Философ-когнитивист Томас Метцингер не исключает, что в будущем настраивать химию своего мозга будет так же просто, как сейчас лечить головную боль: лекарства, улучшающие память и совершенствующие мышление, появятся в каждой аптечке. Но как в такой ситуации регулировать рынок психотропных веществ и кто вправе оценивать их пользу или вред? Нужно ли принудительно делать людей умнее или в обязательном порядке прописывать таблетки от плохого настроения? Какие состояния сознания станут нормой, а какие окажутся вне закона? Публикуем отрывок из книги «Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго» издательства «АСТ», где Метцингер формулирует вопросы, с которыми неизбежно столкнется нейроэтика будущего. Сознательное замалчивание фактов нежелательно с этической точки зрения, поскольку часто косвенным образом вредит другим людям. Человечество еще столкнется с серией проблем, история возникновения которых похожа: во-первых, известные факты сознательно замалчивались в разных местах. Затем они неожиданно всплывали в новой, более широкой форме. Теперь информацию невозможно контролировать государственным законодательством или политическими мерами отдельных стран. Это выглядит так, словно все знание, которое было подавлено, из человеческого подсознания вдруг прорвалось наружу в виде новых демонов и понемногу принялось захватывать наше жизненное пространство. Типичные примеры тому — организованная преступность, спущенная с цепи и теперь глобально действующая финансовая индустрия и изменения климата. Отношение к новым психоактивным веществам относится к тому же ряду. В настоящее время областью нейротехнических исследований, которая, скорее всего, приведет к коммерческой эксплуатации технологий сознания и быстро изменит общество, является область психотропных веществ. В целом, от них можно ожидать немало благ: мы сможем лечить психические и неврологические расстройства с помощью новых комбинаций методов визуализации, хирургии, глубокой стимуляции мозга и психофармакологии. В большинстве стран от одного до пяти процентов населения страдают серьезными психическими расстройствами. Тяжелые психические болезни часто ведут к тому, что пациенты теряют чувство собственного достоинства, и это также те болезни, в лечении которых мы меньше всего продвинулись за века (это ясно указывает на то, что наша теория сознания была неправильной). Теперь появляется реальная надежда, что новое поколение антидепрессантов и антипсихотических средств облегчит страдания больных этими старинными немочами. Но мы на этом не остановимся. В важной новой дисциплине — нейроэтике — новым ключевым словом является «когнитивное совершенствование». Речь идет о новых медикаментах, которые должны улучшать психическую производительность, то есть, по существу, лекарства, «делающие умными» и «делающие бодрыми». Мы скоро научимся совершенствовать мышление и настроение здоровых людей. В самом деле, на сцену западной культуры уже вышла «косметическая психофармакология». Если мы справимся со старческой деменцией и потерей памяти, если разработаем препараты, обостряющие внимание и удаляющие застенчивость, а то и обычную повседневную грусть, почему бы их не использовать? И к чему оставлять врачам решение, какую роль в нашем личном эскизе жизни должны играть такие медикаменты? Как сегодня можно выбрать операцию по увеличению груди, пластическую хирургию, пирсинг и другие способы изменить свое тело, так вскоре мы сможем тонко и точно настраивать химию своего мозга. Кому же решать, какие перемены обогатят нашу жизнь, а о каких придется пожалеть? Сознательное замалчивание фактов нежелательно с этической точки зрения, поскольку часто косвенным образом вредит другим людям. Человечество еще столкнется с серией проблем, история возникновения которых похожа: во-первых, известные факты сознательно замалчивались в разных местах. Затем они неожиданно всплывали в новой, более широкой форме. Теперь информацию невозможно контролировать государственным законодательством или политическими мерами отдельных стран. Это выглядит так, словно все знание, которое было подавлено, из человеческого подсознания вдруг прорвалось наружу в виде новых демонов и понемногу принялось захватывать наше жизненное пространство. Типичные примеры тому — организованная преступность, спущенная с цепи и теперь глобально действующая финансовая индустрия и изменения климата. Отношение к новым психоактивным веществам относится к тому же ряду. В настоящее время областью нейротехнических исследований, которая, скорее всего, приведет к коммерческой эксплуатации технологий сознания и быстро изменит общество, является область психотропных веществ. В целом, от них можно ожидать немало благ: мы сможем лечить психические и неврологические расстройства с помощью новых комбинаций методов визуализации, хирургии, глубокой стимуляции мозга и психофармакологии. В большинстве стран от одного до пяти процентов населения страдают серьезными психическими расстройствами. Тяжелые психические болезни часто ведут к тому, что пациенты теряют чувство собственного достоинства, и это также те болезни, в лечении которых мы меньше всего продвинулись за века (это ясно указывает на то, что наша теория сознания была неправильной). Теперь появляется реальная надежда, что новое поколение антидепрессантов и антипсихотических средств облегчит страдания больных этими старинными немочами. Но мы на этом не остановимся. В важной новой дисциплине — нейроэтике — новым ключевым словом является «когнитивное совершенствование». Речь идет о новых медикаментах, которые должны улучшать психическую производительность, то есть, по существу, лекарства, «делающие умными» и «делающие бодрыми». Мы скоро научимся совершенствовать мышление и настроение здоровых людей. В самом деле, на сцену западной культуры уже вышла «косметическая психофармакология». Если мы справимся со старческой деменцией и потерей памяти, если разработаем препараты, обостряющие внимание и удаляющие застенчивость, а то и обычную повседневную грусть, почему бы их не использовать? И к чему оставлять врачам решение, какую роль в нашем личном эскизе жизни должны играть такие медикаменты? Как сегодня можно выбрать операцию по увеличению груди, пластическую хирургию, пирсинг и другие способы изменить свое тело, так вскоре мы сможем тонко и точно настраивать химию своего мозга. Кому же решать, какие перемены обогатят нашу жизнь, а о каких придется пожалеть? Можно с уверенностью предположить, что фармакологические нейротехнологии для улучшения психической производительности здоровых людей будут совершенствоваться и что от этических проблем не удастся просто отвести взгляд, как мы поступали в прошлом с классическими галлюциногенами. Самая важная разница заключается в том, что усовершенствовать свой ум захотят намного больше людей, чем желали духовных переживаний. Как писала когнитивный нейроученый Марта Фара с соавторами еще некоторое время назад: «Вопрос уже не в том, нуждаемся ли мы в руководстве по пользованию нейрокогнитивным совершенствованием, а в том, какого рода руководство нам требуется». «Нам придется решать, какие состояния сознания следует объявить вне закона в свободном обществе» Придется ли с приходом нового поколения когнитивных стимуляторов брать предэкзаменационный анализ мочи в школах и университетах? Станут ли с появлением в широком доступе надежных оптимизаторов настроения ворчливость и ПМС на рабочем месте рассматриваться как неряшливость и запущенность, как ныне — сильный запах пота? Вопрос, который мне как философу особенно интересен, заключается в следующем: что мы будем делать, когда «препараты морального совершенствования» позволят людям вести себя более просоциально и альтруистично? Следует ли тогда принудительно оптимизировать этику каждого? Кто-то скажет, что такую динамическую систему, как совершенствовавшийся миллионами лет человеческий мозг, невозможно усовершенствовать дополнительно, не поступившись долей устойчивости. Другие возразят, что мы можем запустить процесс оптимизации в новом направлении, которое отличается от того, что пошагово смастерила в нашей осознаваемой я-модели эволюция. Стоит ли нам записываться в нейрофеноменологические луддиты? Проблема фенотехнологии имеет и этическую, и политическую сторону. В конечном счете это нам придется решать, какие состояния сознания следует объявить вне закона в свободном обществе. Законно ли, например, чтобы дети воспринимали своих родителей в состоянии опьянения? Станете ли вы возражать, если пожилые граждане или ваши коллеги по работе будут взбадривать и заводить себя новым поколением препаратов, улучшающих мышление? Как насчет поправки либидо в старческом возрасте? Приемлемо ли, чтобы солдаты, сражающиеся, возможно, за этически сомнительные цели, дрались и убивали под влиянием психостимуляторов и антидепрессантов, избавляющих их от посттравматического стрессового расстройства? Что, если новая фирма предложит каждому религиозные переживания, достигаемые электростимуляцией мозга? В вопросе психоактивных веществ нам настоятельно требуется разумная и дифференцированная наркополитика — соответствующая вызову, брошенному нейрофармакологией двадцать первого века. На сегодняшний день существует легальный и нелегальный рынок: а значит, существуют легальные и нелегальные состояния сознания. Если нам удастся провести разумную наркополитику, ее целью станет сведение к минимуму ущерба потребителям и обществу при максимальном потенциальном выигрыше. В идеале важность различия между легальными и нелегальными состояниями сознания будет постепенно уменьшаться, потому что желаемое поведение потребителя будет контролироваться культурным консенсусом и самими гражданами — как бы снизу вверх, а не сверху вниз, со стороны государства. Тем не менее, чем лучше мы станем понимать нейрохимические механизмы, тем больше — по ассортименту и по количеству — нелегальных препаратов появится на черном рынке. Я предсказываю, что к 2050 году «старые добрые времена», когда нам приходилось иметь дело всего с дюжиной-другой молекул на черном рынке, покажутся праздником. Не стоит обманываться: запреты не работали в прошлом и, как подсказывает опыт, на каждое незаконное человеческое желание на черном рынке находится товар. Если есть спрос, будет и промышленность, его обслуживающая. Мы можем увидеть в будущем, как расцветают все новые психоактивные вещества, и врачи скорой помощи будут сталкиваться с ребятишками, сидящими на наркотиках, которые врачам не знакомы даже по названию. Незаконные психоактивные вещества, применяемые в основном для расслабления на вечеринках, показывают, насколько быстро может идти такое развитие. В первом немецком издании этой книги (вышедшем в 2009-м) я осторожно предсказывал, что скоро число запрещенных веществ на рынке резко возрастет. За три года после этого предсказания только в Европе было обнаружено сперва 41, затем 49, а в 2012 уже 73 вида синтетических наркотиков, совершенно неизвестных прежде. Сейчас уже видно, что общая тенденция, выраженная в этом предсказании, не прерывается: в следующем году было обнаружено впервые 81 психоактивное вещество, в 2014 их насчитывалось 101. Просматривая годовые отчеты Европола и Европейского центра мониторинга наркотиков и наркомании, можно оправданно заключить, что ситуация полностью вышла из-под контроля. Однако то же относится и к «подстегиванию мозгов» рецептурными препаратами. Как только появится по-настоящему действенный препарат, улучшающий работу мозга, не сработают самые строгие формы контроля по его применению. Сейчас уже существуют сотни нелегальных лабораторий, которые немедля скопируют соответствующую молекулу и выбросят ее на нелегальный рынок. Глобализация, Интернет и современная нейрофармакология вместе взятые представляют собой вызов наркополитике. Например, легальная фармоиндустрия прекрасно знает, что с пришествием интернет-аптек государственные силовые ведомства уже не в силах контролировать неврачебное использование таких психостимуляторов, как риталин и модафинил. Настанет день, когда мы не сможем отделаться от этого вызова отрицанием, дезинформацией и пиар-кампаниями, так же как законодательными мерами и драконовскими санкциями. Мы уже дорого платим за статус-кво в злоупотреблениях лекарственными средствами и алкоголем. Между тем возникают новые вызовы, а мы не выполнили нашего домашнего задания. […] Мы еще не смогли убедительно оценить внутреннюю ценность искусственно вызванных состояний сознания, а также рисков и благ, которые они несут не только отдельным гражданам, но и обществу в целом. Мы просто не смотрели в эту сторону. Не интегрировать подобные вещества в нашу культуру, объявить их вне закона, тоже грозит ущербом: к ним не будет доступа у занимающихся духовными практиками и серьезно изучающих теологию и психиатрию; молодежь вступит в контакт с преступным миром; люди будут экспериментировать с неизвестными дозами в небезопасных условиях; особо уязвимые личности могут в таких условиях небезопасно себя повести или серьезно травмироваться при панических эпизодах или эпизодах высочайшей тревожности, а также у них могут развиться долговременные психотические реакции. Все, что бы мы ни делали, имеет последствия. Это относится как к проблемам прошлого, так и к вызовам, с которыми мы столкнемся в будущем. «В нашем конкурентном и беспощадном обществе очень немногие ищут глубоких духовных переживаний. Люди хотят остроты ума, сосредоточенности, эмоциональной устойчивости и харизмы» Рассмотрим риск психотических реакций. Выполненное в Соединенном Королевстве обзорное исследование оценило опыты с ЛСД в клинической работе, охватив около 4300 человек и около 49 500 сессий с ЛСД. Уровень самоубийств составил 0,7 на тысячу пациентов; несчастные случаи — 2,3 на тысячу; психозы, продолжавшиеся более сорока восьми часов, — 9 на тысячу (причем две трети полностью от них оправились). Еще одно исследование, проверявшее присутствие психотических реакций по анкете, разосланной проводившим контролируемые эксперименты с ЛСД ученым, показало, что 0,08% из пяти тысяч волонтеров испытывали психиатрические симптомы, длившиеся больше двух суток. В последнее время исследователи продвинулись в контроле над такими нежелательными реакциями путем тщательного наблюдения и подготовки. Тем не менее лучше держаться консервативных оценок и ожидать девять длительных психотических реакций на тысячу пациентов. Теперь предположим, что берется группа в тысячу тщательно отобранных граждан, и им предлагается законно вступить в царство феноменальных состояний, открытых псилоцибином, как в двух недавних псилоцибиновых опытах Роланда Гриффита с соавторами. Поскольку псилоцибин в этом отношении очень близок к ЛСД, эмпирические данные позволяют предположить, что у девятерых проявятся серьезные, продолжительные психотические реакции, которые у троих из них сохранятся более чем на 48 часов, возможно, с пожизненными нежелательными последствиями. 330 граждан оценят этот опыт как уникальное, наиболее духовно значимое переживание своей жизни; 670 скажут, что это было самое значимое переживание их жизни или причислят его к пяти наиболее значимым переживаниям. Кто перевесит — 9 или 670? Допустим далее, что отдельные граждане решат рискнуть и потребуют законного, максимально безопасного доступа в пространство этих феноменальных состояний. Следует ли государству вмешаться из этических соображений, возможно решив, что граждане не вправе рисковать своим психическим здоровьем и потенциальной возможностью стать обузой для общества? Тогда нам пришлось бы немедленно запретить алкоголь. А если эксперты-юристы скажут, что, как и со смертным приговором, одно неверное решение, одна стойкая психотическая реакция — уже перебор, что совершенно неэтично так рисковать? А если социальные работники и психиатры возразят, что решение вывести такие эксперименты за рамки закона увеличит общее число серьезных психиатрических осложнений среди населения и сделает их невидимыми для статистики? Если церковь официально заявит (в полном соответствии с основной теорией редуктивного материализма), что эти переживания — «не-дзен» — не настоящее, только явление, не имеющее эпистемической ценности? Вправе ли гражданин свободного общества сам искать ответа на этот вопрос? Сочтем ли мы существенным, если соотношение риска к выгоде будет гораздо выше, скажем 80 к 20? Что, если граждане, не интересующиеся духовными проблемами, решат погрузиться в чистый «пустой» гедонизм, насладиться «истигкайтом» Мейстера Эккарта просто забавы ради? Что, если впоследствии ультраконсервативные верующие вместе со стареющими хиппи, твердо держащимися за веру в «психоделическое причастие», сочтут себя глубоко оскорбленными чисто развлекательным, гедонистическим применением подобных веществ и станут протестовать против богохульства и профанации? Все это — конкретные примеры этических вопросов, на которые мы пока не нашли нормативных, общепринятых ответов. Мы еще не выработали разумного способа обращения с этими веществами — стратегии минимизации риска, дающей людям возможность насладиться потенциальными благами. Мы только и сумели, что отгородиться от соответствующей доли феноменального пространства состояний, сделав практически невозможными в большинстве стран академические исследования и разумную оценку рисков. Это демонстрирует не только слабость правовой культуры, но и, быть может, влечет за собой более низкий жизненный стандарт по отношению к собственному сознанию. Мы не выполнили домашнего задания, и потому рушатся жизни. Цена за отрицание может возрасти. Разрабатываются новые психоактивные вещества галлюциногенного типа […] — они выходят на черный рынок без клинической проверки, и число их все возрастает. Это еще старые (и «простые», потому что легко решаемые) проблемы, невыполненное домашнее задание 1960-х. Сегодня структура спроса меняется, технология становится все точнее и рынок расширяется. В нашем сверхбыстром, все более конкурентном и беспощадном современном обществе очень немногие ищут глубоких духовных переживаний. Люди хотят остроты ума, сосредоточенности, эмоциональной устойчивости и харизмы — всего, что ведет к профессиональному успеху и облегчает стресс, связанный с жизнью на скоростной полосе. Осталось немного Олдосов Хаксли, зато возник новый демографический фактор: в богатых обществах люди живут долго как никогда — и хотят не только продолжительности, но и качества жизни. Большие фармацевтические предприятия об этом знают. Все слышали про модафинил, а кое-кто и о том, что он уже применяется в Ираке, а на подходе еще, по меньшей мере, сорок молекул. Да, тут много лишней шумихи, и паникерство, несомненно, неуместно. Однако технология никуда не денется, и она совершенствуется. Крупные фармацевтические компании, пытаясь элегантно обойти границы между легальными и нелегальными средствами, втихомолку разрабатывают множество новых препаратов: они уверены, что стимуляторы мыслительных процессов в будущем принесут им большие прибыли за счет «немедицинского применения». Например «Цефалон», изготовитель модафинила, сообщил, что примерно 90% препарата выписывается для применения не по назначению. Распространившиеся в последнее время интернет-аптеки создали новый мировой рынок сбыта этой продукции и новые инструменты для неофициальных долговременных исследований с многочисленными испытуемыми. Современная нейроэтика должна будет создать новый подход к наркополитике. Ключевой вопрос состоит в том, какие состояния мозга считать легальными. Какие области пространства феноменальных состояний должны быть (если должны) объявлены вне закона? Важно не забывать, что во всех культурах тысячелетиями использовали психоактивные вещества, чтобы вызывать особые состояния сознания: не только религиозный экстаз, расслабленную веселость и повышенное внимание, но и простое, тупое опьянение. Новый фактор в том, что инструменты совершенствуются. Поэтому нам предстоит решать, какие из этих измененных состояний следует вписать в нашу культуру, а каких избегать любой ценой. В свободном обществе следует стремиться к максимальной независимости гражданина. Либеральное западное понимание демократии требует в отношении психоактивных веществ права на психическое самоопределение, которое также закреплено в конституции. Однако суть проблемы состоит в том, чтобы ограничивать этот основной либеральный принцип, приводя разумные и этически убедительные доводы. «Нейроэтика должна учитывать не только физиологическое воздействие вещества на мозг, но и взвешивать психологический и социальный риск» Я против легализации классических галлюциногенов, таких как псилоцибин, ЛСД и мескалин. Это правда, что они не вызывают пристрастия и проявляют очень небольшую токсичность. Тем не менее сохраняется риск их применения в небезопасных условиях, без необходимых знаний и компетентного наблюдения, и риск этот слишком велик. Простое требование легализации, во-первых, слишком широко и, во-вторых, слишком дешево стоит, отчего такое требование зачастую исходит от людей, которым не придется платить за последствия его исполнения. Вот в чем состоит настоящая проблема: с одной стороны, совершенно ясно, что в свободной стране каждый гражданин в принципе должен иметь доступ к описанным выше состояниям сознания, хотя бы для того, чтобы составить собственное независимое мнение. Но по зрелом размышлении приходится признать, что большинство людей, принимающих политические и законодательные решения, по этой причине (отсутствие такого мнения) вовсе не понимают, о чем идет речь. С другой стороны, мы должны быть готовы расплатиться за доступ к этим весьма необычным субъективным переживаниям и за соответствующий рост индивидуальной свободы. Новый культурный контекст не возникает сам собой. Поэтому нам придется вложить в развитие новых, разумных способов обращения с психоактивными веществами творческий подход, разум, деньги и много труда. Можно, например, разработать подобие «водительских прав», требующих для допуска к веществам особой психиатрической оценки личных рисков, теоретического экзамена и, возможно, пяти «уроков вождения» под наблюдением профессионала и в безопасных условиях. Тем, кто сдаст на такие права, можно, например, разрешить легальную покупку двух однократных доз классического галлюциногена в год для персонального использования. Эту модель можно понемногу оттачивать очень избирательно и, главное, основываясь на опыте, а впоследствии, возможно, модифицировать эту процедуру для когнитивных стимуляторов и других классов веществ. Это даст лишь начальную точку долгого развития, и, конечно, существует много других разумных стратегий. Главное, что после десятилетий застоя и перед лицом непрерывного ущерба общество начинает развиваться. С учетом сказанного мы должны принять трезвый взгляд на проблему. Нам следует свести к минимуму цену, которую мы выплачиваем смертями, пристрастиями и ущербом, возможно наносимым нашей экономике за счет, скажем, заметного падения производительности. Однако вопрос не только в том, как защитить себя; нам следует оценить также скрытые блага, которые психоактивные вещества могут дать нашей культуре. В некоторых профессиях — подумайте, например, о министре финансов, пилоте дальнего следования, стрелке, экстренном хирурге — повышение на время концентрации и психической производительности послужит всеобщим интересам. Следует ли в принципе запрещать такие духовные переживания, какие вызываются некоторыми классическими галлюциногенами? Приемлемо ли закрывать серьезным студентам теологии и психиатрии доступ к таким измененным состояниям сознания? Допустимо ли вынуждать всякого, кто ищет ценных духовных или религиозных переживаний — или просто хочет попробовать сам, — нарушать закон и рисковать, принимая неизвестные дозы неочищенных веществ в опасной обстановке? Многие аспекты текущей наркополитики произвольны и этически не продуманы. Этично ли, например, рекламировать такие опасные, вызывающие пристрастие вещества, как алкоголь и никотин? Следует ли правительству, облагая такие вещества налогами, наживаться на самоубийственном поведении граждан? Следует ли разрешать фармацевтической индустрии напрямую, без посредства врача, продавать такие вещества, как риталин и модафинил (как в Новой Зеландии и США)? Нам потребуются точные законы, охватывающие каждую молекулу и ее нейрофеноменологические свойства. Нейроэтика должна учитывать не только физиологическое воздействие вещества на мозг, но и взвешивать психологический и социальный риск в сравнении с внутренней ценностью переживаний, производимых тем или иным состоянием мозга, — а это сложная задача. Она станет проще, если мы сумеем установить основополагающее моральное согласие, поддерживаемое большей частью населения — теми гражданами, ради которых вырабатываются правила. Власти не должны лгать своей целевой аудитории; им, скорее, следует заботиться о восстановлении доверия, особенно молодого поколения. Регулировать черный рынок труднее, чем легальный, а политические решения обычно действуют на потребителя гораздо слабее, чем культурный контекст. Одни законы тут не помогут. Чтобы справиться с вызовами, представляемыми новыми психоактивными веществами, понадобится новый культурный контекст.
Читайте также
5 фраз, убивающих счастье
«Я даже не знаю» Вселенная прислушивается в первую очередь к тому, что было сказано вслух, во вторую — к мыслям, которые оформлены в конкретные пожелания, но читать и расшифровывать подсознание она не может. «Хотите сменить нелюбимую работу? Получить высокую должность или новые знания, найти единомышленников?» — в лице ваших родственников или друзей просит уточнить Вселенная. На что получает невразумительный ответ: «Я даже не знаю». Не знаешь, значит, сюрприз будет! А сюрпризы судьбы, к сожалению, редко бывают приятными. В результате вместо улучшения ситуации получаем дополнительные проблемы. Если вы недовольны какой-либо стороной своей жизни, рассказывая об этом, обязательно упомяните, что именно должно произойти, чтобы трудности разрешились. «У меня не получится» Не хватает знаний, поэтому не получится выполнить сложное задание. А что, если рядом случайно окажется специалист, готовый помочь советом? Мало свободного времени, значит, не получится встретиться с друзьями. А если начальник отпустит с работы пораньше? Список таких ситуаций и обстоятельств можно продолжать до бесконечности, суть одна: все возможно, если удача на вашей стороне. Главное, не спугнуть ее фразой «У меня это не получится». Ее негативное воздействие я заметила еще во время учебы. Мои однокурсницы, отлично подготовившись к экзамену, часто произносили: «У меня не получится сдать, будет плохая оценка». Как потом признавались, говорили эти слова, чтобы не сглазить, а результат оказывался прямо противоположным. Оценка выходила ниже ожидаемой по десятку причин, которые принято обозначать фразой «Не повезло». А вот после слов «Я постараюсь это сделать» удача не заставляла себя долго ждать, и всегда выпадал нужный билет. Этот прием прекрасно действует в любых жизненных ситуациях, мистическим образом складывая обстоятельства на редкость благоприятно. «Мне бы твои проблемы» Когда подруга мучается выбором между норковым манто и песцовой шубкой или сетует на слишком влажный морской воздух, так и хочется воскликнуть: «Мне бы твои проблемы!» Не сомневайтесь — после таких слов ее проблемы вы обязательно получите, только это будут совсем не те приятные заботы, которые побудили вас к опрометчивому высказыванию. Идеальная с виду чужая жизнь может таить массу скрытых неприятных моментов — например, конфликты с родственниками, проблемы с любимым или, наоборот, нелюбимым супругом, нереализованные мечты и амбиции, плохое здоровье. Чтобы не испытать все это на себе, лучше ответьте: «Я бы взяла норку. И в Париж!» Пусть Вселенная выполнит именно это ваше желание! «Никогда не пойду на это» Другими словами — не зарекайтесь! Не важно, идет ли речь о прыжке с парашютом или о подлости, предательстве, измене. Судьба сделает все, чтобы вы отказались от этих слов, и, скорее всего, урок будет жестоким! Таким способом Вселенная еще раз доказывает, что человек не может контролировать все события в своей жизни. Постарайтесь быть менее категоричными. Всегда подчеркивайте, что вы так считаете именно в данный момент, и объясните, что вы придерживаетесь такой точки зрения по вполне определенным причинам. «Я совсем не красавица» Внешняя красота — это всего лишь восприятие человека другими людьми, а оно не зависит ни от черт лица, ни от пропорций фигуры. Произнося вслух: «Я некрасива» или аналогичные по смыслу фразы, вы указываете Вселенной, что такое восприятие вас вполне устраивает. В итоге, какие бы метаморфозы не происходили с вашей внешностью, окружающие все равно будут видеть перед собой лишь дурнушку. Впрочем, если на каждом углу петь дифирамбы собственной красоте, привлекательности это тоже не добавит. Задумайтесь, почему вам прямо сейчас хочется похудеть, нарастить ногти или даже сделать пластическую операцию? Вы мечтаете очаровать мужчину, вызывать симпатию окружающих или шикарно смотреться в новом платье? Тогда в разговоре с близкими вместо жалоб на свою внешность озвучьте именно это желание, и оно обязательно сбудется!
10 способов понять, что ты любишь именно того человека
Чувство влюбленности — это одно из самых захватывающих, волнующих и в тоже время пугающих чувств, которое каждый из нас рано или поздно испытывает. Влюбившись однажды, вам уже немыслимо представить свою жизнь без своей второй половинки. Конечно же, вы жили как-то и до встречи со своим любимым человеком, но на самом деле вы всего лишь существовали до тех пор, пока вы двое не встретились. Я помню, как впервые влюбился в свою девушку; это было какое-то пугающее чувство, поскольку до встречи с ней мне удавалось избегать чувства влюбленности. Особенно хорошо помню этот переход от состояния влюбленности в Ванессу до состояния любви к ней. В начале отношений Ванесса была той женщиной, которая заставляла меня улыбаться, а в итоге стала неким катализатором моего счастья и радости. Я называл её эффектной девушкой, теперь она самая красивая на всём белом свете для меня. Когда-то она была предметом моего обожания, сегодня она любовь всей моей жизни. Каждый из нас испытывает любовь по-разному и в разное время. Любовь — это понятие крайне субъективное, но я с уверенностью могу сказать, что каждый, кто познавал это чувство, согласится, что оно самое прекрасное. Вот 10 способов понять, что вы любите именно того человека, либо он вам просто нравится: 1. Ваш любимый человек — лучшая часть вашего дня Американский актёр и музыкант Чайлдиш Гамбино в одной из своих песен поёт: «Когда я один, я предпочел бы быть с тобой». Та часть дня, когда я вижу свою девушку, для меня самая приятная. Если вы действительно любите кого-то, вы никогда не устанете от этого человека. Неважно, насколько удачным был день, вашему дорогому человеку под силу даже просто своим присутствием украсить его. Если же человек вам всего лишь нравится, он или она смогут сделать ваш день лучше, но, вероятнее всего, им не удастся стать его лучшей частью. 2. Первый человек о ком вы думаете, проснувшись утром — ваша половинка Если вы любите кого-то, то именно об этом человеке в первую очередь вы думаете, проснувшись утром, и он последний, о ком думаете перед сном. Когда с вами происходит нечто прекрасное, вам прежде всего хочется поделиться этим с вашей половинкой. Когда же случается что-то плохое, вы у нее ищете поддержку. 3. Собственные интересы на втором плане Любовь самоотверженна. В своем личном мире я был самым важным человеком до тех пор, пока не встретил свою девушку. Когда я влюбился в нее, ее интересы стали для меня намного важнее моих собственных. В этом и есть вся любовь. Ваши интересы всегда кажутся незначительными в отличие от интересов вашего любимого человека. 4. Вы готовы сделать что угодно Если бы мне пришлось составить список того, чего бы я не сделал для своей девушки, он наверняка был бы пустой. Когда вы влюблены в кого-то, вы сделаете все что угодно, лишь бы этот человек был счастлив. Когда вам просто-напросто нравится человек, вы тоже на многое можете пойти ради него, но тем не менее, ваши возможности будут ограничены. А у настоящей любви границ нет. 5. Вы не боитесь выражать свои чувства у всех на виду Я имею привычку сообщать всему миру о любви к своей девушке. Когда вы на самом деле любите кого-то, вам хочется, чтобы все и каждый об этом знали. Вы не стесняетесь своих чувств. Когда вам нравится кто-то, вы непременно воздержитесь от проявления чувств на людях. 6. Ваша любовь — не совершенство Моя девушка самая прекрасная из всех кого я знаю, но и у нее есть недостатки. Но для меня это вовсе не недостатки, а ее особые качества, которые я люблю. Когда я в шутку напоминаю об ее недостатках, она считает, что я смеюсь над ней, но на самом деле я обожаю эти её несовершенства. Любовь — это умение принимать недостатки вашей второй половинки. Вы можете знать недостатки человека, который вам нравится, но принимать их вы научитесь, лишь полюбив его. 7. Вы планируете долгосрочное будущее Когда вы влюблены в кого-то, очень сложно представить свое будущее без этого человека. Исходя из этого, вы будете планировать свою жизнь с вашим любимым человеком на долгосрочную перспективу. Вы не станете поддаваться краткосрочным искушениям, которые могут навредить вашим целям. Когда вам кто-то просто нравится, планировать будущее страшно. 8. Вы становитесь лучше Никто не идеален, всегда есть куда расти дальше. Но чувство влюбленности подталкивает вас к самосовершенствованию. Вам хочется стать лучшей «версией» для человека, которого вы любите. Сегодня я намного лучше, чем был до встречи со своей девушкой. 9. Ваши чувства ничем не обусловлены Когда вы безоговорочно любите кого-то, это значит, что ваша любовь не знает условий и она абсолютна. На самом деле я не люблю термин «бескорыстная любовь», звучит как-то слишком многословно. Но я верю, что настоящая любовь не ограничена какими-либо условиями. Когда вам нравится человек, ваши чувства напрямую зависят от обстоятельств. 10. Ваша любовь — это ваш лучший друг Спустя какое-то время моя девушка стала моим лучшим другом. Как мне кажется, это естественно для большинства влюбленных людей. Ваша вторая половинка становится соучастником в преступлении. Вы чувствуете, что вместе вы сможете и горы свернуть.
15 метких фраз, придуманных мудрыми людьми
В женщине должна быть загадка... А не кроссворд и не ребус на две страницы! Шоколад поднимает настроение до тех пор, пока не встанешь на весы. Настоящую женщину никаким мужем не испортишь... Ищешь счастье, а приобретаешь опыт. Иногда думаешь — вот оно, счастье! Ан нет, опять опыт. Человек всегда недооценивает то, что имеет, и всегда переоценивает то, чем он является на самом деле. Не нужно искать во мне плюсы и минусы, я не батарейка... Истинная свобода не в том, чтобы делать то, что хочешь, а в том, чтобы не делать того, чего не хочешь. Легкая придурковатость делает человека практически неуязвимым. Иногда, чтобы обеспечить себе старость, надо угробить молодость! Для любимой женщины ничего не жалко. Пока ей ничего не нужно. Чем больше у тебя добра, тем чаще встречаются доброжелатели. Можно, конечно, очиститься через страдания. Но я предпочитаю запачкаться через удовольствия. Не идите на сделку с совестью. Идите один... Лень — это просто привычка отдыхать до того, как устанешь. Сколько же надо заплатить, чтобы дёшево отделаться?
Как видят семейную жизнь мужчины и женщины
Около половины моих тридцатилетних знакомых уже развелись. Среди тех, кому за сорок, таких 80%. Часто причина развода — женщина. Тетки вздыхают: я и волосы с зоны бикини удаляла воском и в спортзал ходила регулярно. Я вся такое сокровище, а он все равно ушел. В чем дело?! Знаете, что? Мужики уходят, поверьте, не от заросших зон бикини. И даже не от отъевшихся фигур. Все гораздо глубже. Давайте, наливайте себе кофе, поговорим по душам. Мужчины и женщины воспринимают дом по-разному. Для женщины дом — ее стихия, ее царство, где все должно быть идеально. Ее крест, ее битва, можно сказать. Когда женщина видит в доме неидеальность, в ее голове срабатывают сирены. «ИУИУИУИУИУИУИ!!! Нападение! Покушение! Снижение обороноспособности! Срочно бросить все силы на устранение помехи! ИУИУИУИУИУИУИ!!!». И она, как генерал, принимает решение. Мы же помним, что в пределах дома она чувствует себя как на работе. Очень важной и ответственной. — Рядовой муж! В бой! Победи елку! Но так сказать она не может, хоть подсознательно происходит именно это. Поэтому она просто говорит примерно так: — Ну что же ты делаешь, а? Елку до сих пор вынести не может, весь дом в иголках! Если в доме есть еще теща, которая, приходя к молодой паре, тоже подсознательно воспринимает дом как свой, а жена ей подчиняется по рангу, все еще хуже. Количество звучащих в доме сирен — ИУИУИУИУИУИУИ!!! — удваивается! А что такое дом для мужчины? Дом — это пещера, в которой он может спрятаться от жизненных бурь. Надежное укрытие, тыл. Единственный источник покоя. Это противоречие при невнимательной, нечуткой жене может довести до бешенства! Пришел отдохнуть, а тут такое. Поэтому я советовала бы дамам помнить об этой разнице, планируя домашние дела. И не слишком усердствовать в своем желании сделать все идеально, особенно руками мужа. Я вообще считаю, что мужчина имеет право получить от своей женщины следующие вещи, что позволяют сделать дом тем, чем он должен быть для мужчины, местом отдыха: — Уважение. Он должен быть уверен на 1000% процентов, что дома никто не обзовет его козлом, неудачником, лентяем. Не говоря уже о худших эпитетах. Никогда и ни за что нельзя себе позволять неуважение к мужу. Как, впрочем, не стоит терпеть и неуважение к себе. И если позволяешь себе в сердцах выкрикивать что-то типа: «Вот придурок, опять накосячил, ничего сделать не можешь», — ты одной ногой стоишь в разводе. — Тишина. Да, муж имеет право получить дома порцию тишины. Это место, где он может отоспаться и немного отдохнуть от житейских бурь. Понимаю, идеала достигнуть невозможно. Но можно же хотя бы искусственно не увеличивать количество шума в доме? Никаких занудствующих тещ, никаких нотаций и ора. Чти его сон, береги его тишину. Когда ты нарушаешь тишину своими криками и ворчанием, ты почти стоишь в разводе уже двумя ногами. — Красота и гармония. Вы сейчас скажете, что это сексизм, но я считаю, что муж имеет право на эстетически приятную, следящую за собой жену. И на чистый уютный дом. Сейчас начнется разговор про разделение домашних обязанностей в работающей паре. Но на такой крайний случай есть приходящие раз в неделю уборщицы, иногда проще заплатить пару сотен за уборку и забыть. — Энергия. Дом — это своего рода место для подзарядки его батарей. Значит, в доме должно быть все, что может восполнить утраченную им энергию. Его любимая еда. Возможность посмотреть хорошее кино. Возможность принять ароматную ванну. Любящая жена, у которой не погас интерес к жизни. Конечно, есть обязанности и у мужчины. Но это совсем другая история. А все, что требуется от женщины — превратить дом в место отдыха, а не в место постоянной войны! Как думаете, это непосильные требования к женщине?
Как живет любовь
Вся правда о любви, простыми линиями в этом потрясающем короткометражном мультфильме.
То, чего у нас нет
Весьма позитивную вещь сказал одной даме, которая горестно перечисляла, чего у нее нет. Настоящих друзей нет. Хорошей зарплаты нет. Машины приличной нет. Квартиры достойной нет. Молодости уже нет. И надежды нет все это заиметь когда-нибудь. И, полненький такой, приятный психолог, с бородкой, поправил очки и сказал благодушно: конечно, у вас много чего нет. И можно продолжить список. Тяжелой неизлечимой болезни нет. Долгов миллионных нет. Ответственности за кого-то нет, за больного родственника или слабоумного старичка. Горба нет. И инвалидности нет. Очень много чего у вас нет. И, если записать, чего у вас нет, то настроение улучшится у вас сразу. И надежда появится, что этого не только нет, но и не будет. И дама подумала, в уме посчитала и улыбнулась. Так что, у нас много чего нет. И не надо. А все остальное можно заработать, улучшить, получить в подарок или просто обойтись временно. Ничего страшного. Главное - быть живым и здоровым. И чтобы близкие были живы и здоровы. И плохого не было. И это - уже хорошо. С этого и начнем, как говорится, перечисление того, чего у нас нет...
20 волшебных истин из «Гарри Поттера», которые помогают жить
«Счастье можно обрести даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету». «Все возможно, если есть достаточно решимости». «Нельзя цепляться за мечты и сны, забывая о своей жизни». «Человек — это не свойство характера, а сделанный им выбор». «Чем больше в своей жизни ты заботишься или беспокоишься о чем-то, тем сложнее это терять». «Правда — прекраснейшая и опаснейшая вещь, поэтому к ней нужно подходить с превеликой осторожностью». «Всегда называй вещи своими именами. Страх перед именем усиливает страх перед тем, кто его носит». «Каждый из нас уверен, будто может сказать что-то гораздо более важное, чем все, о чем думает другой». «Величайшая слабость — неспособность понять, что существуют вещи намного хуже смерти». «Гораздо легче простить людей за то, что они не правы, чем за их правоту». «Нужна недюжинная смелость, чтобы противостоять врагам, но не меньше отваги требуется для того, чтобы противостоять друзьям». «Возможно, для власти лучше всего приспособлены те, кто никогда к ней не стремился». «Тайна и ложь — это то, что мы принимаем, став взрослыми». «Жалей тех, кто живет без любви».
Как научиться концентрироваться на важных вещах
Всемирно известный эксперт по СДВ (синдром дефицита внимания) Эдвард Хэлловэлл (Edward Hallowell) считает, что мы так любим отвлекаться на всякую ерунду, что рискуем упустить настоящую жизнь. А потому психиатр даёт советы тем, кто хочет видеть свою жизнь лучше, понимать больше и работать не самоотверженно, а с умом. Тревожные симптомы Часто ли во время разговора вы хотите прервать человека словами «короче» или «переходи к сути»? Часто ли хватаете свой смартфон во время просмотра интересного сериала или фильма, не слушаете людей, а лишь имитируете внимание, раздражаетесь по пустякам? Наше внимание стало настолько расфокусированным, что нам порой трудно удерживать его на одной вещи более 10 минут. Если вы думаете, что это нормально для современного мира, то спешим вас расстроить. Это первые симптомы синдрома дефицита внимания. Считайте это буквами SOS, которые говорят, что «мышцу» внимания надо срочно вести в «тренажёрный зал». Цена отвлечений Вы знаете, что средний человек в течение рабочего дня тратит впустую почти два часа из восьми? Половину этого времени он переходит с одного сайта на другой. Журнал Inc. посчитал, что общие издержки от безделья только в США составляют 544 миллиарда долларов. Обычный человек отвлекается в течение дня 200 раз. При этом 118 раз мы тянемся своими шаловливыми ручонками к смартфону, 52 раза нас отвлекают друзья, близкие и коллеги, а 30 отвлечений — это наши бытовые нужды. Например, нам вдруг становится интересно, сколько лет исполнилось Мэтту Деймону (Matt Damon), и мы бросаем всё и идём в «Википедию». Как научиться концентрироваться Наш мозг, к счастью, обладает такой штукой, как нейропластичность. Если говорить просто: регулярная практика может изменить всё. Научитесь чему-нибудь Легче всего прокачать концентрацию и внимательность — это начать делать что-то, чего не делали раньше. Например, если вы водите машину с автоматической коробкой передач, пересесть на авто с механической коробкой. Используйте фантазию: запишитесь на уроки сальсы, выучите испанский, освойте рецепт фарфалле с лососем. Или попытайтесь стать амбидекстром и научитесь писать обеими руками либо одновременно чертить в воздухе разные фигуры, например правой рукой — ромб, левой — круг, а ногами — треугольники. Играйте Джон Кеннеди (John Kennedy) любил во время перерывов в делах играть в такую игру. Он писал на бумаге в случайном порядке по две буквы, пришедшие в голову. Например, МД, КШ, СД и так далее. А потом пытался вспомнить известных личностей, которым могут принадлежать эти инициалы. Например, МД — Марлен Дитрих, КШ — Коко Шанель, СД — Сальвадор Дали и так далее. А вот и задачка для вас — придумайте известных личностей для этих пар букв: ЛД, ОУ, ФД. Заведите будильник Нужно ли вам рассказывать, куда тянется рука современного человека, когда он просыпается и засыпает? Правильно, к смартфону. Один из самых простых и эффективных способов сохранить «утренне-вечернее» целомудрие своего внимания — это… купить будильник. Может, решение выглядит довольно простым, но согласитесь, вы ведь уже даже и забыли о возможности купить будильник. Обычный будильник, который не выходит в интернет, не отправляет email и не готовит вам курицу на пару. А телефон лучше положить на ночь не рядом с собой, в кровать, а куда-нибудь на самый дальний стол. Найдите любимое дело Вот вам ещё одно решение, которое, может быть, и не блещет своей новизной, но требует постоянного напоминания о себе. Лучший вклад в то, чтобы перестать отвлекаться, это найти себе дело, которое будет сочетать в себе три критерия. Итак, удачное место работы — это когда: - вы любите свою работу, - вы делаете её хорошо, - вам за это достойно платят. Если ваша нынешняя работа не соответствует этим критериям, то время, которое вы тратите на то, чтобы отвлечься, лучше потратить на то, чтобы найти хорошую работу. Боритесь с энтропией Наш мозг так устроен, что если он видит где-то отсутствие структуры, то начинает переживать. Он хочет найти структуру во всём: ему нужно, чтобы все дела были записаны в ежедневник, чтобы на рабочем столе компьютера и в вашем шкафу был порядок, ему нужно чёткое расписание дня, он должен понимать, в какое время его будут кормить. Вы знаете, например, что беспорядок в комнате напрямую влияет на лишний вес? Это логично: чем больше беспорядка, тем больше стресса и энтропии. А потому потратьте время на то, чтобы создать структуру во всём. Не забывайте об эмпатии И ещё один момент, который помогает нам концентрироваться. Эмпатия и глубокие гармоничные отношения с людьми делают нас более уравновешенными и сконцентрированными. Когда мы заботимся о других людях, мы чувствуем себя спокойными и счастливыми. Так что ещё один способ сохранять концентрацию — это искреннее желание помогать другим людям. Что в итоге Сегодня критически важно уметь управлять своим рассудком, развивать его в соответствии со своими желаниями, а не с чужими прихотями, уметь противостоять засасывающему действию водоворота бесполезной информации, никчёмных идей и пустой болтовни. Выработав в себе способность к состоянию, позволяющему не только создавать новые идеи, но и доводить их до реального воплощения, вы сможете управлять жизнью, не позволяя ей управлять вами. По материалам книги «Не отвлекайте меня».
Как один год учёбы может быть равен шести
Знаменитый эксперимент с преподаванием математики, который заставляет пересмотреть наши взгляды на соотношение количества и качества обучения. В 1929 году Фрэнк Бойнтон, руководитель школ в городе Итака (штат Нью-Йорк) отправил своим коллегам по образовательной сфере статью о реформе школьной программы. Её концовка прозвучала почти как вызов. «Мы постоянно обсуждаем, какие предметы нужно добавить в школьное расписание, — писал Бойнтон. — Но ребёнок не может тратить на учёбу всё своё время. Что в таком случае из неё нужно убрать?» «Математику», — спустя месяц уверенно ответил ему Луис Бенезет, который в то время руководил школами в Манчестере (штат Нью-Хемпшир). По его мнению, математика в младших классах только оглупляет школьников. «Я не раз замечал, что единственный результат раннего обучения математике — скука и настоящее усыпление детской способности к умозаключению». — Луис Пол Бенезет Все основные математические навыки могут быть освоены всего за один или два года, а до этого арифметика должна осваиваться через игры, примеры и другие занятия — менее абстрактные и более близкие к детскому мышлению. «Зачем десятилетнему ребёнку знать, как делить в столбик? Всю арифметику можно отложить до седьмого года школьного обучения — потом эту программу за пару лет догонит любой нормальный ученик». К этому времени Бенезет уже 5 лет руководил несколькими школами в Манчестере и заслужил себе не очень хорошую славу: родители и учителя критиковали его за то, что он изгнал практически всю арифметику из школьной программы первых двух с половиной лет обучения. Он был убеждён, что способности к математическому абстрактному мышлению формируются ближе к подростковому возрасту. До этого обучить ребёнка арифметике можно только натаскиванием. Натаскивание отбивает у детей желание иметь дело с цифрами и притупляет их способность к самостоятельному мышлению. Ребёнок может вызубрить правила, но не научится понимать, в чём их смысл. Математика должна входить в жизнь ребёнка постепенно, не через зубрёжку, а через осмысленную деятельность. Бенезет предлагал пересмотреть классическую схему обучения, построенную вокруг трёх «R» (чтение, письмо и счёт — reading, writing and arithmetic). Место арифметики должно занять говорение, рассказывание (reciting). Бенезет был удручён тем, что даже самые умные школьники не умеют рассуждать и грамотно формулировать свои мысли. Что касается арифметики, то они могут усвоить правила, но не владеют элементарной математической логикой (к примеру, не могут объяснить, почему из двух дробей с одинаковым числителем больше будет та, у которой знаменатель меньше). Осенью 1929 года Бенезет приступил к организации своего эксперимента. Он выбрал пять классов (с третьего по пятый год обучения), учителя которых согласились на его требования. Он намеренно выбрал школы, в которых учились дети из необеспеченных семей: их родители, как правило, были эмигрантами и не получили хорошего образования. Если бы такой эксперимент начался в более престижной школе, разразился бы скандал. В качестве компромисса занятия арифметикой были отложены не до седьмого, а до шестого года обучения. До этого школьники осваивали математику через игры и практические занятия, в которых нужно было оперировать датами, расстояниями, временем или деньгами (например, давать друг другу сдачу, или рассчитывать время, которое потребуется на то, чтобы добраться из одного места в другое). Часы, которые раньше отводились на математику, теперь занимали устные занятия, на которых школьники делились своими впечатлениями от прочитанных книг и просмотренных фильмов, обсуждали недавние происшествия и делились какими-то личными историями. Дети, которые до этого угрюмо молчали и не могли связать и двух слов, теперь могли увлеченно рассказывать о том, что было им интересно. «Всего один визит на такой урок — и можно было вдохновиться. Классные комнаты будто бы были пропитаны радостным и свободным настроением. [...] Если раньше дети угрюмо корпели над таблицами умножения, то теперь они действительно стали получать удовольствие от занятий» Результаты стали заметны уже через 8 месяцев. Когда исследователи приходили к четвероклассникам, которые учились по традиционной программе, и спрашивали их, что они сейчас читают, то единственная реакция, на которую можно было рассчитывать — это растерянность и апатия («в одном классе я не обнаружил ни одного ребёнка, который сознался бы в приверженности к греху чтения» — писал Бенезет). Теперь всё было по-другому: не хватило бы и целого занятия, чтобы каждый поделился своими мыслями и впечатлениями. С математикой всё было ещё интереснее. В 1936 году эксперимент завершился. Его результаты Бенезет подробно изложил в статье из трёх частей, которая была опубликована в Journal of the National Education Association. И они заслуживают того, чтобы вспомнить об этом сейчас, несколько десятков лет спустя. К шестому классу дети из экспериментальной группы хуже справлялись с арифметическими тестами, чем школьники из контрольной группы, которые продолжали учиться по стандартной программе. Но всего через год они уже сравнялись по своим результатам. Более того, некоторые задачи давались им намного легче. Бенезет показал: первоначальные математические умения, которые дети осваивают на практике, легко трансформируются в реальное владение математической логикой. Дети, которые не тратили шесть лет на математику, всего за один год догнали своих ровесников. Это становится ещё более удивительным, если учесть, что школьники из экспериментальной группы Бенезета происходили из не самых благополучных семей и вряд ли могли рассчитывать на помощь с учёбой за пределами класса. Дети из маргинальных социальных групп, как правило, учатся хуже всего потому, что образование не имеет почти никакой ценности в той среде, где они растут. В эксперименте Бенезета всё было наоборот. Когда Бенезет проверял результаты своего исследования, он давал ученикам задачи наподобие следующей: Расстояние от Бостона до Портлэнда по воде — 120 километров. Три парохода одновременно вышли из Бостона в Портлэнд. Первый добрался до пункта назначения за 10 часов, второй — за 12, третий — за 15. Спустя какое время все три парохода оказались в Портлэнде? Это может показаться странным, но в 9 классе только 6 из 29 учеников успешно справились с этой задачей. А дети, которые учились по системе Бенезета, всегда давали верный ответ ещё во втором классе. В своих публикациях Бенезет не приводит примеры неверных ответов, но мы можем себе представить, каковы они были, если обратимся к исследованию 1988 года. Учеников первого и второго класса просили найти решение для задач следующего типа: На корабле есть 26 овец и 10 баранов. Сколько лет капитану корабля? 67 учеников из 97 «решили» задачку, просто складывая 26 и 10. Дети усвоили, что математика — это когда нужно что-то делать с цифрами, но обычная школьная программа не дала им понять, какой смысл в этих действиях. И самое печальное, что к старшим классам эта тенденция часто только усиливается. Если эксперимент Бенезета был проведён корректно (а в его основных результатах нет почти никаких сомнений), то он многое говорит нам о том, что не так с формальной системой школьного обучения. Сложно удержаться от соблазна и не распространить те выводы, которые он получил в случае с математикой, и на другие предметы. Как писал Бертран Рассел, люди не рождаются глупыми. Они рождаются невежественными, а глупыми их делает образование. Этот небольшой эпизод из истории экспериментальной педагогики ещё раз говорит нам о том, как можно перестроить систему обучения, чтобы она соответствовала реальным способностям каждого ребёнка; чтобы образование не сводилось к натаскиванию, а превратилось в воспитание мышления. Но для всех этих проблем и так уже предлагалось множество решений. Проблема, как всегда, в том, чтобы их использовать.
© 2015 — 2024 stakanchik.media
Использование материалов сайта разрешено только с предварительного письменного согласия правообладателей. Права на картинки и тексты принадлежат авторам. Сайт может содержать контент, не предназначенный для лиц младше 16 лет.
