Вчера мне исполнилось семьдесят лет. Перешагивая порог очередного десятилетия, естественно, пусть и вопреки здравому смыслу, рассматривать это как значительное событие. Когда мне исполнилось тридцать, брат сказал: «Ты теперь не юнец, а мужчина — веди себя соответственно». Когда мне стукнуло сорок, я сказал себе: «Молодость прошла». В пятьдесят я сказал: «Не надо строить иллюзий — ты теперь пожилой человек, и с этим придется смириться». В шестьдесят я сказал: «Настала пора привести дела в порядок, наступает старость — надо расплатиться с долгами». Я решил оставить театр и написал «Подводя итоги»; в этой книге я попытался обозреть — прежде всего для себя самого — все, что узнал о жизни и литературе, что успел написать и какое удовольствие от этого получил. Но из всех годовщин семидесятая, по-моему, самая значительная. Считается, что такой срок отмерен человеку — «Дней наших семьдесят лет», — и можно сказать, что оставшиеся годы ты исхитрился украсть, когда старуха с косой ненароком отвернулась. В семьдесят ты уже не на пороге старости. Ты старик. В континентальной Европе существует славный обычай отмечать эту дату в жизни именитого человека. Его друзья, коллеги, ученики (если таковые имеются), объединив усилия, издают книгу эссе, написанных в его честь. В Англии не принято отдавать такую лестную дань нашим знаменитым людям. В лучшем случае в их честь устраивают обед, да и то, если они уж очень знамениты. Я был на одном таком обеде в честь семидесятилетия Герберта Уэллса. На обеде присутствовала не одна сотня гостей. Бернард Шоу, великолепный — высоченный, с белоснежной бородой и шевелюрой, свежим цветом лица и горящими глазами, произнес речь. Он стоял, очень прямой, скрестив руки на груди, и с присущим ему лукавым юмором сумел наговорить много колкостей — как почетному гостю, так и кое-кому из присутствующих. Поздравление получилось в высшей степени занятное, произносил он его зычным голосом, по всем правилам ораторского искусства, и его ирландский акцент одновременно и подчеркивал, и скрадывал ядовитые выпады. Потом Уэллс, чуть не водя носом по бумажке, пискливым голосом прочитал свою речь. Он брюзгливо говорил о своем преклонном возрасте и с присущей ему сварливостью напал на тех присутствующих, кому, возможно, взбрело в голову, будто юбилей и сопровождающий его банкет означают, что он намерен отойти от дел. И заверил их, что он, как всегда, готов направлять человечество на путь истинный. Мой день рождения прошел вполне буднично. Утром я, как обычно, работал, днем гулял в пустынном леске за домом. Мне так и не удалось разгадать, что придает этому леску его таинственную притягательность. Второго такого я в жизни не видал, такой глубокой тишины я нигде больше не встречал. С густолиственных виргинских дубов причудливыми гирляндами, точно клочья рваного савана, свисал бородатый мох, эвкалипты в эту пору уже оголились, а ягоды на мыльном дереве съежились и пожелтели; там-сям над низкорослыми деревьями высились сосны с их сочной сверкающей на солнце зеленью. В этом заглохшем безлюдном леске есть нечто странное, и хотя кроме тебя тут никого нет, не покидает жутковатое чувство, что где-то рядом шныряют незримые существа — не люди, но и не звери. Чудится, что какая-то тень, выглянув из-за ствола, безмолвно следит за тобой. Вокруг разлита тревога — кажется, все затаилось и чего-то ждет. Я вернулся домой, приготовил себе чашку чая и до обеда читал. После обеда снова читал, два-три раза разложил пасьянс, послушал по радио последние известия, в постели перед сном читал детективный роман. Окончив его, я заснул. За исключением двух моих служанок, я за весь день ни с кем не перемолвился ни словом. Вот как я провел свой семидесятый день рождения, да я и не желал бы провести его иначе. Я размышлял. Два-три года назад я гулял с Лизой, и она завела речь, уж не помню в связи с чем, о том, каким ужасом преисполняет ее мысль о старости. — Не забывай, — сказал я ей, — многое из того, что так радует тебя сейчас, в старости тебе будет не нужно. Зато у старости есть свои преимущества. — Какие? — спросила она. — Тебе практически не придется делать ничего, чего не хочется. Музыка, искусство и литература будут радовать тебя иначе, чем в молодости, но никак не меньше. Потом очень любопытно наблюдать за событиями, которые больше не касаются тебя непосредственно. И пусть наслаждения теряют былую остроту, зато и горе переживается не так мучительно. Я видел, что мои слова не слишком утешили ее, и, еще не закончив свою тираду, осознал, что перспективу нарисовал не слишком вдохновляющую. Позже, предаваясь размышлениям на эту тему, я пришел к выводу, что главное преимущество старости — духовная свобода. Наверное, это не в последнюю очередь объясняется безразличием, с которым в старости относишься ко многому из того, что в расцвете сил представлялось важным. Другое преимущество заключается в том, что старость освобождает от зависти, ненавистничества и злости. Пожалуй, я никому не завидую. Я не зарыл в землю таланты, которыми меня одарила природа, и не завидую тем, кого она одарила щедрее; я знал успех, большой успех, и не завидую чужому успеху. Я вполне готов освободить ту небольшую нишу, которую так долго занимал, и отдать ее другому. Мне теперь безразлично, что думают обо мне. Нравлюсь — хорошо, нет — так нет. Если я нравлюсь людям — мне приятно, если нет — меня это ничуть не трогает. Я давно заметил, что у определенного рода людей я вызываю неприязнь; это в порядке вещей, всем мил не будешь, и их недоброжелательство меня скорее занимает, чем обескураживает. Мне лишь любопытно, чем вызван их антагонизм. Безразлично мне и мнение о моих книгах. В общем и целом, я осуществил все свои замыслы, ну а там будь что будет. Я никогда не жаждал такого шумного успеха, каким пользуются некоторые писатели и который многие из нас в простоте душевной принимают за славу, и не раз жалел, что не взял псевдоним — лишнее внимание только помеха. Вообще-то свой первый роман я намеревался подписать псевдонимом и свое имя поставил лишь после того, как издатель предупредил меня, что на книгу обрушится лавина нападок, и мне не захотелось скрываться под вымышленной фамилией. Я полагаю, многие авторы в глубине души питают надежду, что их не забудут и после смерти, я и сам подчас тешился, взвешивая свои шансы на посмертную известность, пусть и недолговечную. Моей лучшей книгой, как правило, считают «Бремя страстей человеческих». Судя по количеству проданных экземпляров, у романа все еще широкий круг читателей, а ведь он был издан тридцать лет тому назад. Для романа это большой срок. Но романы такого объема редко живут долго, и, надо полагать, с уходом нынешнего поколения, которому он, к моему удивлению, чем-то близок, его забудут вкупе с другими книгами, посущественнее его. Думаю, одна-две мои комедии некоторое время еще кое-как продержатся на сцене: они написаны в традициях английской комедии и по этой причине им отыщется место в длинном ряду, начало которому положили драматурги эпохи Реставрации и который так прелестно продолжает своими пьесами Ноэль Коуард. Не исключено, что пьесы обеспечат мне строчку-другую в истории английского театра. Думаю, несколько моих лучших рассказов еще долгие годы будут включать в антологии, хотя бы по той причине, что в кое-каких из них речь идет и о местах, и о коллизиях, которые течение времени и развитие цивилизации окружат романтическим ореолом. Две-три пьесы, да дюжина рассказов — не слишком внушительный багаж для путешествия в будущее, но все же лучше, чем ничего. А если я заблуждаюсь и меня забудут через неделю после смерти, я об этом не узнаю. Прошло десять лет с тех пор, как я отвесил последний поклон в театре (фигурально выражаясь: после первых пьес я перестал выходить на сцену, сочтя эту процедуру слишком унизительной); журналисты и друзья решили, что это пустые разговоры и через год-другой я передумаю и вернусь в театр; но я не изменил своего решения и не намерен его менять. Несколько лет назад я лелеял планы написать еще четыре романа, а потом вообще отойти от литературы. Один я написал (я не беру в расчет роман о войне, который, насилуя себя, написал, чтобы сделать что-то для нашей победы) в бытность мою в Америке, но теперь понимаю, что остальные три вряд ли когда-либо напишу. В одном речь должна была идти о чуде, совершившемся в XVI веке в Испании; во втором — о пребывании Макиавелли у Чезаре Борджиа в Романье — этот визит дал ему замечательный материал для «Государя»; я намеревался вплести в их беседы материал, легший в основу макиа-веллиевой «Мандрагоры». Зная, как часто авторы используют в произведениях эпизоды собственной жизни, порой вполне несущественные, интерес и значительность которым придает лишь сила их воображения, я решил, что было бы забавно, оттолкнувшись от пьесы, восстановить события, породившие ее к жизни. Последний роман я собирался написать о рабочей семье из трущоб Бермондзи. Меня прельщала мысль завершить путь романом о непутевых обитателях трущоб — полвека назад я начал его романом о них же. Но теперь довольствуюсь тем, что коротаю часы досуга, размышляя об этих романах. Впрочем, именно так писатель получает больше всего радости от своих книг: когда книги написаны, они ему уже не принадлежат, и его больше не забавляют разговоры и поступки созданий его фантазии. Думается, на восьмом десятке я уже вряд ли напишу нечто подлинно великое. Вдохновение не то, силы не те, воображение не то. Историки литературы с жалостливым сочувствием, а чаще с жестоким равнодушием отвергают произведения даже самых великих писателей, написанные на склоне лет, да я и сам огорчался, читая недостойные творения, выходившие из-под пера тех моих друзей, даже очень талантливых, которые продолжали писать после того, как от их былого таланта осталась лишь жалкая тень. Писатель прежде всего находит отклик в своем поколении, и он поступит мудро, предоставив следующим поколениям самим отыскивать выразителей своих настроений. Впрочем, что бы он ни делал, этого все равно не миновать. Его язык будет для следующих поколений тарабарщиной. Думаю, представление о моей жизни и деятельности, которое я хотел бы оставить после себя, уже сложилось, и мне не написать ничего такого, что его существенно дополнило бы. Я выполнил свое предназначение и готов поставить точку. Не так давно я обнаружил, что если раньше больше жил будущим, чем настоящим, теперь меня все больше занимает прошлое, а это явно свидетельствует, что я поступил мудро. Наверное, это в порядке вещей, если впереди у тебя от силы лет десять, а позади такая долгая жизнь. Я всегда любил строить планы, и, как правило, выполнял их; но можно ли строить планы сегодня? Кто скажет, что тебя ждет через год, через два года? Каковы будут твои обстоятельства, сможешь ли ты жить по-прежнему? Мою парусную яхту, на которой я ходил по Средиземному морю, реквизировали немцы, мой автомобиль — итальянцы, на моей вилле сначала поселились итальянцы, потом немцы, и мебель, книги, картины — те, которые не расхитили, где только ни разбросаны. Однако все это меня решительно не волнует. Я успел пожить в роскоши, о которой можно только мечтать. И теперь мне вполне достаточно двух комнат, трехразового питания и возможности пользоваться хорошей библиотекой. Мыслями я все чаще уношусь в давно ушедшие годы юности. О многих своих тогдашних поступках я сожалею, но стараюсь, чтобы это не слишком портило мне жизнь; я говорю себе: это сделал не ты, а тот другой человек, которым ты некогда был. Я причинил зло разным людям, но раз этого не исправить, я стараюсь искупить свою вину, делая добро другим людям. Временами я не без сокрушения думаю о плотских радостях, упущенных в те годы, когда мог ими наслаждаться; но я знаю, что не упустить их я не мог — я всегда был брезглив, и когда доходило до дела, физическое отвращение удерживало меня от приключений, которые я предвкушал в своем воспаленном воображении. Я был более целомудрен, чем мне хотелось бы. Люди в большинстве своем очень словоохотливы, а старики и вовсе болтливы, и хотя я больше люблю слушать, чем говорить, недавно мне показалось, что я впадаю в грех многоречивости; едва заметив это, я стал себя одергивать. Стариков выносят с трудом, поэтому надо вести себя крайне осмотрительно. Стараться никому не быть в тягость. Не навязывать своего общества молодым — при тебе они чувствуют себя скованно, не в своей тарелке, и надо быть очень толстокожим, чтобы не заметить, как они радуются, когда ты уходишь. Если у старика есть имя, молодые порой ищут знакомства с ним, но надо понимать, что с ним хотят познакомиться не ради него самого, а ради того, чтобы посудачить о нем с приятелями своего возраста. Для молодых старик — гора, на которую взбираются не ради покорения высоты или ради открывающегося с нее вида, а ради того, чтобы, спустившись с нее, похвастаться своим подвигом. Старику надлежит проводить время среди своих сверстников, и если он получает от этого удовольствие, значит, ему очень повезло. Грустно, конечно, бывать на сборищах, где все без исключения стоят одной ногой в могиле. Дураки в старости не умнеют, а старый дурак куда зануднее молодого. Не знаю, кто невыносимее — те старики, которые отказываются считаться с возрастом и ведут себя с тошнотворной игривостью, или же те, которые завязли в давно прошедшем времени и брюзжат на мир, который не завяз там вкупе с ними. Что и говорить, перспективы у стариков не слишком привлекательные: молодые избегают их общества, а в обществе сверстников им скучно. Им не остается ничего другого, как довольствоваться собственным обществом, и мне это на руку: собственное общество мне никогда не надоедало. Я всегда не любил большие сборища, и для меня не последнее преимущество старости — возможность под благовидным предлогом отказаться от приглашения на какой-нибудь вечер или, соскучась, улизнуть с него. Теперь, когда я вынужден все чаще пребывать в одиночестве, оно меня все больше радует. В прошлом году я несколько недель прожил в небольшом домике на берегу Комбахи-ривер; там не было ни одной живой души, но я не испытывал ни тоски, ни скуки. И когда жара и комары вынудили меня покинуть мое прибежище, я с неохотой вернулся в Нью-Йорк. Удивительно, до чего поздно начинаешь понимать, какими милостями осыпала меня природа. Я лишь недавно осознал, до чего же мне повезло: у меня никогда не болели ни голова, ни живот, ни зубы. В автобиографии Кардано — он написал ее, когда ему было под восемьдесят, — я прочел, что у него сохранилось пятнадцать зубов, с чем он себя и поздравляет. Я в свою очередь пересчитал зубы и обнаружил, что у меня их двадцать шесть. Я перенес много тяжелых болезней — туберкулез, дизентерию, малярию и много чего еще, но был умерен в выпивке и еде и в результате здоров телом и душой. Само собой разумеется, в старости не пожить в свое удовольствие, если нет ни здоровья, ни денег. Причем не обязательно больших денег — старикам не так много нужно. Дорого обходятся пороки, в старости же сохранять добродетель не трудно. А вот быть бедным в старости плохо; ради самых насущных своих потребностей прибегать к чужой помощи — еще хуже; и я очень признателен своим читателям: их благосклонность позволяет мне не только не испытывать лишений, но и удовлетворять свои прихоти и оказывать помощь тем, кто вправе ожидать ее от меня. Старикам свойственна скаредность. Для них деньги — средство властвовать над теми, кто от них зависит. До сих пор я не замечал в себе таких дурных наклонностей. Если не считать имен и лиц, память, как правило, мне не изменяет — все, что читал, я помню. Правда, есть в этом и свое неудобство: я прочитал все великие романы по два-три раза и уже не получаю от них прежнего удовольствия. Современные же писатели не вызывают у меня интереса, и не знаю, что бы я делал, если бы не бесчисленные детективы, которые помогают не без приятности коротать время, а по прочтении тут же улетучиваются из головы. Я никогда не испытывал желания прочесть книгу о далеких от моих интересов материях, и по сей день не могу заставить себя прочесть занимательную, равно как и познавательную книгу о людях или странах, мало что для меня значащих. Я не хочу ничего знать про историю Сиама, про обычаи и нравы эскимосов. У меня нет никакого желания прочесть биографию Мандзони, а про бравого Кортеса мне достаточно знать, что он стоял на вершине Да-рьена. Я с наслаждением читаю поэтов, которых читал в юности, и с интересом — современных поэтов. Я рад, что благодаря долгой жизни смог прочесть поздние поэмы Йетса и Элиота. Мне по-прежнему любопытно все, что пишут о докторе Джонсоне и почти все, что пишут о Колридже, Байроне и Шелли. Старость много отнимает — того трепета, с каким впервые читал шедевры мировой литературы, уже не испытываешь — чего не вернешь, того не вернешь. Грустно, конечно, прочитать, скажем, стихи, которые когда-то вызывали у тебя такой же восторг, какой охватывал «астронома» Китса, и прийти к заключению, что не так уж они и хороши. Но есть один предмет, ничуть не менее увлекательный для меня, чем прежде, — это философия, но не философия отвлеченных аргументов и скучнейшей терминологии — «Бесплодно слово философа, если оно не врачует людские страдания», — а философия, которая пытается найти ответ на вопросы, встающие перед каждым из нас. Платон, Аристотель (говорят, что он суховат, но те, у кого есть чувство юмора, найдут в нем немало забавного), Плотин, Спиноза и кое-кто из современных философов, в их числе Брэдли и Уайтхед тешат меня и побуждают к размышлениям. В конечном счете лишь они и древнегреческие трагики говорят о самом для нас важном. Они возвышают и умиротворяют. Читать их все равно, что плыть при легком ветерке по морю, усыпанному бесчисленными островками. Десять лет назад я сбивчиво изложил в «Подводя итоги» свои суждения и воззрения, рожденные жизнью, чтением и размышлениями о Боге, бессмертии, смысле и ценности жизни, и, по-моему, с тех пор не находил причин их изменить. Если бы мне пришлось переписать «Подводя итоги» заново, я бы не так поверхностно коснулся столь насущной темы, как нравственные ценности и, вероятно, сумел бы сказать что-нибудь более основательное об интуиции — тема эта послужила некоторым философам основой, на которой они возвели из догадок целые построения, притом весьма внушительные; мне же кажется, что на фундаменте, таком же неустойчивом, как пинг-понговый шарик в тире, подбрасываемый струйкой воды, можно возвести разве что воздушный замок. Теперь, когда я на десять лет ближе к смерти, я боюсь ее ничуть не больше, чем десять лет назад. Выпадают дни, когда меня не покидает чувство, что в моей жизни все повторялось уже слишком много раз: не счесть, скольких людей я знал, сколько книг прочел, сколько картин, церквей, особняков перевидал, сколько музыки переслушал. Я не знаю, есть Бог или его нет. Ни одно из тех доказательств, которые когда-либо приводились, чтобы обосновать его существование, меня не убедило, а вера должна покоиться, как некогда сказал Эпикур, на непосредственном ощущении. Со мной такого не случилось. Вместе с тем никто не сумел хоть сколько-нибудь удовлетворительно объяснить мне, как совмещается зло с идеей всемогущего и всеблагого Бога. Какое-то время меня привлекала индуистская концепция таинственного безличного начала, которое есть жизнь, знание и блаженство, не имеющее ни начала, ни конца, и, пожалуй, эта концепция представляется мне более приемлемой, чем любой другой Бог, сотканный из людских упований. Но вообще-то я считаю, что это не более чем впечатляющая фантазия. Многообразие мира первопричиной логически не объяснить. Когда я думаю об огромной вселенной с ее бесчисленными звездами и измеряемыми тысячью тысяч световых лет расстояниями, меня охватывает трепет, но вообразить ее Творца — задача для меня непосильная. Впрочем, я, пожалуй, готов счесть существование вселенной загадкой, неразрешимой для человеческого разума. Что же касается жизни на земле, наименее неприемлемой представляется мне концепция, утверждающая, что существует психофизическая материя, в которой содержится зародыш жизни, и ее психическая сторона и есть источник такого непростого процесса как эволюция. Но в чем ее цель, если она вообще имеется, в чем смысл, если он вообще имеется, для меня так же темно и неясно, как и всегда. Могу сказать одно: что бы ни говорили об этом философы, теологи или мистики, меня они не убедили. Но если Бог есть и его заботят людские дела, в таком случае у него должно достать здравого смысла отнестись к ним с той же снисходительностью, с какой разумный человек относится к людским слабостям. Что сказать о душе? Индуисты называют ее Атман и считают, что она существует от века и будет существовать в веках. В это куда легче поверить, чем в то, что ее сотворение обусловлено зачатием или рождением человека. Индуисты считают, что Атман — часть Абсолюта и, истекая из него, в конечном счете в него же и возвращается. Греющая душу фантазия; а вот фантазия ли это или нечто большее — никому знать не дано. Из нее исходит вера в переселение душ, а из него, в свою очередь, выводится объяснение природы зла — единственно вероятное из всех, которые когда-либо изобретало людское хитроумие: оно рассматривает зло как возмездие за прошлые грехи. Однако оно не объясняет, почему всеведущему и всеблагому Создателю захотелось или удалось сотворить грехи. Что же такое душа? Начиная с Платона, многие пытались дать ответ на этот вопрос, но в большинстве случаев они излагали его предположения, лишь несколько видоизменяя их. Мы то и дело употребляем слово «душа» — следовательно, оно что-то для нас означает. Христианство считает, что душа — просто духовная субстанция, сотворенная Богом и наделенная бессмертием, и это один из его догматов. Но и для тех, кто в это не верит, слово «душа» имеет некий смысл. Когда я задаюсь вопросом, какое значение я вкладываю в слово «душа» — могу ответить только, что для меня оно означает осознание самого себя, «я» во мне, ту личность, которая и есть я; а личность эта состоит из моих мыслей, чувств, опыта и особенностей моего телосложения. Мысль, что случайные особенности телесной организации могут влиять на душевную конституцию, многим придется не по вкусу. Что касается меня, я уверен в этом, как ни в чем другом. Моя душа была бы совершенно иной, не заикайся я и будь дюймов на пять выше ростом; зубы у меня чуть торчат вперед, в моем детстве еще не знали, что, если надеть золотую пластину, пока кости формируются, этот дефект можно исправить; будь это известно, мой облик был бы иным, я вызывал бы в людях иные чувства, а следовательно, и мой характер и взаимоотношения с людьми тоже были бы иными. Но что это за штука такая — душа, если она может измениться из-за какой-то пластины? Каждый из нас по своему опыту знает, что жизнь приняла бы иной оборот, не повстречайся нам по воле случая этот или тот человек или не окажись мы в такое-то время на таком-то месте; а значит, и характер и душа у нас тоже были бы иные. Потому что чем бы ни была душа — мешаниной свойств, склонностей, особенностей и сам не знаю чего еще или просто духовной субстанцией, она ощутимо проявляет себя в характере. Полагаю, никто не станет оспаривать, что страдания, как душевные, так и телесные, влияют на характер. Мне случалось встречать людей в бедности и безвестности завистливых, злобных и низких, которые, достигнув успеха, становились благодушными и добрыми. Разве не странно, что величие души было обретено ими благодаря некой сумме в банке и вкусу славы? И напротив, мне случалось встречать людей приличных и порядочных, которых болезни и безденежье делали лживыми, коварными, склочными и недоброжелательными. Вот почему я не склонен верить, что душа — раз она так зависима от тела — может существовать отдельно от него. Когда видишь мертвых, поневоле думаешь: жуть до чего они мертвы. Мне иногда задавали вопрос: не хотел бы я прожить жизнь снова. В общем и целом, я прожил жизнь неплохо, лучше многих, но повторять ее нет смысла. Это все равно, что перечитывать уже раз читанный детектив — такое же праздное времяпрепровождение. Но если предположить, что переселение душ существует — а в него безоговорочно верит три четверти человечества — и была бы возможность выбирать, прожить или нет еще одну жизнь, прежде я, как мне порой казалось, согласился бы на такой эксперимент при условии, что открою для себя те сферы жизни, насладиться которыми мне не позволили обстоятельства или моя собственная брезгливость, как духовная, так и телесная, и узнаю многое из того, на что у меня не было ни времени, ни возможности. Но теперь я ни за что не пошел бы на это. С меня довольно. Я не верю в бессмертие и не желаю его. Я предпочел бы умереть быстро и безболезненно и хотел бы верить, что с последним дыханием моя душа, со всеми ее порывами и несовершенствами, растворится в небытии. Во мне находят отклик слова Эпикура, обращенные к Менекею: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает жизнь усладительной — не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что в не жизни нет ничего страшного». Этими словами я почитаю уместным завершить в этот день эту книгу. Прошло пять лет с того времени, как я окончил эту главу. Я не стал ничего в ней менять, хотя и написал с тех пор три из четырех упомянутых в ней романов; четвертый я счел за благо не писать. Когда после долгого пребывания в Соединенных Штатах я вернулся в Англию и посетил тот район Лондона, где должно было происходить действие моего романа, я возобновил знакомство с людьми, которых предполагал сделать прототипами моих персонажей, и увидел, что их жизнь переменилась до неузнаваемости. Бермондзи было уже совсем не то Бермондзи, которое я знал. Война причинила множество разрушений, унесла множество жизней; и вместе с тем она положила конец безработице, страх которой подобно черной туче висел над моими друзьями; теперь они жили уже не в жалких клоповниках, а в чистеньких, опрятных муниципальных квартирках. Обзавелись радиоприемниками и фортепиано, дважды в неделю ходили в кино. Это были уже не пролетарии, а мелкие собственники. Но этими переменами — несомненно к лучшему — дело не ограничилось. Я не узнавал здешних жителей. Прежде, в плохие времена, несмотря на тяготы и лишения, они были веселыми и добродушными. Теперь в них появилась ожесточенность, их грызли зависть, ненавистничество и недоброжелательство. Раньше они безропотно несли свой крест, теперь в. них клокотала злоба на тех, кто имел больше благ, чем они. Они были подавлены, недовольны жизнью. Мать семейства, уборщица, с которой я знаком не один десяток лет, сказала: «Трущобы и грязь исчезли, а вместе с ними исчезли радость и веселье». Я столкнулся с неведомым мне миром. Не сомневаюсь, что и в нем достаточно материала для романа, но я вынашивал другой замысел, а той жизни, о которой мне хотелось писать, не стало, и этот замысел не осуществился. За последние пять лет я, как мне кажется, прибавил малую толику к накопленным ранее знаниям. Случайная встреча с выдающимся биологом дала мне возможность, пусть и весьма поверхностно, ознакомиться с философией организма. Поучительный и захватывающий предмет. Он высвобождает дух. По единогласному, насколько я могу судить, мнению мужей науки, в некий весьма отдаленный период наша с вами Земля прекратит поддерживать жизнь даже простейших организмов, но еще задолго до этого человечество вымрет, как вымерли многие виды живых существ, не сумевшие приспособиться к изменившимся условиям. Поневоле приходишь к выводу, что в таком случае пресловутый процесс эволюции совершенно напрасен и прогресс, приведший к появлению человека, — грандиозная бессмыслица со стороны природы, грандиозная в том смысле, в каком грандиозны извержение вулкана Ки-лауэа или разлив Миссисипи, но тем не менее бессмыслица. Ведь ни один разумный человек не станет отрицать, что на всем протяжении истории человеческое горе намного перевешивало счастье. Человек чуть не постоянно жил в вечном страхе и под угрозой смерти, и не только в первобытном состоянии жизнь его, как утверждал Гоббс, была одинокой, нищей, убогой, скотоподобной, недолгой. Испокон века вера в потустороннюю жизнь очень многим возмещала тяготы кратковременного пребывания в земной юдоли. Им можно только позавидовать. Вера — тем, кому она дана, — помогает найти ответ на неразрешимые вопросы, перед которыми разум останавливается. Некоторые видят в искусстве ценность, которая и есть самооправдание, и они убедили себя, что злосчастный удел обычных людей — не слишком высокая плата за блистательные шедевры художников и поэтов. Мне эта точка зрения не близка. На мой взгляд, правы те философы, которые измеряют ценность искусства силой его воздействия и из этого делают вывод, что его ценность не в красоте, а в положительном влиянии. Но что это за воздействие, если оно не действенно? Искусство, которое всего лишь доставляет наслаждение, пусть и самое что ни на есть духовное, не может считаться значительным: оно сродни скульптурам на капителях колонн, держащих мощный свод, — их изящество и своеобразие радуют глаз, но функциональной нагрузки они не несут. Искусство, если оно не оказывает положительного влияния, всего лишь опиум для интеллигенции. И не искусство помогает утолить скорбь, еще в незапамятные времена с непреходящей силой воплощенную в Книге Екклесиаста. По-моему, та поистине героическая отвага, с какой человек противостоит абсурдности мира, своей красотой превосходит красоту искусства. Я вижу ее в бесшабашности Пэдди Финьюкейна, передавшего по радио летчикам своей эскадрильи, когда его самолет сбили: «Тютелька в тютельку, братцы!» В хладнокровной решимости капитана Оутса, который ушел в полярную ночь навстречу смерти, чтобы не быть обузой своим товарищам. В верности своим друзьям Элен Ва-лиано, женщины не такой уж молодой, красивой и умной, которая выдержала чудовищные пытки и приняла смерть, притом не за свою родину, лишь бы никого не предать. Паскаль в отрывке, который чаше всего цитируют, писал: «Человек — всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он — тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит вселенная, человек все равно возвышеннее, чем она, ибо сознает, что расстается с жизнью и что слабее вселенной, а она ничего не сознает. Итак, все наше достоинство — в способности мыслить». * * * Прав ли он? Конечно же, нет. Мне кажется, к понятию «достоинство» сейчас относятся с некоторым пренебрежением, и, по-моему, правильнее было бы перевести его как благородство. Бывает и такое благородство, которое порождается не мыслью. Оно дается от природы. Вне зависимости и от культуры, и от воспитания. Оно восходит к изначальным инстинктам человека. Перед его лицом Богу, если он и сотворил человека, следовало бы устыдиться и закрыть лицо руками. И лишь уверенность в том, что человек, при всех своих слабостях и пороках, порой способен проявить редкое величие духа, помогает превозмогать отчаяние. Но все это очень серьезные вопросы, и здесь, даже будь я способен их разрешить, они неуместны. Ведь я подобен пассажиру, ожидающему во время войны корабль в порту. Мне неизвестно, на какой день назначено отплытие, но я готов в любой момент сесть на корабль. Многие достопримечательности я так и не осмотрел. Меня не тянет поглядеть ни на отличную новую автостраду, по которой мне не ездить, ни на великолепный новый театр с наисовременнейшими приспособлениями, который мне не посещать. Я просматриваю газеты, перелистываю журналы, но когда мне дают почитать книгу, я отказываюсь: что если я не успею ее закончить, да и предстоящее путешествие не располагает интересоваться книгами. Я завожу новых знакомых в баре или за картами, но не стараюсь с ними подружиться — слишком скоро нам суждено расстаться. Я вот-вот отбуду. Источник: Уильям Сомерсет Моэм. «Записные книжки» Перевод Марии Лорие
Читайте также
O чём говорят цветовые пристрастия
Обращали ли Вы внимание на то, насколько значительную роль цвета играют в нашей жизни? Цвет волос, цвет глаз, кожи — первое, что различает людей с рождения. Затем в роль вступают цветовые пристрастия в одежде, косметике, предметах быта. Почему цвета играют такую большую роль в нашей жизни? Почему мы отказываемся от цветового однообразия? Цветовые пристрастия отражают внутреннее состояние Несомненно, цветовые пристрастия человека — это часть его имиджа, дело вкуса и эстетики. Однако такое разнообразие продиктовано ещё и особенностями энергетического устройства человека. И иногда приверженность определённой цветовой гамме может сказать о психологическом, эмоциональном и внутреннем состоянии человека. Мы сейчас не рассматриваем физику, вопросы цветового спектра и восприятия нашими глазами цветов. Мы говорим об энергетике человека, о том, что не видимо глазу. Практически все люди хотя бы раз в жизни слышали о чакрах. Чакры — это энергетические центры, которые отвечают за приём, накопление и преобразование энергий различного уровня. Основных чакр всего 7, каждая из них «окрашена» в свой цвет по цветам радуги (от красного до фиолетового). В связи с этим, острая необходимость в подпитке тем или иным цветом возникает из-за сбоев в энергетических центрах человека. Ниже я предлагаю небольшой тест, пройдя который Вы сможете диагностировать у себя недостаток той или иной энергии. Оглянитесь вокруг. Внимательно осмотрите свой дом, вещи, одежду, приобретённые лично Вами. Оцените, есть ли преобладающий цвет. Возможно, Вы увидите предметы интерьера одного цвета (оттенка), купленные в разное время. В общем — определите цвет, к которому Вас особо тянет. То, что Вы окружаете себя предметами определённого цвета, означает, что Вам необходима очистка чакры, которая соответствует данному цвету. Здесь есть важный момент: цвет не просто должен Вам нравиться — он должен присутствовать в Вашей жизни в большом количестве, Вас должно тянуть к нему. Если Вы не можете сразу ответить на вопрос «Есть ли у меня такой цвет, который преобладает в моей жизни, на который хочется смотреть постоянно и много», значит, в данный момент Вы находитесь в состоянии энергетического баланса. Значения цветов Красный. Цвет жизненной энергии, силы и устойчивости. Чувствуете острую потребность в красном? Это может означать: — отсутствие опоры, нехватку поддержки; — беспокойство, неуверенность, ощущение себя не в безопасности; — чувство страха, подавленности. Красный цвет ассоциируется с теплом, огнём. Символично то, что люди, притягивающие в свою жизнь красный цвет, желают притянуть человеческое и душевное тепло, почувствовать себя под защитой, а также подпитаться энергией, необходимой для жизнедеятельности, для обычных, повседневных действий. Эмоциональные проявления: обидчивость, ощущение страха, беспокойства, замкнутость, пассивность. Физические проявления: болезни нижней части спины, позвоночника, надпочечников, Оранжевый. Цвет эмоций, впечатлений, удовольствий. Тянет к оранжевому, если: — человек испытывает острую потребность в новых впечатлениях, эмоциях; — необходимы развлечения, удовольствия любого характера (в т.ч. сексуального); Эмоциональные проявления: раздражительность, гнев, зависть. Физические проявления: нарушения в работе эндокринной системы, боли в нижней части живота. Жёлтый. Отвечает за социализацию, место человека в обществе, развитие. Приверженцы жёлтого — люди: — желающие утвердиться в обществе, повысить свою коммуникабельность; — которым необходимо развитие, самоконтроль и самодисциплина; — которым нужно определить чёткие цели и задачи на будущее. Хочется жёлтого цвета? Пора обратить внимание на карьеру, возможно, вы «застоялись» на месте. Также жёлтый цвет говорит о необходимости роста — интеллектуального, карьерного. Эмоциональные проявления: стремление отстаивать свою точку зрения, чувство долга, чувство вины. Физические проявления: заболевания органов пищеварения. Зелёный и розовый. Проявление чувств, любви, ранимость, эмоциональное состояние. Если вашим фаворитом на данный момент является один из этих цветов, обратите внимание на: — ранимость и сентиментальность; — то, что человек принимает всё слишком близко к сердцу, «пропускает через себя», проявляет сострадание; — потребность любить и быть любимым. Эмоциональные проявления: чрезмерная эмоциональность, чувство вины из-за неудач других людей, зависимость от любви, потребность быть в паре. Физические проявления: болезни сердечно-сосудистой системы, слабый иммунитет. Голубой. Цвет творчества, проявления себя. Голубой цвет выражает энергию творчества и созидания, творения собственными руками. Говорит о необходимости выговориться, выразиться не только в творчестве, но и в жизни, рассказать о том, что не даёт покоя. Голубая чакра находится в районе горла. А творческие люди и люди обидчивые часто страдают заболеваниями горла (простуды, ангины), которые символизируют избавление человека от излишка накопленного стремления рассказать миру о себе (в позитивном ключе — творчество, в негативном — поведать об обидах и расстройствах). Физические проявления: болезни горла, щитовидной железы, нарушение обмена веществ, лишний вес. Синий. Цвет проявления в человеке начала духовного роста. Это необходимость в: — расширении духовного видения, интуиции, ясновидения; — познании не только материальной части мира. Люди-приверженцы синего — это, как правило, люди начальной ступени духовного роста, с небольшим набором знаний и умений. Может перейти в крайность — злоупотребление алкоголем и стимулирующими веществами. «Синяя» чакра — чакра высшего порядка, которая работает у людей, стремящихся к духовному росту и развитию. Фиолетовый и белый. Соответствуют чакрам высшего порядка. Бессознательную любовь к этим цветам имеют люди, близкие к просветлению и озарению. Эти люди, как правило, занимаются духовными практиками, находятся в состоянии постоянно духовного роста и развития. Это стремление к высшему уровню сознания Мы разобрали все цвета, которые соответствуют энергетическим центрам человека. Но, как известно, цветов в мире больше. И стоит сказать пару слов о них. Чёрный. Цвет обновления и перемен. Считается траурным, но что есть траур и смерть? Это переход на иной уровень. Поэтому стремление к чёрному цвету, как правило, символизирует подсознательное желание глобальных перемен в жизни. Коричневый. Вариация красного, цвет земли. Стремление твёрдо стоять на ногах, отсутствие экстрима в жизни, необходимость в опоре и защищённости. Если Вы не увидели нужного цвета в списке, ищите самый близкий по цветовому спектру (например, бежевый ближе всего к коричневому). Автор статьи: Ева Снежина
Как общаться с людьми, у которых всегда все плохо
Жизненные трудности закаляют. По крайней мере должны — об этом сообщают многие религии и идеологии. Считается, что человек, переживая определенные проблемы, развивается, получает нужные знания и становится «лучше». Однако есть люди, которые зацикливаются на своих переживаниях: они постоянно недовольны, несчастны и печальны, у них в жизни все плохо, а даже если хорошо — то это просто какое-то недоразумение и станет еще хуже. Как общаться с такими людьми? Почему они себя так ведут? Нужно ли их пожалеть и попытаться понять? Возможно ли их «поменять», показать лучшее будущее? 1. Манипуляция с целью получить подтверждение — «все плохо» Как часто Вам встречались люди, которые приходили на дружескую встречу и она превращалась в черную беспросветную полосу? Друг (подруга) вначале нехотя, а потом с нарастающей амплитудой эмоций, говорил(а) о том, что «выхода нет». И это продолжалось от встречи к встрече. В какой-то момент начинаешь думать, что что-то тут не так. На все предложения и варианты решения проблемы, человек, не попробовав, сразу говорит «нет». «Ты не понимаешь», «да я похожее пробовал», «это не поможет» — фразы, как круговорот, завлекают, и ты ловишь себя на желании убежать куда подальше. Часто эта мысль «читается» на лице и собеседник говорит: «о, как я тебя замучил(а), извини, я не хотел(а)» — и тут же просыпается чувство вины за свои «недостойные» мысли. Почему это происходит? Этот друг (подруга), чаще всего бессознательно, получают внимание и разрешение на бездеятельность. Так как сознание есть у всех и в какой-то момент уединения человек начинает понимать, что он просто не делает ничего со своей жизнью, и что решение проблемы требует слишком больших усилий. Пообщавшись с Вами и получив подтверждение, что «все таки плохо», «друг» может спокойно идти домой и без угрызений совести жить дальше по своему сценарию. Попутно рассказчик «слил» вам весь накопленный негатив, «подзарядился» энергией и вполне сносно может жить дальше. 2. Манипуляция с целью самоутверждения Знакомый(ая) встречается с Вами и расспрашивает про жизнь. В какой-то момент Вы расскажете про свой успех, достижение или что-то положительное, произошедшее в жизни. И тут появляются фразы: «видишь, как тебе везет», «видишь, как тебе помогают», «видишь, какой у тебя муж (жена, друг, отец)», «везет тебе, у тебя жилье (работа, машина, дом и т.д.)». Вы начинаете чувствовать себя виноватым. За что? Почему? В результате таких бесед становится страшно делиться своей жизнью и начинаешь поневоле вспоминать, что же у тебя плохо, чтобы не выделяться. Почему это происходит? Снова, чаще всего неосознанно, человек пытается Вам показать, что Ваши победы и достижения — незаслуженные. Таким способом он утверждает свое «Я», подкрепляет теорию «глобальной несправедливости» и снимает с себя ответственность за личную жизнь и позицию в ней. 3. Манипулятор по имени «плохой» Такая личность весьма интеллектуально одарена, она не позиционирует себя открыто как жертва, и более того, обидится на такое обращение по отношению к ней. Часто, в разговоре, человек реагирует на любое замечание или просьбу фразой «я ж плохой(ая), что ты от меня хочешь?». В отношениях такой партнер может говорить «со мной ничего не получится, я испорчен(а)», «вот видишь, теперь ты обиделся(ась), я же говорил(а)», «мне лучше быть одному(одной), никто не сможет полюбить такого(ую) как я», «я не нормальный(ая)» и т.д. И вы тут же пытаетесь разубедить человека: «нет-нет, тебя просто недооценили, недолюбили» и т.д., твой партнер просто был «дурак (дура)», а я смогу тебя понять». Почему это происходит? Этот человек чаще всего себя позиционирует как жертву несчастной любви, обстоятельств, плохих отношений родителей. Он открыто не претендует на жалость, агрессивно реагирует на откровенное сочувствие, и тем не менее постоянно повторяет, что «плохой». Таким образом он получает подтверждение своей уникальности, особенности, и опять же, снимает с себя полностью ответственность за отношения. Ведь он сразу говорил, что он плохой! Что с него взять? Вы сами виноваты. Сами связались. Вас предупредили. И в каком-то смысле он прав, он действительно предупредил. Как же вести себя с такими людьми? Последний случай очень хорошо демонстрирует игры в рамках так называемого Треугольника Карпмана — модели взаимодействия между людьми. Согласно этой теории, общение проходит по распределенным ролям: спасатель — преследователь — жертва. Если вы общаетесь с «жертвой», значит, Вы берете на себя роль «спасателя», а общество, жизнь, обстоятельства становятся «преследователем». Чтобы разрешить ситуацию, важно признать свою роль и желать выйти из этой игры. Модель Треугольника опасна тем, что спасатель часто становится преследователем, жертва спасателем, преследователь жертвой и.д. Значит, если человек перед вами жертва — где-то он преследователь, а где-то спасатель, и у него есть все ресурсы решить проблему. Ваша «спасательская» позиция чаще всего делает Вас жертвой этого же человека, так как в результате манипуляций Вы теряете свою уверенность, энергию или уважение. Если Вы готовы перестать играть в эти игры, тогда ответьте себе на вопросы: Зачем мне нужен этот человек? Что я получаю от этого общения? Как бы мне хотелось общаться с этим человеком? Насколько возможно реализовать это общение по-другому? Готов(а) ли я тратить свои силы на решение проблемы другого человека? — зачем мне нужно слушать его историю? Главное в таком общении — это честность перед самим собой. Только признавшись себе в своих желаниях «спасателя» (например), возможно снять роль и освободиться от сценария. Обязательно ли рвать отношения с этим человеком? А если это близкий родственник или партнер? Тогда важно понимать, что вы не несете ответственность за жизнь другого, если это не ваш ребенок до 18 лет. У каждого человека есть своя жизненная задача и Вы не вправе решать ее вместо него, даже если вам кажется, что вы лучше знаете решение. Если от общения нельзя отказаться, тогда задавайте собеседнику прямые вопросы: Чем я могу тебе помочь — конкретно? Что ты готов сам(а) делать? Помните, наша жизнь — это наш выбор, и мы, и только мы несем за нее ответственность.
Рассказ одного из таксистов Нью-Йорка
Я приехал по адресу и посигналил. Прождав несколько минут, я просигналил снова. Так как это должен был быть мой последний рейс, я подумал о том, чтобы уехать, но вместо этого припарковал машину, подошел к двери и постучал... «Минуточку», - ответил хрупкий, пожилой женский голос. Я слышал, как что-то тащили по полу. После долгой паузы дверь открылась. Маленькая женщина лет 90 стояла передо мной. Она была одета в ситцевое платье и шляпу с вуалью, как будто из фильмов 1940-х годов. Рядом с ней был небольшой чемодан. Квартира выглядела так, будто никто не жил в ней в течение многих лет. Вся мебель была покрыта простынями. Не было ни часов на стенах, ни безделушек или посуды на полках. В углу стоял картонный ящик, наполненный фотографиями и стеклянной посудой. «Вы не помогли бы мне отнести сумку в машину?» - попросила она. Я отнес чемодан в машину, а затем вернулся, чтобы помочь женщине. Она взяла меня за руку, и мы медленно пошли в сторону автомобиля. Она продолжала благодарить меня за мою доброту. «Это ничего», - сказал ей я, - «Я просто стараюсь относиться к моим пассажирам так, как я хочу, чтобы относились к моей матери». «Ах, ты такой хороший мальчик», - сказала она. Когда мы сели в машину, она продиктовала мне адрес, а затем спросила: «Не могли бы вы поехать через центр города?». «Это не самый короткий путь», - ответил я. «О, я не возражаю», - сказала она. - «Я не спешу. Я отправляюсь в хоспис». Я посмотрел в зеркало заднего вида. Ее глаза блестели. «Моя семья давно уехала», - продолжала она тихим голосом - «Врач говорит, что мне осталось не очень долго». Я спокойно протянул руку и выключил счетчик. «Каким маршрутом вы хотели бы поехать?» - спросил я. В течение следующих двух часов мы ехали через город. Она показала мне здание, где она когда-то работала лифтером. Мы проехали через район, где она и ее муж жили, когда были молодоженами. Она показала мне мебельный склад, который когда-то был танцевальным залом, где она занималась ещё маленькой девочкой. Иногда она просила меня притормозить перед конкретным зданием или переулком и сидела, уставившись в темноту, ничего не говоря. Потом она вдруг сказала: «Я устала, пожалуй, поедем сейчас». Мы ехали в молчании по адресу, который она дала мне. Это было низкое здание, что-то вроде маленького санатория, с подъездным путём вдоль портика. Два санитара подошли к машине, как только мы подъехали. Они бережно помогли ей выйти. Должно быть, её ждали. Я открыл багажник и внёс маленький чемодан в дверь. Женщина уже сидела в инвалидной коляске. «Сколько я вам должна?» - спросила она, достав сумочку. «Нисколько» - сказал я. «Вы же должны зарабатывать на жизнь» - ответила она. «Есть и другие пассажиры» - ответил я. Почти не задумываясь, я наклонился и обнял её. Она крепко обняла меня в ответ. «Ты подарил старушке немного счастья» - сказала она. - «Благодарю тебя». Я сжал ее руку, а затем ушел... За моей спиной дверь закрылась, это был звук закрытия еще одной книги жизни... Я не брал больше пассажиров на обратном пути. Я ехал, куда глаза глядят, погруженный в свои мысли. Для остальных в тот день, я едва мог разговаривать. Что, если бы этой женщине попался рассерженный водитель, или тот, кому не терпелось закончить свою смену? Что, если бы я отказался от выполнения её просьбы, или, посигналив пару раз, уехал?.. В конце я хотел бы сказать, что ничего важнее в своей жизни я еще не делал. Мы приучены думать, что наша жизнь вращается вокруг великих моментов, но великие моменты часто ловят нас врасплох, красиво завернутые в то, что другие могут считать мелочью.
50 величайших фильмов всех времён по мнению 846 критиков
Британский институт кино составляет списки величайших фильмов всех времён каждые 10 лет, начиная с 1952 года. Под его эгидой выходит журнал Sight & Sound, который для составления этого рейтинга опросил 846 критиков, учёных и кинодистрибьюторов. Именно рейтинги, публикуемые Sight & Sound, кинопрофессионалы воспринимают с наибольшей серьёзностью. Вот так выглядит список «50 величайших фильмов всех времён» по версии Британского института кино. На самом деле в этом списке не 50, а 52 фильма, так как некоторые набрали одинаковое количество голосов. 1. Головокружение / Vertigo, 1958 2. Гражданин Кейн / Citizen Kane, 1941 3. Токийская повесть / Tokyo Story, 1953 4. Правила игры / La Règle du jeu, 1939 5. Восход солнца / Sunrise: A Song of Two Humans, 1927 6. 2001 год: Космическая одиссея / 2001: A Space Odyssey, 1968 7. Искатели / The Searchers, 1956 8. Человек с киноаппаратом / Man with a Movie Camera, 1929 9. Страсти Жанны д'Арк / The Passion of Joan of Arc, 1928 10. 8½ / Восемь с половиной / Otto e mezzo, 1963 11. Броненосец «Потемкин» / Battleship Potemkin, 1925 12. Аталанта / L’Atalante, 1934 13. На последнем дыхании / À bout de souffle, 1960 14. Апокалипсис сегодня / Apocalypse Now, 1979 15. Поздняя весна / Banshun, 1949 16. Наудачу, Бальтазар / Au hasard Balthazar, 1966 17. Семь самураев / Seven Samurai, 1954 18. Персона / Persona, 1966 19. Зеркало / Mirror, 1974 20. Поющие под дождем / Singin’ in the Rain, 1951 21. Приключение / L’avventura, 1960 22. Презрение / Le Mépris, 1963 23. Крестный отец / The Godfather, 1972 24. Слово / Ordet, 1955 25. Любовное настроение / In the Mood for Love, 2000 26. Расёмон / Rashomon, 1950 27. Андрей Рублев / Andrei Rublev, 1966 28. Малхолланд Драйв / Mulholland Dr., 2001 29. Сталкер / Stalker, 1979 30. Шоа / Shoah, 1985 31. Крестный отец 2 / The Godfather Part II, 1974 32. Таксист / Taxi Driver, 1976 33. Похитители велосипедов / Bicycle Thieves, 1948 34. Генерал / The General, 1926 35. Метрополис / Metropolis, 1927 36. Психо / Psycho, 1960 37. Жанна Дильман, набережная Коммерции 23, Брюссель 1080 / Jeanne Dielman, 23 quai du Commerce 1080 Bruxelles, 1975 38. Сатанинское танго / Sátántangó, 1994 39. Четыреста ударов / The 400 Blows, 1959 40. Сладкая жизнь / La dolce vita, 1960 41. Путешествие в Италию / Journey to Italy, 1954 42. Песнь дороги / Pather Panchali, 1955 43. В джазе только девушки / Some Like It Hot, 1959 44. Гертруда / Gertrud, 1964 45. Безумный Пьеро / Pierrot le fou, 1965 46. Время развлечений / Play Time, 1967 47. Крупный план / Close-Up, 1990 48. Битва за Алжир / The Battle of Algiers, 1966 49. История(и) кино / Histoire(s) du cinéma, 1931 50. Огни большого города / City Lights, 1931 51. Сказки туманной луны после дождя / Ugetsu monogatari, 1953 52. Взлётная полоса / La Jetée, 1962
О пользе нетерпения
А знаете ли вы, что люди, которых считают конфликтными и вспыльчивыми обладают, как правило, очень, просто очень большим терпением? Парадокс, да? И вот как эти два проявления - повышенная терпеливость и "взрывоопасность" - работают. Человек, обладающий большим терпением, обычно не замечает и не сообщает другим (и себе) о своем дискомфорте. Вам неприятно, когда к вам приближаются слишком близко при разговоре, но обозначить комфортную для вас дистанцию вроде как-то неудобно? Страшно обидеть человека? Страшно выглядеть странным? Вам неприятно ждать хронически опаздывающего человека и на его смс "опаздываю минут на 20.." ..."и еще на 20 минут, сорри :(" вы вежливо отвечаете "ок", а при встрече делаете вид, что ничего не произошло и в вас нет ни капельки раздражения? Вы сидите в парикмахерской и видите, что мастер делает совсем не то, что вы хотели, но остановить вроде как-то неловко. И вы выходите из парикмахерской в расстройстве, но ни чем не выдаете свое негодование и вежливо прощаетесь? Да? Знакомо? Так вот, в каждой такой ситуации, когда вы что-то стерпели, внутри вас сжимается пружина. Имя ей - напряжение. Сжимает ее подавленная агрессия. Потому что очень долго учили не злиться. Потому что очень долго учили быть хорошим и заботиться в первую очередь о других. Потому что когда пружина взрывается и все напряжение выливается лавиной агрессии на других, потом говорят, что "ты конфликтный/с тобой невозможно/ты псих". Поэтому начинается замкнутый круг, сжимающий эту пружину все быстрее и сильнее: Я конфликтный, значит мне нужно быть более сдержанным и терпимым по отношению к другим. Чем больше я себя сдерживаю, тем больше и быстрее напряжение во мне копится. Чем больше и быстрее оно во мне копится, тем громче, чаще и мощнее я взрываюсь. Знакомая петрушка? Если да, то я догадываюсь какой вопрос ты мне задашь, дорогой читатель. Что делать? Постепенно снижать свой порог терпения. Ну, то есть потихоньку становиться нетерпеливым. Нет, я не имею ввиду спускать всех собак на первого попавшегося. Я имею ввиду развивать в себе такую чувствительность по отношению к себе, когда пружина только-только начала сжиматься. Это тот самый момент, когда дискомфорт уже есть, но злости еще нет. "Извини, у меня есть такая особенность - мне комфортнее общаться вот на такой дистанции. Так я лучше буду воспринимать то, что ты говоришь". "Ок. Я готов подождать тебя еще 15 минут, дальше не могу себе позволить тратить столько времени". "Извините, но когда я говорил сделать мне виски короткими, я имел ввиду 2 сантиметра, а не миллиметра". Другие люди нарушают ваши границы и испытывают ваше терпение, потому что они совершенно не знают где границы вашего терпения и где ваши личностные границы, если вы их прямым текстом не обозначили. Если вы не дали четких инструкций и не придержались их. "Прости, я замечаю, что ты снова приблизился. Меня это отвлекает. Давай я буду напоминать тебе, если ты забудешь про дистанцию? Иначе я все время отвлекаюсь от того, что ты говоришь". "Я, к сожалению, не дождался тебя в прошлый раз. Мне было неприятно, что я сдержал нашу договоренность о встрече, но не встретил в этом взаимности. Давай договоримся, что если ты будешь опаздывать, то ты предупредишь меня как можно раньше об этом. И в случае очередного опоздания мне будет трудно доверять твоим словам, договариваясь о встречах". "Ну, хорошо, что только висок пострадал, а не вся голова. Жаль, конечно, но давайте подумаем как это можно будет обыграть так, что бы мой креативный хаер заиграл новыми штрихами". Надеюсь, примерами мне удалось передать концепт. Что мы имеем на выходе? На выходе мы имеем то, что агрессия проявляется сразу, как только возникает нарушение границ/происходит что-то не по нраву вам. Да, сказать "извините, мне это не подходит" - это весьма агрессивный акт. Потому что в нем много активности в предъявлении себя. Более того, так вот сходу обозначать себя может быть чертовски страшно. Потому что не всем нравится, когда им выставляют какие-то условия и ограничения. И такое самопредъявление может вызвать конфликт. А нас же как учили - заботиться о других больше, чем о себе. Что быть агрессивным это плохо. Что конфликтов нужно избегать. И вообще, прямо говорить чего я хочу - это эгоизм. НО. Если я забочусь о других больше, чем о себе, не проявляю агрессию, избегаю конфликтов и заслуживаю оценку "хороший" в глазах всех окружающих, то я либо сильно страдаю, замочив себя своей агрессией, либо взрываюсь и все равно в глазах окружающих оказываюсь конфликтным, агрессивным, эгоистичным человечишкой, рушащим окружающих своей злобой. Совсем другое дело, если я честно обозначаю правду про себя "Мне это неприятно/ пожалуйста, не делайте вот так/ мы с вами договаривались вот про это, а не про то". Тем самым вы даете инструкции другим о том, где вам чего-то начинает "жать". И тогда общение с вами перестает быть минным полем, где в любой момент внезапно можно подорваться. Тогда общение с вами становится куда более безопасным. При чем, и для вас, и для окружающих. И да! Главный подвох терпеливости в том, что напряжение копится в одном месте, а взрыв происходит совсем в другом. Так, частенько, наши близкие, коллеги или просто случайные люди получают и за парикмахера, и за начальство на работе и еще вон за того парня. И им кажется, что вообще без оснований, из-за какой-то мелочи, вылилась лавина гнева.
Синдром отложенной жизни
«Жизнь – это то, что случается с нами, пока мы строим планы…» В жизни каждого из нас существует масса дел, которые мы постоянно откладываем на потом. Думаем, успеется. Но вместе с делами зачастую мы откладываем на потом и саму жизнь. Есть такое понятие – синдром отложенной жизни. Этому синдрому подвержены практически все. Ведь мы живём так, словно у нас впереди, по меньшей мере, ещё лет двести. Мы планируем, мечтаем сделать то, чего нам так хочется, но очень часто осуществление наших планов и мечт добровольно запираем в шкаф с красивой табличкой «ПОТОМ». Когда будет это потом, конечно, никто из нас толком сказать не может, но приблизительное время известно каждому. «Вот устроюсь на работу,тогда….», «вот вырастут дети, тогда…», «вот закончу этот проект, тогда…», «вот получу премию, тогда…», «вот закончится кризис, тогда…», «вот наступит новый год, тогда…» – я думаю, к этому набору вы можете добавить, по меньшей мере, с десяток своих фраз. Если мы что-то откладываем на потом, значит считаем, что либо это ещё успеется, либо сейчас ещё не время для этого. Не время менять работу, потому что кризис. Не время ехать к морю – пока не заслужили. Не время заниматься своим здоровьем – ещё не достаточно плохо себя чувствую. Не время развлекаться – ещё не выполнена вся тысяча дел на сегодня. Не время вести жену в ресторан – надо экономить. Не время уделять внимание себе – у близких миллион проблем. Не время наслаждаться жизнью – потому что ещё не время… Конечно, бывают моменты, когда действительно ещё не время. Но зачастую случается так, что мы откладываем радости жизни на потом, вместо того, чтобы найти возможности для их осуществления. Видимо, надеемся, что наступит, наконец-то, светлое будущее и вот тогда… А это самое светлое будущее всё никак не наступает. Потому что нам некогда или, опять же, не время. Мы живём так, словно готовимся к настоящей жизни, которая, конечно, ещё впереди. Но пока мы с головой окунаемся в этот бесконечный процесс подготовки, жизнь незаметно проходит. И вот с тоской оглядываемся мы на прожитые годы и понимаем, что за этой бесконечной суетой и вспомнить-то нечего. Жизнь вроде бы была, но ничего яркого в этой жизни не было. И прожили мы не настоящую, а отложенную жизнь. Печально, правда? Не откладывайте на потом то, что можно сделать сейчас. Пригласите друзей и устройте шумный праздник. Пойдите в ресторан и закажите, наконец-то, вот то безумно дорогое блюдо, которое вам так хотелось отведать. Оставьте детей бабушке и сходите вдвоём в кино или в театр. Прыгните с парашюта. Позвоните, наконец-то, старому другу. Начните посещать секцию рукопашного боя или бальных танцев. Купите себе сумку или часы, о которых мечтали. Сделайте, наконец-то, предложение своей девушке! Хватит откладывать свою жизнь на потом. Живите сегодня. Ведь жизнь это не генеральная репетиция…
Почему 40-часовая рабочая неделя больше не имеет смысла
Многие политики и экономисты до сих пор активно выступают за полную рабочую занятость и считают ее средством от всех государственных бед. Профессор истории Ратгерского университета, автор книги «No More Work: Why Full Employment Is a Bad Idea» Джеймс Ливингстон уверен: это все равно что в 1850-е защищать рабство. На примере американского рынка труда писатель рассказывает, почему идея работы за еду потеряла всякий смысл и что должно прийти ей на смену. Для нас, американцев, работа значит очень много. Вот уже несколько столетий, примерно с 1650 года, мы верим, что она способна формировать и даже менять человеческий характер к лучшему: воспитывать пунктуальность, предприимчивость, добросовестность, самодисциплину и т. д. Также мы убеждены, что рынок труда, на который мы отправляемся в поисках рабочего места, относительно эффективно и справедливо распределяет наши возможности и доходы. И еще мы уверены в том, что любая, даже самая дерьмовая работа структурирует нашу жизнь, привносит в нее смысл, дает ей цель. Каким бы мизерным ни было вознаграждение, наличие работы помогает нам утром подниматься с постели, с горем пополам оплачивать счета, чувствовать ответственность и, главное, держаться подальше от дневного телеэфира. Боюсь, эти убеждения потеряли актуальность. По правде говоря, они звучат просто смешно. Работы на всех не хватает: большинство рабочих мест недоступно, а те, которые реально получить, не помогут оплачивать даже базовые счета (если только вы не станете наркодилером или банкиром с Уолл-стрит, то есть бандитом в обоих случаях). Говоря о кризисе на рынке труда, сегодня все, от правых до левых — от экономиста Дина Бейкера до социолога Артура Брукса, от Берни Сандерса до Дональда Трампа, — так рьяно защищают «полную занятость», как будто иметь работу — это самоочевидное благо, какой бы опасной, тяжелой или унизительной эта работа ни была. Однако простое отсутствие безработицы не заставит людей снова поверить в пользу упорного труда, уважать закон и играть по правилам. Официальный уровень безработицы в США ниже 6 %, мы почти достигли тех показателей, которые экономисты видели в сладких мечтах и называли той самой «полной занятостью» населения. Помогло ли это в борьбе с неравенством доходов? Ни капли. Поголовная занятость на хреновой работе не способна решить ни одну из стоящих перед нами социальных проблем. Не стоит верить мне на слово, взгляните на цифры. Почти четверть трудоустроенных американцев официально находятся за чертой бедности, так как их зарплаты не позволяют им ее преодолеть. Как следствие, 21 % всех американских детей живут в нищих семьях. Почти половина работающих граждан этой страны имеет право получать продовольственные талоны, большинство за ними просто не обращается. Очевидно, что рынок труда, как и многие другие рынки, потерпел крах. Рабочие места, которые поглотил глобальный экономический кризис 2008–2009 годов, не восстанавливаются, какие бы оптимистичные цифры ни демонстрировал нам уровень безработицы. Чистый прирост мест на рынке труда, начиная с 2000 года, по-прежнему равен нулю. И даже если они «восстанут из мертвых», то, как и в фильме ужасов, превратятся в зомби — позиции с непостоянной занятостью и работу за гроши, где босс вправе каждую неделю менять ваш график, как ему заблагорассудится. «Добро пожаловать в Wal-Mart, мы выплачиваем бонусы талонами на еду!». И не нужно говорить, что мы решим проблему, повысив минимальный размер оплаты труда до 15 долларов в час. Я, конечно, не отрицаю психологической важности этого шага, но даже при такой цифре приподняться над чертой бедности смогут лишь те, кто работает больше 29 часов в неделю. Что касается нынешней ситуации, сейчас минимальный размер заработной платы, установленный на федеральном уровне, составляет 7,25 доллара. Даже при 40-часовой рабочей неделе нужно по крайней мере 10 долларов в час, чтобы не быть нищим. Но мы не имеем и этого. Какой смысл в том, чтобы работать, получая меньше прожиточного минимума? Разве что продемонстрировать миру свое трудолюбие. Но позвольте, скажете вы, ведь наши нынешние проблемы — всего лишь преходящая фаза экономического цикла. А как же трудовой рынок будущего? Растет производительность труда, появляются новые сферы для предпринимательства, открываются новые экономические возможности — разве все это не опровергает прогнозы проклятых пессимистов, этих апологетов «мальтузианской ловушки»? Что ж, до сегодняшнего дня опровергало, но в этом, пожалуй, больше нет необходимости. Измеримые тенденции прошедшей половины века, как и убедительные прогнозы на следующую половину, подкреплены таким количеством фактических доказательств, что от них уже нельзя отмахнуться как от жалкой псевдонауки или очередной идеологической бредятины. Они выглядят примерно так же, как данные о глобальном потеплении — оспаривать их станет только тот, кто не боится выглядеть полным идиотом. Так, экономисты из Оксфорда, изучающие новейшие тенденции в трудоустройстве, сообщают, что почти половина всех рабочих мест может исчезнуть благодаря компьютеризации в течение ближайших 20 лет. Это касается даже тех профессий, которые подразумевают нерутинную когнитивную деятельность — например, мышление. Такой прогноз логически продолжает идеи двух исследователей из Массачусетского технологического института, изложенные еще в 2011 году в книге «Race Against the Machine». В то же время типы из Кремниевой долины, выступающие на конференциях TED, заговорили о появлении «избыточного населения» в результате того же самого процесса — компьютеризации производства. Недавно опубликованная книга «Rise of the Robots» («Роботы наступают: развитие технологий и будущее без работы»), цитирующая все вышеперечисленные источники, — это уже не научная фантастика, а социологическое исследование. Так что не стоит обманывать себя: глобальный экономический кризис еще не завершился. Он заставляет нас встретиться лицом к лицу не только с финансовой катастрофой, но и с важнейшими вопросами морально-этического толка. Как будет выглядеть наша жизнь в отсутствие работы? Что будет формировать нашу индивидуальность? Может ли какое-то другое социальное взаимодействие оказывать такое же мощное влияние на наш характер, или сам характер станет тем остовом, вокруг которого будет строиться жизнь? Перед нашим интеллектом стоит грандиозная задача — вообразить мир, в котором работа больше не определяет, кто вы такой, сколько получаете и чем занимаетесь каждый день. Все это говорит об одном: хватит уже. К черту работу. Конечно, этот экономический и морально-этический кризис заставляет задуматься: что дальше? Каким будет следующий этап в развитии человечества? Работа заставляет нас просыпаться по утрам и спешить (на завод, в офис, на склад, в ресторан или магазин), а главное — раз за разом возвращаться туда, даже если мы всей душой ненавидим это место и свои должностные обязанности. Но какие последствия нас ждут, если она перестанет быть этим дисциплинирующим социальным императивом? Чем мы займемся, если доход вообще перестанет зависеть от того, трудоустроены мы или нет? Какой поворот совершит цивилизация, если больше не нужно будет «зарабатывать на жизнь»? Иными словами, если отдых перестанет быть приятным времяпрепровождением, а станет неизбежной участью? Продолжим ли мы зависать в местном «Старбаксе» с ноутбуком? Или начнем поголовно записываться в волонтеры, чтобы учить детей в менее развитых регионах — например, в Миссисипи? Или просто засядем на диване с косяком, уставившись в телевизор? Хочу заметить, что это не какое-то причудливое упражнение на развитие воображения. На сегодняшний день все эти вопросы имеют практический характер, потому что уже сейчас работы не хватает на всех. Так что пришло время задаться еще более практическими вопросами: например, как заработать себе на жизнь, не имея, собственно, работы? Можно ли получать доход, не прикладывая для этого трудовых усилий? Для начала: возможно ли это вообще? Затем вопрос посложнее: этично ли это? Если вас, как и большинство, воспитывали с мыслью, что работа определяет вашу ценность и полезность для общества, будете ли вы чувствовать себя мошенником, если начнете получать деньги ни за что? На некоторые из этих вопросов уже есть предварительные ответы: все мы в той или иной степени существуем на пособия. Начиная с 1959 года доходы домашних хозяйств увеличиваются, и одна составляющая этих доходов показывает особенно быстрый рост — это «трансфертные платежи» от государства. К началу XXI века примерно 20 % доходов всех домохозяйств составили именно эти деньги, известные также как «пособия» или «социальное обеспечение». Без этой доплаты половина взрослых американцев, работающих в условиях полной занятости, существовала бы за чертой бедности, и большинству наших соотечественников, несмотря на наличие работы, полагались бы продуктовые талоны. Но можем ли мы себе позволить (и в экономическом, и в морально-этическом смысле) это «социальное обеспечение»? Не поощряем ли мы праздность и лень, продолжая выплачивать пособия и стабильно увеличивая их размер? Или, напротив, закладываем фундамент светлого будущего? На самом деле государственные дотации и пособия, а также премии работников Уолл-стрит (вот уж кто не стесняется получать деньги ни за что) уже приучили нас к тому, что объем доходов может быть не связан напрямую с производством товаров или услуг. Но сейчас, в свете прекращения трудового процесса в его традиционном виде, следует переосмыслить преподанный нам урок. При любом состоянии федерального бюджета мы способны содержать себя и своих собратьев. Суть вопроса не в том, можем ли мы выбрать этот путь, а в том, как сделать первые шаги.
«НЕТ»: Еще раз об умении отказывать
Много лет я не умела говорить “нет”. Я очень боялась отказывать окружающим. Мне казалось, что если я позволю себе отказать в ответ на просьбу, во мне неминуемо разочаруются. Меня разлюбят друзья и знакомые. Так и произошло! Когда я решилась и начала говорить “нет” друзьям и знакомым, читателям и коллегам… Многие во мне разочаровались. Некоторые действительно разлюбили меня. Я боялась не зря. Никто не любит, когда ему отказывают. Просто не верится, до какой силы можно злиться на того, кто нарушает твои планы, отказывается от твоих предложений, в общем, говорит тебе “нет”. Это можно понять. Я тоже злюсь, когда мне отказывают. Мы любим получать то, о чем просим. Мы любим, когда нам дают то, на что мы намекаем, чего требуем. Так уж мы устроены. Но дело в том, что у меня недостаточно сил, чтобы удовлетворить абсолютно всех: эмоционально и физически. Я не могу бесконечно давать то, чего просят. Не могу отвечать согласием всегда и всем. Возможно, вы тоже. Я пыталась быть хорошей и соглашаться, пока были силы. Но я не справилась. Люди хотели больше и больше. Никто не способен соблюдать мои границы, если я не буду показывать, где они проходят. Так уж мы устроены. Поэтому я решила говорить “нет”. Многие люди со временем выпали из моего круга общения. Они злились на мою несговорчивость и вели себя так, как будто я им что-то должна. Я подумала: ну и ладно. Конечно, я расстроилась! Но меня утешало то, что некоторые знакомые и друзья меня не покинули. Эти замечательные люди решили любить меня в любом случае. Даже если я не посвящаю им все свое время. Они остались. Несмотря на то, что время от времени слышали “нет”. Это самые близкие и дорогие мне люди. Их меньше, чем раньше, но они ближе и важнее. Эти люди похожи на мою нынешнюю жизнь: здоровую, разумную и осмысленную. Иногда они тоже говорят мне “нет”. И я продолжаю их любить. Даже, может быть, больше, чем раньше, потому что меня восхищает их умение защищать свои границы.
Солнце vs Земля: вопрос жизни и смерти
Через несколько миллиардов лет Солнце станет «красным гигантом», настолько большим, что оно поглотит нашу планету. Однако непригодной для жизни Земля окажется гораздо раньше, чем это произойдет. Примерно через миллиард лет тепло, исходящее от Солнца, вскипятит океаны. На сегодняшний день ученые классифицируют Солнце как звезду главной последовательности. Это означает, что оно находится на самом стабильном этапе своей жизни. В этот период водород, который находится в его ядре, преобразовывается в гелий. У звезды такого размера данная фаза длится чуть более 8 миллиардов лет. Возраст нашей Солнечной системы составляет немногим больше 4,5 миллиардов лет. Это значит, что Солнце лишь на половине своей стабильной фазы. Даже звезды умирают По истечению 8 миллиардов лет размеренная жизнь Солнца станет активнее. Причиной таких изменений послужит тот факт, что в ядре закончится водород – весь он превратится в гелий. Проблема заключается в том, что ядро Солнца недостаточно горячее для того, чтобы сжигать гелий. Гравитационная сила звезды толкает все газы в сторону центра. Пока в ядре имеется водород, он сжигается в гелий. В результате этого создается внешнее давление, достаточное для того, чтобы уравновесить гравитационное притяжение. Но когда в ядре звезды не останется водорода, гравитационная сила одержит верх. В конце концов, она сожмет центр звезды до такой степени, что начнется горение водорода в оболочке вокруг мертвого ядра, наполненного гелием. Как только Солнце начнет сжигать больше водорода, оно будет считаться «красным гигантом». Но почему же «красный гигант»? Процесс сжатия в центре позволит расшириться внешней области звезды. Горение водорода в оболочке вокруг ядра значительно увеличит яркость Солнца. Из-за увеличения размера звезды, поверхность остынет и изменит цвет из белого в красный. Из-за того, что такие звезды увеличиваются в размере, становятся ярче и краснее, их принято называть «красными гигантами». Огненная гибель Земли Понятно, что Земля как планета не выживет в условиях таких изменений солнечной активности. Увеличенная поверхность Солнца, вероятно, достигнет орбиты Марса. Не смотря на то, что земная орбита также предположительно расширится, этого будет недостаточно для того, чтобы Земля могла устоять перед воздействием «красного гиганта». Наша планета начнет быстро разрушаться. Прежде чем Земля будет окончательно разрушена, жизнь столкнется с рядом непреодолимых препятствий. Это произойдет еще до того, как закончится горение водорода. Каждый миллиард лет яркость Солнца увеличивается на 10%. Это означает, что с течением времени на нашей планете становится теплее. По мере того как Земля будет нагреваться, вода на ее поверхности начнет испаряться. Увеличение яркости Солнца на 10% в сравнении с текущим показателем кажется не таким уж существенным изменением. В действительности же последствия этого будут катастрофическими для нашей планеты. Такое увеличение яркости Солнца будет достаточным для того, чтобы изменить расположение зоны обитаемости вокруг звезды. Под обитаемой зоной понимается условная область в космическом пространстве, где вода может стабильно существовать в жидкой фазе. С увеличением яркости Солнца на 10% Земля выйдет за пределы обитаемой зоны. К тому времени, когда процесс горения водорода в ядре звезды остановится, обитаемой зоной станет Марс. Температура на Земле повысится настолько, что вода на ее поверхности не сможет существовать в жидкой фазе.
© 2015 — 2024 stakanchik.media
Использование материалов сайта разрешено только с предварительного письменного согласия правообладателей. Права на картинки и тексты принадлежат авторам. Сайт может содержать контент, не предназначенный для лиц младше 16 лет.
