Чернуха 90-х

Восприятие 1990-х в массовом сознании — это смесь ностальгии, тревоги и боли. В культурной памяти эти годы прочно закреплены как эпоха «беспредела» и выживания. Российское кино этого периода — особенно жанровое и криминальное — стало зеркалом перемен, выразив дух времени, возможно, даже точнее, чем официальный кинематограф или фестивальное авторское кино. «Чернуха», как часто называют это направление, оказалась не просто эстетикой, а настоящим способом осмысления действительности. Фильмы вроде «Астенического синдрома» или «Маленькой Веры» стали знаковыми примерами этой тенденции. В постсоветскую эпоху эстетика чернухи сохранилась и развивалась: от работ Алексея Балабанова до сериалов Андрея Звягинцева и Юрия Быкова. Эстетика выживания: когда кино перестало врать Фильмы конца 80-х — начала 90-х фиксировали на пленке острую социальную травму, возникшую на стыке двух эпох. Художники наконец получили свободу выражения, но одновременно лишились поддержки государства и производственной базы. «Мосфильм» и «Ленфильм» сокращали объемы, киностудии закрывались или переходили на коммерческие рельсы, а съемочные группы учились работать с минимальными ресурсами — на рынках, в подвалах, в камерах. Зато с максимальной достоверностью. Режиссеры и сценаристы, работавшие в «чернушном» жанре, опирались на личный опыт или истории близких. Это кино снимали люди, хорошо знавшие, как выглядят драки, жаргон, криминальные схемы и атмосфера безвластия — не из газет, а из жизни. Поэтому даже простые сюжеты — вроде «бывший спортсмен идет в бандиты» или «честный парень попадает за решетку» — воспринимали как срез эпохи, а не просто развлечение. Время беззакония Уровень жизни в крупных городах стремительно падал, а в глубинке казался откатившимся в прошлые века. На этом фоне герои криминальных фильмов — будь то бывший спортсмен, подставной сутенер или идеалист-журналист — выглядели последними борцами за справедливость, пусть и по своим, уличным законам. Так, в «Фанате» (1989) зритель видел, как молодой каратист погружается в криминальную среду и участвует в боях не на ринге, а во дворах и ангарах. Алексей Серебряков, еще до «Левиафана» и «Груза-200», играл не сломленного циника, а гибкого, решительного парня с лицом героя, но жестокими обстоятельствами. С другой стороны — Евгений Сидихин в «За последней чертой» (1991): бывший боксер, выныривающий из тюрьмы прямо в объятия криминала. Против него — герой Игоря Талькова, харизматичный, но опасный рэкетир, чья роль была значительно урезана в финальном монтаже, сделавшая его не союзником, а антагонистом. Обе картины демонстрируют, как даже профессиональные спортсмены, призванные защищать порядок, становятся частью хаоса. Тюрьма как метафора страны Кульминацией жанра стал фильм «Беспредел» (1989) Игоря Гостева — тюремная драма, в которой колония превращается в аллегорию Советского Союза на изломе. Здесь столкновение «старых» уголовников и «новых» молодых осужденных символизирует смену поколений и ценностей. Картина пугает своей реалистичностью: многие роли исполнили реальные заключенные, а диалоги и сцены бунта до сих пор вызывают мурашки. Сергей Гармаш в роли вора по кличке Могол и Лев Дуров в роли начальника оперчасти Кума воплощают противоположные полюса лагерной иерархии, но в то же время — две правды о стране, где насилие стало нормой, а понятие справедливости — поводом для конфликта. Триллер, боевик, сплотейшен Не менее ярким примером позднесоветского боевика стал «Курьер на восток» (1991) — почти забытая сегодня лента, которая легко могла бы конкурировать с современными западными экшенами. Это история борца, попадающего в среднеазиатскую колонию, совершающего побег и ввязывающегося в стремительную криминальную одиссею. Динамичные драки, выстроенная драматургия и неожиданные сюжетные повороты делают фильм настоящим шедевром «чернушного» жанра. Отдельного внимания заслуживают и менее известные, но жанрово выразительные фильмы: «Охота на сутенера», «Криминальный квартет», «Сатана», «Караул», «Лошади в океане». Каждый из них по-своему отражает тревожное, яростное, дикое время, в котором закон казался фикцией, а дружба и предательство — вопросом выживания. Сегодня многие из этих фильмов воспринимаются с неожиданной свежестью. Отчасти — благодаря документальной стилистике, съемкам на пленку, актерам без «глянца». Отчасти — потому что они фиксируют чувства, которые снова становятся актуальными: неуверенность в будущем, утрату ориентиров, разочарование в институтах власти. Сериалы как продолжение: чернуха 90-х в XXI веке С середины 2010-х годов российская телеиндустрия переживает всплеск интереса к драмам, рассказывающим о жизни в позднем СССР, в «лихих» 1990-х и на постсоветском пространстве. Эти проекты продолжают традицию чернухи и даже получили свое название «неочернуха». Сегодня этот жанр адаптировался к реалиям стриминговых платформ. Современные проекты не просто воспроизводят атмосферу девяностых — они активно используют узнаваемые нарративные и визуальные элементы. Фактически зрителю предлагается конструктор из характерных тропов и типажей. Проекты вроде «Слово пацана», «Лихие», «Фишер», «Аутсорс» и «Дети перемен» воссоздают узнаваемые визуальные и нарративные маркеры: провинциальный антураж, бытовой алкоголизм, насилие как повседневность, подростковая жестокость, упадок семейных связей. Есть несколько обязательных маркеров для таких сериалов: • Подростки на грани: школьники, быстро превращающиеся в участников ОПГ. • Трагичные девушки: образ «розы на помойке» возвращается в виде героинь, несущих на себе груз социальной и личной драмы. • Честный милиционер: всегда одинокий и обреченный, борющийся не только с преступностью, но и с системой. • Неблагополучная семья: отсутствие отцов, униженные матери, травмированные дети. • Маньяки и психопаты как метафора скрытой социальной агрессии. Атмосфера и язык времени Даже если события формально происходят в другое десятилетие, вся эстетика — от саундтрека до предметов быта — возвращает зрителя в 90-е. Звучат хиты Татьяны Булановой и «Комбинации», на экране — панельки, прокуренные кухни, VHS и пыльные фотообои. Пространство действия — не Москва, а Саратов, Хабаровск, Камчатка, Казань. Провинция в этих проектах становится не просто сценой, а метафорой заброшенности, разрухи и социальной оторванности от центра. Этика без закона Главное, что объединяет старое кино и новые сериалы — это моральная серая зона. Персонажи существуют в мире, где законы не работают, и создают собственные кодексы: «по чести», «по справедливости», «по понятиям». Но эти правила, как и в 90-х, не выдерживают столкновения с реальностью — дружба предает, сила бессильна, справедливость подменяется местью. Чернушное кино и сериалы остаются актуальными, потому что отражают глубинную тревогу общества: ощущение, что прошлое никуда не делось, что нестабильность и безвременье по-прежнему рядом. Эти истории цепляют не только реализмом, но и эмоциональной правдой — отчаянием, протестом, желанием выжить. «Чернуха» — это не про криминал ради экшена. Это — язык разговора о травмах, которые до сих пор не пережиты. И если в 90-х это были фильмы «про нас», то сегодня это сериалы «про тогда, но про нас снова». Истории, в которых художественная правда оказывается больнее, точнее и честнее любых официальных хроник. Жанровое кино и современные драмы — это настоящая народная история, рассказанная с улицы. И, как ни парадоксально, именно она до сих пор дает возможность услышать ту правду, от которой все пытались отвернуться.

Почему некоторые люди никогда не взрослеют

Максу было чуть за двадцать, а он все еще не чувствовал себя взрослым. Жил с матерью и отчимом, подрабатывал время от времени и просиживал дни в видеоиграх. Друзей вне интернета не было, планы на будущее расплывались. Он словно удерживал жизнь на паузе — без риска, без решений, без движения. Это был не просто растянутый подростковый период. Макс замкнулся: выходил из дома редко, питался энергетиками и едой навынос. В его мире оставались только мать, брат-близнец и онлайн-подруга Дженна. Любое приглашение «выйти в люди» раздражало и пугало; он уходил почти сразу, будто улица обнажала его хрупкость. В играх, напротив, все поддавалось контролю: можно приглушить эмоции, переписать сюжет, выключить реальность. Так сложился образ жизни, построенный на избегании: он уходил от людей, ответственности, усилий — и прежде всего от риска встретиться лицом к лицу с возможной неудачей и собственным стыдом. Когда избегание становится идентичностью За кажущейся пассивностью жил тяжелый, невыносимый стыд. Макс понимал, что отстает, ненавидел свое тело и слабость, но не мог это выразить. Никаких психологических инструментов — только старые, знакомые способы увести себя в сторону: диссоциация, еда, гаджеты, игры. Заглушая стыд, он заглушал и все остальное. Это была не застенчивость и не просто социальная тревога. Речь шла об избегающем расстройстве личности — устойчивом паттерне подавленности, чувства неадекватности и болезненной чувствительности к критике. Такие люди хотят близости и роста, но страх быть разоблаченным и «недостаточным» оказывается сильнее. Тогда избегание перестает быть тактикой и становится частью личности: не идти туда, где больно; не пробовать то, что может не получиться; не открываться тому, кто способен увидеть слабость. День за днем Формально Макс учился в университете, но в практическом смысле не присутствовал там: пары пропускал, в клубы не ходил, друзей не заводил. Он не поддерживал разговор, не предлагал тем, будто внутри не было опоры, собственного взгляда. Даже в играх — его главном занятии — не искал глубины: перескакивал с сюжета на сюжет, хватал новизну, избегал усилий. Это были не увлечение и не мастерство, а ритуал отвлечения — способ переждать жизнь. После выпуска из университета Макс работал, только когда мать находила ему подходящее место. Через несколько недель его начинала душить рутина, раздражали коллеги и совместные задачи. Он не имел опыта доводить проекты до конца, и всякий раз неадресованная злость выталкивала его к двери. Важно понимать: это не «лень» как моральный изъян. Для людей с избегающим расстройством личности даже небольшие социальные и профессиональные требования переживаются как реальная угроза: «Сейчас они увидят, что я не справляюсь». И лучше уйти заранее, чем подтвердить собственный страх. Регрессия как стиль жизни Макс не справлялся с простыми вещами: заполнить анкету, разобраться с оплатой, выбрать недорогую микроволновку. Любая зона неопределенности — и он отступал. Мир казался чрезмерным: слишком громкий, сложный, требовательный. Поэтому он звонил единственному человеку, который как будто мог удержать его от распада, — матери. Он звонил по много раз в день: что написать в сообщении, куда обратиться с насекомыми в квартире, как решить спор с провайдером. Мать ворчала: «Не приходи ко мне по каждой мелочи», — и все же спешила спасать. Ее помощь приносила облегчение обоим: ему — освобождение от ответственности, ей — ощущение нужности. Но такая «поддержка» не учила, а подменяла самостоятельность: она давала ответы, а не инструменты. Эта зависимость — не про страх потерять привязанность (как при зависимом расстройстве), а про бегство от возможного разоблачения и стыда. Регрессия здесь становится ролью: лучше оставаться ребенком, чем признать свою неуклюжесть на взрослой территории, где нужно пробовать, ошибаться и расти. Идеализация, основанная на фантазиях В офлайне у Макса друзей не было. Единственной связью оставалась Дженна — знакомая из игр, с которой он переписывался с подростковых лет. Они никогда не встречались, их «дружба» целиком жила в онлайне, но Макс идеализировал ее: «самая умная, самая красивая, лучшая». То же происходило и с публичными фигурами: случайный повар в ролике вдруг становился «лучшим в мире», актриса — «лучше чем Мэрил Стрип». Логики в оценках не было — была детская восторженность недосягаемым. Чем дальше человек, тем совершеннее он казался, потому что не предъявлял встречных ожиданий. Идеализация на расстоянии — удобная защита. Реальная близость всегда связана с риском: тебя могут не понять, раскритиковать, увидеть уязвимым. А далекий объект любви безопасен: он не требует усилий и не отражает твоей слабости. Без опыта живых отношений с их нюансами и разочарованиями у Макса не формировались взвешенные суждения — только фантазии, которые не проверяются на прочность. Проецируемый стыд Стыд Макса был не просто сильным — он был невыносимым. Признать его означало встретиться с пустотами собственного опыта. Поэтому он делал иначе: создавал проекции. Когда в его жизни появилась молодая женщина — амбициозная, поддерживающая, — он отреагировал нападением. Он критиковал ее планы, высмеивал учебу и работу, распространял нелепые слухи среди тех немногих, кто был у него «своими»: матери, брата-близнеца, Дженны. Иногда злость прорывалась внезапно: едва заметный повод — и поток презрения. Он сравнивал ее с Дженной, уверяя, что «та во всем лучше». На деле именно эта женщина подсвечивала самое болезненное: другие двигаются, а он — нет. Ее энергия и компетентность напоминали ему о том, чего у него не было, и он пытался сделать ее такой же ничтожной, как чувствовал себя сам. Это уже не просто защитная реакция, а стратегия: не вынести стыд — значит спроецировать его на другого. Парадокс в том, что желание близости у людей с избегающим расстройством личности никуда не исчезает. Макс заставлял себя выходить из комнаты и встречаться с девушкой — в пределах «безопасного»: тихое кафе, короткая прогулка. Но чем ближе становилась реальность, тем громче звучал страх унижения. Поддержку он принимал за скрытую критику, зависть маскировал презрением, а искренность — угрозой. Видимость перемен К тридцати у Макса появились «улучшения»: еженедельные вечера настольных игр, осторожное слово «друзья» в адрес небольшой компании. Это был самый стабильный социальный ритуал за последние годы. Но фундамент оставался прежним. Он все еще жил с матерью и отчимом; комната была захламленной пещерой с мигающими экранами; прогресс — аккуратно выстроенной декорацией. Параллельно усиливался внутренний разлад. Он остро чувствовал собственную инертность и незначительность в мире, где ценятся действие и участие, — и в то же время стал резче отстаивать категоричные суждения. В чатах появлялись тезисы уровня приговора: «Все богатые — мошенники», «Система — сплошной обман». Стоило попросить пояснить, он замыкался. Не потому, что не имел мнения, — потому что любое углубление грозило разоблачить: за громкими формулами пусто. Этот «тихий крах» проявился особенно ясно во время короткой поездки за границу — первой в его жизни. Небольшая компания все спланировала, но в день отъезда у одного участника сорвался перелет, и группе пришлось быстро перестроиться. Все собрались обсуждать варианты, а Макс сел в угол и уткнулся в телефон. На мягкое «Макс, нам нужно решить это вместе, присоединишься?» — отвернулся и замолчал. Не оправдывался, не спорил, просто исчез из ситуации. Это была не растерянность. Это было чистое избегание — отказ вступать в реальность, даже когда ставки невысоки. Любое решение несло риск ошибиться, а значит — риск ответственности. А ответственности Макс не переносил: ни за поездку, ни за дружбу, ни — что важнее — за собственную жизнь. Избегание не меняется с возрастом Еженедельные выходы «в свет» не отменили главного: внутренний механизм остался прежним. Макс качался между детской беспомощностью и хрупким превосходством, между потребностью в людях и страхом быть увиденным настоящим. Он по-прежнему объяснял свои трудности «внешней системой», а когда система — то есть живые люди — просила участия, он растворялся в тишине. Он не нашел себя ни в офлайне, ни в вымышленном мире. Он перестал участвовать в жизни раньше, чем научился в ней жить. И в этом нет ничего экзотического: такие истории случаются чаще, чем мы готовы признать. Люди с избегающим расстройством личности нередко выглядят пассивными и даже кажутся примирившимися с изоляцией. Но за спокойной поверхностью идет непрерывная внутренняя борьба — за право не стыдиться себя, за возможность выдержать реальность и остаться в контакте. По материалам статьи «Why Some People Never Seem to Grow Up» Psychology Today

Лучшие сериалы 2025 года. Часть 1

С каждым годом выходит настолько много сериалов, что зрителю бывает сложно выбрать достойный среди этого обилия. Этот список из девяти лучших проектов, вышедших в первой половине 2025 года, поможет вам определиться, чтобы провести время за просмотром по-настоящему стоящих сериалов. «Переходный возраст» Это, пожалуй, самый громкий мини-сериал этого года. Ему уже пророчат всевозможные кинематографические премии. Согласно сюжету, полиция забирает подростка Джейми Миллера прямо из родительского дома, обвиняя мальчика в убийстве одноклассницы. Вместе со следователями в деле разбирается его отец, который пытается понять, какие ошибки в воспитании ребенка он допустил. Одна из главных находок «Переходного возраста» — съемка одним кадром без монтажных склеек. Камера постоянно перемещается от одного персонажа к другому, что максимально погружает зрителя в происходящее, делая его настоящим участником картины. Также критики похвалили за актерскую работу Стивена Грэма, который не только приложил руку к созданию сериала, но и сыграл отца Джейми, убедительно продемонстрировав весь диапазон эмоций родителя, оказавшегося в непростой ситуации. «Белый Лотос» (третий сезон) Еще один хит этого года — третья часть нашумевшего сериала про обеспеченных людей, их причуды и жизнь. Если первый сезон базировался на противопоставлении двух миров (отдыхающих и обслуживающего персонала отеля), второй сосредоточился на взаимоотношениях мужчин и женщин, то третий решил препарировать вопросы более экзистенциального характера. Сатирическая составляющая в этот раз сильнее контрастирует с уровнем драмы, придуманной режиссером и сценаристом Майком Уайтом. Многие герои оказываются потеряны в собственном духовном пространстве, пытаясь отыскать свой путь с помощью путешествия в экзотически-буддистский Таиланд. Кроме того, создателя сериала сильно занимала тема кризиса среднего возраста у мужчин, которую в этот раз он попытался рассмотреть через нескольких персонажей. «Аутсорс» Сериал Душана Глигорова о палаче-тюремщике, сыгранного Иваном Янковским, наделал много шума в российском медиапространстве. Сделанная по лучшим канонам русской классики картина постоянно втягивает зрителя вместе с персонажами в сложнейшие моральные дилеммы, поднимая вопросы мести, совести, преступления и наказания в человеческой жизни. Сюжет вращается вокруг надзирателя тюрьмы на Камчатке в середине 1990-х годов, незадолго до отмены смертной казни в России. Он придумывает, как заработать себе на жизнь, предлагая родственникам жертв лично казнить людей, ответственных за жестокие преступления. Со временем задумка превращается в настоящий бизнес, а каждый герой проходит испытание на человечность. «Киностудия» Комедийный сериал Сета Рогена о закулисье голливудской индустрии уже прозвали одним из самых смешных в этом году. Режиссер сам исполнил главную роль, сыграв человека, который случайно оказался в кресле главного продюсера одной из студий фабрики грез. Сам персонаж мечтает снимать и продвигать авторское кино, чтобы не дать настоящему кинематографу умереть, но реальность вынуждает подстраиваться под аудиторию и работать только над проектами, приносящими хороший доход. Одна из главных фишек сериала — длинные планы с подвижной камерой под динамичную музыку. Такой же прием использовался в «Бёрдмэне», а теперь перекочевал в сериальное производство. Помимо съемки, одновременно добавляющей динамики и напряжение, проект может похвастаться обилием звезд Голливуда разной величины — от Стива Бушеми до Мартина Скорсезе. Последний, кстати, даже получил за свое появление актерскую номинацию на «Эмми» (первую в его карьере). «Игра в кальмара» (второй и третий сезоны) Изначально новый сезон «Игры в кальмара» должен был выходить целиком, но руководители Netflix разбили его на две части, поскольку серий там получилось больше, чем в первом. Выигравший в прошлый раз Сон Ки Хун возвращается в опасную игру, чтобы попробовать положить конец этому жестокому аттракциону для богачей, но снова сталкивается с жадностью и непониманием окружающих. Режиссеру удалось мастерски препарировать пороки общества, показав, на что готовы люди ради больших денег и собственной жизни. Правда, по сути, создатель сериала сам стал своеобразной жертвой капитализма, который так яростно критикует в своем проекте. По его признанию, создание последующих сезонов и кабальный контракт с продюсерами настолько выжали его, что после окончания съемок он уехал на остров без связи, чтобы привести свою психику в порядок. «Друзья и соседи» Apple TV попытался перехватить успех у коллег из HBO с их «Белым лотосом», выпустив не менее саркастичный сериал, изучающий подноготную современных богачей. Главный герой Куп — состоятельный мужчина в разводе, которого внезапно увольняют с работы, и его жизнь стремительно катится под откос. Расходы на содержание бывшей жены и детей растут, а имидж богатого весельчака ему терять не хочется, поэтому он решает грабить своих соседей и входит во вкус, что запускает череду нелепых и странных ситуаций. По замечаниям критиков, сценаристы и режиссер смогли дать зрителю не очередную историю белого воротничка, сталкивающегося с большими проблемами, а тонкую историю многогранного персонажа, пытающегося разобраться не только с невзгодами, но и своими жизненными ценностями. А Джон Хэмм, исполнивший роль Купа, выдал великолепный перформанс впервые со времен своей работы в «Безумцах». «Отдел нераскрытых дел» «Доктор Хаус» от мира детективов — пожалуй, так можно охарактеризовать свежий проект от создателя «Хода королевы» Скотта Фрэнка. После несчастного случая британского следователя вместо отставки отправляют в отдел, который занимается нераскрытыми делами многолетней давности. И теперь нелюдимый и высокомерный всезнайка должен докапываться до правды, вскрывая самые неожиданные подробности старых преступлений. Сериал, согласно мнению критиков, балансирует на грани напряжения и фирменного британского юмора, что помогает обострить драматизм происходящего на экране. Кроме того, авторы рассматривают главного героя с самых разных сторон, по ходу дела заставляя его ковыряться в собственных комплексах и скелетах в шкафу, что делает персонажа многогранным и объемным. «Разделение» (второй сезон) Многих зрителей в первой половине 2025 года порадовал новый сезон нашумевшего «Разделения» от Бена Стиллера. Продолжение научно-фантастического триллера с налетом кафкианского абсурда продолжает изучать принципы пресловутого сегодня work-life balance (баланс между работой и личной жизнью), дружбы, отношений и даже культа личности. Как писали некоторые критики, сериал из-за своей странной структуры распадается на отдельные сцены и образы, которые прочно застревают в памяти. Именно такой подход в эпоху быстрого потребления контента, вероятно, и сделал сериал популярным, заставив даже любителей листать ленты соцсетей задуматься о важном. «Путешествие на солнце и обратно» Часть кинематографического сообщества уже успела назвать новый проект независимого режиссера Романа Михайлова главным российским сериалом 2025 года. Автор, как и многие представители киноиндустрии в России, зашел на территорию эпохи 1990-х годов, дав ей свое осмысление. Сделал он это так, как не делал еще никто — с реалистичностью, скрещенной с магическим реализмом. Важно отметить, что в основу этого проекта лег роман режиссера «Дождись лета и посмотри, что будет». Сериал рассказывает историю Руслана, который мечтал быть боксером, но попал в криминальный мир. Однако Михайлова больше интересует история любви, которая разворачивается на сломе эпох. Сам создатель проекта говорил в интервью, что снял сон о девяностых, где нет привычных зрителю шаблонов, что делает просмотр еще интереснее. Кроме того, он рассматривает свою работу как единое целое, поэтому в рамках последнего Московского Международного кинофестиваля сериал показывали как полнометражный фильм на протяжении более пяти часов.

Почему у маньяков появляются фанаты?

Когда слышим слово «фэндом», на ум зачастую сразу приходят фанаты известных музыкальных групп, актеров, сериалов, фильмов или видеоигр. Однако реальность оказывается куда многослойнее: в современном медиапространстве объектами обожания все чаще становятся фигуры, с которыми трудно ассоциировать что-либо положительное — серийные убийцы, насильники и массовые преступники. И если культовые персонажи типа Дарта Вейдера или Джокера — все же вымышленные, то в случае с Тедом Банди, Андреем Чикатило или Александром Пичушкиным речь идет о вполне реальных людях, совершивших тяжкие преступления. Несмотря на очевидную жестокость, они приобретают статус «икон» — не в религиозном или культурном смысле, а в логике фанатской любви: с фан-страницами, романтизацией, мифологизацией и даже признаниями в любви. Поп-культура и образ преступника В популярной культуре серийные убийцы все чаще получают экранизации и биографические фильмы. Эти истории вызывают интерес, прежде всего, из-за их темной, психологически насыщенной природы. Однако граница между документальностью и романтизацией порой стирается. Так, в фильме «Красивый, плохой, злой» роль Теда Банди исполнил Зак Эфрон — актер с уже сформированной армией поклонниц. И хотя сценарий задуман как критическое осмысление темы, сама подача — харизматичный главный герой, привлекательный визуальный стиль — затрудняет восприятие героя как монстра. Подобная эстетизация приводит к когнитивному диссонансу: человек, совершивший зверские преступления, кажется зрителю обаятельным и «несправедливо осужденным». В фильме «Монстр» история Эйлин Уорнос — проститутки, ставшей убийцей — подана как драма о женской уязвимости и борьбе. Интерпретации зрителей часто смещаются от анализа преступления к сочувствию и даже восхищению персонажем, что подтверждают отзывы и рейтинги. Так рождаются культурные нарративы, где убийца — жертва обстоятельств, герой сопротивления или даже романтический объект. Социальные сети как безопасное пространство для табуированных фантазий Фанатские сообщества в социальных сетях становятся своеобразной «лабораторией» для подобных увлечений. Здесь люди публикуют не только фотографии, интервью и вырезки из новостей о преступниках, но и стихи, рисунки, коллажи, признания в любви, эротические фантазии. Убийца становится символом — кто-то видит в нем идеального мужчину, кто-то проецирует на него свою боль или одиночество. Например, в группе, посвященной Александру Пичушкину («битцевскому маньяку»), подписчики обсуждают не столько ужасы его преступлений, сколько его «ум», «харизму» и даже «привлекательность». Некоторые открыто пишут о влечении к нему: «Хочу ему написать, но стесняюсь. Он интересная личность, и у него привлекательная внешность». Подобные комментарии — не редкость. Более того, в день казни Чикатило его поклонники до сих пор рассылают друг другу «валентинки» с его фотографией. Гибристофилия: когда преступление возбуждает В психологии существует термин гибристофилия — форма сексуального влечения к людям, совершившим насилие, убийства или другие тяжкие преступления. Явление не новое: оно известно также как «синдром Бонни и Клайда». Исследования показывают, что чаще всего гибристофилию проявляют женщины, однако причины подобного поведения до конца не изучены. Иногда это романтизация преступлений: насилие воспринимается не как абсолютное зло, а как нечто допустимое, особенно если оно не касается лично. Такие люди могут верить, что их возлюбленный — особенный, непонятый, и с ними он будет другим. Некоторые женщины видят в преступнике «идеального» партнера — сильного, доминантного, контролируемого, ведь он за решеткой и не может причинить им вред. В других случаях это проекция собственной травмы. Писательница Шейла Айзенберг в книге «Женщины, которые любят мужчин, которые убивают» утверждает, что многие поклонницы убийц в прошлом подвергались насилию или психологическому давлению. Их увлечение опасными мужчинами становится способом прожить травму в «управляемом» виде. История Эфтон Бертон и Чарльза Мэнсона Обычная школьница Эфтон Бертон влюбилась в Чарльза Мэнсона после того, как узнала о нем в рамках школьного проекта. Мэнсон — лидер жестокой секты «Семья», организатор резни в доме актрисы Шэрон Тейт. Несмотря на его пожизненный срок, у пары завязался роман, и девушка даже переехала в Калифорнию, чтобы быть ближе к нему. Свадьба так и не состоялась. Поговаривали, что Эфтон хотела использовать тело Мэнсона после его смерти ради славы. И хотя сам Мэнсон был жестоким преступником, у него нашлись поклонницы, считавшие его честным и добрым человеком. Ричард Рамирес и эффект ореола Ричард Рамирес, «Ночной сталкер», был жестоким серийным убийцей, но одновременно — привлекательным, вежливым и харизматичным. У него была армия поклонниц, в том числе Дарин Лиой, которая написала ему 75 писем и в итоге вышла за него замуж. Брак продлился 7 лет и распался только после того, как суд доказал его вину в педофилии. Подобные примеры психологи объясняют эффектом ореола — когнитивной ошибкой, когда по одной положительной черте (например, привлекательности) люди делают вывод о человеке в целом. Даже Владислав Росляков, керченский стрелок, получил волну фанатского внимания в сети — в основном от подростков и девушек, которые называли его «непонятым» и «трагическим героем». Когда фэндом становится опасным В некоторых случаях увлечение преступниками переходит в опасную стадию — подражание. История Владимира Муханкина, который называл себя учеником Чикатило, — яркий пример. Он не просто восхищался маньяком, а начал убивать, считая, что «продолжает его дело». Еще один случай — Константин Черемушкин, действия которого также напоминали почерк Чикатило. Фанаты могут искать мистический смысл в действиях своих кумиров, считать их «жертвами режима», «интеллектуалами, которых не поняли» или даже «мстителями». В социальных сетях нередко распространяют теории заговора о том, что преступников «подставили», как в случае с Чикатило, где одна из групп утверждала, что он просто «защищался от маленькой девочки, напавшей на него с веревкой». Чем опасна влюбленность в маньяков Любовь к преступнику часто становится частью зависимого расстройства личности — человек считает одиночество катастрофой, а сильного (даже если это убийца) — гарантом безопасности. Когда мозг влюблен, снижается активность фронтальной коры — человек меньше анализирует и критически оценивает ситуацию. Вместо этого активируется система вознаграждения, и чувство любви затмевает здравый смысл. Культура обожания преступников уходит далеко за пределы психиатрических диагнозов. Это — социальный, культурный и медийный феномен. С одной стороны, он порождается интересом к запретному, к человеческой психике и природе зла. С другой — подпитывается медиа, которые подают преступника как головоломку или харизматичную фигуру. Интернет и открытый доступ к информации позволяют поклонникам легко находить фотографии, документы, детали расследований и кадры с мест преступлений. Все это формирует иллюзию «близости» к объекту обожания и часто подменяет реальность — жестокую, кровавую и страшную — на нечто героическое или романтичное. Что с этим делать? Гибристофилия, как и любое психологическое отклонение, имеет свои причины и может требовать профессиональной помощи. Не каждая женщина, увлеченная жанром true crime, влюбляется в преступников. Но в отдельных случаях «репетиции в голове» переходят в реальность — и тогда рождаются истории вроде тех, что случились с Эфтон Бертон, Натальей Чушкиной или Дарин Лиой. Они и сами, и их кумиры, зачастую нуждаются в психологической поддержке. А общество нуждается в специалистах, способных эту помощь оказать. Феномен поклонения серийным убийцам — не просто странная аномалия. Это сигнал о многослойной проблеме: о том, как общество справляется с травмой, насилием и страхом. Это также напоминание о влиянии культуры и медиа на восприятие реальности. Маньяки — не Ганнибалы Лектеры из кино. Это, как правило, психически нестабильные, разрушенные люди, чья тяга к насилию не заслуживает восхищения. И пока фэндомы серийных убийц продолжают существовать и набирать популярность, важно помнить: за каждым мифом стоит живая, часто забытая правда — о жертвах, боли и настоящем зле, которому не место на фан-плакатах.

Почему иногда думать о бывшем не так уж и плохо

Без сомнения, разрыв отношений — это одно из самых сложных испытаний, с которыми можно столкнуться. Даже если вы сами приняли решение о расставании, все равно последует болезненный период, прежде чем вы сможете двигаться дальше. Однако, насколько глубоко люди переживают этот разрыв? Представьте, что вы ожидаете приема у врача. Фоновая музыка представляет собой заранее установленную подборку мелодий, популярных в прошлом десятилетии. Это типичная фоновая музыка, которую вы даже не замечаете. Но когда ожидание затягивается дольше, чем хотелось бы, вы вдруг осознаете, что играемая песня была «вашей» с когда-то любимым человеком. Эмоции нахлынули на вас, и вы почувствовали облегчение только тогда, когда медсестра пригласила вас в кабинет. Сложная природа чувств к бывшему партнеру Согласно недавнему исследованию, проведенному Барри Фарбером и его коллегами из Колумбийского университета, хотя каждый из нас переживает разрыв романтических отношений, изучение того, как прошлый опыт продолжает влиять на наше восприятие, было на удивление ограниченным. Но все мы знаем, что наши внутренние репрезентации прошлых отношений могут сохраняться на протяжении всей жизни. Возможно, вы не уделяли много внимания своим бывшим, но даже знакомая песня может затронуть эту глубоко спрятанную часть вашего сознания. Исследователи из Колумбийского университета, осознавая этот пробел в научных исследованиях, предложили свое определение внутренней репрезентации. Они описывают ее как синтез конкретных воспоминаний, ментального образа или ментальной модели, которая включает в себя сочетание чувств, мыслей, убеждений, ожиданий и ощущения ощутимого присутствия этого человека. Затем они сформулировали ряд исследовательских вопросов, направленных на изучение интенсивности этого переживания и более детальной природы самих представлений. Эти вопросы касались чувств, мыслей и факторов, влияющих на взаимоотношения, таких как тип привязанности и характер завершения отношений. Затем они указывают на то, что эта форма разбитого сердца может существенно отличаться от чувства утраты, которое вы испытываете, когда умирает ваш близкий человек. Поскольку рядом с вами все еще может находиться живой человек, который, возможно, вызывает дискомфорт в зависимости от обстоятельств, эти эмоции технически не подпадают под определение горя. На что же тогда похоже это переживание? Выявление внутренних репрезентаций «прошлых других» Фарбер и его коллеги разработали метод, который они назвали «Представления о прошлых значимых других». Они опросили 2203 взрослых, 87% из которых были женщинами, в среднем возрасте 31 год. Опрос включал подробные вопросы о прошлых отношениях и выявлял частоту мыслей о бывшем партнере, а также демографическую информацию. Когда речь зашла о частоте мыслей, участники исследования неожиданно высоко оценили ее — в среднем 5,5 по шкале от 1 до 7. Они также дали высокую оценку живости этих мыслей — 5,1. Женщины в целом показали более высокие результаты по шкале частоты, как и те, кто чаще был инициатором разрыва отношений, и те, кто состоял в долгосрочных отношениях. Наиболее распространенными причинами, по которым люди думают о своих бывших, являются ностальгия, одиночество, прослушивание определенных песен, празднование памятных дат и просто грусть. Люди часто задаются вопросами: думает ли бывший о них, вспоминает ли хорошие и плохие времена, скучает ли он или она по ним, и будут ли они когда-нибудь снова вместе. Эти мысли вызывают разные эмоции: страх, вину, раскаяние и стыд. Кроме того, были выявлены и другие интересные результаты. В частности, пожилые одинокие женщины и женщины с тревожным типом привязанности чаще других думали и переживали о своих бывших партнерах. Одинокие молодые женщины с тревожным типом привязанности, которые не чувствовали себя достаточно замкнутыми, также с большей вероятностью размышляли о проблемах в отношениях. Для тех, кто уже давно прекратил отношения, прошлые плохие времена часто становились источником беспокойства. Отсутствие ощущения завершенности также способствовало размышлениям о прошлых хороших временах. Авторы исследования пришли к выводу: «Таким образом, существует сильное чувство амбивалентности в том, как люди продолжают думать о значимых бывших партнерах». Что это значит для ваших внутренних репрезентаций Авторы исследования обращают внимание на то, что мысли о бывшем партнере могут возникать довольно часто — почти раз в неделю. Они связывают это не только с личными вещами, такими как фотографии, или с людьми, например, друзьями, но и с социальными сетями. Авторы говорят, что практически все люди время от времени думают о своих бывших партнерах. Однако теперь социальные сети могут значительно облегчить этот процесс. Их доступность и распространенность значительно расширяют возможности для размышлений о прошлом. Возвращаясь к гипотетической ситуации в кабинете врача, авторы также подробно описывают, как музыка может влиять на мысли о бывшем партнере. Музыка связана с активностью лимбической системы мозга — области, ответственной за эмоции и память. Частота мыслей о бывшем партнере может зависеть от того, как часто люди слышат определенные песни в исполнении других людей или как часто они сами исполняют их, чтобы сохранить воспоминания о прошлом. Было неожиданно обнаружить, что страх так часто связан с эмоциями, которые возникают при воспоминаниях о бывшем. Возможно, вы сможете оценить это открытие, если, как предполагают авторы, напоминания о бывшем могут угрожать вашему чувству безопасности или просто возвращать в сознание мысль о том, что у вас все еще есть чувства к этому человеку. Если мысли о вашем бывшем так часто приходят вам в голову (или если вы намеренно проигрываете старые песни), у вас может возникнуть ощущение, что вы изменяете своему нынешнему партнеру. В этом исследовании также интересно отметить, что многие люди задаются вопросом, помнят ли о них их бывшие партнеры. Ваши прошлые отношения были неотъемлемой частью вашего прошлого и помогли вам стать тем, кем вы являетесь сегодня. Когда этот человек исчезает из вашей жизни, вы можете почувствовать, что теряете часть своей индивидуальности. Подтверждение того, что вы были важны для вашего бывшего партнера и до сих пор остались в его мыслях, может помочь вам почувствовать, что вы действительно значили что-то для кого-то другого. Авторы исследования также делают несколько клинических выводов, в частности о том, как отсутствие завершенности может влиять на сохранение воспоминаний о бывшем партнере. Независимо от того, обращаетесь ли вы за помощью к специалисту или нет, полезно «интегрировать разрыв отношений в ваше более широкое самовосприятие». В заключение можно сказать, что нет ничего необычного в том, чтобы думать о бывшем партнере. Это не означает, что вы потерпели неудачу. Наши прошлые отношения помогают нам понять, кто мы есть сегодня, позволяя нам смотреть вперед и одновременно оглядываться назад. По материалам статьи «Why It Might Not Be So Bad to Think About an Ex» Psychology Today

Как К-beauty захватила мир

Корейская косметика, стиль и поп-культура стали неотъемлемой частью глобального культурного ландшафта. У многих сегодня в гардеробе есть мини-юбки, оверсайз-свитшоты и пара вещей с мультяшными принтами. Часто люди даже не осознают, что, обладая такими вещами, становятся частью глобального культурного движения. Но за этим феноменом стоит многовековая история, глубокая философия и стратегически выстроенный путь — от древних ритуалов красоты до массовой популярности K-pop и корейских дорам. История K-beauty и культурной волны халлю мягко, но уверенно изменила облик мировой индустрии красоты, моды и медиа. Истоки корейской красоты Задолго до появления многоступенчатого ухода и ВВ-кремов на Корейском полуострове уже существовали комплексные косметические практики, уходящие корнями в философию гармонии с природой. В древности уходовые средства создавали из натуральных компонентов: рисовая вода, полынь, зеленый чай, женьшень. Эти ингредиенты использовали не только из-за пользы для кожи, но и как выражение целостного подхода к здоровью и внешности. Эстетические нормы были тесно связаны с социальной стратификацией. Светлая, ухоженная кожа символизировала высокий статус и жизнь, свободную от тяжелого физического труда. Таким образом, красота выступала не просто эстетической категорией, а социальным маркером, определяющим репутацию и возможности в обществе. Во времена династии Корё (918–1392) буддизм оказал заметное влияние на восприятие внешности. Простота, естественность и сдержанность стали доминирующими идеалами. Однако это не означало отказ от косметики: с расширением торговых связей в обиход вошли пудры, румяна, масла — для обоих полов. Бледная кожа окончательно закрепилась как эталон красоты. Период Чосон (1392–1897), во многом определенный конфуцианской идеологией, возвел умеренность и внутреннюю гармонию в основу эстетики. Идеал «лица как лунная фарфоровая баночка» стал синонимом женственности и благородства. Для поддержания такого эффекта в домашние уходовые ритуалы включали использование бобов мунг, меда и лечебных трав — рецепты передавались из поколения в поколение. Модернизация XX века XX век стал временем радикальных трансформаций. После Корейской войны началась масштабная модернизация, и вместе с экономическим ростом усилилось влияние Запада. Голливудская эстетика, европейская мода и стандарты красоты стали проникать в корейское общество. Популярность приобрели черты лица с двойными веками, высокими носами и объемными губами. Одновременно начала формироваться собственная косметическая индустрия. Традиционные ингредиенты стали сочетаться с научными инновациями. Такие бренды, как AmorePacific, стали пионерами в объединении восточной философии и современных технологий. Интересно, что на фоне западного влияния параллельно шел процесс переосмысления национальных корней. В поиске баланса между традицией и глобальными трендами корейцы вернулись к образу «естественного сияния». Халлю: культурная волна, охватившая планету Появление феномена халлю — или «корейской волны» — стало следующим этапом культурной экспансии Южной Кореи. Это глобальное движение охватывает музыку, кино, стиль, косметику и другие аспекты поп-культуры. Суть халлю — в мягком, но устойчивом культурном влиянии, проникающем в повседневную жизнь через соцсети, музыку, моду и в том числе уходовые ритуалы. Еще в середине XX века дизайнеры, вернувшиеся из-за границы, начали формировать корейскую модную сцену. Одной из первых значимых фигур стала Но Рано, основавшая первый корейский бренд одежды и получившая признание на страницах западных модных журналов. Тогда это казалось невозможным, но именно она стала символом новой, самовыражающейся Кореи. Современный стиль и мода Корейский стиль сегодня — это узнаваемое сочетание многослойности, смешения фактур и стилистической эклектики. Мини-юбки и оверсайз-свитшоты, романтичные платья с грубой обувью, яркие аксессуары и мультяшные принты — все это отражает игру контрастов и утонченную женственность. Сеульская неделя моды уверенно конкурирует с показами в Париже и Милане, а дизайнеры вроде Пегги Гоу и Чо Ги Сок стали заметными фигурами в мире высокой моды. Взлет K-beauty K-beauty — важнейшая часть культурной волны. Это не просто косметика, а целая философия. Концепция многоступенчатого ухода с акцентом на профилактику и естественное сияние кожи изменила глобальные стандарты. Продукты вроде ВВ-кремов, ампул и тканевых масок стали воплощением ухода как удовольствия, а не как реакции на проблему. Цифровые платформы и влияние айдолов сделали корейский уход неотъемлемой частью образа жизни миллионов людей по всему миру. Популярность K-beauty укрепилась благодаря мягкой силе поп-культуры — от вирусных коротких роликов до часовых видео косметических рутин, которые демонстрируют K-pop-звезды. K-pop, дорамы и кино Популярность корейской культуры поддерживают и другие медиаформаты. Так, K-pop-группы вроде BTS приобрели международное значение не только благодаря музыке, но и за счет продуманной стратегии продвижения и открытости к разной аудитории. Их участие в сессиях ООН стало одним из примеров того, как артисты могут оказывать влияние за пределами шоу-бизнеса. Кинематограф тоже завоевал признание. «Паразиты» Пон Джун Хо стали первым неанглоязычным фильмом, получившим «Оскар» за лучший фильм, а «Игра в кальмара» — мировой сенсацией. Современные векторы Сегодня K-beauty и корейская модная индустрия стремятся соответствовать новым требованиям времени. Экологичность стала ключевым трендом: перерабатываемая упаковка, отказ от вредных ингредиентов, cruelty-free-подход. Ведущие бренды используют технологии, например, ИИ-анализ кожи для персонализированных рекомендаций. Индустрия также становится все более инклюзивной. Косметика для мужчин, разнообразие типов внешности в рекламе и разрушение гендерных стереотипов стали новой нормой. K-pop-звезды играют в этом важную роль, открыто демонстрируя свои уходовые и стилистические привычки. Вызовы и перспективы Несмотря на популярность, индустрия сталкивается с критикой. Сохраняется практика осветления кожи, укорененная в исторических идеалах, что вызывает споры о стереотипах и безопасности. Также идет активное обсуждение давления на молодежь, связанное с высокими стандартами внешности и распространенностью пластической хирургии. Однако эти вызовы побуждают индустрию меняться. Все больше брендов пересматривают свою философию, продвигают разнообразие и берут на себя ответственность за устойчивое развитие. В пример можно привести то, как косметические бренды начали расширять цветовую палитру тональных средств. K-beauty и корейская волна — это результат многовекового культурного процесса. От древних ритуалов до цифровых платформ, от умывания рисовой водой до ИИ-анализаторов кожи — корейская индустрия красоты и моды демонстрирует уникальную способность сочетать традиции и инновации.

Искусственный интеллект и будущее любви

Искусственный интеллект все чаще становится пространством для эмоциональной разгрузки, заменяя людям поддержку, которой им не хватает в реальных отношениях. В условиях одиночества, тревожности и дистанцирования в близких связях все больше людей обращаются к ИИ как к источнику утешения, слушающему собеседнику или даже виртуальному партнеру. Эти технологии, способные имитировать заботу и внимание, заполняют эмоциональные пустоты, предлагая стабильность и контроль в противовес сложностям человеческого общения. Такие практики отражают глубинные изменения в способах переживания близости и выстраивания привязанностей в цифровую эпоху — изменения, которые перестают быть исключением и становятся частью повседневной реальности. Для тех, кто страдает от эмоциональной перегрузки или боли, искусственный интеллект может предложить своего рода связь. Он реагирует, слушает и повторяет успокаивающие слова, которые могут помочь успокоить нервную систему. ИИ последователен и всегда доступен. Когда человек находится в тревожном, навязчивом или неконтролируемом состоянии, такая отзывчивость может стать настоящим спасением. Она дает ощущение отражения в зеркале, без риска недопонимания, и присутствия, не требующего эмоциональных переговоров. Для многих это не просто удобно, это опьяняет. И нетрудно понять почему. Теория привязанности объясняет, что мы формируем связи с теми, кто способен нас успокоить. Наше тело нуждается в контроле, разум — в гармонии, а психика, особенно в моменты уязвимости, тянется ко всему, что приносит облегчение: к людям, к историям, к вещам, к фантазии или, в данном случае, к языковой модели. Искусственный интеллект способен имитировать аспекты надежной опоры. Он может сохранять спокойствие, поддерживать пространство и даже предлагать идеи. Однако он не может по-настоящему общаться. У него нет нервной системы, внутреннего мира и тонкого чувства недосказанности. Он не может ни разрушать, ни восстанавливать. Тем не менее многие люди находят его достаточно хорошим в моменты эмоционального кризиса. В этой связи возникает ряд важных психологических вопросов: если человек чувствует, что за ним наблюдает что-то искусственное, меняет ли это его восприятие реальных людей? И если он учится контролировать ситуацию только с помощью запрограммированных проверок, то как это влияет на его способность к настоящей близости? Эти вопросы не являются абстрактными, они возникают в реальной жизни и требуют особого внимания. Желание имеет свойство адаптироваться, как и одиночество. Когда мир вокруг нас разочаровывает, когда мы чувствуем себя проигнорированными, невидимыми или эмоционально истощенными, наша психика начинает искать новые способы облегчения. Она может найти утешение в повторении, фантазии или даже в успокаивающих интонациях чат-бота. В эпоху цифровых технологий, когда нас окружает избыток информации и эмоциональный голод, многие люди стремятся не к близости в традиционном понимании этого слова, а к предсказуемости и возможности совместного регулирования эмоций по запросу. Это особенно заметно в мире, где любовь стала более поверхностной, игровой и эмоционально неуловимой. В приложениях для знакомств больше внимания уделяется перелистыванию, чем глубине. Текстовые сообщения заменяют разговоры. Отношения развиваются не только благодаря зрительному контакту и голосу, но и тщательно продуманным подписям и отложенным ответам. В этом контексте искусственный интеллект незаметно предлагает эмоциональную непосредственность, не требуя от нас эмоциональной отдачи. То, что когда-то мы могли обсуждать с партнером или психотерапевтом, сейчас все чаще передается на откуп различным системам. Хотя эти системы не могут полностью заменить общение, они могут создать иллюзию удовлетворения. Для людей, которые выросли в интернете или чьи самые глубокие эмоциональные переживания происходили через экраны гаджетов, эта иллюзия близости может казаться вполне реальной. Технологии будут продолжать развиваться, как и способы, которыми люди стремятся общаться. Вопрос не в том, станет ли искусственный интеллект более эмоционально интеллектуальным — он обязательно станет. Речь идет о том, какие потери и приобретения мы понесем, когда заменим реальный риск в отношениях искусственным сдерживанием. Отношения не всегда отражают нас самих. Они могут быть сложными, вызывать разочарование и противостоять нашим привычкам, но также и помогают нам расти. ИИ не способен на это. Он не может оспорить наши прогнозы или вызвать нашу защиту. Он не будет неправильно нас понимать и заставлять говорить более четко. Он не уйдет, но и не может по-настоящему остаться. Его присутствие лишь имитируется, а настройка закодирована. Но для людей, которые испытывают боль и отчаянно нуждаются в чувстве безопасности, это может быть не так важно в данный момент. Главное — то, что ИИ помогает им снова дышать. Он дает название буре, смягчает острые углы и позволяет почувствовать себя лучше. Это не провал. Это процесс адаптации. Но в то же время это и зеркало. Это показывает нам, чего не хватает в мире человеческих отношений. Многие люди сегодня не стремятся к традиционным связям. Они ищут стабильности, контроля и ощущения поддержки, не рискуя при этом потерять что-то важное. И в этом контексте искусственный интеллект выступает убедительным подтверждением этих тенденций. Однако, как мы знаем, искусственный интеллект — это лишь копия. Что еще предстоит исследовать — то, как это отразится на глубинных основах нашей эмоциональной жизни. Станем ли мы более самостоятельными или более отстраненными? Избавимся ли мы от некоторых вредных зависимостей или, возможно, приобретем новые? Станем ли мы более эмоционально развитыми или, наоборот, более закрытыми? Как напоминает нам Стивен Порджес, автор поливагусной теории, безопасность — это основа любых отношений. Когда мы не ощущаем безопасности рядом с другими людьми, наши системы ищут защиту в других местах. В мире, где любить становится все сложнее, искусственный интеллект может стать заменителем совместного регулирования. Искусственный интеллект обладает потенциалом для поддержки, регуляции и даже исцеления. Однако есть риск, что мы потеряем связь с качествами, которые делают настоящие отношения поистине преобразующими. Любовь, которая охватывает все сферы жизни, определяется не своим совершенством, а способностью выдерживать противоречия и хаос. Она позволяет нам раскрыться во всей нашей эмоциональной многогранности, а не просто отражать наши приятные реакции. Возможно, именно этого требует от нас сегодняшняя ситуация — не паниковать и не отступать, а исследовать. Как меняются наши потребности? Что мы ожидаем от технологий? И где те грани, которые мы все еще стремимся найти друг в друге? Будущее близости может оказаться не совсем человеческим. Возможно, это будет что-то гибридное, чего мы пока не до конца понимаем. Но если мы хотим оставаться в контакте с тем, что делает любовь преображающей, нам следует осознать, что мы размениваем. По материалам статьи «AI and the Future of Love» Psychology Today

В Европе семейные ссоры решали похищением женщин

В период с XVI по XVIII век в Европе сформировалась патриархальная система семейных отношений, в рамках которой организация браков для женщин служила важным инструментом для сохранения семьи, поддержания рода и укрепления сообщества. Однако, как и во многих других сферах жизни, окончательное решение оставалось за мужчинами. Когда возникали споры о браке, одним из самых распространённых решений становилось похищение женщины, о которой шла речь. Её помещали в определённое место и удерживали там в течение некоторого времени. Это могло быть как женское общежитие, так и резиденция уважаемой вдовы или даже благотворительный дом для бедных — выбор места зависел от социального статуса женщины. Похищение женщин — это лишь один из ярких примеров практик, которые семьи использовали для достижения своих целей в тот период. Эти цели могли включать обеспечение желаемого супружеского союза или укрепление отношений в кризисной ситуации. Похищения затрагивали как молодых незамужних девушек, так и замужних женщин. В первом случае родители или опекуны могли пойти на такой шаг, если кто-то настойчиво добивался руки их дочери против воли семьи или если сама девушка не соглашалась с решением старших. Во втором случае либо женщина, либо её муж могли согласиться на похищение, чтобы временно расстаться, восстановить отношения или начать бракоразводный процесс. В то время католический мир воспринимал развод как простое разделение супругов, и такое решение могло считаться приемлемым. Церковь играла ключевую роль в этом процессе. Она обладала монополией на брак, и семьи обращались за поддержкой и согласием к викарию своей епархии, чтобы законно осуществить похищение. Церковный суд также имел право выносить постановление о похищении, если бракоразводный процесс уже был начат. Эта практика применялась наряду с другими механизмами поддержки, такими как местные сети родственников и соседей, которые помогали жёнам, оказавшимся в опасных или насильственных супружеских кризисах. Культура похищения женщин представляла собой не что иное, как захват их тел, исключение из привычного уклада жизни и приведение его в соответствие с новыми правилами. Это было частью культурной логики, лежавшей в основе брака, и моделью того, какой должна быть женщина: домашней, скромной, не стремящейся к приключениям и не готовой к странствиям. Предполагалось, что женщины должны любить уединение и посвящать себя домашним обязанностям жены и матери. Эта модель была распространена среди большинства богословов, катехизаторов и гуманистов, особенно в период с позднего Средневековья до начала Нового времени. Её поддерживали такие известные авторы, как Хуан Луис Вивес и монах Луис де Леон, которые написали книги «Воспитание женщины-христианки» и «Идеальная жена» соответственно. Похищение женщины было частью древней практики, известной как raptio. Это латинское слово имеет общую этимологию с английским словом «rape», но изначально обозначало похищение женщины или женщин для вступления в брак или других целей. Несмотря на то что сейчас это считается преступлением, похищение когда-то было частью ритуалов, связанных с заключением брака. Община и церковь часто использовали эту практику, чтобы успокоить строгих родителей и дать молодой женщине возможность свободно решить, выходить ли ей замуж. Таким образом, молодую женщину временно изолировали от семейного давления, позволяя ей самой сделать выбор. Несмотря на криминализацию этой практики, она имела глубокие корни в ритуалах заключения брака. Нередко община и церковь использовали её для того, чтобы успокоить строгих родителей или дать молодой женщине возможность свободно решить, выходить замуж или нет. Таким образом, молодую женщину временно изолировали от давления семьи, предоставляя ей возможность сделать осознанный выбор. Напряженные отношения между феодальными родами создали в Средние века и в последующее время благоприятную почву для того, чтобы женское тело стало предметом соперничества и борьбы за власть между мужчинами. Параллельно с этим каноническое право понимало, что такие отклонения, как женская измена, заслуживают наказания в виде заключения в темницу для сокрытия женского тела. После того как стало возможным аннулирование брака, женщине даже рекомендовалось после отречения от мужа уйти в монастырь. Женские монастыри распространились, и во многих случаях они принимали отрекшихся женщин, которые исцеляли их души и, метафорически, их тела. Похищение также имело доктринальный и теологический смысл. Брак был единым телом, напоминанием о союзе между Христом и его Церковью, а женщина была лишь одной из его частей. Ее похищение не должно было иметь иного намерения, кроме как вернуть ей здоровье. Более того, замужние должны были вести себя определенным образом — скрывая женщину на время, похитители предотвращали любую угрозу, которую ее дурной пример мог бы представлять для общества. Похищение: репрессии или освобождение? Хотя похищение женщин в связи с браком считается инструментом репрессий, было доказано, что женщины также использовали его для освобождения. В случаях похищения замужних женщин, как правило, сами женщины обращались в суд. Для тех, кто жил с жестоким мужем, возможность уйти и оказаться в окружении людей, которых Церковь обязана защищать, была весьма приемлемой альтернативой. Когда в 1563 году на Трентском соборе Церковь подтвердила необходимость свободного согласия для действительности брака, многие замужние девушки обращались непосредственно к викарию своей епархии с просьбой о похищении. Таким образом они стремились дистанцироваться от давления родителей или родственников, публично демонстрируя важность наличия собственного пространства и времени для размышлений и принятия наиболее подходящего решения. В каком-то смысле они использовали похищение не только для протеста, но и для того, чтобы помочь изменить модель брака, которая, несмотря на католическую доктрину и нормы, контролировалась семейными интересами, и в которой голос женщины имел незначительный вес. По материалам статьи «Abducting women: early modern Europe’s solution to marital problems» The Conversation

Новый русский декаданс: как ностальгия и группа «Кино» сформировали новую эстетику?

Какой-нибудь остряк-интеллектуал мог бы перефразировать классика и изречь — с полным на то правом, — что все мы «вышли из “Кино”». Группе, зародившейся в Ленинграде в застойные-закисшие 1980-е, как выяснилось, был уготован постамент очередного культурного феномена. Ежедневно почти из каждого перехода и переулка до нас доносятся «Перемен», «Кукушка», «Группа крови». Год от года. Десятилетие от десятилетия. Это универсальный код и — как бы громко ни звучало подобное заявление — часть нашей идентичности. Сегодня особенную популярность набирает направление, с которым «Кино» прочно связано, — русреал. Русреал не только повлиял на моду и эстетику, но и породил философию. Так в чём же романтика панельных домов, спальных районов, разбитых экранов смартфонов и обшарпанных душ «последних героев»? Почему «уродство» занесли в перечень синонимов «красоты»? Что вдохновляет современных художников, изображающих тихие мрачные окраины и аутсайдеров в грязных кедах? Эстетика как зеркало истории Культура отражает мышление народа. Это известно с давних пор, но даже подобную аксиому можно интерпретировать двояко. С французских аристократов сняли головы не за трёхэтажные причёски и «оберегающие личное пространство» платья их жён и любовниц и не за то, что они тратили астрономические суммы на прихоти, похоть и развлечения. Свист гильотины последовал за многолетним манкированием желаниями и нуждами разъярившейся толпы. Внутренняя политика иссушила народ и обрекла низшие слои общества на голод. После Великой французской революции невиданная роскошь эпохи Людовика XV уйдёт в прошлое, наступит эра «мужского отказа». Кардинально изменится мода — меренгово-пастельные наряды, как у героев «Опасных связей», стали не только неактуальными, но и опасными: демонстрировать достаток значило навлечь на себя обвинения в монархизме, в контрреволюции. Культура находит воплощение во многих формах: ремёслах, изобразительном искусстве, поэзии, философии, литературе, архитектуре, — даже в том, как мы в итоге говорим и думаем. Отслеживание процесса метаморфозы нашего восприятия рождает эстетическую систему. У каждого десятилетия она будет напрямую зависеть от того, что тревожит, радует и мучает поколение; о чём оно мечтает, какой социальный катаклизм стремится осмыслить. Поэтому нельзя ожидать, что люди, читавшие Байрона, и люди, слушающие Басту, будут считать подлинно драгоценными и определяющими их жизнь одни и те же вещи. Мы ищем идеал и одновременно существуем в заданных условиях, выискивая оптимальный способ адаптации. Осознаём мы это или нет — не так уж важно в данном случае. Русреал и реализм Реалистическое направление в литературе и эстетика русреала имеют много общего. В первую очередь мы отмечаем некую радикальность в изображении неблагородных сторон жизни и общества. Достоевский описывал «жёлтый» Петербург в виде сгустка порока, животного страха и умалишённости, но именно этот взгляд на город, при всей его отталкивающей сути, до сих пор пленяет умы. Почему же так, откуда взялся этот парадокс? Красота немыслима без уродства. Получая представление об одном, мы глубже постигаем другое. В учебнике «Эстетика» В. Ю. Лебедева и А. М. Прилуцкого изложена градация от прекрасного до омерзительного. Но это лишь «растяжение одного цвета», лишь путешествие от одной крайности к другой. В русской классической литературе традиция реалистического направления получила новый импульс благодаря Гоголю, который сделал образ «маленького человека» более гротескным и, соответственно, более запоминающимся. Акакий Акакиевич Башмачкин напоминает нам безобидное и безропотное существо, чьё существование поддерживается за счёт наличия крошечных радостей и удовольствий. Нет ли в нас самих ДНК того самого Башмачкина? Ну конечно есть, и это отметил ещё Достоевский. И именно он стал наследником Гоголя и продолжил скитание по архипелагу души маленького человека. Впоследствии Фёдор Михайлович выработал собственный стиль — неповторимый и завораживающий. Писателей-реалистов, в отличие от романтиков, влекли люди не выдающиеся и не слишком примечательные. Русреал тоже сосредотачивается на обыденности и выискивает маленьких людей, но уже по-другому относится к самому понятию: маленьким человека делают не его цели и надежды, а его неспособность что-либо изменить. Русреал превозносит эту «маленькость». Почему-то мы с жадностью читаем о простых «ванях и петях», которые могли бы жить с нами на одной улице в провинциальном городке, из которого кто-то уехал, а они — остались. Остались, потому что для них мир застыл в безвременье. Их хриплые и бесстрастные голоса болью отдаются в нашем сердце. Мы понимаем их. Наследие 80-х и 90-х Писатель Джон Кёниг придумал новое слово «анемойя», означавшее тоску человека по временам, в которых он никогда не жил. Именно это происходит с нами сейчас, именно это происходило с нами всегда: мы околдованы эстетикой ушедшего, мы стремимся с головой окунуться в другую эпоху. Это нашло отражение в кинематографе, в моде и в музыке. Современные инди и пост-панк группы воссоздают стиль групп 80–90-х. Такой интерес обусловлен не одной только ностальгией. Мы чувствуем, что наша нынешняя жизнь имеет много точек соприкосновения с той, ушедшей. Нам необходимо ощущать связь десятилетий, чтобы однажды найти в себе силы трезво оценить наследие эпохи. «Если справились они, справимся и мы». Рано или поздно это выльется в полноценное осмысление всего, что происходит с нами прямо сейчас. Русреал — широкое понятие, не сводящееся к артам с соответствующей атмосферой, фотографиям старых многоэтажек и плейлистам с песнями «Перемотки» и «Мы». Кажется, что эта философия подобна декадансу на русский лад. Но это не так. Суть русреала не в эстетизации саморазрушения, а в том, чтобы увидеть значительное за неприглядным; глубокомысленное за молчаливым. И несмотря на то, что в ней нет красоты, она дала людям веру в то, что давно было известно великим: «Если не можешь изменить мир, измени отношение к нему».