественным путем, как большинство известных нам языков, а были специально, целенаправленно придуманы кем-то для чего-то. А вот для чего — это уже зависит от каждого отдельного языка. Вообще конланги (будем употреблять умные слова и расширять словарный запас, чтобы блеснуть при случае), как языки искусственные, могут быть охарактеризованы как минимум по двум параметрам: по цели своего создания или по основе, на которой они были созданы. Объясню подробнее и по порядку. Искусственные языки по цели создания бывают довольно разнообразны. Существуют, например, так называемые «энджланги» — это такие языки, которые несут в себе какую-то философскую идею. Например, из языка изъяты все оценочные элементы, слова, прилагательные и оставлены только такие формы, которые дают информацию о факте или явлении без его субъективной оценки. Примером такого языка может служить искусственный язык Логлан, о котором, если вам интересно, вы можете позднее самостоятельно почитать в интернете, поскольку энджланги, как и некоторые другие группы языков, обозначенные ниже, не являются конечной целью моего повествования. Следующая и, пожалуй, самая известная группа — это «ауксланги». Это такие языки, специально созданные, чтобы люди разных национальностей и языковых групп могли свободно общаться на одном общем языке и, что немаловажно, не выделять при этом для общения ни один из существующих естественных языков, как в наше время, например, выделяют английский. Такой «универсальный» язык призван облегчить коммуникацию между представителями разных стран, при этом лингвистически, если так можно выразиться, уравняв их всех, так как ни для одного человека этот язык не будет родным. Пример такого языка, я уверена, назовет каждый — конечно же, это знаменитый Эсперанто. Существует третья группа языков в классификации. Это артланги. В названии неспроста выделяется корень «арт» (искусство), ведь такие языки были специально созданы в художественных целях. Самым известным примером такого языка, пожалуй, будет Синдарин, эльфийский язык из знаменитого произведения Толкиена «Властелин Колец». Это язык, который был специально разработан автором книги для использования в ней. По сей день фанаты учат этот замечательный язык, пишут по нему учебники и пособия и даже открывают курсы его изучения. Помимо того, что Синдарин является артлангом, он еще относится к группе апостериорных языков. Это языки, созданные, как правило, на основе какого-то естественного языка. В данном случае это английский. Бывают такие языки, которые создаются вообще с нуля, без заимствований слов, грамматических структур и общей фактуры. Такие языки называются априорными. Возможно, вы прямо сейчас находитесь в легком ступоре, пытаясь связать между собой тему магии, сверхъестественного и роли различных групп языков в нашей жизни. Я рассказала вам, что бывают языки естественные и искусственные, артланги, энджланги, ауксланги, апостериорные и априорные, но я не сказала, что бывают еще МАГИЧЕСКИЕ ЯЗЫКИ. Это совершенно нормальное и необычайно интересное явление, надо заметить. Пример такого языка — магический Енохианский язык. Он был создан в XVI веке Джоном Ди и Эдуардом Келли, второй был фальшивомонетчиком, впоследствии переквалифицировавшимся в медиума. У меня подобная характеристика этого предприимчивого человека вызывает легкую улыбку из-за неоднозначного отношения к обоим видам его деятельности, совершенно друг на друга не похожим. Джон Ди, тот, которого я назвала создателем языка, строго говоря, им не являлся. Джон утверждал, что не сам придумал язык: его передали ему ангелы, снизошедшие к ученому во время очередного спиритического сеанса. Сам Ди говорил, что лишь записал знания о переданном ему таинственном языке. Более того, эти записи он хранил в зашифрованном виде, чтобы уберечь от чужих глаз. У самого Джона была не такая сомнительная биография, как у его соавтора. Он был ученым, серьезно занимавшимся математикой, географией, астрономией, картографией, химией, алхимией и многими другими науками. Вот почему в начале я сказала о том, как удивительно мирно могли в то время соседствовать столь разнообразные дисциплины. Ди учился всю жизнь, занимался по 12 часов в день, а впоследствии преподавал в учебных заведениях и вообще был человеком уважаемым. Енохианский язык он «получил» в результате позднего увлечения спиритизмом в возрасте 54 лет. Датой получения языка считается 1581 год, более точной информацией ученые не располагают. Кстати, стоит отметить, что Енохианский язык стал называться так через много лет после того, как был «создан». Его назвали так в честь библейского патриарха Еноха, несмотря на то, что прямого отношения к нему язык не имел. Сам же Джон Ди называл его не иначе как «язык ангелов». Стоит отметить, что такая уникальная языковая структура с самого начала не предназначалась для разговора. Енохианский был языком общения с высшими существами, ангелами, которые контактировали с Джоном Ди во время его сеансов. По утверждению «первооткрывателя» языка, енохианский обладал необычайной силой: он мог деформировать, колебать время и даже пространство. Направление письма в языке было отлично от привычного нам — все записывалось справа налево. В алфавите «ангельского языка» существует всего 22 буквы, очень странных по написанию, в которых, тем не менее, прослеживается сходство с греческим и латынью, несмотря на то, что сам язык позиционировался как априорный, то есть язык, не имеющий никакой лексической, орфографической или грамматической базы, взятой из другого языка. Интересно отметить, что сразу после того, как широкой общественности стало известно про такой таинственный, мощный и волшебный язык, отношение к нему было крайне скептическим. Но неожиданный пик, расцвет языка пришелся на XIX век, в пору всеобщей моды на спиритизм. Даже широко известный в узких кругах магический орден «Золотая Заря» (оккультная организации Великобритании) использовал его в своих ритуалах. В XX веке мы тоже могли наблюдать рождение и развитие новых языков, но это уже были языки совсем другого рода — языки программирования (Fortran, Algol, Pascal, C, Basic и другие). Человечество продолжает идти вперед и находится на другом витке своего развития, но продолжает изобретать все новое и новое, то, что соответствует современным реалиям, и неизвестно, что еще оно изобретет. И несмотря на то, что человек сделал огромный шаг вперед в сфере технологий, мы все еще одержимы тягой к неизведанному и, открыв интернет, можно найти массу подтверждений этому. Все течет, все меняется, кроме одного — человеческой сущности. Автор: Татьяна Кистенева

Стихотворение, которое Борис Пастернак писал всю жизнь

Писатель, переводчик и один из крупнейших поэтов XX века — Борис Леонидович Пастернак родился 10 февраля 1890 года и, конечно, февраль был для него особым месяцем. Своё самое любимое и, пожалуй, самое знаменитое стихотворение «Февраль» он впервые написал в 1912 году, когда ему было 22 года. Первый куплет родился как будто его кто-то продиктовал. К остальному тексту он возвращался всю жизнь. Наиболее существенные правки поэт внёс в стихотворение, когда ему исполнилось 38, а затем 55 лет — кризисные моменты в жизни человека, когда меняется его мировоззрение и происходит переоценка ценностей. В 1945 году поэт включил в сборник «Избранное» новый вариант произведения, однако спустя десятилетие вернулся к прежней его редакции. Таким образом «правильный» с точки зрения самого Пастернака «Февраль» — это стихотворение в редакции 1928 года. Сравнивать его с более ранним вариантом очень интересно: меняется всего несколько слов, но какие разные ощущения от мгновения пойманы юношей и зрелым человеком! Можно сказать, что это стихотворение — слепок изменчивой жизни, отражающий внутреннюю и внешнюю реальность через впечатления, пойманные «на лету». *** Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть Весною черною горит. Достать пролетку. За шесть гривен, Чрез благовест, чрез клик колес, Меня б везли туда, где ливень Сличил чернила с горем слез. Где, как обугленные груши, На ветках, — тысячи грачей Где грусть за грустию обрушит Февраль в бессонницу очей. Крики весны водой чернеют, И город криками изрыт, Доколе песнь не засинеет Там над чернилами навзрыд. 1912 *** Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть Весною черною горит. Достать пролетку. За шесть гривен, Чрез благовест, чрез клик колес, Перенестись туда, где ливень Еще шумней чернил и слез. Где, как обугленные груши, С деревьев тысячи грачей Сорвутся в лужи и обрушат Сухую грусть на дно очей. Под ней проталины чернеют, И ветер криками изрыт, И чем случайней, тем вернее Слагаются стихи навзрыд. 1928

Лучшие перформансы мастера искусства выносливости Марины Абрамович

Марину Абрамович называют бабушкой искусства перформанса, поскольку она на протяжении более чем пятидесяти лет удивляет публику своими представлениями. Ее перформансы относятся к разряду искусства выносливости, ведь во время выступлений Марине приходится преодолевать различные трудности: боль, чувство голода, одиночество и т.д. Марина Абрамович родилась 30 ноября 1946 года в Сербии в семье югославских партизанов, ставших по окончании войны национальными героями. Детство Марины нельзя назвать беззаботным, что, по ее мнению, стало важным фактором для развития таланта. Она говорила, что у счастливых людей не может получиться создать шедевр. Марина с юных лет увлекалась неординарным искусством. Еще в подростковом возрасте, когда девочка попросила в подарок краски, она поняла, что в искусстве порой процесс важнее результата. Это случилось, когда друг отца вылил на холст краски, а затем подорвал свое творение при помощи петарды. В полной семье Марина жила недолго. Когда отец от них ушел, мама воспитывала ее и брата в строгости. Марине, тянувшейся к перформансам, приходилось успевать их проводить до 22 часов. К этому времени ей всегда нужно было быть дома, таких правил девушка придерживалась до 29 лет. Абрамович окончила институт искусств в Белграде, затем отправилась обучаться в Академию изящных искусств в Загреб. А преподавая в одном из учебных заведений в Сербии, она начала давать свои первые выступления. «Ритм «0» В 1974 году Марина провела один из самых сложных перформансов за всю историю этого вида искусства. Она дала возможность действовать зрителям, сама же оставалась безучастной. Любой желающий в течение шести часов мог что угодно делать с ее телом, для этого на столе было разложено более 70 предметов: ножницы, шляпа, яблоки, духи, хлыст, виноград, нож, роза с шипами, хлеб, вино, фонарик и даже пистолет с заряженным патроном. Каждый мог подойти и сделать то, что ему захочется, Абрамович при этом оставалась неподвижной. Сначала публика стеснялась и не предпринимала активных действий. Когда стало ясно, что художница в ответ не делает ничего, люди стали вести себя агрессивнее. Они кололи Марину шипами роз, резали ее одежду, но, когда перформанс окончился и художница начала двигаться, все разбежались, испугавшись расплаты. По словам самой Абрамович, ей было интересно, как далеко могут зайти люди, зная, что останутся безнаказанными. На все обвинения и критику она отвечает, что этот перформанс не о теле, а о разуме, толкающем людей на жестокие поступки. «Балканское барокко» В 1997 году Марина Абрамович провела выступление, которое было посвящено всем погибшим во время войны в Югославии. В процессе перформанса художница чистила щеткой окровавленные коровьи кости, делая это в течение шести часов ежедневно. Она сидела на горе из костей, перемывала каждую кость, иногда пела песни и говорила о городе, в котором родилась. Художница никогда не называет Сербию своим местом рождения, она всегда говорит о том, что была рождена в стране, которой уже нет. Выступление было оценено на форуме мирового искусства, поэтому перформанс получил награду «Золотой лев». «Энергия покоя» После встречи с перформанс-художником Улаем многие выступления Марины были посвящены взаимоотношениям влюбленных, а сольные работы превратились в парные. В ходе выступления «Энергия покоя» Марине и Улаю необходимо было на протяжении нескольких минут стоять неподвижно, но суть заключалась не только в этом. Влюбленные держали в руках лук, точнее Марина удерживала лук, а Улай — стрелу, которая была направлена прямо в сердце Абрамович. Одно неверное движение могло привести к печальному исходу. Биение сердец и учащенное дыхание фиксировались специальными микрофонами, через динамик эти звуки транслировались в зрительный зал. «Отношения во времени» Еще один парный перформанс, в ходе которого Марина и Улай на протяжении 17 часов сидели спиной друг к другу. Они не могли двигаться, а их волосы были сплетены воедино. Зрители могли наблюдать представление лишь в течение последнего часа, а предыдущие 16 часов он был доступен только для сотрудников галереи, в которой все происходило. Так было задумано с целью установить, смогут ли изнеможденные Марина и Улай продержаться еще немного, заряжаясь энергией зрителей. «Великая китайская стена» Решившись расстаться, влюбленные не обошлись без перформанса на прощание. Они договорились пройти из разных концов китайской стены и встретиться посередине. Изначально такой перформанс был задуман парой для свадьбы, именно в центре китайской стены возлюбленные собирались пожениться. Но власти не давали им на это разрешения, а затем оно перестало быть нужным, ведь Марина и Улай решили расстаться. Но все же они совершили совместное представление в последний раз. Марина шла вдоль стены со стороны Желтого моря, а Улай — из пустыни Гоби. Они посчитали это символичным, ведь стихия воды (море) символизирует женское начало, а стихия огня (пустыня) — мужское. Обоим пришлось преодолеть порядка 2500 километров, а встретившись, они расстались навсегда. «Дом с видом на океан» За основу этого перформанса были взяты практики тибетских монахов. Для реализации задуманного на сцене возвели три комнаты, в которых находилась Марина, но спуститься на сцену до окончания перформанса она не могла. Ступеньки лестниц, ведущих на сцену, представляли собой не деревянные перекладины, а остро наточенные ножи. В течение 12 дней Марина находилась под неусыпным наблюдением публики, она не кушала все это время, а лишь пила воду, немного спала и купалась в оборудованном для этого душе. «В присутствии художника» Абрамович проводила этот перформанс неоднократно, он длился разное количество времени, но суть его была неизменной. Художница садилась за стол, а напротив мог присесть любой желающий. Между Мариной и посетителем устанавливался зрительный контакт, они сидели так в течение нескольких минут. Абрамович ежедневно проводила по 7-8 часов, пристально глядя в глаза каждому, кто садился напротив. На одном из таких выступлений за несколько дней художница установила зрительный контакт примерно с 1500 человек. Однажды к ней сел бывший возлюбленный, Улай. Сначала Марина не выдержала, на глазах ее появились слезы, ведь после расставания она ни разу не видела Улая. Но потом она взяла себя в руки, и, отбросив эмоции, довела дело до конца. Сейчас Марине Абрамович 73 года, но она не собирается бросать искусство. На 2020 год художница запланировала перформанс, в ходе которого она зажжет свечу, находясь на приличном расстоянии от нее, для чего планируется пропустить через Марину заряд тока. Помимо этого Абрамович планирует открыть институт перформанса и поставить оперу.

Лесные пожары: сможет ли экосистема восстановиться после таких потерь?

Пожары в Австралии достигли таких масштабов, что фотографии с апокалиптическими сценами появились на первых полосах газет по всему миру. По оценкам экспертов 1 июля 2019 года сгорело около 10 миллионов гектаров леса, погибло по меньшей мере 28 человек и более миллиарда животных. А если включить в список потерь насекомых, то фактическое количество потерь значительно возрастет. Эта ситуация является следствием изменения климата и увеличения частоты экстремальных погодных условий. Постепенно люди начинают осознавать проблему, хотя все еще распространено мнение о естественности лесных пожаров. Некоторые до сих пор ставят под сомнение роль изменения климата в возникновении лесных пожаров. Это правда, что лесные пожары регулярно происходят по естественным причинам по всему миру, кроме того, они сыграли важную роль в формировании экосистем в рамках процесса эволюции. Люди использовали огонь для управления животными и растениями с незапамятных времен, и мы могли бы кое-чему научиться у аборигенов и перенять методы, которые они традиционно используют для предотвращения лесных пожаров. Но у нас нет права на ошибку. Результаты исследований указывают на то, что изменение климата является ключевым фактором, влияющим на беспрецедентный рост активности лесных пожаров. Особую тревогу вызывает то, насколько это подрывает устойчивость экосистем на широких территориях. Безусловно, большинство растений и животных, которые приспособились к огню, восстановятся через некоторое время, но огромное по своему масштабу экологические издержки повторяющихся лесных пожаров могут быть просто колоссальным. Непонятно, какие потери в итоге готов понести мир растений и животных, ведь пожары на всей планете становятся все более серьезными. Пожары в Австралии являются самыми крупными и губительными из всех когда-либо зарегистрированных. Кроме того, пожары начинают возникать чаще в нехарактерных локациях, например, в нагорьях Великобритании. Также не стоит забывать о преднамеренном выжигании лесов с целью освобождения территорий, ценных для сельского хозяйства. Недавно подобное произошло на Амазонке, там леса были выжжены для дальнейшего освоения территории под производство говядины, а в Индонезии — под производство пальмового масла. Неудивительно, что, учитывая огромное количество животных, погибших в таких пожарах, многие задаются вопросом: смогут ли выжженные экосистемы восстановиться после таких страшных потерь? Например, в Австралии, по различным оценкам, пожары могут привести к вымиранию 700 видов насекомых. Биологическое разнообразие нашей планеты уже серьезно пострадало, некоторые ученые утверждают, что мы находимся на пороге шестого массового вымирания. По последним данным, примерно четверть всех видов растений и животных находится под угрозой исчезновения. Потери млекопитающих в Австралии уже оцениваются как самые масштабные за всю историю, что свидетельствует о хрупкости существующих экосистем и указывает на то, что далеко не все из них смогут приспособиться к новым условиям глобального потепления и повышенной пожароопасности. Защитники природы уже выразили свои опасения по поводу исчезновения знакомых и всеми любимых животных, например, таких как коала. Также неизвестно, какие перспективы у некоторых видов животных, находящихся под угрозой исчезновения, таких как регентский медоед и западный наземный попугай. Для точного определения потерь от лесных пожаров необходимо рассматривать животный и растительный мир с точки зрения сетей, а не отдельных видов. Все виды встроены в сложные сети взаимодействия, где они прямо или косвенно зависят друг от друга. Хорошим примером такого взаимодействия является пищевая цепь. Одновременная гибель такого большого числа растений и животных может оказывать каскадное влияние на их взаимодействие между видами, а это влияет на способность экосистем восстанавливаться и функционировать должным образом после лесных пожаров. И поэтому важно рассматривать потери в биоразнообразии из-за лесных пожаров с точки зрения больших сетей взаимодействующих между собой организмов, в том числе людей, а не просто двух-трех видов. Недавно мы провели исследование о гибели растений и животных в связи с лесными пожарами в Португалии. Мы применяли новые методы исследования, которые помогают изучать устойчивость экосистем к вымиранию. Наша команда обнаружила, что сети взаимодействующих между собой растений и животных на участках территорий, которые были выжжены пожарами, стали хрупкими и более подверженными к разрушению. В нашем исследовании рассматривалось влияние большого лесного пожара в 2012 году на важнейший процесс опыления растений насекомыми. Опыление является одним из многих процессов, благодаря которым экосистемы остаются здоровыми и могут активно развиваться. Объектом нашего исследования стали мотыльки, которые являются важными, но в то же время недооцененными опылителями. Мы сравнили мотыльков, пойманных на территориях, пострадавших от пожаров, с мотыльками с соседних территорий, которых пожары не коснулись. Собирая, подсчитывая и идентифицируя тысячи пыльцевых зерен, которые переносили эти мотыльки, мы смогли расшифровать сеть взаимодействующих видов растений и насекомых. Это позволило нам исследовать не только реакцию растений и животных на лесные пожары, но и то, как они повлияли на процесс опыления. Затем мы использовали эти сети для определения уровня устойчивости экосистемы в целом. Мы обнаружили, что на выжженных раннее территориях различные цветы сохранились в большом количестве (так как многие из растений оставили свои семена и корни в почве) в отличие от мотыльков, которых стало значительно меньше. Общее количество пыльцы, переносимой мотыльками на территориях выжженных ранее, составило лишь 20% от общего объема пыльцы, переносимого мотыльками на территориях, не пострадавших от пожаров. В ходе анализа мы выявили, что лесные пожары значительно меняют характер взаимодействия между видами. Несмотря на то, что наше исследование не было долгосрочным, его результаты дали ясно понять, что экосистемы на пострадавших от пожаров территориях хуже противостоят воздействию любых других разрушающих факторов и часто страдают от вымирания. Таким образом, когда люди начнут восстанавливать свои дома и приводить в порядок жилые территории, после того как лесные пожары наконец прекратятся, очень важно будет обратить внимание на восстановление и повышение устойчивости экосистем. Власти должны уделить внимание этому вопросу, чтобы в итоге были приняты разумные решения, которые бы поспособствовали положительному результату. Для этого необходимо подходить к вопросу восстановления с точки зрения сетей, а не отдельно существующих конкретных видов. Передовые сетевые подходы, изучающие сложные способы взаимодействия целых групп различных видов между собой, могут в помочь в решении этой задачи. Более чем 45 лет назад американский эволюционный эколог и защитник природы Дэн Янзен сказал: «Существует гораздо более коварный вид вымирания — вымирание экологических взаимодействий». Мы должны быть обеспокоены не только вымиранием отдельных видов, но и разрушением взаимодействий внутри экосистем, ведь от этого зависит выживание нашего вида. По материалам статьи «Bushfires: can ecosystems recover from such dramatic losses of biodiversity?» The Conversation

Эй, компьютер, расскажи шутку: обучение искусственного интеллекта юмору

Вы слышали шутку про робота, который заходит в бар? «Чем я тебе могу помочь?» — спрашивает бармен. «Мне нужно что-то, что меня расслабит», — отвечает робот. Бармен дает ему отвертку. Возможно, вы бы и не догадались, но эту шутку написал компьютер. Не совсем смешно, но и не плохо. Так как же работает искусственный интеллект, когда дело доходит до шуток? В Эдинбургском университете компьютер профессора Грэма Ричи пишет по одной шутке в день. Кстати, про бар и отвертку — одна из них. Проблема заключается в том, что не существует общепризнанной вычислительной теории юмора, несмотря на усилия, которые прилагают ученые. Но как же тогда обучать искусственный интеллект такому тонкому искусству? Компьютеры спокойно побеждают чемпионов мира в шахматы и го, находят дыры в огромных массивах данных, выполняют сложные вычисления и распознают лица в толпе. Но такие подвиги происходят внутри машины с ограниченным доступом к внешнему миру, особенно в отношении знаний и чувств. Это закрытая система. Однако совсем скоро искусственный интеллект сможет получать все, сканируя веб-сайты, и будет «воплощен» как роботы. Это позволит ему взаимодействовать с окружающим миром, а также сохранять собственный опыт. Возможно, он начнет создавать что-то по собственному желанию. Но начнут ли роботы нормально рассказывать шутки? Юмор — это самый сложный и последний рубеж. Сарказм и ирония требуют социальной осведомленности и довольно широкой базы знаний. Юмор — творческая деятельность. Она включает в себя новый взгляд на полученную мудрость, осмысление ситуации, подрыв шаблонов и клише. Вот пара шуток, созданных человеком: • The person who invented the door knocker got a No Bell Prize (человек, который изобрел дверной молоточек, получил премию «Без звонка»). • Veni, Vidi, Visa: I came, I saw, I did a little shopping (пришел, увидел, заплатил: я пришел, я увидел, я сделал немного покупок). Непосредственно? Чтобы придумать такие шутки и понять их, необходимо знать, что такое Нобелевская премия, дверной молоточек, карта Visa, а также вспомнить на латыни бессмертные слова Цезаря. Эти знания либо должны быть запрограммированы в компьютер, либо он должен самостоятельно сканировать сеть, чтобы охватить несколько языков и понять игру слов. Ученые предпочитают ограничивать себя в определенных сценариях шуток. Как объясняет исследователь юмора в Политехническом институте Индианы Джулия Тейлор Райз, все сосредоточены на двух аспектах искусственного интеллекта: генерировании шуток и распознавании. Первый шаг — пичкать компьютер различными шутками, чтобы он наконец-то научился создавать собственные. Может ли машина понимать, что она пошутила, или сможет ли она найти подходящий момент, чтобы начать разговор и вовремя внедрить шутку или сделать остроумное замечание? Может. Но на это потребуется много времени. Уже сейчас нейронные сети могут создавать музыку, тексты песен, картины и другое. Может, совсем скоро дело дойдет и до качественных шуток. Джулия Райз как раз в этом и заинтересована. Она самостоятельно отбирает шутки, проверяет их и загружает, а потом собирает отзывы людей и наблюдает за их реакцией. Она говорит, что ей не требуется огромное количество данных, ведь многое уже опубликовано. Остается только сравнивать компьютерные шутки с реальными и анализировать. Другой исследователь — Джанель Шейн — добавляет данные о юморе в нейронную сеть просто ради удовольствия. Подобным образом она с помощью искусственного интеллекта уже придумывала абсурдные рецепты, которые даже получили много положительных откликов. Сначала результаты, которые получила Шейн, не имели смысла. Затем машина стала давать более убедительные, но все же не очень смешные шутки. Компьютеры пробовали себя и в комедиях. Этим занимается старший научный сотрудник DeepMind в Лондоне Петр Мировский со своим искусственным интеллектом по имени A.L.Ex. Они вместе выступали с импровизационным стендап-шоу в Лондоне и Париже. Когда робот слышит, как кто-то говорит с ним, он ищет аналогичные слова в своей базе данных и формирует ответ. Мировский разработал эту продвинутую версию своей оригинальной системы с Кори Мэтьюсоном, канадским исследователем искусственного интеллекта и товарищем-импровизатором. Ключевой вопрос заключается в том, как заставить A.L.Ex оставаться в теме, чтобы его ответы не были случайными. Как говорит Мировский, юмор имеет тенденцию быть случайным. Беспочвенные замечания A.L.Ex могут быть совершенно неуместными, чрезмерно эмоциональными или просто странными. Сегодня область компьютерного юмора процветает благодаря конференциям, посвященным юмору и искусственному интеллекту. Личные помощники, такие как Сири и Алиса, могут даже забавно шутить. Если люди собираются общаться с машинами, то им однажды придется развить чувство юмора сродни тому, которое есть у нас. По материалам статьи «Hey computer, tell me a joke: the problem of teaching AI humour» BBC Science Focus Magazine

«Ирландец» — реальная история? Имеет ли это значение?

Фрэнк Ширан в исполнении Роберта Де Ниро, главный герой картины Мартина Скорсезе «Ирландец», не является чьим-либо вымыслом. Он признанный преступник, имеющий серьезные проблемы с алкоголем. Мы встречаемся с ним в преклонном возрасте, он болен, у него серьезные проблемы со здоровьем физическим, а может быть и с психологическим. Итак, вопрос, насколько серьезно мы должны относиться к его рассказам, которые были взяты из истории самого Фрэнка Ширана для книги Чарльза Брандта «Я слышал, ты красишь дома». Основной посыл книги — раскрыть тайну убийства Джимми Хоффы, а сама работа представляет интересную версию убийства Джона Кеннеди. «Ирландец» исторически точен в том, что он отлично отражает влияние Джимми Хоффы на профсоюз Teamsters (международное братство водителей грузовиков), а также его ненависть к Бобби Кеннеди. Единственное, с чем можно поспорить в сюжете — это обстоятельства исчезновения Хоффы в 1975 году. Что же с ним случилось, остается загадкой. Поскольку история целиком рассказывается Фрэнком, можно предположить, что режиссер Мартин Скорсезе, сценарист Стивен Заиллиан и главная звезда Роберт Де Ниро не утверждают, что с Хоффой случилось то, что показали в фильме. Говоря об «Ирландце», не нужно зацикливаться только на истории Джимми Хоффы и его таинственном исчезновении. Картина очень глубокая, она рассказывает о дружбе, старении, о человеческих сожалениях. Не забывайте, этот фильм не документальный. Это очень важно. И даже когда Скорсезе снимает предполагаемый документальный фильм, режиссер игриво и со вкусом манипулирует правдой, не пытаясь скрыть этот прием, как он сделал в картине о Бобе Дилане «Rolling Thunder Revue: A Bob Dylan story by Martin Scorsese». Может быть, сложные отношения Ирландца с правдой и вопрос, который будто завис в тишине — что общего у правды и памяти — и создали идеальный фильм 2019-го года, в котором СМИ и глава правительства беспрерывно подрывают авторитет друг друга, а вся нация в свою очередь настраивается на расследование импичмента, которое основано как на фактах, так и на разных интерпретациях. Слушая все эти истории, необходимо отодвинуть свое «неверие» в сторону. Практически все фильмы, основанные на реальных событиях, создают невероятную обстановку, добавляя всевозможные детали, порой даже выдуманные, чтобы эмоционально дополнить историю. Картину «Дело Ричарда Джуэлла» подвергли критике за сцену, в которой журналистка обменивает «постель» на информацию. Издание, в котором она работала, утверждает, что нет никаких доказательств того, что это в действительности произошло. Главный герой картины «Прекрасный день в окрестностях» Ллойд Фогель — выдуманная «версия» реального журналиста Тома Джунода. Фильм «Аэронавты» заменяет реального героя аэронавтики вымышленной героиней, личность которой основана на личности существующей в реальной жизни девушки. А неточности в фильме «Зеленая книга» не помешали получить премию «Оскар» в прошлом году. В данных случаях в действо вступает мантра: «Это всего лишь кино». Итак, «Ирландец» — настоящая история? Или же есть на ней темные пятна, которые ставят под сомнение достоверность рассказа Фрэнка Ширана? Более того, авторитет самого Фрэнка был поставлен под огромное сомнение. Потенциальная проблема заключается в том, что сам исходный материал истории невероятно сомнителен, как утверждают некоторые эксперты жизни Хоффа. В 2003 году Ширан в возрасте 83 лет за шесть недель до собственной кончины взял в руки экземпляр книги «Я слышал, ты красишь дома» и подтвердил все, что прочел, включая рассказ о том, что случилось с Хоффой. Однако многие критики, имеющие свою собственную теорию о деле Хоффа, говорят, что Ширан, возможно, пытался добавить себе некоторую значимость в последние годы жизни. Профессор Гарвардской юридической школы Джек Л. Голдсмит в интервью рассказал, что нет никаких оснований верить Ширану и существует множество причин считать эту версию нелепой. Более того, в книге «В тени Хоффа» рассказывается несколько другая версия кончины Джимми Хоффа, нежели в работе «Я слышал, ты красишь дома?» или в «Ирландце». Между тем, автор и журналист-расследователь Винкс Уэйд относительно недавно написал для «The Daily Beast», что в рассказе Ширана в «Я слышал, ты красишь дома?» присутствует несколько ошибочных утверждений. Например, некоторые моменты описания внешности героев, цвет их волос, структура, телосложение и так далее. Уэйд также указывает на ошибочное описание некоторых зданий, локаций, их расположение и расстояние, а это по его мнению, несомненно влияют на историю. В той же истории для «The Daily Beast» репортер-расследователь Дэн сказал, что много лет назад он посоветовал Де Ниро не доверять истории самого Ширана, заявив: «Боб, тебя обманывают». Де Ниро не уверен, что это так. Он считает Дэна уважаемым писателем. «Я встретил его на съезде писателей в округе Колумбия, где они собираются каждый год. Он сказал, что меня обманывают, но я уверен, что это не так. В конце концов, мы рассказываем нашу историю. И это главное». В недавнем интервью для Гильдии режиссеров Скорсезе дал понять, что это все его мало беспокоит. Мы знаем, что Хоффа погиб, и то, что именно привело к такому исходу, для Мартина представляет больший интерес, чем то, как это произошло. Режиссер снял картину о близости, дружбе, доверии, а не об убийства Хоффа. Прямая обязанность Скорсезе — не рассказать самую правдивую историю, а рассказать интересную историю. А как думаете вы? «Ирландец» — настоящая история или выдумка? Автор: Катарина Акопова

Айзек Азимов. «Выборы»

В № 2 за 2020 г. журнала «Парта», который выпускает высшая партийная школа «Единой России», был опубликован рассказ-антиутопия Айзека Азимова о государстве без выборов. Почему был опубликован именно этот рассказ, мы не знаем, но тоже хотим поделиться им с вами. *** Из всей семьи только одна десятилетняя Линда, казалось, была рада, что наконец наступило утро. Норман Маллер слышал ее беготню сквозь дурман тяжелой дремы. (Ему наконец удалось заснуть час назад, но это был не столько сон, сколько мучительное забытье.) Девочка вбежала в спальню и принялась его расталкивать. — Папа, папочка, проснись! Ну, проснись же! Он с трудом удержался от стона. — Оставь меня в покое, Линда. — Папочка, ты бы посмотрел, сколько кругом полицейских! И полицейских машин понаехало! Норман Маллер понял, что сопротивляться бесполезно, и, тупо мигая, приподнялся на локте. Занимался день. За окном едва брезжил серый и унылый рассвет, и так же серо и уныло было у Маллера на душе. Он слышал, как Сара, его жена, возится в кухне, готовя завтрак. Его тесть, Мэтью, яростно полоскал горло в ванной. Конечно, агент Хэндли уже дожидается его. Ведь наступил знаменательный день. День Выборов! Поначалу этот год был таким же, как и все предыдущие. Может быть, чуть-чуть похуже, так как предстояли выборы президента, но, во всяком случае, не хуже любого другого года, на который приходились выборы президента. Политические деятели разглагольствовали о сувер-р-ренных избирателях и мощном электр-р-ронном мозге, который им служит. Газеты оценивали положение с помощью промышленных вычислительных машин (у «Нью-Йорк таймс» и «Сент-Луис пост диспатч» имелись собственные машины) и не скупились на туманные намеки относительно исхода выборов. Комментаторы и обозреватели состязались в определении штата и графства, давая самые противоречивые оценки. Впервые Маллер почувствовал, что этот год все-таки не будет таким же, как все предыдущие, вечером четвертого октября (ровно за месяц до выборов), когда его жена Сара Маллер сказала: — Кэнтуэлл Джонсон говорит, что штатом на этот раз будет Индиана. Я от него четвертого это слышу. Только подумать, на этот раз наш штат! Из-за газеты выглянуло мясистое лицо Мэтью Хортенвейлера. Посмотрев на дочь с кислой миной, он проворчал: — Этим типам платят за вранье. Нечего их слушать. — Но ведь уже четверо называют Индиану, папа, — кротко ответила Сара. — Индиана — действительно ключевой штат, Мэтью, — также кротко вставил Норман, — из-за закона Хоукинса-Смита и скандала в Индианаполисе. Значит... Мэтью грозно нахмурился и проскрипел: — Никто пока еще не называл Блумингтон или графство Монро, верно? — Да ведь... — начал Маллер. Линда, чье острое личико поворачивалось от одного собеседника к другому, спросила тоненьким голоском: — В этом году ты будешь выбирать, папочка? Норман ласково улыбнулся. — Вряд ли, детка. Но все-таки это был год президентских выборов и октябрь, когда страсти разгораются все сильнее, а Сара вела тихую жизнь, пробуждающую мечтательность. — Но ведь это было бы замечательно! — Если бы я голосовал? Норман Маллер носил светлые усики; когда-то их элегантность покорила сердце Сары, но теперь, тронутые сединой, они лишь подчеркивали заурядность его лица. Лоб изрезали морщины, порожденные неуверенностью, да и, вообще говоря, его душе старательного приказчика была совершенно чужда мысль, что он рожден великим или волей обстоятельств еще может достигнуть величия. У него была жена, работа и дочка, и, кроме редких минут радостного возбуждения или глубокого уныния, он был склонен считать, что его жизнь сложилась вполне удачно. Поэтому его смутила и даже встревожила идея, которой загорелась Сара. — Милая моя, — сказал он, — у нас в стране живет двести миллионов человек. При таких шансах стоит ли тратить время на пустые выдумки? — Послушай, Норман, двести миллионов здесь ни при чем, и ты это прекрасно знаешь, — ответила Сара. — Во-первых, речь идет только о людях от двадцати до шестидесяти лет, к тому же это всегда мужчины, и, значит, остается уже около пятидесяти миллионов против одного. А в случае если это и в самом деле будет Индиана... — В таком случае останется приблизительно миллион с четвертью против одного. Вряд ли бы ты обрадовалась, если бы я начал играть на скачках при таких шансах, а? Давайте-ка лучше ужинать. Из-за газеты донеслось ворчанье Мэтью: — Дурацкие выдумки... Линда задала свой вопрос еще раз: — В этом году ты будешь выбирать, папочка? Норман отрицательно покачал головой, и все пошли в столовую. К двадцатому октября волнение Сары достигло предела. За кофе она объявила, что мисс Шульц — а ее двоюродная сестра служит секретарем у одного члена Ассамблеи — сказала, что «Индиана — дело верное». — Она говорит, президент Виллерс даже собирается выступить в Индианаполисе с речью. Норман Маллер, у которого в магазине выдался нелегкий день, только поднял брови в ответ на эту новость. — Если Виллерс будет выступать в Индиане, значит, он думает, что Мультивак выберет Аризону. У этого болвана Виллерса духу не хватит сунуться куда-нибудь поближе, — высказался Мэтью Хортенвейлер, хронически недовольный Вашингтоном. Сара, обычно предпочитавшая, когда это не походило на прямую грубость, пропускать замечания отца мимо ушей, сказала, продолжая развивать свою мысль: — Не понимаю, почему нельзя сразу объявить штат, потом графство и так далее. И все, кого это не касается, были бы спокойны. — Сделай они так, — заметил Норман, — и политики налетят туда как воронье. А едва объявили бы город, как там уже на каждом углу торчало бы по конгрессмену, а то и по два. Мэтью сощурился и в сердцах провел рукой по жидким седым волосам. — Да они и так настоящее воронье. Вот послушайте... Сара поспешила вмешаться: — Право же, папа... Но Мэтью продолжал свою тираду, не обратив на дочь ни малейшего внимания: — Я ведь помню, как устанавливали Мультивак. Он положит конец борьбе партий, говорили тогда. Предвыборные кампании больше не будут пожирать деньги избирателей. Ни одно ухмыляющееся ничтожество не пролезет больше в Конгресс или в Белый дом, так как с политическим давлением и рекламной шумихой будет покончено. А что получилось? Шумихи еще больше, только действуют вслепую. Посылают людей в Индиану из-за закона Хоукинса-Смита, а других — в Калифорнию, на случай если положение с Джо Хэммером окажется более важным. А я говорю — долой всю эту чепуху! Назад к доброму старому... Линда неожиданно перебила его: — Разве ты не хочешь, дедушка, чтобы папа голосовал в этом году? Мэтью сердито поглядел на внучку. — Не в этом дело. — Он снова повернулся к Норману и Саре. — Было время, когда я голосовал. Входил прямо в кабину, брался за рычаг и голосовал. Ничего особенного. Я просто говорил: этот кандидат мне по душе, и я голосую за него. Вот как нужно! Линда спросила с восторгом: — Ты голосовал, дедушка? Ты и вправду голосовал? Сара поспешила прекратить этот диалог, из которого легко могла родиться нелепая сплетня и разойтись по всей округе: — Ты не поняла, Линда. Дедушка вовсе не хочет сказать, будто он голосовал, как сейчас. Когда дедушка был маленький, все голосовали, и твой дедушка тоже, только это было ненастоящее голосование. Мэтью взревел: — Вовсе я тогда был не маленький! Мне уже исполнилось двадцать два года, и я голосовал за Лэнгли, и голосовал по-настоящему. Может, мой голос не очень-то много значил, но был не хуже всех прочих. Да, всех прочих. И никакие Мультиваки не... Тут вмешался Норман: — Хорошо, хорошо, Линда, пора спать. И перестань расспрашивать о голосовании. Вырастешь, сама все поймешь. Он поцеловал ее нежно, но по всем правилам антисептики, и девочка неохотно ушла, после того как мать пригрозила ей наказанием и позволила смотреть вечернюю видеопрограмму до четверти десятого с условием, что она умоется быстро и хорошо. — Дедушка, — позвала Линда. Она стояла, упрямо опустив голову и заложив руки за спину, и ждала, пока газета не опустилась и из-за нее не показались косматые брови и глаза в сетке тонких морщин. Была пятница, тридцать первое октября. — Ну? Линда подошла поближе и оперлась локтями о колено деда, так что он вынужден был отложить газету. — Дедушка, ты правда голосовал? — спросила она. — Ты ведь слышала, как я это сказал, так? Или, по-твоему, я вру? — последовал ответ. — Н-нет, но мама говорит, тогда все голосовали. — Правильно. — А как же это? Как же могли голосовать все? Мэтью мрачно посмотрел на внучку, потом поднял ее, посадил к себе на колени и даже заговорил несколько тише, чем обычно: — Понимаешь, Линда, раньше все голосовали, и это кончилось только лет сорок назад. Скажем, хотели мы решить, кто будет новым президентом Соединенных Штатов. Демократы и республиканцы выдвигали своих кандидатов, и каждый человек говорил, кого он хочет выбрать президентом. Когда выборы заканчивались, подсчитывали, сколько народа хочет, чтобы президент был от демократов, и сколько — от республиканцев. За кого подали больше голосов, тот и считался избранным. Поняла? Линда кивнула и спросила: — А откуда все знали, за кого голосовать? Им Мультивак говорил? Мэтью свирепо сдвинул брови. — Они решали это сами! Линда отодвинулась от него, и он опять понизил голос: — Я не сержусь на тебя, Линда. Ты понимаешь, порою нужна была целая ночь, чтобы подсчитать голоса, а люди не хотели ждать. И тогда изобрели специальные машины — они смотрели на первые несколько бюллетеней и сравнивали их с бюллетенями из тех же мест за прошлые годы. Так машина могла подсчитать, какой будет общий итог и кого выберут. Понятно? Она кивнула: — Как Мультивак. — Первые вычислительные машины были намного меньше Мультивака. Но они становились все больше и больше и могли определить, как пройдут выборы, по все меньшему и меньшему числу голосов. А потом в конце концов построили Мультивак, который способен абсолютно все решить по одному голосу. Линда улыбнулась, потому что это ей было понятно, и сказала: — Вот и хорошо. Мэтью нахмурился и возразил: — Ничего хорошего. Я не желаю, чтобы какая-то машина мне говорила, за кого я должен голосовать, потому, дескать, что какой-то зубоскал в Милуоки высказался против повышения тарифов. Может, я хочу проголосовать не за того, за кого надо, коли мне так нравится, может, я вообще не хочу голосовать. Может... Но Линда уже сползла с его колен и побежала к двери. На пороге она столкнулась с матерью. Сара, не сняв ни пальто, ни шляпу, проговорила, еле переводя дыхание: — Беги играть, Линда. Не путайся у мамы под ногами. Потом, сняв шляпу и приглаживая рукой волосы, она обратилась к Мэтью: — Я была у Агаты. Мэтью окинул ее сердитым взглядом и, не удостоив это сообщение даже обычным хмыканьем, потянулся за газетой. Сара добавила, расстегивая пальто: — И знаешь, что она мне сказала? Мэтью с треском расправил газету, собираясь вновь погрузиться в чтение, и ответил: — Не интересуюсь. Сара начала было: «Все-таки, отец...», — но сердиться было некогда. Новость жгла ей язык, а слушателя под рукой, кроме Мэтью, не оказалось, и она продолжала: — Ведь Джо, муж Агаты, — полицейский, и он говорит, что вчера вечером в Блумингтон прикатил целый грузовик с агентами секретной службы. — Это не за мной. — Как ты не понимаешь, отец! Агенты секретной службы, а выборы совсем на носу. В Блумингтон! — Может, кто-нибудь ограбил банк. — Да у нас в городе уже сто лет никто банков не грабит. Отец, с тобой бесполезно разговаривать. И она сердито вышла из комнаты. И Норман Маллер не слишком взволновался, узнав эти новости. — Скажи, пожалуйста, Сара, откуда Джо знает, что это агенты секретной службы? — спросил он невозмутимо. — Вряд ли они расхаживают по городу, приклеив удостоверения на лоб. Однако на следующий вечер, первого ноября, Сара торжествующе заявила: — Все до одного в Блумингтоне считают, что избирателем будет кто-то из местных. «Блумингтон ньюс» почти прямо сообщила об этом по видео. Норман поежился. Жена говорила правду, и сердце у него упало. Если Мультивак и в самом деле обрушит свою молнию на Блумингтон, это означает несметные толпы репортеров, туристов, особые видеопрограммы — всякую непривычную суету. Норман дорожил тихой и спокойной жизнью, и его пугал все нарастающий гул политических событий. Он заметил: — Все это пока только слухи. — А ты подожди, подожди немножко. Ждать пришлось недолго. Раздался настойчивый звонок, и, когда Норман открыл дверь со словами: «Что вам угодно?», высокий человек с хмурым лицом спросил его: — Вы Норман Маллер? Норман растерянным, замирающим голосом ответил: — Да. По тому, как себя держал незнакомец, можно было легко догадаться, что он лицо, облеченное властью, а цель его прихода вдруг стала настолько же очевидной, неизбежной, насколько за мгновение до того она казалась невероятной, немыслимой. Незнакомец предъявил свое удостоверение, вошел, закрыл за собой дверь и произнес ритуальные слова: — Мистер Норман Маллер, от имени президента Соединенных Штатов я уполномочен сообщить вам, что на вас пал выбор представлять американских избирателей во вторник, четвертого ноября 2008 года. Норман Маллер с трудом сумел добраться без посторонней помощи до стула. Так он и сидел — бледный как полотно, еле сознавая, что происходит, а Сара поила его водой, в смятении растирала руки и бормотала сквозь стиснутые зубы: Норман Маллер с трудом сумел добраться без посторонней помощи до стула. Так он и сидел — бледный как полотно, еле сознавая, что происходит, а Сара поила его водой, в смятении растирала руки и бормотала сквозь стиснутые зубы: — Не заболей, Норман. Только не заболей. А то найдут кого-нибудь еще. Когда к Норману вернулся дар речи, он прошептал: — Прошу прощения, сэр. Агент секретной службы уже снял пальто и, расстегнув пиджак, непринужденно расположился на диване. — Ничего, — сказал он. (Он оставил официальный тон, как только покончил с формальностями, и теперь это был просто рослый и весьма доброжелательный человек.) Я уже шестой раз делаю это объявление — видел всякого рода реакции. Но только не ту, которую показывают по видео. Ну, вы и сами знаете: человек самоотверженно, с энтузиазмом восклицает: «Служить своей родине — великая честь!» Или что-то в таком же духе и не менее патетически. — Агент добродушно и дружелюбно засмеялся. Сара вторила ему, но в ее смехе слышались истерически-визгливые нотки. Агент продолжал: — А теперь придется вам некоторое время потерпеть меня в доме. Меня зовут Фил Хэндли. Называйте меня просто Фил. До Дня Выборов мистеру Маллеру нельзя будет выходить из дому. Вам придется сообщить в магазин, миссис Маллер, что он заболел. Сами вы можете пока что заниматься обычными делами, но никому ни о чем ни слова. Я надеюсь, вы меня поняли и мы договорились, миссис Маллер? Сара энергично закивала. — Да, сэр. Ни слова. — Прекрасно. Но, миссис Маллер, — лицо Хэндли стало очень серьезным, — это не шутки. Выходите из дому только в случае необходимости, и за вами будут следить. Мне очень неприятно, но так у нас положено. — Следить? — Никто этого не заметит. Не волнуйтесь. К тому же это всего на два дня, до официального объявления. Ваша дочь... — Она уже легла, — поспешно вставила Сара. — Прекрасно. Ей нужно будет сказать, что я ваш родственник или знакомый и приехал к вам погостить. Если же она узнает правду, придется не выпускать ее из дому. А вашему отцу не следует выходить в любом случае. — Он рассердится, — сказала Сара. — Ничего не поделаешь. Итак, значит, со всеми членами вашей семьи мы разобрались и теперь... — Похоже, вы знаете про нас все, — еле слышно сказал Норман. — Немало, — согласился Хэндли. — Как бы то ни было, пока у меня для вас инструкций больше нет. Я постараюсь быть полезным чем могу и не слишком надоедать вам. Правительство оплачивает расходы по моему содержанию, так что у вас не будет лишних затрат. Каждый вечер меня будет сменять другой агент, который будет дежурить в этой комнате. Значит, лишняя постель не нужна. И вот что, мистер Маллер... — Да, сэр? — Зовите меня просто Фил, — повторил агент. — Эти два дня до официального сообщения вам дают для того, чтобы вы успели привыкнуть к своей роли и предстали перед Мультиваком в нормальном душевном состоянии. Не волнуйтесь и постарайтесь себя убедить, что ничего особенного не случилось. Хорошо? — Хорошо, — сказал Норман и вдруг яростно замотал головой. — Но я не хочу брать на себя такую ответственность. Почему непременно я? — Ладно, — сказал Хэндли. — Давайте сразу во всем разберемся. Мультивак обрабатывает самые различные факторы, миллиарды факторов. Один фактор, однако, неизвестен и будет неизвестен еще долго. Это умонастроение личности. Все американцы подвергаются воздействию слов и поступков других американцев. Мультивак может оценить настроение любого американца. И это дает возможность проанализировать настроение всех граждан страны. В зависимости от событий года одни американцы больше подходят для этой цели, другие меньше. Мультивак выбрал вас как самого типичного представителя страны для этого года. Не как самого умного, сильного или удачливого, а просто как самого типичного. А выводы Мультивака сомнению не подлежат, не так ли? — А разве он не может ошибиться? — спросил Норман. Сара нетерпеливо прервала мужа: — Не слушайте его, сэр. Он просто нервничает. Вообще-то он человек начитанный и всегда следит за политикой. Хэндли сказал: — Решения принимает Мультивак, миссис Маллер. Он выбрал вашего мужа. — Но разве ему все известно? — упрямо настаивал Норман. — Разве он не может ошибиться? — Может. Я буду с вами вполне откровенным. В 1993 году избиратель скончался от удара за два часа до того, как его должны были предупредить о назначении. Мультивак этого не предсказал — не мог предсказать. У избирателя может быть неустойчивая психика, невысокие моральные правила, или, если уж на то пошло, он может быть вообще нелояльным. Мультивак не в состоянии знать все о каждом человеке, пока он не получил о нем всех сведений, какие только имеются. Поэтому всегда наготове запасные кандидатуры. Но вряд ли на этот раз они нам понадобятся. Вы вполне здоровы, мистер Маллер, и вы прошли тщательную заочную проверку. Вы подходите. — Может. Я буду с вами вполне откровенным. В 1993 году избиратель скончался от удара за два часа до того, как его должны были предупредить о назначении. Мультивак этого не предсказал — не мог предсказать. У избирателя может быть неустойчивая психика, невысокие моральные правила, или, если уж на то пошло, он может быть вообще нелояльным. Мультивак не в состоянии знать все о каждом человеке, пока он не получил о нем всех сведений, какие только имеются. Поэтому всегда наготове запасные кандидатуры. Но вряд ли на этот раз они нам понадобятся. Вы вполне здоровы, мистер Маллер, и вы прошли тщательную заочную проверку. Вы подходите. Норман закрыл лицо руками и замер в неподвижности. — Завтра к утру, сэр, — сказала Сара, — он придет в себя. Ему только надо свыкнуться с этой мыслью, вот и все. — Разумеется, — согласился Хэндли. Когда они остались наедине в спальне, Сара Маллер выразила свою точку зрения по-другому и гораздо энергичнее. Смысл ее нотаций был таков: «Возьми себя в руки, Норман. Ты ведь изо всех сил стараешься упустить возможность, которая выпадает раз в жизни». Норман прошептал в отчаянии: — Я боюсь, Сара. Боюсь всего этого. — Господи, почему? Неужели так страшно ответить на один-два вопроса? — Слишком большая ответственность. Она мне не по силам. — Ответственность? Никакой ответственности нет. Тебя выбрал Мультивак. Вся ответственность лежит на Мультиваке. Это знает каждый. Норман сел в кровати, охваченный внезапным приступом гнева и тоски: — Считается, что знает каждый. А никто ничего знать не хочет. Никто... — Тише, — злобно прошипела Сара. — Тебя на другом конце города слышно. — ...ничего знать не хочет, — повторил Норман, сразу понизив голос до шепота. — Когда говорят о правительстве Риджли 1988 года, разве кто-нибудь скажет, что он победил на выборах потому, что наобещал золотые горы и плел расистский вздор? Ничего подобного! Нет, они говорят «выбор сволочи Маккомбера», словно только Хамфри Маккомбер приложил к этому руку, а он-то отвечал на вопросы Мультивака и больше ничего. Я и сам так говорил, а вот теперь я понимаю, что бедняга был всего-навсего простым фермером и не просил назначать его избирателем. Так почему же он виноват больше других? А теперь его имя стало ругательством. — Рассуждаешь, как ребенок, — сказала Сара. — Рассуждаю, как взрослый человек. Вот что, Сара, я откажусь. Они меня не могут заставить, если я не хочу. Скажу, что я болен. Скажу... Но Саре это уже надоело. — А теперь послушай меня, — прошептала она в холодной ярости. — Ты не имеешь права думать только о себе. Ты сам знаешь, что такое избиратель года. Да еще в год президентских выборов. Реклама, и слава, и, может быть, куча денег... — А потом опять становись к прилавку. — Никаких прилавков! Тебя назначат по крайней мере управляющим одного из филиалов, если будешь все делать по-умному, а уж это я беру на себя. Если ты правильно разыграешь свои карты, то «Универсальным магазинам Кеннелла» придется заключить с тобой выгодный для нас контракт — с пунктом о регулярном увеличении твоего жалованья и обязательством выплачивать тебе приличную пенсию. — Избирателя, Сара, назначают вовсе не для этого. — А тебя — как раз для этого. Если ты не желаешь думать о себе или обо мне — я же прошу не для себя! — то о Линде ты подумать обязан. Норман застонал. — Обязан или нет? — грозно спросила Сара. — Да, милочка, — прошептал Норман. Третьего ноября последовало официальное сообщение, и теперь Норман уже не мог бы отказаться, даже если бы у него хватило на это мужества. Они были полностью изолированы от внешнего мира. Агенты секретной службы, уже не скрываясь, преграждали всякий доступ в дом. Сначала беспрерывно звонил телефон, но на все звонки с чарующе-виноватой улыбкой Филип Хэндли отвечал сам. В конце концов станция попросту переключила телефон на полицейский участок. Норман полагал, что так его спасают не только от захлебывающихся от поздравлений (и зависти) друзей, но и от бессовестных приставаний коммивояжеров, чующих возможную прибыль, от расчетливой вкрадчивости политиканов со всей страны... А может, и от полоумных фанатиков, готовых разделаться с ним. В дом запретили приносить газеты, чтобы оградить Нормана от их воздействия, а телевизор отключили — деликатно, но решительно, и громкие протесты Линды не помогли. Мэтью ворчал и не покидал своей комнаты; Линда, когда первые восторги улеглись, начала дуться и капризничать, потому что ей не позволяли выходить из дому; Сара делила время между стряпней и планами на будущее; а настроение Нормана становилось все более и более угнетенным под влиянием одних и тех же мыслей. И вот наконец настало утро четвертого ноября 2008 года, наступил День Выборов. Завтракать сели рано, но ел один только Норман Маллер, да и то по привычке. Ни ванна, ни бритье не смогли вернуть его к действительности или избавить от чувства, что и вид у него такой же скверный, как душевное состояние. Хэндли изо всех сил старался разрядить напряжение, но даже его дружеский голос не мог смягчить враждебности серого рассвета. (В прогнозе погоды было сказано: облачность, в первую половину дня возможен дождь.) Хэндли предупредил: — До возвращения мистера Маллера дом останется по-прежнему под охраной, а потом мы избавим вас от своего присутствия. Агент секретной службы на этот раз был в полной парадной форме, включая окованную медью кобуру на боку. — Вы же совсем не были нам в тягость, мистер Хэндли, — сладко улыбнулась Сара. Норман выпил две чашки кофе, вытер губы салфеткой, встал и произнес каким-то страдальческим голосом: — Я готов. Хэндли тоже поднялся. — Прекрасно, сэр. И благодарю вас, миссис Маллер, за любезное гостеприимство. Бронированный автомобиль урча несся по пустынным улицам. Даже для такого раннего часа на улицах было слишком пусто. Хэндли обратил на это внимание Нормана и добавил: — На улицах, по которым пролегает наш маршрут, теперь всегда закрывается движение — это правило было введено после того, как покушение террориста в девяносто втором году чуть не сорвало выборы Леверетта. Когда машина остановилась, Хэндли, предупредительный, как всегда, помог Маллеру выйти. Они оказались в подземном коридоре, вдоль стен которого шеренги солдат замерли по стойке «смирно». Маллера проводили в ярко освещенную комнату, где три человека в белых халатах встретили его приветливыми улыбками. Норман сказал резко: — Но ведь это же больница! — Неважно, — тотчас же ответил Хэндли. — Просто в больнице есть все необходимое оборудование. — Ну, так что же я должен делать? Хэндли кивнул. Один из трех людей в белых халатах шагнул к ним и сказал: — Вы передаете его мне. Хэндли небрежно козырнул и вышел из комнаты. Человек в белом халате проговорил: — Не угодно ли вам сесть, мистер Маллер? Я Джон Полсон, старший вычислитель. Это Самсон Левин и Питер Дорогобуж, мои помощники. Норман тупо пожал всем руки. Полсон был невысок, его лицо с расплывчатыми чертами, казалось, привыкло вечно улыбаться. Он носил очки в старомодной пластиковой оправе и накладку, плохо маскировавшую плешь. Разговаривая, Полсон закурил сигарету. (Он протянул пачку и Норману, но тот отказался.) Полсон сказал: — Прежде всего, мистер Маллер, я хочу предупредить вас, что мы никуда не торопимся. Если понадобится, вы можете пробыть здесь с нами хоть целый день, чтобы привыкнуть к обстановке и избавиться от ощущения, будто в этом есть что-то необычное, какая-то клиническая сторона, если можно так выразиться. — Это мне ясно, — сказал Норман. — Но я предпочел бы, чтобы это кончилось поскорее. — Я вас понимаю. И тем не менее нужно, чтобы вы ясно представляли себе, что происходит. Прежде всего, Мультивак находится не здесь. — Не здесь? — Все это время, как он ни был подавлен, Норман таил надежду увидеть Мультивак. По слухам, он достигал полумили в длину и был в три этажа высотой, а в коридорах внутри его — подумать только! — постоянно дежурят пятьдесят специалистов. Это было одно из чудес света. Полсон улыбнулся. — Вот именно. Видите ли, он не совсем портативен. Говоря серьезно, он помещается под землей, и мало кому известно, где именно. Это и понятно, ведь Мультивак — наше величайшее богатство. Поверьте мне, выборы не единственное, для чего используют Мультивак. Норман подумал, что разговорчивость его собеседника не случайна, но все-таки его разбирало любопытство. — А я думал, что увижу его. Мне бы этого очень хотелось. — Разумеется. Но для этого нужно распоряжение президента, и даже в таком случае требуется виза Службы безопасности. Однако мы соединены с Мультиваком прямой связью. То, что сообщает Мультивак, можно расшифровать здесь, а то, что мы говорим, передается прямо Мультиваку; таким образом, мы как бы находимся в его присутствии. Норман огляделся. Кругом стояли непонятные машины. — А теперь разрешите мне объяснить вам процедуру, мистер Маллер, — продолжал Полсон. — Мультивак уже получил почти всю информацию, которая ему требуется для определения кандидатов в органы власти всей страны, отдельных штатов и местные. Ему нужно только свериться с не поддающимся выведению умонастроением личности, и вот тут-то ему и нужны вы. Мы не в состоянии сказать, какие он задаст вопросы, но они и вам, и даже нам, возможно, покажутся почти бессмысленными. Он, скажем, спросит вас, как, на ваш взгляд, поставлена очистка улиц вашего города и как вы относитесь к централизованным мусоросжигателям. А может быть, он спросит, лечитесь ли вы у своего постоянного врача или пользуетесь услугами Национальной медицинской компании. Вы понимаете? — Да, сэр. — Что бы он ни спросил, отвечайте своими словами, как вам угодно. Если вам покажется, что объяснять нужно многое, не стесняйтесь. Говорите хоть час, если понадобится. — Понимаю, сэр. — И еще одно. Нам потребуется использовать кое-какую несложную аппаратуру. Пока вы говорите, она будет автоматически записывать ваше давление, работу сердца, проводимость кожи, биотоки мозга. Аппараты могут испугать вас, но все это совершенно безболезненно. Вы даже не почувствуете, что они включены. Его помощники уже хлопотали около мягко поблескивающего агрегата на хорошо смазанных колесах. Норман спросил: — Это чтобы проверить, говорю ли я правду? — Вовсе нет, мистер Маллер. Дело не во лжи. Речь идет только об эмоциональном напряжении. Если машина спросит ваше мнение о школе, где учится ваша дочь, вы, возможно, ответите: «По-моему, классы в ней переполнены». Это только слова. По тому, как работает ваш мозг, сердце, железы внутренней секреции и потовые железы, Мультивак может точно определить, насколько вас волнует этот вопрос. Он поймет, что вы испытываете, лучше, чем вы сами. — Я об этом ничего не знал, — сказал Норман. — Конечно! Ведь большинство сведений о методах работы Мультивака являются государственной тайной. И, когда вы будете уходить, вас попросят дать подписку, что вы не будете разглашать, какого рода вопросы вам задавались, что вы на них ответили, что здесь происходило и как. Чем меньше известно о Мультиваке, тем меньше шансов, что кто-то посторонний попытается повлиять на тех, кто с ним работает. — Он мрачно улыбнулся. — У нас и без того жизнь нелегкая. Норман кивнул. — Понимаю. — А теперь, быть может, вы хотите есть или пить? — Нет. Пока что нет. — У вас есть вопросы? Норман покачал головой. — В таком случае скажите нам, когда вы будете готовы. — Я уже готов. — Вы уверены? — Вполне. Полсон кивнул и дал знак своим помощникам начинать. Они двинулись к Норману с устрашающими аппаратами, и он почувствовал, как у него участилось дыхание. Мучительная процедура длилась почти три часа и прерывалась всего на несколько минут, чтобы Норман мог выпить чашку кофе и, к величайшему его смущению, воспользоваться ночным горшком. Все это время он был прикован к машинам. Под конец он смертельно устал. Он подумал с иронией, что выполнить обещание ничего не разглашать будет очень легко. У него уже от вопросов была полная каша в голове. Почему-то раньше Норман думал, что Мультивак будет говорить загробным, нечеловеческим голосом, звучным и рокочущим; очевидно, это представление ему навеяли бесконечные телевизионные передачи, решил он теперь. Действительность оказалась до обидного неромантичной. Вопросы поступали на полосках какой-то металлической фольги, испещренных множеством проколов. Вторая машина превращала проколы в слова, и Полсон читал эти слова Норману, а затем передавал ему вопрос, чтобы он прочел его сам. Ответы Нормана записывались на магнитофонную пленку, их проигрывали, а Норман слушал, все ли верно, и его поправки и добавления тут же записывались. Затем пленка заправлялась в перфорационный аппарат и результаты передавались Мультиваку. Единственный вопрос, запомнившийся Норману, был словно выхвачен из болтовни двух кумушек и совсем не вязался с торжественностью момента: «Что вы думаете о ценах на яйца?» И вот все позади: с его тела осторожно сняли многочисленные электроды, распустили пульсирующую повязку на предплечье, убрали аппаратуру. Норман встал, глубоко и судорожно вздохнул и спросил: И вот все позади: с его тела осторожно сняли многочисленные электроды, распустили пульсирующую повязку на предплечье, убрали аппаратуру. Норман встал, глубоко и судорожно вздохнул и спросил: — Все? Я свободен? — Не совсем. — Полсон спешил к нему с ободряющей улыбкой. — Мы бы просили вас задержаться еще на часок. — Зачем? — встревожился Норман. — Приблизительно такой срок нужен Мультиваку, чтобы увязать полученные новые данные с миллиардами уже имеющихся у него сведений. Видите ли, он должен учитывать тысячи других выборов. Дело очень сложное. И может оказаться, что какое-нибудь назначение окажется неувязанным, скажем, санитарного инспектора в городе Феникс, штат Аризона, или же муниципального советника в Уилксборо, штат Северная Каролина. В таком случае Мультивак будет вынужден задать вам еще несколько решающих вопросов. — Нет, — сказал Норман. — Я ни за что больше не соглашусь. — Возможно, этого и не потребуется, — уверил его Полсон. — Такое положение возникает крайне редко. Но просто на всякий случай вам придется подождать. — В его голосе зазвучали еле заметные стальные нотки. — Ваши желания тут ничего не решают. Вы обязаны. Норман устало опустился на стул и пожал плечами. Полсон продолжал: — Читать газеты вам не разрешается, но, если детективные романы, или партия в шахматы, или еще что-нибудь в этом роде помогут вам скоротать время, вам достаточно только сказать. — Ничего не надо. Я просто посижу. Его провели в маленькую комнату рядом с той, где он отвечал на вопросы. Он сел в кресло, обтянутое пластиком, и закрыл глаза. Хочешь не хочешь, а нужно ждать, пока истечет этот последний час. Он сидел не двигаясь, и постепенно напряжение спало. Дыхание стало не таким прерывистым, и дрожь в пальцах уже не мешала сжимать руки. Может, вопросов больше и не будет. Может, все кончилось. Если это так, то дальше его ждут факельные шествия и выступления на всевозможных приемах и собраниях. Избиратель этого года! Он, Норман Маллер, обыкновенный продавец из маленького универмага в Блумингтоне, штат Индиана, не рожденный великим, не добившийся величия собственными заслугами, попал в необычайное положение: его вынудили стать великим. Историки будут торжественно упоминать Выборы Маллера в 2008 году. Ведь эти выборы будут называться именно так — Выборы Маллера. Слава, повышение в должности, сверкающий денежный поток — все то, что было так важно для Сары, почти не занимало его. Конечно, это очень приятно, и он не собирается отказываться от подобных благ. Но в эту минуту его занимало совершенно другое. В нем вдруг проснулся патриотизм. Что ни говори, а он представляет здесь всех избирателей страны. Их чаяния собраны в нем, как в фокусе. На этот единственный день он стал воплощением всей Америки! Дверь открылась, и Норман весь обратился в слух. На мгновение он внутренне сжался. Неужели опять вопросы? Но Полсон улыбался. — Все, мистер Маллер. — И больше никаких вопросов, сэр? — Ни единого. Прошло без всяких осложнений. Вас отвезут домой, и вы снова станете частным лицом, конечно, насколько вам позволит широкая публика. — Спасибо, спасибо. — Норман покраснел и спросил: — Интересно, а кто избран? Полсон покачал головой. — Придется ждать официального сообщения. Правила очень строгие. Мы даже вам не имеем права сказать. Я думаю, вы понимаете. — Конечно. Ну, конечно, — смущенно ответил Норман. — Агент Службы безопасности даст вам подписать необходимые документы. — Хорошо. И вдруг Норман ощутил гордость. Неимоверную гордость. Он гордился собой. В этом несовершенном мире суверенные граждане первой в мире и величайшей Электронной Демократии через Нормана Маллера (да, через него!) вновь осуществили принадлежащее им свободное, ничем не ограниченное право выбирать свое правительство! 1955

Остроумный гроссмейстер Борис Спасский

Несколько историй из жизни старейшего ныне живущего чемпиона мира по шахматам Бориса Васильевича Спасского (р. 1937). Спасский и наивные вопросы После того как в 1955 году Спасский стал чемпионом мира среди юношей, а чемпионат проходил в Бельгии, он задал руководителю делегации «наивный» вопрос: «Почему в Бельгии, где никто не изучает марксизм-ленинизм, люди живут намного лучше, чем в СССР, где все владеют этой наукой чуть ли не с детства?» Обошлось. В другой раз на студенческом чемпионате мира по шахматам Спасский поинтересовался у руководителя делегации, каков был характер заболевания В.И. Ленина. Тоже обошлось. Перед поездкой на очередной турнир Спасского, как обычно, вызвали для собеседования в Московский обком партии. Среди множества вопросов был и такой: «Кто сейчас возглавляет Московский обком КПСС?» Спасский ответил вопросом на вопрос: «А кто в этом году стал чемпионом Москвы по шахматам?» Члены обкома почему-то смутились, перестали задавать Спасскому вопросы и подписали ему характеристику. Спасский и гонорар В 1968 году Спасский с большим преимуществом выиграл претендентский матч у Бента Ларсена. Намекая на то, что государство отбирало у шахматиста большую часть его гонорара, он после матча сказал: «Ларсен играл как любитель, а получал как профессионал. Я же играл как профессионал, но получал как любитель...» Шахматисты и Анджела Дэвис В самом начале 70-х годов советские средства массовой информации много шумели о деле Анджелы Дэвис. Было подготовлено специальное письмо к президенту США Никсону, которое предлагали подписывать многим известным людям. Когда это письмо предложили подписать Ботвиннику, он ответил, что не желает вступать в переписку с Никсоном. Чемпион мира Спасский согласился подписать письмо при условии, что ему дадут возможность ознакомиться с материалами дела, чтобы он мог убедиться в необоснованности предъявленных А. Дэвис обвинений. Длительная командировка В 1997 году после большого перерыва Спасский вместе со своей женой посетил Россию. Его спросили: «Борис Васильевич, как вы себя чувствуете на чужбине, в Париже?» Спасский остроты языка не утратил: «Как в командировке, но с очень хорошими суточными».

Как поссорились Владислав Стржельчик и Радж Сигх

Из воспоминаний Юрия Стоянова: Купил Владислав Игнатьевич Стржельчик гарнитур — колье, серьги и браслет из драгоценных камней — своей жене, Людмиле Павловне Шуваловой. Красивый жест красивого мужчины в адрес красивой женщины. Когда эта роскошная пара выходила из театра, время, казалось, поворачивало вспять. Как в песне Окуджавы: «Извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается...», а рядом дефилируют Стржельчики. Итак, купил Владислав Игнатьевич гарнитур своей жене. Купил в солидном магазине, где не выключают свет при виде покупателя, где не надо орать, где сертификат выдают, не говоря уже о бархатной коробочке. К слову сказать, покупка делалась в присутствии жены и была ею одобрена. Людмила Павловна — режиссер БДТ, поэтому тоже с нами в Индию ездила. Показала она подарок нашим актрисам. Окружили ее женщины, стали рассматривать цацки. И у каждой, откуда ни возьмись, в глазу по окуляру — рабочему инструменту всех часовщиков и ювелиров. Жуткое зрелище! Начались комментарии и приговоры: — Люда, смотри, здесь на камне — скол. — Люда, а вот на оправе — царапина. — Да... одно слово — Индия. — Владик сошел с ума! — А вот здесь вообще камушка не хватает. — Но в принципе — ничего, симпатичная вещица... Короче говоря, порадовались за подругу. Расстроились Стржельчики. Еще бы, истратили на этот гарнитур половину суточных! В театре в ту пору существовала странная уверенность в том, что я знаю английский. (Им владела моя жена, работавшая в литературной части БДТ, и, вероятно, в труппе полагали, что знание иностранного языка передается мне просто половым путем.) Познания мои были на уровне «вот сайз? вот прайс?» — то есть «какой размер?» и «сколько стоит?». Наслушавшись в свое время «Голоса Америки», я нахватался интонаций и ловко пародировал ведущих радиопрограмм. Этого хватило для укрепления мифа. Вот почему Владислав Игнатьевич в трудную минуту решил заручиться моей поддержкой: — Котенок (это было его любимое обращение, и звучало оно в его устах как «коченок»), помоги, родной! «Родной» — еще одно любимое его обращение. — Что случилось, Владислав Игнатьич? — Понимаешь, котенок, хотел сделать Людочке подарок, но одна дрянь в чалме всучила мне говно. Ты прекрасно знаешь английский, мой родной. Помоги. Говорил Владислав Игнатьевич всегда чуть нараспев, растягивая гласные, и слегка в нос, с французским прононсом. Поэтому даже то слово, которым он обозвал покупку, звучало в его устах как нечто аристократическое. Если тема разговора была волнующей, он весь отдавался вдохновению: по-актерски начинал сам себя «заводить», распалять, сгущать краски, идя на поводу у своего недюжинного темперамента. И ты уже не понимал, что это — монолог короля Лира или просьба сходить вместе в магазин. В данном случае речь все-таки шла о магазине: — Котенок, мы возьмем моторикшу и поедем к этой сволочи. Я его уничтожу, мой родной! Никаких обменов! Пусть вернет мои деньги! Переведешь на английский все, что я скажу этому говну, котенок! Их испортили русские, понимаешь? Наплыв скобарей из Союза! Этот горбачевский фестиваль развратил эту страну, мой родной! При англичанах этого не было, да, котенок? — Не помню, Владислав Игнатьич. — Я сейчас пообедаю с Людочкой. Потом я посплю. Потом мы возьмем моторикшу. И разнесем эту лавку! — Можно взять велорикшу, это дешевле. — Если мы втроем сядем, он сдохнет через десять метров, котенок! Только моторикша, мой родной! Через два часа, еле уместившись в тесной кабинке моторикши, мы отправились в «Яшма плэйс» — крупный торговый центр. По дороге я прочитал визитку продавца — Радж Сигх. В руке у меня был чек на ювелирный гарнитур. Цена 3333 рупии. Всю дорогу молчали. Затишье перед бурей. Я все же попросил В. И. предоставить все дело мне, по возможности не вмешиваться и молчать. — Договорились? — Конечно, договорились, мой родной! Входим в небольшой магазин. Из десятков таких павильонов и состоит «Яшма плэйс». У прилавка стоит маленький человек в чалме. Глаза — хитрые, физиономия — злая. Да, думаю, этого голыми руками не возьмешь. Владислав Игнатьевич надел очки, заглянул в визитную карточку. Наивные японцы полагали, что роль Моцарта может играть только «звезда». Все наши народные артисты на этом спектакле в Токио переодевались в общей комнате на десять человек. — Мистер Радж Сигх? — начал он с достоинством английского колонизатора, уважающего местное население. — Ес, сэра, Радж Сигх. Дружба — Горбачев — перестройка — фестиваль — карашо! Индус выдал всю порцию своих знаний русского. И сложил ладони на груди в благодарственно-молитвенном жесте. Не успел я и рта раскрыть, как В.И. напустился на индуса. — Что же ты делаешь вид, что меня не узнаешь?! А? Люля, как тебе это нравится? Ты меня не помнишь? Это я, я, я — тот самый русский мудак, которому ты всучил вчера это говно в золотой оправе! И пошел, и пошел!Никаких тебе «котят» и «моих родных». Этого я больше всего и боялся. Монолог Сальери из финала первого акта спектакля «Амадеус» продолжался: — Забирай свое цыганское барахло! Где мои деньги? Где мои мани? Радж Сигх пододвинул к себе коробочку с украшениями и спокойно с улыбочкой начал: — Ноу мани. Мани — ноу. Онли ченч. Онли фор ю ай давай зис! И протянул нам другую коробочку. В. И. повернулся ко мне: — Что он сказал, котенок? — Сказал, денег не даст. Предлагает это. И понеслось по-новой: — Это ты наденешь на себя, когда в гроб будешь ложиться! И поплывешь в этом по Гангу! Понял? Понял? Требую мани! Мани! А индус бубнит свое: — Ноу мани. Онли ченч. Людмила Павловна, до этого молчавшая, корректно отодвинула мужа рукой: — Владик, дай я скажу. Она долго с укоризной смотрела на торговца, давая понять, что потрясена его поведением. Она покачала головой из стороны в сторону, как это делают педагоги с большим стажем работы, и, с паузой после каждого слова, тихо проговорила: — Как вам не стыдно... После таких слов, произнесенных с такой интонацией, ученики обычно опускают головы, начинают плакать и правда всплывает наружу. А индус только улыбается и разводит руками. Людмила Павловна продолжает: — Вы же видели, что я вчера была без очков! Что я плохо видела! И опять коронное: — Как вам не стыдно! Забыли милые мои соотечественники, что они не в ленинградском Гостином Дворе и что этот тип в чалме никогда не видел ни спектакля «Ханума», ни фильма «Адъютант его превосходительства». А поскольку в роли адъютанта его превосходительства сегодня выступал я, мне пора было выйти на авансцену. Тем более, что я не мог больше выносить издевательства над дорогими мне людьми. — Хау мач зис? — строго спросил я, указывая на камни преткновения. Хозяин с интересом посмотрел на меня и радостно выдохнул. Ну как бы дал понять, что наконец появился человек, с которым можно объясниться. Произношение у нас с ним было одинаковое. — Фор оль пипл ин оль волд зис комлект кост — фо таузен сри хандрид сёти сри. Онли фор май совиет френд (дружба — Горбачев — перестройка — фестиваль!) — сри таузен сри хандрид сёти сри! Владислав Игнатьевич не понял, что многократно произнесенное слово «сри» — это числительное, а не глагол, и решил, что нас в очередной раз обидели: — Что он там сейчас вякнул, котенок? — Говорит, что и так продал вам комплект на тыщу дешевле, за три тысячи тридцать три рупии... И вдруг я сам с пол-оборота завелся и выдал из себя мини-Стржельчика для развивающихся стран: — Слушай меня внимательно! — начал я фальцетом. — Лисн ми! Это мои фазер и мазер. Мой фазер из грейт рашн артист, а потому ни хрена вот в этом ни андестенд. Моя мазер — она вообще слепая, — и я показал руками, как слепые ощупывают пространство. — Я их очень люблю! Ай лав их! — Далее весь свой монолог я щедро иллюстрировал жестами. — Поэтому, если ты не отгиваешь мне сри Рай таузен ори хандрид сёти ори рупии, то ай гоу ту совиет амбассадор и тебе — п...ец! Ошеломленный индус забормотал: — Ноу амбассадор, ноу п...ц! Не знаю, какое слово из двух убедило торговца больше, думаю, все-таки первое, «амбассадор», то есть посол. Не случайно же все автобусы с русскими подъезжают к одним и тем же магазинам. Значит, есть какой-то взаимный интерес? — Ноу проблем, — сказал Радж Сигх. — Экскьюз ми! — И протянул мне 3333 рупии. Когда мы вышли на улицу, душный воздух которой был пропитан специями, приправами, ароматическими благовониями и цветами, Владислав Игнатьевич достал из сумки блок «Мальборо», протянул его мне и сказал: — Спасибо, котенок. Если бы не твой английский... Он не смог закончить, потому что у меня начался приступ нервного смеха. Смешинка упала и на Людмилу Павловну, а вслед за ней заразился и Сам... Едет по Дели моторикша и везет трех истерично смеющихся русских. Владислава Игнатьевича Стржельчика больше нет с нами. Я узнал о его кончине, когда был на гастролях в Казахстане. Этот рассказ был написан задолго до смерти артиста, и какое-то время я не мог его перечитывать. Тяжелым грузом лежало на сердце то, что не смог прилететь на похороны, не проводил в последний путь. Илюша сказал мне: — Это хорошо, что ты не видел его мертвым. Будешь помнить его только живым. Таким я его и помню.