Почему подростковая депрессия быстрее развивается у девочек, чем у мальчиков

Человечество находится в середине подросткового кризиса психического здоровья, а девочки — в его эпицентре. С 2010 года среди подростков увеличились показатели депрессии, самоповреждений и самоубийств. Однако показатели глубокой депрессии среди девочек в США возросли с 12% в 2011 году до 20% в 2017 году. В три раза больше девочек-подростков в возрасте от 10 до 14 лет поступили в отделения неотложной помощи после умышленного нанесения вреда самим себе. Самоубийства тоже выросли в показателях — удвоились, начиная с 2007 года. Как ни странно, уровень депрессии начал расти, как только смартфоны получили популярность, поэтому цифровые медиа могли сыграть свою роль. Все люди, родившиеся после 1995 года (поколение Z), были первыми, кто провел свою юность с гаджетами. Также они являются первой группой подростков, которые воспринимают социальные сети как неотъемлемую часть жизни. Конечно, и мальчики, и девочки начали пользоваться цифровой техникой одновременно. Тогда почему у девочек больше проблем с психическим здоровьем? Чтобы ответить на этот вопрос, ученые из Государственного университета Сан-Диего Джин Твенге и Габриель Мартин провели свое исследование в 2019 году. Все этим пользуются Ученым удалось обнаружить, что дети разного пола проводят свое цифровое время по-разному: мальчики обычно играют, а девочки предпочитают переписываться с кем-то и просматривать ленту в социальных сетях. Онлайн-игры включают в себя различные формы общения. Геймеры часто общаются друг с другом в режиме реального времени через гарнитуру. А переписка в социальных сетях включает в себя обмен текстом и картинками. Однако даже такая простая вещь, как короткая пауза перед получением ответа, может вызвать беспокойство. Плюс ко всему, конечно, есть способ, которым социальные медиа создают иерархию среди пользователей: на это влияют количество лайков, просмотров, комментариев и подписчиков. Фотографии обрабатываются, тексты удаляются и переписываются. Все это может вызвать стресс. И исследование показало, что простое сравнение себя с другими людьми в социальных сетях повышает вероятность депрессии. И, в отличие от многих игровых систем, смартфоны портативны. Они мешают нормальному общению лицом к лицу, а также подростки часто засыпают с ними. Именно это, как было выявлено, подрывает психическое здоровье и здоровый сон. Девочки более восприимчивы, чем мальчики Действительно, использование социальных сетей оказывает влияние больше на девочек, чем на мальчиков. Они более склонны к депрессивным состояниям и часто чувствуют себя несчастными. 15% девушек, которые проводили всего около 30 минут в день в сетях, говорили о своем подавленном состоянии. Однако девочки, находящиеся в депрессии, которые тратили на просмотр ленты и общение в социальных сетях по шесть часов и больше, составили 26% от общего количества опрошенных. У мальчиков разница была менее заметна: в первом случае (30 минут в день на социальные сети) — 11%, а во втором (шесть часов и более) — 18%. Популярность и позитивные взаимодействия внутри сети, как правило, оказывают более выраженное влияние на состояние девочек-подростков. Соцсети могут стать площадкой для издевательств, позора и споров. Девочки по-прежнему сталкиваются с давлением в связи с их внешностью и телосложением, что представляет собой угрозу для психического здоровья. Заглядывая вперед Что можно с этим сделать? Родители могут прийти на помощь своим детям, а подростки — минимизировать использование социальных сетей. На самом деле по законам США люди не могут иметь и вести учетную запись или профиль от своего имени в интернете, пока им не исполнится 13 лет. Этот закон редко применяется и о нем практически никто не помнит, но родители могут настаивать на том, чтобы их дети оставались вне социальных сетей минимум до 13 лет. В России на различных сайтах тоже существуют ограничения по возрасту. Но, к сожалению, дети их легко обходят. Полностью препятствовать своему ребенку не получится, поэтому лучше объяснить, что если он хочет где-то зарегистрироваться, то вы должны сделать это вместе. И, конечно, можно настроить детский доступ ко многим ресурсам, чтобы знать, на каких сайтах ваш ребенок проводит время в интернете. Чем раньше вы к этому придете, тем будет лучше для всех. По материалам статьи «Why teen depression rates are rising faster for girls than boys» The Conversation Перевод: Александра Егорова

Полиция головного мозга

Философ-когнитивист Томас Метцингер не исключает, что в будущем настраивать химию своего мозга будет так же просто, как сейчас лечить головную боль: лекарства, улучшающие память и совершенствующие мышление, появятся в каждой аптечке. Но как в такой ситуации регулировать рынок психотропных веществ и кто вправе оценивать их пользу или вред? Нужно ли принудительно делать людей умнее или в обязательном порядке прописывать таблетки от плохого настроения? Какие состояния сознания станут нормой, а какие окажутся вне закона? Публикуем отрывок из книги «Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго» издательства «АСТ», где Метцингер формулирует вопросы, с которыми неизбежно столкнется нейроэтика будущего. Сознательное замалчивание фактов нежелательно с этической точки зрения, поскольку часто косвенным образом вредит другим людям. Человечество еще столкнется с серией проблем, история возникновения которых похожа: во-первых, известные факты сознательно замалчивались в разных местах. Затем они неожиданно всплывали в новой, более широкой форме. Теперь информацию невозможно контролировать государственным законодательством или политическими мерами отдельных стран. Это выглядит так, словно все знание, которое было подавлено, из человеческого подсознания вдруг прорвалось наружу в виде новых демонов и понемногу принялось захватывать наше жизненное пространство. Типичные примеры тому — организованная преступность, спущенная с цепи и теперь глобально действующая финансовая индустрия и изменения климата. Отношение к новым психоактивным веществам относится к тому же ряду. В настоящее время областью нейротехнических исследований, которая, скорее всего, приведет к коммерческой эксплуатации технологий сознания и быстро изменит общество, является область психотропных веществ. В целом, от них можно ожидать немало благ: мы сможем лечить психические и неврологические расстройства с помощью новых комбинаций методов визуализации, хирургии, глубокой стимуляции мозга и психофармакологии. В большинстве стран от одного до пяти процентов населения страдают серьезными психическими расстройствами. Тяжелые психические болезни часто ведут к тому, что пациенты теряют чувство собственного достоинства, и это также те болезни, в лечении которых мы меньше всего продвинулись за века (это ясно указывает на то, что наша теория сознания была неправильной). Теперь появляется реальная надежда, что новое поколение антидепрессантов и антипсихотических средств облегчит страдания больных этими старинными немочами. Но мы на этом не остановимся. В важной новой дисциплине — нейроэтике — новым ключевым словом является «когнитивное совершенствование». Речь идет о новых медикаментах, которые должны улучшать психическую производительность, то есть, по существу, лекарства, «делающие умными» и «делающие бодрыми». Мы скоро научимся совершенствовать мышление и настроение здоровых людей. В самом деле, на сцену западной культуры уже вышла «косметическая психофармакология». Если мы справимся со старческой деменцией и потерей памяти, если разработаем препараты, обостряющие внимание и удаляющие застенчивость, а то и обычную повседневную грусть, почему бы их не использовать? И к чему оставлять врачам решение, какую роль в нашем личном эскизе жизни должны играть такие медикаменты? Как сегодня можно выбрать операцию по увеличению груди, пластическую хирургию, пирсинг и другие способы изменить свое тело, так вскоре мы сможем тонко и точно настраивать химию своего мозга. Кому же решать, какие перемены обогатят нашу жизнь, а о каких придется пожалеть? Сознательное замалчивание фактов нежелательно с этической точки зрения, поскольку часто косвенным образом вредит другим людям. Человечество еще столкнется с серией проблем, история возникновения которых похожа: во-первых, известные факты сознательно замалчивались в разных местах. Затем они неожиданно всплывали в новой, более широкой форме. Теперь информацию невозможно контролировать государственным законодательством или политическими мерами отдельных стран. Это выглядит так, словно все знание, которое было подавлено, из человеческого подсознания вдруг прорвалось наружу в виде новых демонов и понемногу принялось захватывать наше жизненное пространство. Типичные примеры тому — организованная преступность, спущенная с цепи и теперь глобально действующая финансовая индустрия и изменения климата. Отношение к новым психоактивным веществам относится к тому же ряду. В настоящее время областью нейротехнических исследований, которая, скорее всего, приведет к коммерческой эксплуатации технологий сознания и быстро изменит общество, является область психотропных веществ. В целом, от них можно ожидать немало благ: мы сможем лечить психические и неврологические расстройства с помощью новых комбинаций методов визуализации, хирургии, глубокой стимуляции мозга и психофармакологии. В большинстве стран от одного до пяти процентов населения страдают серьезными психическими расстройствами. Тяжелые психические болезни часто ведут к тому, что пациенты теряют чувство собственного достоинства, и это также те болезни, в лечении которых мы меньше всего продвинулись за века (это ясно указывает на то, что наша теория сознания была неправильной). Теперь появляется реальная надежда, что новое поколение антидепрессантов и антипсихотических средств облегчит страдания больных этими старинными немочами. Но мы на этом не остановимся. В важной новой дисциплине — нейроэтике — новым ключевым словом является «когнитивное совершенствование». Речь идет о новых медикаментах, которые должны улучшать психическую производительность, то есть, по существу, лекарства, «делающие умными» и «делающие бодрыми». Мы скоро научимся совершенствовать мышление и настроение здоровых людей. В самом деле, на сцену западной культуры уже вышла «косметическая психофармакология». Если мы справимся со старческой деменцией и потерей памяти, если разработаем препараты, обостряющие внимание и удаляющие застенчивость, а то и обычную повседневную грусть, почему бы их не использовать? И к чему оставлять врачам решение, какую роль в нашем личном эскизе жизни должны играть такие медикаменты? Как сегодня можно выбрать операцию по увеличению груди, пластическую хирургию, пирсинг и другие способы изменить свое тело, так вскоре мы сможем тонко и точно настраивать химию своего мозга. Кому же решать, какие перемены обогатят нашу жизнь, а о каких придется пожалеть? Можно с уверенностью предположить, что фармакологические нейротехнологии для улучшения психической производительности здоровых людей будут совершенствоваться и что от этических проблем не удастся просто отвести взгляд, как мы поступали в прошлом с классическими галлюциногенами. Самая важная разница заключается в том, что усовершенствовать свой ум захотят намного больше людей, чем желали духовных переживаний. Как писала когнитивный нейроученый Марта Фара с соавторами еще некоторое время назад: «Вопрос уже не в том, нуждаемся ли мы в руководстве по пользованию нейрокогнитивным совершенствованием, а в том, какого рода руководство нам требуется». «Нам придется решать, какие состояния сознания следует объявить вне закона в свободном обществе» Придется ли с приходом нового поколения когнитивных стимуляторов брать предэкзаменационный анализ мочи в школах и университетах? Станут ли с появлением в широком доступе надежных оптимизаторов настроения ворчливость и ПМС на рабочем месте рассматриваться как неряшливость и запущенность, как ныне — сильный запах пота? Вопрос, который мне как философу особенно интересен, заключается в следующем: что мы будем делать, когда «препараты морального совершенствования» позволят людям вести себя более просоциально и альтруистично? Следует ли тогда принудительно оптимизировать этику каждого? Кто-то скажет, что такую динамическую систему, как совершенствовавшийся миллионами лет человеческий мозг, невозможно усовершенствовать дополнительно, не поступившись долей устойчивости. Другие возразят, что мы можем запустить процесс оптимизации в новом направлении, которое отличается от того, что пошагово смастерила в нашей осознаваемой я-модели эволюция. Стоит ли нам записываться в нейрофеноменологические луддиты? Проблема фенотехнологии имеет и этическую, и политическую сторону. В конечном счете это нам придется решать, какие состояния сознания следует объявить вне закона в свободном обществе. Законно ли, например, чтобы дети воспринимали своих родителей в состоянии опьянения? Станете ли вы возражать, если пожилые граждане или ваши коллеги по работе будут взбадривать и заводить себя новым поколением препаратов, улучшающих мышление? Как насчет поправки либидо в старческом возрасте? Приемлемо ли, чтобы солдаты, сражающиеся, возможно, за этически сомнительные цели, дрались и убивали под влиянием психостимуляторов и антидепрессантов, избавляющих их от посттравматического стрессового расстройства? Что, если новая фирма предложит каждому религиозные переживания, достигаемые электростимуляцией мозга? В вопросе психоактивных веществ нам настоятельно требуется разумная и дифференцированная наркополитика — соответствующая вызову, брошенному нейрофармакологией двадцать первого века. На сегодняшний день существует легальный и нелегальный рынок: а значит, существуют легальные и нелегальные состояния сознания. Если нам удастся провести разумную наркополитику, ее целью станет сведение к минимуму ущерба потребителям и обществу при максимальном потенциальном выигрыше. В идеале важность различия между легальными и нелегальными состояниями сознания будет постепенно уменьшаться, потому что желаемое поведение потребителя будет контролироваться культурным консенсусом и самими гражданами — как бы снизу вверх, а не сверху вниз, со стороны государства. Тем не менее, чем лучше мы станем понимать нейрохимические механизмы, тем больше — по ассортименту и по количеству — нелегальных препаратов появится на черном рынке. Я предсказываю, что к 2050 году «старые добрые времена», когда нам приходилось иметь дело всего с дюжиной-другой молекул на черном рынке, покажутся праздником. Не стоит обманываться: запреты не работали в прошлом и, как подсказывает опыт, на каждое незаконное человеческое желание на черном рынке находится товар. Если есть спрос, будет и промышленность, его обслуживающая. Мы можем увидеть в будущем, как расцветают все новые психоактивные вещества, и врачи скорой помощи будут сталкиваться с ребятишками, сидящими на наркотиках, которые врачам не знакомы даже по названию. Незаконные психоактивные вещества, применяемые в основном для расслабления на вечеринках, показывают, насколько быстро может идти такое развитие. В первом немецком издании этой книги (вышедшем в 2009-м) я осторожно предсказывал, что скоро число запрещенных веществ на рынке резко возрастет. За три года после этого предсказания только в Европе было обнаружено сперва 41, затем 49, а в 2012 уже 73 вида синтетических наркотиков, совершенно неизвестных прежде. Сейчас уже видно, что общая тенденция, выраженная в этом предсказании, не прерывается: в следующем году было обнаружено впервые 81 психоактивное вещество, в 2014 их насчитывалось 101. Просматривая годовые отчеты Европола и Европейского центра мониторинга наркотиков и наркомании, можно оправданно заключить, что ситуация полностью вышла из-под контроля. Однако то же относится и к «подстегиванию мозгов» рецептурными препаратами. Как только появится по-настоящему действенный препарат, улучшающий работу мозга, не сработают самые строгие формы контроля по его применению. Сейчас уже существуют сотни нелегальных лабораторий, которые немедля скопируют соответствующую молекулу и выбросят ее на нелегальный рынок. Глобализация, Интернет и современная нейрофармакология вместе взятые представляют собой вызов наркополитике. Например, легальная фармоиндустрия прекрасно знает, что с пришествием интернет-аптек государственные силовые ведомства уже не в силах контролировать неврачебное использование таких психостимуляторов, как риталин и модафинил. Настанет день, когда мы не сможем отделаться от этого вызова отрицанием, дезинформацией и пиар-кампаниями, так же как законодательными мерами и драконовскими санкциями. Мы уже дорого платим за статус-кво в злоупотреблениях лекарственными средствами и алкоголем. Между тем возникают новые вызовы, а мы не выполнили нашего домашнего задания. […] Мы еще не смогли убедительно оценить внутреннюю ценность искусственно вызванных состояний сознания, а также рисков и благ, которые они несут не только отдельным гражданам, но и обществу в целом. Мы просто не смотрели в эту сторону. Не интегрировать подобные вещества в нашу культуру, объявить их вне закона, тоже грозит ущербом: к ним не будет доступа у занимающихся духовными практиками и серьезно изучающих теологию и психиатрию; молодежь вступит в контакт с преступным миром; люди будут экспериментировать с неизвестными дозами в небезопасных условиях; особо уязвимые личности могут в таких условиях небезопасно себя повести или серьезно травмироваться при панических эпизодах или эпизодах высочайшей тревожности, а также у них могут развиться долговременные психотические реакции. Все, что бы мы ни делали, имеет последствия. Это относится как к проблемам прошлого, так и к вызовам, с которыми мы столкнемся в будущем. «В нашем конкурентном и беспощадном обществе очень немногие ищут глубоких духовных переживаний. Люди хотят остроты ума, сосредоточенности, эмоциональной устойчивости и харизмы» Рассмотрим риск психотических реакций. Выполненное в Соединенном Королевстве обзорное исследование оценило опыты с ЛСД в клинической работе, охватив около 4300 человек и около 49 500 сессий с ЛСД. Уровень самоубийств составил 0,7 на тысячу пациентов; несчастные случаи — 2,3 на тысячу; психозы, продолжавшиеся более сорока восьми часов, — 9 на тысячу (причем две трети полностью от них оправились). Еще одно исследование, проверявшее присутствие психотических реакций по анкете, разосланной проводившим контролируемые эксперименты с ЛСД ученым, показало, что 0,08% из пяти тысяч волонтеров испытывали психиатрические симптомы, длившиеся больше двух суток. В последнее время исследователи продвинулись в контроле над такими нежелательными реакциями путем тщательного наблюдения и подготовки. Тем не менее лучше держаться консервативных оценок и ожидать девять длительных психотических реакций на тысячу пациентов. Теперь предположим, что берется группа в тысячу тщательно отобранных граждан, и им предлагается законно вступить в царство феноменальных состояний, открытых псилоцибином, как в двух недавних псилоцибиновых опытах Роланда Гриффита с соавторами. Поскольку псилоцибин в этом отношении очень близок к ЛСД, эмпирические данные позволяют предположить, что у девятерых проявятся серьезные, продолжительные психотические реакции, которые у троих из них сохранятся более чем на 48 часов, возможно, с пожизненными нежелательными последствиями. 330 граждан оценят этот опыт как уникальное, наиболее духовно значимое переживание своей жизни; 670 скажут, что это было самое значимое переживание их жизни или причислят его к пяти наиболее значимым переживаниям. Кто перевесит — 9 или 670? Допустим далее, что отдельные граждане решат рискнуть и потребуют законного, максимально безопасного доступа в пространство этих феноменальных состояний. Следует ли государству вмешаться из этических соображений, возможно решив, что граждане не вправе рисковать своим психическим здоровьем и потенциальной возможностью стать обузой для общества? Тогда нам пришлось бы немедленно запретить алкоголь. А если эксперты-юристы скажут, что, как и со смертным приговором, одно неверное решение, одна стойкая психотическая реакция — уже перебор, что совершенно неэтично так рисковать? А если социальные работники и психиатры возразят, что решение вывести такие эксперименты за рамки закона увеличит общее число серьезных психиатрических осложнений среди населения и сделает их невидимыми для статистики? Если церковь официально заявит (в полном соответствии с основной теорией редуктивного материализма), что эти переживания — «не-дзен» — не настоящее, только явление, не имеющее эпистемической ценности? Вправе ли гражданин свободного общества сам искать ответа на этот вопрос? Сочтем ли мы существенным, если соотношение риска к выгоде будет гораздо выше, скажем 80 к 20? Что, если граждане, не интересующиеся духовными проблемами, решат погрузиться в чистый «пустой» гедонизм, насладиться «истигкайтом» Мейстера Эккарта просто забавы ради? Что, если впоследствии ультраконсервативные верующие вместе со стареющими хиппи, твердо держащимися за веру в «психоделическое причастие», сочтут себя глубоко оскорбленными чисто развлекательным, гедонистическим применением подобных веществ и станут протестовать против богохульства и профанации? Все это — конкретные примеры этических вопросов, на которые мы пока не нашли нормативных, общепринятых ответов. Мы еще не выработали разумного способа обращения с этими веществами — стратегии минимизации риска, дающей людям возможность насладиться потенциальными благами. Мы только и сумели, что отгородиться от соответствующей доли феноменального пространства состояний, сделав практически невозможными в большинстве стран академические исследования и разумную оценку рисков. Это демонстрирует не только слабость правовой культуры, но и, быть может, влечет за собой более низкий жизненный стандарт по отношению к собственному сознанию. Мы не выполнили домашнего задания, и потому рушатся жизни. Цена за отрицание может возрасти. Разрабатываются новые психоактивные вещества галлюциногенного типа […] — они выходят на черный рынок без клинической проверки, и число их все возрастает. Это еще старые (и «простые», потому что легко решаемые) проблемы, невыполненное домашнее задание 1960-х. Сегодня структура спроса меняется, технология становится все точнее и рынок расширяется. В нашем сверхбыстром, все более конкурентном и беспощадном современном обществе очень немногие ищут глубоких духовных переживаний. Люди хотят остроты ума, сосредоточенности, эмоциональной устойчивости и харизмы — всего, что ведет к профессиональному успеху и облегчает стресс, связанный с жизнью на скоростной полосе. Осталось немного Олдосов Хаксли, зато возник новый демографический фактор: в богатых обществах люди живут долго как никогда — и хотят не только продолжительности, но и качества жизни. Большие фармацевтические предприятия об этом знают. Все слышали про модафинил, а кое-кто и о том, что он уже применяется в Ираке, а на подходе еще, по меньшей мере, сорок молекул. Да, тут много лишней шумихи, и паникерство, несомненно, неуместно. Однако технология никуда не денется, и она совершенствуется. Крупные фармацевтические компании, пытаясь элегантно обойти границы между легальными и нелегальными средствами, втихомолку разрабатывают множество новых препаратов: они уверены, что стимуляторы мыслительных процессов в будущем принесут им большие прибыли за счет «немедицинского применения». Например «Цефалон», изготовитель модафинила, сообщил, что примерно 90% препарата выписывается для применения не по назначению. Распространившиеся в последнее время интернет-аптеки создали новый мировой рынок сбыта этой продукции и новые инструменты для неофициальных долговременных исследований с многочисленными испытуемыми. Современная нейроэтика должна будет создать новый подход к наркополитике. Ключевой вопрос состоит в том, какие состояния мозга считать легальными. Какие области пространства феноменальных состояний должны быть (если должны) объявлены вне закона? Важно не забывать, что во всех культурах тысячелетиями использовали психоактивные вещества, чтобы вызывать особые состояния сознания: не только религиозный экстаз, расслабленную веселость и повышенное внимание, но и простое, тупое опьянение. Новый фактор в том, что инструменты совершенствуются. Поэтому нам предстоит решать, какие из этих измененных состояний следует вписать в нашу культуру, а каких избегать любой ценой. В свободном обществе следует стремиться к максимальной независимости гражданина. Либеральное западное понимание демократии требует в отношении психоактивных веществ права на психическое самоопределение, которое также закреплено в конституции. Однако суть проблемы состоит в том, чтобы ограничивать этот основной либеральный принцип, приводя разумные и этически убедительные доводы. «Нейроэтика должна учитывать не только физиологическое воздействие вещества на мозг, но и взвешивать психологический и социальный риск» Я против легализации классических галлюциногенов, таких как псилоцибин, ЛСД и мескалин. Это правда, что они не вызывают пристрастия и проявляют очень небольшую токсичность. Тем не менее сохраняется риск их применения в небезопасных условиях, без необходимых знаний и компетентного наблюдения, и риск этот слишком велик. Простое требование легализации, во-первых, слишком широко и, во-вторых, слишком дешево стоит, отчего такое требование зачастую исходит от людей, которым не придется платить за последствия его исполнения. Вот в чем состоит настоящая проблема: с одной стороны, совершенно ясно, что в свободной стране каждый гражданин в принципе должен иметь доступ к описанным выше состояниям сознания, хотя бы для того, чтобы составить собственное независимое мнение. Но по зрелом размышлении приходится признать, что большинство людей, принимающих политические и законодательные решения, по этой причине (отсутствие такого мнения) вовсе не понимают, о чем идет речь. С другой стороны, мы должны быть готовы расплатиться за доступ к этим весьма необычным субъективным переживаниям и за соответствующий рост индивидуальной свободы. Новый культурный контекст не возникает сам собой. Поэтому нам придется вложить в развитие новых, разумных способов обращения с психоактивными веществами творческий подход, разум, деньги и много труда. Можно, например, разработать подобие «водительских прав», требующих для допуска к веществам особой психиатрической оценки личных рисков, теоретического экзамена и, возможно, пяти «уроков вождения» под наблюдением профессионала и в безопасных условиях. Тем, кто сдаст на такие права, можно, например, разрешить легальную покупку двух однократных доз классического галлюциногена в год для персонального использования. Эту модель можно понемногу оттачивать очень избирательно и, главное, основываясь на опыте, а впоследствии, возможно, модифицировать эту процедуру для когнитивных стимуляторов и других классов веществ. Это даст лишь начальную точку долгого развития, и, конечно, существует много других разумных стратегий. Главное, что после десятилетий застоя и перед лицом непрерывного ущерба общество начинает развиваться. С учетом сказанного мы должны принять трезвый взгляд на проблему. Нам следует свести к минимуму цену, которую мы выплачиваем смертями, пристрастиями и ущербом, возможно наносимым нашей экономике за счет, скажем, заметного падения производительности. Однако вопрос не только в том, как защитить себя; нам следует оценить также скрытые блага, которые психоактивные вещества могут дать нашей культуре. В некоторых профессиях — подумайте, например, о министре финансов, пилоте дальнего следования, стрелке, экстренном хирурге — повышение на время концентрации и психической производительности послужит всеобщим интересам. Следует ли в принципе запрещать такие духовные переживания, какие вызываются некоторыми классическими галлюциногенами? Приемлемо ли закрывать серьезным студентам теологии и психиатрии доступ к таким измененным состояниям сознания? Допустимо ли вынуждать всякого, кто ищет ценных духовных или религиозных переживаний — или просто хочет попробовать сам, — нарушать закон и рисковать, принимая неизвестные дозы неочищенных веществ в опасной обстановке? Многие аспекты текущей наркополитики произвольны и этически не продуманы. Этично ли, например, рекламировать такие опасные, вызывающие пристрастие вещества, как алкоголь и никотин? Следует ли правительству, облагая такие вещества налогами, наживаться на самоубийственном поведении граждан? Следует ли разрешать фармацевтической индустрии напрямую, без посредства врача, продавать такие вещества, как риталин и модафинил (как в Новой Зеландии и США)? Нам потребуются точные законы, охватывающие каждую молекулу и ее нейрофеноменологические свойства. Нейроэтика должна учитывать не только физиологическое воздействие вещества на мозг, но и взвешивать психологический и социальный риск в сравнении с внутренней ценностью переживаний, производимых тем или иным состоянием мозга, — а это сложная задача. Она станет проще, если мы сумеем установить основополагающее моральное согласие, поддерживаемое большей частью населения — теми гражданами, ради которых вырабатываются правила. Власти не должны лгать своей целевой аудитории; им, скорее, следует заботиться о восстановлении доверия, особенно молодого поколения. Регулировать черный рынок труднее, чем легальный, а политические решения обычно действуют на потребителя гораздо слабее, чем культурный контекст. Одни законы тут не помогут. Чтобы справиться с вызовами, представляемыми новыми психоактивными веществами, понадобится новый культурный контекст.

Подсолнух

— Конечная! Автобус дальше не идет, просим покинуть салон! Я еле разлепил веки, оторвал щеку от холодного окна и огляделся. Никого. Только водитель хмурится и качает головой. Проехал, поспал от души. Это был последний автобус. На улице — ночь, дневной зной сменился приятной прохладой, которая разогнала последние остатки сна. Я оказался на каком-то пустыре. В кармане позвякивали двадцать рублей мелочью. Во дела… Придется идти пешком. Хорошо хоть, дорогу знаю. Только у этого района плохая слава, надо двигать отсюда быстрее. Перебегая от фонаря к фонарю, я приметил толстого кота, который развалился в пыли у обочины. Кот тоже меня заметил, проводил взглядом желтых глаз, лениво встал, потянулся и побрел следом за мной. — Кс-кс-кс! — я попробовал подозвать его ближе. Он посмотрел на меня, как на идиота. Ну и ладно. Под ногами шуршал гравий, месяц ярко светил на чистом небе. Нашел Малую Медведицу, разглядел Млечный Путь. Сказка! А кот шел рядом. Похоже, решил меня проводить. Слева тянулось поле: высокие подсолнухи почти созрели, скоро начнут убирать урожай. Диво, что за подсолнухи! Под прикрытием ночи и неодобрительным прищуром кота я сорвал один. Даже наковырял несколько семок. Приду домой — поставлю в вазу. Впереди показалась развилка. Можно было пойти прямо, но если срезать через это поле, попаду домой раньше минут на двадцать. Да и кот уверенно свернул с дороги. Пошел за котом. Через десять шагов запутался в колючей проволоке. Пока сдирал себя с нее, надломил стебель подсолнуха. Порвал штанину. Романтика летней ночи куда-то испарилась. Старался перешагивать рядки, но, по-моему, наступил на какой-то овощ. Под ногами захрустело. Кажется, уничтожил чьи-то надежды на сытое будущее. Надеюсь, меня тут никто не видел. А кот исчез. Бросил меня, даже не попрощался. Как говорится, легко пришел, легко ушел! Наконец вышел в частный сектор. Осталось только пройти его насквозь, и почти дома. Но остаться незамеченным не удалось. Начали лаять собаки. И вот он я: крадусь в рваных штанах с болтающимся цветком в руках мимо сторожевых собак. Опасность — мое второе имя. Из мрака вдруг донесся дребезжащий старческий голос: — Куда идем? На свиданку? Пригляделся, а это бабуля в платочке. Кажется, семечки щелкает. В час ночи. — А вы чего не спите? — В юности выспалась. Теперь вот отрываюсь. Семки бушь? А почему, собственно говоря, и нет? Посидел с бабулькой, побеседовал о жизни. На прощание подарил подсолнух. Кажется, она засмущалась. У последнего деревянного домика не заметил брошенное на дороге полено. Упал. Содрал локоть, вывалялся в пыли. Встал, пошел дальше. Романтика снова начала возвращаться. Рядом со своим подъездом увидел кота. Он залез на лавочку, развалился на деревянных досках, постукивая хвостом по спинке. Только я подошел, котяра приоткрыл наглый желтый глаз и зевнул. — Идем, покормлю! — позвал я его и открыл дверь подъезда. *** — Ты где был? Почему не позвонил? Я же переживаю! — Да все нормально. Опоздал на автобус, пошел пешком, — я сразу завернул на кухню. — А у нас есть чем кота покормить? — Еще и кота приволок! Щелкнул выключатель, электрический свет резанул по глазам. — Ба! На кого ты похож! — охнула мама. — Думаю, на Алису из страны Чудес. Встретил кота, продирался сквозь заросли, беседовал со старухой, нашел цветок и куда-то упал. По-моему, план выполнил! Кот потерся о мамины ноги. Кажется, он у нас приживется. Понимает, кто в доме хозяйка. — Все, я спать. А утром ветер доносил с поля отборный мат дачника, плачущего над подавленной тыквой. Автор: Юлия Черемухина

100 млн лет назад в Антарктиде были тропики

Ученые совершили феноменальное открытие, выяснив, что около девяноста миллионов лет назад Антарктида была пристанищем для динозавров, которые обитали в ее тропических лесах — растения не исчезали даже во время затяжных темных зим. Меловой период примерно 100-66 миллионов лет назад известен как время доминирования динозавров на нашей планете и считается самым теплым в течение последних 140 миллионов лет. Известно, что уровень моря был на 170 м выше нынешнего, а температура воды в верхних слоях океана достигала 35 градусов (по Цельсию). Тем не менее, несмотря на современные методы исследований, о климате полюсов известно немного. И все же мысль о том, что покрытая льдом Антарктида была когда-то чем-то иным, в голове не укладывается. Чтобы убедиться в правильности теории, исследователи проанализировали образцы почвы и пород, находящихся почти на 100 футов под землей. В Антарктиде был лес В экспедиции исследовательского судна «POLASTERN» команда ученых из Бременского университета в Германии пробурила морское дно, и каково же было их удивление, когда они обнаружили среди образцов окаменелые корни деревьев, пыльцу и споры, сохраненные в аргиллитах с западного антарктического шельфа. Более того, некоторые образцы пород содержали в себе даже остатки цветковых растений — такие детали стало возможным увидеть благодаря компьютерной томографии и рентгенам образцов, которые позволили исследователям рассмотреть клетки находок. Один из ученых Иоганн Клагес отметил еще одну особенность того времени, которую удалось обнаружить в экспедиции. «Первые анализы показали, что на глубине от 27 до 30 метров (88,5-98 футов) под океанским дном мы обнаружили слой, первоначально сформировавшийся на суше, а не в океане. Из-за многочисленных растительных остатков <…> побережье Западной Антарктиды представляло собой болотистый ландшафт, в котором росли умеренные тропические леса, подобные лесам, которые все еще можно найти на Южном острове Новой Зеландии», — рассказывает исследователь. По словам Иоганна Клагеса, на это указывает плотная сеть корней, обнаруженная в слое из мелкозернистой глины и ила. При этом некоторые корни настолько хорошо сохранились, что ученые смогли различить даже виды растений. Не менее удивительной и в то же время странной особенностью Антарктиды того времени была приспособленность местных лесов к специфическому полярному «световому режиму». Напомним, что всю зиму на полюсе царит ночь, а летом солнце стоит «в зените» круглые сутки. Интересный эксперимент провел профессор из Шеффилдского университета Дэвид Берлинг: чтобы понять, как деревья выжили несмотря на трудности, он исследовал некоторые виды растений, которые когда-то росли в Антарктиде. Среди них было дерево гинкго, которое является фактически живым ископаемым. «Мы выращивали саженцы этих деревьев в затемненных теплицах, где могли имитировать условия освещения в Антарктике. Кроме того, мы повысили температуру и концентрацию СО2», — сказал он BBC. Результаты экспериментов ученого продемонстрировали, что деревья на удивление хорошо справляются с необычной средой: израсходовав свои запасы питательных веществ в зимний период, растения восполняют их способностью к фотосинтезу на протяжении 24 часов в сутки летом. Единственная проблема, как ни комично, заключалась в том, что деревья «не знали», когда им нужно «остановиться» в питании. «Мы обнаружили, что деревья запасали так много пищи летом, что это в конечном итоге привело к замедлению фотосинтеза. В результате они не могли в полной мере воспользоваться долгим жарким летом для фотосинтеза», — объяснил профессор. Тем не менее, не одни деревья должны были «найти способ» справиться с выживанием в необычных полярных условиях. Открытия ученых показали, что и динозавры умудрялись каким-то чудом добывать пищу в подлеске. Динозавры научились добывать пищу даже полярной зимой Профессор Томас Рич из Музея Виктории в Австралии — всемирно известный «охотник» на динозавров, в том числе полярных. Он посвятил последние 20 лет тщательным раскопкам на юге Австралии — 100 миллионов лет назад этот регион был расположен неподалеку от восточного побережья Антарктиды. Имеется в виду, до раскола. Находки исследователя дают нам пищу для размышлений об одной интересной детали: были ли способны динозавры мигрировать из антарктики зимой, или они тоже приспосабливались к необычным условиям? Единственная находка, которая может ответить на этот вопрос — полный скелет динозавра лиеллиназавра, у которого были увеличены оптические доли. По мнению профессора Рича, это говорит о том, что «полярные динозавры» прекрасно ориентировались в темноте. «Если бы на рассвете вы увидели силуэт лиеллиназавра, то было бы легко спутать его с маленьким кенгуру. Он был двуногим с большими задними конечностями и длинным хвостом, но при этом не представлял бы никакой угрозы — судя по зубам, которые мы исследовали, животное питалось исключительно растениями», — утверждает профессор. Каков же был климат в Антарктиде тех времен? Согласно данным, предоставленным исследователями, жизнь в тропических лесах антарктики сохранялась и в бессолнечных месяцах. Ученый-геофизик Торстен Бикерт утверждает, что в меловом периоде без солнечного света в Антарктиде можно было бы прожить четыре месяца подряд: концентрация СО2 была настолько высока, что климат вокруг полюса был умеренным и без ледяных масс. А вот что именно заставило тропический континент замерзнуть — новая загадка для ученых и несомненно прорыв для прогнозирования будущего нашей планеты, с учетом того, что уровень СО2 в атмосфере неуклонно и стремительно растет. Ведущие геофизики бьют тревогу о том, что эту опасную кривую нужно выравнивать, если человечество не хочет снова увидеть леса в самых холодных уголках планеты и позволить океану перерисовать все карты. Автор: Анастасия Вальдамирова

Невероятные истории жизни людей, которые стали жертвами крушения Титаника

Одной из самых больших трагедий начала XX века стало крушение самого мощного на тот момент лайнера — Титаника. Всего на борту помещалось почти 3500 человек вместе с экипажем. Спасательные шлюпки были рассчитаны почти на треть из тех, кто находился на корабле. Если бы при аварии лодки были максимально заполнены, то удалось бы спасти гораздо больше пассажиров. Но, несмотря на суровые условия Атлантического океана, некоторым людям все уже удалось выжить. Титаник вышел в свой первый и единственный рейс 10 апреля 1912 года. Всего на борту было 1317 пассажиров и 908 членов экипажа. Прибытие в Нью-Йорк было запланировано на 17 апреля. Однако ночью 15 числа корабль наткнулся на ледовик, получил несколько огромных пробоин и начал постепенно идти ко дну. В шлюпки в первую очередь сажали женщин и детей, а также людей из первого класса. К сожалению, многие погибли именно из-за того, что людей делили на классы даже в такой страшной трагедии. В этом крушении Титаник унес вместе с собой под воду жизни почти 1500 человек. Всего 712 людям удалось спастись. Те, у кого получилось выжить, считаются счастливчиками. Чарльз Джуфин, главный пекарь корабля Джуфин попал на Титаник в возрасте 30 лет. За свою службу на тот момент он раз в месяц получал 12 фунтов и был одним из сотрудников, которые зарабатывали больше всего. В момент аварии Чарльз отдыхал в своем номере, но дал указания своим подчиненным отдать несколько десятков булок хлеба в спасательные лодки. После этого он вернулся к себе и выпил спиртного. Затем он пришел на палубу, чтобы помогать людям. Его отправили в шлюпку №10, но он отказался спасаться вместе с женщинами и детьми и ушел к себе в номер за выпивкой. После его второго возвращения на палубу лодок больше не было, и он стал помогать другим людям просто выбрасывать лежаки за борт, чтобы была возможность хоть за что-то ухватиться в бушующем океане. Когда лайнер раскололся на две части и стал погружаться в воду, Джуфину удалось отплыть от тонущего корабля. Существует мнение, что именно выпитый алкоголь помог ему не впасть в панику и выжить. Некоторые люди умирали после нескольких минут нахождения в ледяной атлантической воде. Чарльз же пробыл там целых два часа, затем залез на перевернутую лодку и ждал спасения. Его, как и всех остальных выживших жертв крушения, спасла команда корабля «Карпатия». Впоследствии сам пекарь говорил, что у него все было нормально, если не считать его ног, которые распухли от ледяной воды. Чарльз Герберт Лайтоллер, второй помощник капитана Лайтоллер дежурил вечером перед аварией. На момент столкновения он спал в своей каюте. Его разбудили сильный скрежещущий звук и вибрация от столкновения. Он моментально выскочил на палубу прямо в пижаме. В ходе разговора с третьим помощником они пришли к выводу, что корабль натолкнулся на что-то в воде. Он вернулся к себе в каюту, оделся и убедил капитана начинать спускать шлюпки на воду. У Чарльза Герберта был неоднократный опыт морских крушений за всю его карьеру. Он знал, как нужно себя вести и что именно делать. Второй помощник капитана помогал женщинам и детям садиться в шлюпки и даже угрожал пистолетом мужчинам, которые пытались занять лодку №2. Чарльз получил прямой приказ от первого помощника капитана покинуть корабль вместе с женщинами и детьми в шлюпке №2, но он намеренно ослушался его. Вместо это он просто выбросил за борт складную шлюпку. Когда корабль начал тонуть, его чуть не засосало в вентиляционную шахту, однако ему удалось выбраться. После этого его спасла та складная лодка, которую он предварительно выбросил за борт. Но в ней оказалось слишком много пассажиров, и она начала медленно тонуть. Из-за этого Лайтоллеру пришлось перебраться в шлюпку №12. После того, как прибыл спасательный корабль, Чарльз отказался подниматься на борт лайнера, пока все пассажиры и члены экипажа не будут в безопасности. В итоге он остался последним выжившим, которого нужно было спасать. Несмотря на свое состояние, холод и усталость он контролировал процесс спасения всех своих людей. Эдвард и Этель Бин, молодожены Молодая семейная пара решила провести свой медовый месяц на величайшем корабле того времени — Титанике. Когда они покупали билеты, рассчитывая на шикарный отдых, никто из них не знал, что всего через несколько дней им придется пережить катастрофу, которая навсегда изменит жизни тысячи людей. После того, как Титаник столкнулся с айсбергом, Эдвард, как и другие мужчины, остался на тонущем корабле. А Этель села в шлюпку с другими женщинами. Невозможно даже представить, что им пришлось пережить при прощании. Они думали, что больше никогда друг друга не увидят. Их медовый месяц превратился из приятного отдыха в настоящий кошмар. Но они — одни из тех, кому удалось вместе выжить в страшной катастрофе. Этель осталась в спасательной шлюпке, а Эдварду пришлось прыгнуть в ледяную воду, когда лайнер начал уходить под воду. Затем его подобрала другая спасательная лодка, и влюбленной паре удалось воссоединиться уже на борту корабля «Карпатия». Это одна из пугающих историй со счастливым концом. Но, к сожалению, на Титанике не всем повезло так, как молодоженам Бин. Беспризорники Титаника Когда ночью 15 апреля в панике мужчины сажали своих женщин и детей в спасательные шлюпки, никто не думал о том, чтобы спасти себя. Все старались просто дать шанс на жизнь хотя бы своим детям. Так один из мужчин посадил в складную шлюпку D двух своих маленьких сыновей. Ответственность за них взяла молодая девушка, которая находилась в спасательной лодке. Ее звали Мэри Келли. Она утешала детей песней, чтобы они не плакали. Мальчикам удалось спастись, но их имена оставались неизвестными. Их назвали «беспризорниками Титаника». По прибытии в Нью-Йорк о них начали писать в газетах, потому что думали, что дети остались сиротами, ведь их отец погиб на корабле. Но была надежда, что кто-то из семьи малышей все же откликнется и заберет их. Вскоре их нашла мать, Марсель Навратил, француженка. Оказалось, что мальчиков звали Мишель и Эдмонд Роже. Отец похитил их и пытался увезти от матери. На судне он был под выдуманным именем Луи Гофман. Мать приехала за детьми в Америку и забрала с собой во Францию. Ричард Уильямс Робертс, теннисист Молодой спортсмен был на борту корабля вместе со своим отцом, Чарльзом Дуэйном Уильямсом. Ричард был зачислен в Гарвардский университет, но прежде чем начать обучение, он собирался принять участие в теннисном турнире в США. После столкновения лайнера с айсбергом отец и сын не пытались спастись на шлюпках. Они отправились в спортзал, чтобы поговорить с тренером и другими пассажирами. После разлома лайнера на две части мужчинам пришлось прыгать в ледяную воду. К сожалению, отец молодого теннисиста не выжил, его засосало в образовавшуюся воронку на глазах у сына. Волна вытолкнула Ричарда к складной лодке, которая спасла ему жизнь. Затем ему удалось попасть в шлюпку №14, откуда он был спасен членами экипажа «Карпатии». В этом кораблекрушении молодой теннисист получил серьезные травмы ног. Но это не помешало ему в последующие годы стать чемпионом Америки в одиночном разряде, а также двукратным чемпионом Уимблдона среди мужчин. В 1924 году он стал призером Олимпийских игр. Он потерял очень многое на Титанике, но это не заставило его опустить руки, а наоборот, придало сил для новых побед. Автор: София Александрова

Шедевры мировой литературы, написанные в изоляции

Режим самоизоляции предоставил нам много времени для себя. Даже если вы продолжаете учиться или работать дистанционно, у вас скорее всего появились «лишние» часы, которые больше не тратятся на дорогу, долгие утренние сборы и вечерние прогулки. К свободному времени прибавилось и затяжное уединение, которое вполне можно направить в полезное русло. Например, как это делали некоторые писатели прошлых эпох. Многие известные «деятели пера» свободно творили в условиях изоляции. Чаще всего вынужденной, как эмиграция или тюремное заключение. Однако существует множество обратных случаев, когда люди добровольно ограничивали себя от излишней социальной суматохи, чтобы сконцентрироваться на работе. Среди таких примеров — Сэлинджер, Достоевский, Пруст, Пушкин, Уайльд, о которых мы сегодня расскажем. Дэвид Сэлинджер — духовная изоляция Джером Дэвид Сэлинджер, популярный американский писатель XX века, однажды изолировался по собственному желанию. В 1953 году мужчина продал свою просторную квартиру на Манхэттене. Его новым обиталищем стал особняк в провинциальном городке Корниш, штат Нью-Гэмпшир. Вскоре по переезду Сэлинджер прекратил все связи с внешним миром. Его редко можно было встретить за прогулкой по городу, не говоря уже об общении с журналистами. Как заявляет биограф Норма Джин Луц (Norma Jean Lutz) в своей книге, единственным человеком, которого писатель был рад видеть в последние дни, был его друг адвокат Лёнед Хэнд (Learned Hand). Джером Сэлинджер перестал обращаться к врачам и запретил прибегать к современной медицине всей семье. Особенно остро ситуация коснулась маленькой дочери, которая часто болела. Его жена из-за переезда даже была вынуждена бросить учёбу за несколько месяцев до защиты диплома. Ответ на вопрос «Почему Сэлинджер отдалился от мира?» все исследователи прямо связывают с его увлечением практиками дзен-буддизма, дианетикой, гомеопатией, иглоукалыванием, христианской наукой… Самой известной книгой писателя, созданной во время изоляции, считается сборник «Девять рассказов». Духовная составляющая произведений отчётливо передаёт мысли его последних дней. Фёдор Достоевский — тюремное заключение Главному русскому реалисту Фёдору Михайловичу Достоевскому, по описанию литературоведа Людмилы Сараксиной, не была чужда дворянская жизнь со всей её помпезностью и социальной активностью. Однако ссылка в Омский острог очень изменила писателя. Целых четыре года он провёл в вынужденной изоляции. Вокруг тюремные стены, выходом во внешний мир были только походы на работу. Несмотря на перенесённые страдания, сам мужчина положительно отзывался о перенесённом опыте. Вот что Фёдор Михайлович говорил в дневниках: «Сколько я вынес из каторги народных типов, характеров… на целые томы достанет». Во время сибирского заключения Достоевский написал рассказ «Маленький герой», повесть «Дядюшкин сон» и повесть «Село Степанчиково и его обитатели». Также под определённое воздействие изоляции попал его знаменитый роман «Идиот». К примеру, в одном из монологов князя Мышкина описаны ощущения, которые писатель мог пережить перед вынесением приговора. Марсель Пруст — тяжёлая болезнь Литературовед Андрей Михайлов в работе «Поэтика Пруста» заявляет, что литературный путь Марселя Пруста был долгим и насыщенным, и он «всё это время, по сути дела, писал одну книгу». Речь идёт о романе «В поисках утраченного времени». Завершающие части произведения были написаны в условиях изоляции. Писатель болел бронхитом, который впоследствии перешёл в воспаление лёгких. Он был прикован к постели, но, по свидетельствам близких, не терял энергичного писательского рвения. Селеста Альбаре (Céleste Albaret), помощница и секретарь Пруста, в «Воспоминаниях…» писала, что в последние годы он мог работать только лёжа в постели: «...и всегда было одно и то же положение — слегка приподнявшись, с подложенными за плечи рубашками, вроде спинки стула, а пюпитром служили согнутые колени…». Работа писателя была организована максимально удобно, рядом с ним всегда лежали новые тетради, листы с заметками и инструменты. Мужчина усердно правил текст готовящейся к выходу книги вплоть до последних дней. Сервантес — тюремное заточение Испанский писатель Мигель де Сервантес Сааведра был человеком крайне свободолюбивым. Биограф Эмиль Шаль (Émile Chasles) характеризировал его как мужчину, «отдававшегося всем своим порывам». В пользу этого утверждения говорит тот факт, что за свою жизнь автор «Дон Кихота» успел вдоволь попутешествовать. Испания, Италия, Греция, Португалия, Алжир, Тунис — много где ступала нога Сервантеса. Тем не менее, в его жизни имела место быть страница абсолютной изоляции. Однажды, возвращаясь из Неаполя в Барселону, корабль с Мигелем де Сервантесом был захвачен на борту. Корсары взяли его в плен и заключили в тюрьме. Под впечатлением о днях в изоляции писатель создал комедию о султанских пленниках «Знатная турчанка». Однако больше всего прославился его роман «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Сам Сервантес признавался, что приключения главного борца с ветряными мельницами родились «в темнице, где обитали лишь одни помехи да унылые звуки». Иван Бунин — уединение в эмиграции Великий русский писатель Иван Бунин большую часть произведений для лирического сборника «Тёмные аллеи» создал в эмиграции. Написание книги пришлось на период с 1937 по 1944 гг. Военные годы были непростым временем не только для Европы, но и для всего мира. Тем не менее, Бунин не опускал рук и не терял продуктивности. В ходе войны половина Франции перешла под власть тоталитарного режима Виши. Иван Бунин спасался от мирских страстей на юге Франции. Он арендовал в небольшом городке Грасе виллу «Бельведер». Там, уединившись, писатель полностью посвятил себя работе. В цикле рассказов отразился трагизм того времени и личная тоска автора по родине. Впоследствии Бунин называл «Тёмные аллеи» своим лучшим произведением. Иоанн Богослов — духовная изоляция За неугодную религиозную миссионерскую деятельность император Нерон отправил Иоанна Богослова в изгнание. Властитель Римской империи сослал Иоанна на остров Патмос, находящийся в Эгейском море. Именно там была создана завершающая книга Нового завета «Откровение Иоанна Богослова». События произведения отсылали к периоду перед вторым пришествием Христа. Изгнанник «держал изоляцию» в одной из островных пещер. Он признавался, что именно на территории его укрытия проповеднику пришло видение, ставшее откровением. «Я слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: «Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквям», — писал автор. Какие бы трудности ни наступали, их можно обернуть в свою пользу. Режим самоизоляции может быть не только сложным испытанием на готовность к существованию в непривычных условиях, но и полезной возможностью открыть в себе новые способности. Карантин — отличное время для саморазвития, в том числе — для занятий литературой. Начните писать на волнующие темы или о своей интересной жизни. Быть может, ваши откровения станут интересны жюри Пулитцеровской премии. Не обладаете писательским талантом? Тоже не беда: почитайте лучшие книги, написанные в изоляции, и карантин перестанет казаться таким скучным и бесполезным. Автор: Лилия Левицкая

Лимерик — английская литература

Вы когда-нибудь бывали в Ирландии? На западе страны расположен третий по численности населения город — Лимерик. Первые поселения возникли там еще три тысячи лет назад, и сегодня он интересен туристам средневековыми достопримечательностями XIII века. Но знаменитым этот город стал благодаря забавным пятистишиям, которые носят его название. История происхождения лимериков — шуточных стихотворений из пяти строк — связана с куплетами, которые пели солдаты во время прохождения службы при Людовике XIV (XVII — XVIII вв.). В те времена был обычай придумывать шуточные песенки, припевом которых всегда становилась фраза «Will you come up to Limerick?» («Вы приедете в Лимерик?»). Первым человеком, выпустившим сборник лимериков собственного сочинения в 1846 году, был английский поэт Эдвард Лир. Книга называлась «Чепуха» («Book of Nonsense»). Благодаря ему в XIX веке лимерики стали популярны среди детей и взрослых. Лир написал 212 лимериков, сюжет большинства из которых был забавно-абсурдного характера. В то время в книгах они сопровождались такими же абсурдными картинками. There was an Old Man of Peru, Who dreamt he was eating his shoe. He awoke in the night In a terrible fright And found it was perfectly true! Однажды увидел чудак Во сне, что он ест свой башмак. Он вмиг пробудился И убедился, Что это действительно так. Особенность лимериков в том, что четкая и строгая композиция наполнена комичным сюжетом и шутливой «напевностью». Стих состоит из пяти строк по схеме ААВВА: первая, вторая и пятая строки рифмуются друг с другом, третья и четвертая имеют свою рифму. Один старикашка на рынке (А — трехстопный амфибрахий) Уснул в разноцветной корзинке. (А — трехстопный) «Усну здесь навечно!» — (В — двустопный) Сказал он беспечно (В — двустопный) И снял аккуратно ботинки. (А — трехстопный) Перевод на русский язык часто неточно передает смысл оригинального стихотворения. В этом заключается главная сложность: лимерик — непереводимая игра слов или переводимая игра формы? Существуют определенные правила содержания лимерика: первая строчка — информация о главном герое и месте его проживания; вторая строчка — особенности героя, его главные черты или необычные действия; следующие строки — окончание приключений героя. There was a Young Lady of Niger, Who smiled as she rode on a tiger; They returned from the ride With the Lady inside, And the smile on the face of the tiger. Одна хохотушка-девица Любила кататься на львице. Признаться вам честно — Девица исчезла, Зато улыбается львица. Интерес к лимерикам главным образом заключается в том, что фактически их нельзя перевести — в каждом языке существуют свои нелепости, бессмыслицы, абсурдности, непереводимые особенности. Переводчики вынуждены воссоздавать каждое стихотворение на своем родном языке. Однако нельзя говорить, что оригинальные лимерики сочиняются только на английском языке. Писатель Борис Акунин в своих произведениях об английском профессоре Николасе Фандорине сочиняет лимерики от лица главного героя. Пройдоха и ловкий каналья, А также законченный враль я. Одна мне отрада Бродить до упада По диким степям Забайкалья. Летят перелетные птицы, Чтоб вовремя с Севера смыться. Но я же не гусь, Я здесь остаюсь. На кой мне нужна заграница? Жених, ошалевший от счастья, Вскричал: «Налобзаюся всласть я!» Стал он шлепать невесту По мягкому месту И сломал себе оба запястья. Автор: Юлия Черемухина

6 историй из жизни Франца Легара

...Молодой и еще никому не известный, Франц Легар зарабатывал на жизнь уроками музыки. Однажды в разговоре с друзьями музыкант сообщил, что ему очень и очень повезло: он дает уроки музыки своей квартирной хозяйке и за это получает бесплатный обед. — И что, она обнаруживает дарование? — поинтересовался один из друзей. — Безусловно, — ответил Франц. — Особенно ей удаются пирожки. *** ...Как-то раз Легару довелось дирижировать небольшим оркестром в одном провинциальном городе. Оркестр был плох. После первой же репетиции композитор без обиняков сказал местному дирижеру: — Уважаемый маэстро, трубач и барабанщик в вашем оркестре играют так громко, что я совершенно не слышу ни скрипок, ни виолончелей... — Но как раз этого-то мы и добиваемся, — со вздохом отвечал дирижер. — С какой целью? — от души удивился Легар. — Ах, многоуважаемый господин Легар, лучше не спрашивайте... — Но почему же? — Потому что, как только вы услышите наших скрипачей и виолончелистов, вы сами это поймете... *** ...В один из дней в гости к Легару зашел Имре Кальман. Уходя, Кальман по рассеянности надел пальто Легара. Развеселившийся хозяин остановил гостя. — Дорогой Имре, — сказал он жизнерадостно, — ты можешь брать из моих оперетт любые мелодии, но мое единственное пальто, сделай милость, оставь мне... *** Однажды молодой и склонный к плагиату композитор поделился с Легаром: — Не знаю почему, но мне лучше всего работается ночью... В эту пору музыка дается мне так легко — мелодии будто сами рождаются в моей голове... — Что ж, в этом нет ничего удивительного, мой дорогой, — добродушно отозвался Легар, — ведь общеизвестно, что ночь — самое подходящее время для грабежа... *** ...Рассказывали случай о том, как в Венском суде слушалось дело двух довольно известных композиторов, авторов модных песен и романсов. Каждый из них обвинял другого в том, что тот украл у него мелодию. Суд пригласил Франца Легара быть экспертом в этом вопросе. Когда знаменитый композитор ознакомился с рукописями спорщиков, судья с интересом спросил: — Итак, господин эксперт, откройте нам, кто же все-таки оказался потерпевшим? — Жак Оффенбах, Ваша честь! — ответил Легар. *** Как-то со смехом Легар рассказывал и о таком эпизоде из своей жизни: — Однажды мне пришлось дирижировать оркестром небольшого провинциального городка, где меня встречали как национального героя. Придя на репетицию, я с радостью увидел, что, сверх ожидания, оркестр хорошо укомплектован. Среди инструментов был даже тромбон! Во время репетиции, однако, соло этого тромбона не прозвучало. Остановив оркестр, я спросил: «Уважаемый, почему вас не слышно?» — «К сожалению, я не умею играть на тромбоне, — ответил музыкант. — Мне дали его только сегодня, чтобы наш оркестр произвел на вас лучшее впечатление».

Стравинский и ваза

Однажды Игорь Стравинский, находясь в Италии, зашёл в антикварную лавку. — Сколько стоит эта ваза? — обратился он к хозяину. — Шесть тысяч лир, — ответил хозяин. — Но вам мы готовы продать эту вазу за четыре тысячи. Только потому, что это вы. Польщённый композитор заплатил деньги и подумал: «А всё же не плохо быть знаменитым». — Куда прикажете доставить вазу? — В отель «Националь». — А кому?