Большинство из нас при упоминании этого имени представляют себе благородного джентльмена средних лет с задумчивыми глазами и жидкой бородкой. Или вспоминают хрестоматийные иллюстрации из «Рождественской песни в прозе». А может, видят Оливера Твиста, борющегося за существование в лондонских трущобах. Мы часто забываем, что знаменитости — прежде всего люди. А значит, каждому из них присущи свои слабости и ни один не застрахован от превратностей судьбы. Из школы в тюрьму С жизненным невзгодам маленький Чарли познакомился, когда ему было 10-11 лет. Его семья попала в долговую тюрьму. Отец будущего писателя мистер Джон Диккенс вел жизнь довольно беспорядочную и никогда не умел обращаться с деньгами, за что и пришлось расплачиваться его семейству. А сам Чарльз платил за ошибки отца в буквальном смысле: он устроился на гуталиновую фабрику, где получал всего несколько шиллингов в неделю. Ночевать по будням мальчик мог на работе, а на выходные возвращался к родителям в тюрьму. Неудивительно, что, став писателем, Диккенс был первым, кто привлек внимание общества к эксплуатации детей на фабриках и заводах. Он как никто умел живописать ужасающий быт работных домов, владельцы которых использовали труд детей, иногда совсем маленьких. Он на собственной шкуре прочувствовал, что значит быть бесправным и беззащитным ребенком, вынужденным раньше времени повзрослеть. К слову, своего непутевого отца Диккенс содержал всю оставшуюся жизнь, ненавидя его раздолбайство и не имея сил ему отказать. Окончить школу Чарльзу так и не удалось: миссис Диккенс настояла, чтобы сын продолжал зарабатывать — даже когда долги были выплачены благодаря внезапному наследству. Довольно странное решение, которое, по свидетельствам исследователей, больно ранило подрастающего Чарльза. Науки ему пришлось осваивать самостоятельно. Если вспомнить, что, повзрослев, он стал прекрасным репортером и романистом, его целеустремленность и способность к обучению поражают. Чудак-человек Именно так называли Диккенса за глаза, при этом ничуть не отказывая ему в безусловном таланте. Впрочем, талантливым людям мы охотнее прощаем чудинки, какими бы экстравагантными они ни были. А уж Чарльз Диккенс умел поразить публику. Он был человеком весьма суеверным, несмотря на прогрессивное мировоззрение, начитанность и репортерскую работу. Пятница была для него счастливым днем, спать он ложился всегда головой на север, на удачу прикасался трижды к предметам и уезжал из Лондона в день, когда выходила последняя глава очередного его романа. Есть также знаменитая байка о том, что после каждых 50 строк написанного произведения Диккенс выпивал стакан горячей воды. Известно, что Диккенс взаправду общался со своими персонажами и слышал каждое их слово, все их диалоги и наблюдал все их поступки, которые затем ему оставалось лишь изложить на бумаге. Друзьям Чарльз говорил, что его герои всегда с ним, иногда они смешат его, удивляют, а бывает, что и досаждают, и тогда ему приходится проводить с ними воспитательные беседы. Работая над очередным романом, Диккенс находился словно в двух реальностях одновременно, и иногда ему было непросто вспомнить, где и с кем именно он в текущий момент. Эта особенность писателя весьма интересно отражена в фильме «Человек, который придумал Рождество». Диккенс был довольно противоречивой личностью, способной утомить даже самых близких переменами своего настроения. Он то замыкался в себе и никого не хотел видеть, то жаждал общения и становился болезненно энергичен. То погружался в тоску и апатию, то устраивал марш-броски по гостям и писал дни и ночи напролет. Он как будто не признавал полутонов. Один из близких друзей писал о нем: «Человек, ничего не делающий вполсилы, страшит меня». Возможно, столь беспокойный образ жизни послужил одной из причин ранней смерти писателя от инсульта. Однако все это — не более чем милые странности по сравнению с некоторыми свидетельствами современников. Рассказывали, например, что временами, желая отдохнуть от творчества и людей, Диккенс проводил целые дни… нет, не на природе и не в путешествиях, а в городском морге. Что он там делал, доподлинно никто не знает. Сам он признавался, что его захватывал вид неопознанных человеческих останков. Поздняя любовь Она пришла, когда писателю стукнуло 45 — возраст весьма почтенный по тем временам. Его возлюбленной стала начинающая 18-летняя актриса Эллен Тернан, которая играла в спектакле по его пьесе. Чарльз, кстати, обожал театр и сам был неплохим актером. Неизвестно, принесла ли эта любовь девушке счастье. Тернан ушла из театра, в котором только начала делать первые шаги. С писателем они встречались на тайной квартире, которую Чарльз снял для нее. На светские мероприятия и прогулки Диккенс никогда не брал с собой Эллен. Даже когда они попали в железнодорожную аварию, он, давая показания полиции, сделал вид, что не знает Тернан. Девушка словно сделалась невидимкой. По Лондону ползли слухи. Диккенса обвиняли в романе с женщиной, годящейся ему в дочери, и в разрушении его семьи. Незадолго до того, как писатель встретил Эллен, его брак с Кэтрин Хогарт превратился в сплошное мучение. Обоим стало ясно, что семейная жизнь трещит по швам. А когда жена узнала о романе Диккенса и юной актрисы, она потребовала развода. Говоря о браке Диккенса, многие биографы отмечают, что писатель отнюдь не был душкой. При всей своей образованности и эрудиции Чарльз был продуктом своей среды. Основное назначение жены он видел в рождении детей и содержании дома. Ее чувства, мечты, желания и цели его не интересовали. С годами он стал презирать Кэтрин. Называл ее невыносимой ревнивицей (действительно, очень странно, учитывая его многочисленные интрижки) и упрекал в излишней плодовитости. У них было 10 выживших детей, и Диккенс ужасно стыдился данного факта, ведь, по тогдашним понятиям, такое количество отпрысков говорило о несдержанности супругов. Однако Чарльз считал, что «виновата» только Кэтрин. Друзья замечали, насколько предвзято писатель относится к жене, не верили в его россказни о ее скверном нраве и иногда прямо говорили ему, что он несправедлив. Диккенс возмущался, злился — и тут же вычеркивал их из списка друзей. Нет свидетельств о том, был ли писатель так же груб с Эллен Тернан. Она стала его последней возлюбленной. Ей он оставил солидную сумму, вписав ее имя в завещание, и обеспечил ее на всю оставшуюся жизнь.