Про отношения и одиноких

Я иногда завидую одиночкам: они больше гуляют, у них чаще бабочки в животе, они больше ухаживают за собой, у них взгляд с блеском, когда они влюблены. Я завидую одиноким, правда. У них всегда есть шанс, что самое большое счастье впереди. Им не нужно думать, что вечером правильно быть дома, им можно ходить на свидания, меньше готовить-стирать-убирать, как минимум в два раза. Счастливые люди, которые получают удовольствие от жизни в ожидании чего-то особенного. Несколько лет назад я ушла от хорошего человека по причине того, что у меня пропало ожидание чего-то особенного впереди. Мне казалось, что дальше меня ждет пресное будущее с нелюбимым человеком. И я ушла и снова тусовалась, знакомилась, получала комплименты, подарки, похудела и почти не бывала дома и вот она жизнь полная красок, эмоций, впечатлений. И многие мне завидовали. И говорили, что это классно жить на всю катушку, а не проживать лучшие годы в скучных отношениях, и я думала, что они правы. И иногда до сих пор так думаю, когда смотрю фото людей без постоянных отношений. А потом ложусь на любимое, надежное плечо и понимаю, что ничего не может сравниться с объятиями, с обсуждением прожитого дня, с планированием будущего, с совместными занятиями, шутками, достижениями, бюджетами и эмоциями. Но, к сожалению, бабочки залетают все реже и надо работать, чтобы впустить их снова туда: создавать такие вечера, ловить настрой и настраивать на это своего партнера. И это во много раз сложнее, чем когда только познакомились. И чем дольше продолжаются отношения, тем больше усилий надо прикладывать, чтобы отношения не превратились дежурные разговоры, скучный секс и ощущение, что все лучшее в этих отношениях уже закончилось. И тогда я завидую одиночкам, потому что им этих усилий прикладывать не надо за них это делает естественным путем природа. И всегда есть выбор: ярко, коротко в сплошных сомнениях или долго с уверенностью в завтрашнем дне, но без бабочек в животе. Всегда есть выбор между чередой отношений, где каждый раз влюбляешься в нового партнера или отношениями с близким человеком, в которых проживаешь, приобретаешь, оберегаешь, даришь, скучаешь, притираешься, растешь. И однажды понимаешь, что вот это и значит, что любишь, а не просто влюблена. И возникает чувство наполненности и счастья. Но все равно немного скучаешь по бабочкам в животе... Есть такие люди, которые выбирают "или". Или постоянные отношения с затухающей страстью, или вечная страсть и влюбленность... Забывая о том, что есть предлог "и". И это счастливые люди, которые умеют в отношениях создавать страсть, влюбленность в одного и того же партнера снова и снова, совместные увлечения, подарки и поступки ради своей любви. Такие пары каждый день делают вклад в свои чувства и в свои отношения, вместо того, чтобы по окончании влюбленности начать смотреть на новых партнеров и столкнуться с той же проблемой через несколько месяцев. И рецепта сохранения остроты в парных отношениях нет. У каждого он уникальный, свой. Есть только одно важное условие: что бы вы не делали для партнера, делайте это с любовью. И замечание, и похвалу, и ужин, и помыть посуду, и подарок, и грустное для него известие. И тогда увидите, что самый лучший человек - это тот, который уже рядом. Ольга Комиссарова

Что делать с накопившейся злостью и обидой?

Времена дуэлей остались в прошлом. Теперь признаться себе и окружающим в том, что вы держите обиду, — всё равно что расписаться в собственной ментальной ущербности. Ни от кого ничего не ждать и не требовать — отличная стратегия, однако избавиться от всех рычагов давления практически невозможно. Особенность внешности, творчество, доверие близким — болевые точки уникальны, как и их носители, а случайно надавив на одну из них, можно задеть даже бесконечно понимающего и лояльного человека. Признать право на злость Вероятно, мама, не понимающая абстрактных картин сына, не имеет цели задеть его своим «А где здесь верх?», а за бывшего партнёра, нашедшего своё счастье, остаётся только порадоваться. Признавать это легко, когда эмоции отступают, но, пока обида свежа, трудно подавить её разумными доводами. Контролировать реакцию на чужие поступки можно только отчасти. Не стоит обманываться, полагая, что, запрещая себе злиться, вы поступаете благородно по отношению к обидчику. Прощение в большей степени нужно прощающему, и фальшивое великодушие отравляет жизнь куда сильнее здоровой обиды. Спрашивать: «Почему меня это задело?» Рефлексии могут быть полезны, если они не ограничиваются проигрыванием болезненных сцен по кругу и повторением мантры «Пойми и прости». Исследование обиды — неплохой способ узнать больше о своих уязвимых местах. Клубок причинно-следственных связей может быть замотан куда причудливее, чем выглядит со стороны. Вдруг окажется, что злость, вызванная неудачной шуткой о причёске, уходит корнями в детство и является симптомом острых проблем с принятием себя. Важно только не переступить грань, за которой начинаются паранойя, эзотерика и извращённые фрейдистские теории. Говорить о своих эмоциях Хотя ответственность за свои чувства лежит целиком и полностью на том, кто испытывает их, разговаривать с обидчиками вовсе не бессмысленно. Не нужно бояться непонимания или ссылаться на то, что ситуация осталась в прошлом, — у обид нет срока годности. Даже самые близкие люди не могут, да и не обязаны предугадывать вашу реакцию на тот или иной поступок, а тактичная просьба не повторять его заставит навсегда забыть о проблеме. Любые отношения — путь компромиссов, а если друг или партнёр не слишком заботится о вашем душевном комфорте, стоит пересмотреть отношения с ним. За неимением возможности поговорить с обидчиком можно воспользоваться одним из многочисленных способов выплеска эмоций -- написать письмо и сжечь его, например. Лечить душу ощущениями Как бы приторно это ни звучало, эффективнее всего глухая ненависть вышибается любовью. Положительные эмоции способны сделать обиды незначительными или хотя бы снизить градус болезненных ощущений. Никто не даст точной инструкции, как стать счастливым назло всем врагам и обстоятельствам — способ должен найтись стихийно. Когда это всё же произойдёт, обида вместе с поводом для неё сама собой исчезнет с горизонта. Автор: Ася Артемьева

7 причин улыбаться: научный подход

Улыбка – самая легко распознаваемая эмоция лица. Улыбка запускает определенные процессы в мозге человека, активируя связь «мозг-тело». Так чем полезна улыбка? 1. Улыбка делает нас счастливыми (даже при плохом настроении). Помните о связи мозг-тело? Так вот, обычная улыбка посылает в мозг сигнал, что мы счастливы. А когда мы счастливы, организм начинает вырабатывать различного рода эндорфины, которые поднимают настроение. Этот принцип был открыт в 1980-х годах и подтвержден целым рядом исследований. Но исследования показывают и обратную сторону: нахмурившись, люди начинают чувствовать себя несчастливыми. 2. Улыбка делает счастливыми окружающих тебя людей. Улыбка – заразительна. Исследования показывают, что достаточно увидеть улыбающегося друга или подругу, и человек невольно начинает делать то же самое. Забавно, правда? Когда кто-то улыбается, он заражает хорошим настроением других людей. Улыбающийся человек приносит счастье. 3. Улыбка делает нас более привлекательными. Мы обращаем внимание на людей, которые улыбаются. Существует фактор притяжения: мы хотим знать, кто и зачем улыбается. Хмурость и гримасы отталкивают людей, а улыбка привлекает. Очаровательная улыбка делает человека более привлекательным в глазах представителей противоположного пола. Поэтому, в следующий раз, когда будете назначать свидание, не забудьте улыбаться. Это сделает вашу «половинку» более счастливой, а вас – более привлекательными. 4. Улыбка помогает снять стресс. Улыбка помогает избавиться от усталости, изношенности и перегруженности. Улыбка способна уменьшать чувство тревоги. Когда сигналы, что мы счастливы (даже если это и не совсем так … в данный момент), достигают мозга, организм, как правило, уменьшает частоту дыхания и сердечных сокращений. Снижение уровня стресса очень благотворно сказывается на здоровье в целом, так как в результате снижается артериальное давление, улучшается пищеварение и нормализуется уровень сахара в крови. 5. Улыбка более привлекательна, чем макияж. 69% людей считают, что улыбающаяся женщина без макияжа более привлекательна, чем женщина без улыбки, которая использует косметику. Мышцы, которые мы используем, чтобы улыбаться, подтягивают лицо, что делает человека моложе. 6. Улыбка положительно влияет на здоровье. Улыбка помогает иммунной системе работать лучше. Когда вы улыбаетесь, вы более расслаблены. Целый ряд исследований доказывает благотворное влияние смеха на здоровье человека, в т.ч. и то, что смех схож с мини-тренировкой, в результате чего сжигается жир и улучшается рельеф мышц пресса. Смех также улучшает кровообращение, снижает уровень сахара в крови, уменьшает уровень стресса и улучшает сон. Он также способен повышать в организме уровень антител, борющихся с инфекциями и улучшающих работу иммунной системы. 7. Улыбка делает вас успешней. Улыбающиеся люди выглядят более уверенно. Наденьте улыбку на собрания и встречи, и люди будут реагировать на вас по-другому. Согласно исследованиям, опрошенные склонны считать, что такие люди более привлекательны, уверены в себе, порядочны и решительны.

Ловушка френдзоны

Каждый несчастный влюбленный может оказаться в ловушке «френдзоны» — ситуации, когда предмет обожания проявляет в ответ на нежные чувства исключительно дружеское отношение. Причины этого явления и возможные выходы из ситуации прояснил научный канал Vsauce. Чувство влюбленности имеет физиологические симптомы. Обычно они описываются как «бабочки в животе». Возможно, эти ощущения возникают у нас из–за всплеска адреналина — он стимулирует отток крови от живота к мышцам, которые должны быть готовы к действию при нахождении рядом с объектом желания. Этим же объясняется и внезапно пропавший аппетит. Влюбленность опасна возможностью попасть в ловушку туннельного мышления. В такой ситуации все недостатки другого человека или объективные препятствия для отношений игнорируются, блекнут перед ярко выделяемыми достоинствами и чувством эйфории. Люди выбирают себе партнеров в соответствии с совместимостью характеров, вкусов, интересов и планов на жизнь. Часто мы понимаем, что несмотря на все свои преимущества, человек, который нам симпатизирует, только отчасти сопоставим с важными для нас оценочными факторами. Тогда, осознанно или нет, мы даем ему понять, что готовы на общение только в качестве друзей — это одна из самых распространенных причин попадания в френдзону. Но существует и возможное биологическое объяснение, апеллирующие к принципу Бейтмана, согласно которому представители вида инвестируют разное количество ресурсов для того, чтобы обеспечить себе потомство. Так женщины могут иметь крайне небольшое количество биологически успешных сексуальных актов, которые заканчивались бы рождением ребенка, хотя бы из–за того, что им приходится вынашивать дитя на протяжении долгих девяти месяцев. Мужчины в свою очередь почти не ограничены в количестве успешных сексуальных актов (то есть тех, которые заканчивались бы зачатием). Поэтому женщины более склонны к избирательности в выборе партнера, а мужчины — к состязательности в борьбе за чужое расположение. Чтобы вырваться из френдзоны можно прибегнуть к уловке, которую социальный психолог и автор бестселлеров Роберт Чалдини называет принципом дефицита. Она активно используется в рекламе и маркетинге — потенциальному покупателю сообщают, что время для приобретения или количество товара крайне лимитированы. Человек склонен противостоять ограничению собственной свободы и часто приобретает ненужный ему товар или услугу, пока у него не отняли такую возможность — даже если это ему по-настоящему не нужно. Получается, можно стать привлекательнее в глазах другого человека, если значительно ограничить общение с ним, проявлять к нему меньше интереса и нежных чувств. Если дело совсем плохо, и на вас вообще почти не обращают внимания, можно попробовать расположить к себе человека c помощью эффекта Бена Франклина — если человек однажды сделал вам услугу, он с большей готовностью повторит свой поступок, чем если вы окажете ему услугу в первую очередь. Будучи талантливым политиком, Франклин находил себе все новых соратников, упрашивая их сделать что-нибудь для него.

6 детских сказок, смысл которых гораздо глубже, чем кажется

Мы теряем детство во времени, но сохраняем его в себе. Наверное, поэтому мы так любим сказки. Многие из них стоит читать не только в юном, но и в зрелом возрасте, потому что они наполнены гораздо большим смыслом, чем нам кажется в детстве. Мы собрали для вас отрывки из известных сказок, которые стоит перечитывать. «Все о муми-троллях», Туве Янссон Можно лежать на мосту и смотреть, как течет вода. Или бегать, или бродить по болоту в красных сапожках, или же свернуться клубочком и слушать, как дождь стучит по крыше. Быть счастливой очень легко. «Поллианна», Элинор Портер Ознакомив племянницу с распорядком дня, мисс Полли поднялась со стула и направилась к выходу. — Но тетя Полли! — испуганно крикнула Поллианна. — Тетя Полли! Когда же я буду жить? Вы мне совсем не оставили времени. — Жить? — удивленно подняла брови тетя Полли. — Не понимаю, что ты имеешь в виду, дитя мое? Все мы живем, пока Господь не приберет нас к Себе. И ты живешь, чем бы ни занималась. — Ну, да, да, тетя Полли! Конечно, все время, пока я буду заниматься, я не перестану дышать или двигаться. Но это не значит, что я буду жить. Вот ведь когда я сплю, я тоже дышу, но я же не живу. Когда я говорю жить, тетя Полли, я имею в виду, что я могу делать то, что хочется. «Волшебник Изумрудного города», Александр Волков Элли шла задумавшись и не заметила, как Страшила свалился в яму. Ему пришлось звать друзей на помощь. — Почему ты не обошел кругом? — спросил Железный Дровосек. — Не знаю! — чистосердечно ответил Страшила. — Понимаешь, у меня голова набита соломой, и я иду к Гудвину попросить немного мозгов. — Так! — сказал Дровосек. — Во всяком случае мозги — не самое лучшее на свете. — Вот еще! — удивился Страшила. — Почему ты так думаешь? — Раньше у меня были мозги, — пояснил Железный Дровосек. — Но теперь, когда приходится выбирать между мозгами и сердцем, я предпочитаю сердце. — А почему? — спросил Страшила. — Мозги не делают человека счастливым, а счастье — лучшее, что есть на земле. «Правда, мы будем всегда?», Сергей Козлов — Мне бы, знаешь, чего больше всего хотелось? — подумав, сказал Медвежонок Ежику. — Мне бы больше всего хотелось, чтобы на каждой твоей иголке выросло по шишке. — А что бы выросло потом? — А потом бы ты стал настоящей елкой и жил целых сто лет. — Это хорошо... А как бы ты со мной разговаривал? — Я бы забирался на самую макушку и шептал в темечко. «Маленький принц», Антуан де Сент-Экзюпери — Напрасно я ее слушал, — доверчиво сказал Маленький принц мне однажды. — Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом. Мой цветок напоил благоуханием всю мою планету, а я не умел ему радоваться. Эти разговоры о когтях и тиграх... Они должны были меня растрогать, а я разозлился... И еще он признался: — Ничего я тогда не понимал! Надо было судить не по словам, а по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать. За этими жалкими хитростями и уловками надо было угадать нежность. Цветы так непоследовательны! Но я был слишком молод, я еще не умел любить. «Если меня совсем нет», Сергей Козлов Каждый вечер Ежик с Медвежонком собирались то у Ежика, то у Медвежонка и о чем-нибудь говорили. Вот и сегодня Ежик сказал Медвежонку: — Как все-таки хорошо, что мы друг у друга есть! Медвежонок кивнул. — Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем. — А ты где? — А меня нет. — Так не бывает, — сказал Медвежонок. — Я тоже так думаю, — сказал Ежик. — Но вдруг вот — меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать?.. — Переверну все вверх дном, и ты отыщешься! — Нет меня, нигде нет!!! — Тогда, тогда... Тогда я выбегу в поле, — сказал Медвежонок. — И закричу: «Е-е-е-жи-и-и-к!», и ты услышишь и закричишь: «Медвежоно-о-о-ок!..» Вот. — Нет, — сказал Ежик. — Меня ни капельки нет. Понимаешь? — Что ты ко мне пристал? — рассердился Медвежонок. — Если тебя нет, то и меня нет. Понял?

Три часа между самолетами. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Дональд понимал, что шансов у него мало, но настроение было подходящее, сил полно, делать все равно нечего, а вся докучливая работа осталась позади. Сейчас он вознаградит себя. Если удастся. Самолет приземлился, Дональд ступил на землю, летняя ночь прерий поглотила его, и он пошел к глинобитному домику на краю аэропорта, выстроенному в духе старых железнодорожных вокзалов. Он не знал, жива она или нет, по-прежнему ли в этом городе и какую носит фамилию. Он волновался все сильнее, когда листал телефонную книгу, отыскивая номер ее отца, который за эти двадцать лет вполне мог умереть. Нет. Судья Хармон Холмс — Хиллсайд, 3194. Он попросил позвать мисс Нэнси Холмс. Женский чуть насмешливый голос ответил: — Нэнси теперь миссис Уолтер Гиффорд. А кто ее спрашивает? Но Дональд повесил трубку. Он выяснил, что хотел, а времени у него было всего три часа. Он не помнил никакого Уолтера Гиффорда — и когда листал телефонную книгу, снова встревожился. Она ведь могла, выйдя замуж, переехать в другой город. Нет. Уолтер Гиффорд — Хиллсайд, 1191. Он облегченно вздохнул. — Я слушаю! — Здравствуйте. Можно попросить миссис Гиффорд? Это говорит ее старый знакомый. — Я вас слушаю. Он сразу узнал — или это только почудилась ему? — своеобразное очарование ее голоса. — Это говорит Дональд Плант. Мы с вами виделись в последний раз, когда мне было двенадцать лет. — Да? — с вежливым удивлением спросила она; но он так и не понял, рада ли она и узнала ли его. — Дональд! — повторила она. Теперь в ее голосе слышалось нечто большее, чем просто попытка вспомнить. — ...Когда ты возвратился? — Потом теплее: — Где ты? — На аэродроме. Через несколько часов улетаю. — Так приезжай. — А не поздновато ли? — Господи, нет, конечно! — воскликнула она. — Я сижу дома одна, тяну виски с содовой. Скажи шоферу... По дороге Дональд перебирал в памяти их разговор. Его слова «на аэродроме» доказывали, что он по-прежнему богат и респектабелен. Нэнси одна — и это могло означать, что она теперь не очень привлекательная особа и у нее нет друзей. Муж, возможно, в отъезде или уже спит. И может быть, оттого, что мысленно он всегда видел ее десятилетней девочкой, упоминание о виски покоробило его. Но он тут же с улыбкой подумал, что ведь ей уже около тридцати. Дорога свернула к дому, и в дверях освещенной комнаты возникла прелестная темноволосая женщина со стаканом в руке. Он наконец воочию увидел ее, вздрогнул и, выходя из такси, спросил: — Миссис Гиффорд? Она включила свет над подъездом и не отрываясь глядела на него широко открытыми, испытующими глазами. Потом сквозь недоумение проступила улыбка. — Дональд, это и правда ты! Как мы все меняемся. Вот это встреча! Они вошли, перебрасываясь ничего не значащими фразами, повторяя: «Сколько лет, сколько зим», — и у Дональда екнуло сердце. Отчасти оттого, что ему представилась их последняя встреча, — когда она, задрав нос, проехала мимо на велосипеде, — а отчасти из страха, что говорить будет не о чем. Как на сборе бывших однокашников: чувствуешь, что прошлого не вернуть, и изо всех сил скрываешь это в суете шумного веселья. Он с ужасом понял, что эта встреча может оказаться тягостной и пустой. И очертя голову начал: — Ты всегда была хорошенькая. Но я не ожидал, что ты стала такая красавица. Это подействовало. Он вовремя сообразил, что к чему, сделал смелый комплимент, и из скучающих друзей детства они превратились в малознакомых людей, которые нравятся друг другу. — Хочешь виски? — спросила она. — Нет? Не подумай, ради бога, что я пью втихомолку, просто сегодня меня заела хандра. Я ждала мужа, а он дал телеграмму, что задерживается на два дня. Он очень милый, Дональд, и очень красивый. Вроде тебя, и волосы такие же, — она запнулась, — по-моему, он увлекся кем-то в Нью-Йорке, не знаю... — Глядя на тебя, этому не поверишь, — сказал он. — Я был женат шесть лет и, было время, точно так же мучил себя. Но в один прекрасный день раз и навсегда покончил с ревностью. Когда моя жена умерла, я понял, что это было правильно. Теперь в памяти осталось только хорошее — ничто не испорчено, не запачкано, не за что корить себя. Она внимательно смотрела на него, участливо слушала. — Сочувствую, — сказала она. И, выждав сколько положено, продолжала: — Ты очень изменился. Ну-ка, повернись. Я помню, отец говорил: «У этого парня есть голова на плечах». — И ты не поверила? — Нет, я задумалась. До тех пор я считала, что у всех есть голова на плечах. Мне это запомнилось. — А что еще тебе запомнилось? — спросил он улыбаясь. Нэнси вдруг встала и быстро отошла на несколько шагов. — Ну, это уже нечестно! — с упреком сказала она. — Наверное, я была испорченной девчонкой. — Вот уж нет, — твердо сказал он. — Знаешь, пожалуй, я все-таки выпью. Нэнси наливала виски с содовой, все еще отвернувшись, и он сказал: — Ты что думаешь, другие девчонки никогда не целуются? — А ты о чем-нибудь другом можешь говорить? — спросила она. Но тотчас, смягчившись, добавила: — А чего, там! Все равно было хорошо. Как в песне поется. — А помнишь, как катались на санях? — Еще бы! А пикник у этой, у Труди Джеймс? И еще в Фронтенаке в то... ну, в общем, летом. Сани он помнил лучше всего — как он целовал ее холодные щеки на соломе в углу саней, а она смеялась, запрокинув голову к белым, холодным звездам. Другая парочка сидела к ним спиной, и он целовал ее тонкую шею и уши, но ни разу — губы. — И еще вечеринка у Маков, где играли в почту, а я не пошел, потому что болел свинкой, — сказал он. — Я не помню. — Ну как же, ты была там. И тебя целовали, а я с ума сходил от ревности... С тех пор я никогда так не ревновал. — Странно, не помню. Может быть, я старалась забыть. — Но почему? — удивился он. — Мы были совсем невинные дети. Знаешь, Нэнси, когда я рассказывал жене о своем детстве, я всякий раз говорил ей, что любил тебя почти так же, как ее. Но, наверное, не почти, а так же. Когда мы отсюда уехали, ты у меня застряла в сердце, как заноза. — Тебя это так... так глубоко задело? — Еще бы! Я... — Он вдруг сообразил, что они стоят в двух шагах друг от друга и он говорит так, словно и сейчас влюблен в нее, а она смотрит на него — и ее губа полураскрыты, а глаза затуманены. — Говори, — сказала она. — Стыдно признаться, но мне приятно тебя слушать. Я не знала, что ты тогда так страдал. Мне казалось, что страдала только я. — Ты! — вскричал он. — Неужели ты не помнишь, как бросила меня возле аптеки. — Он рассмеялся. — И еще показала мне язык! — Совершенно не помню. Мне казалось, что это ты бросил меня. — Ее рука легко, словно в утешение, опустилась на его руку. — У меня наверху альбом с фотографиями, я его не открывала целую вечность. Пойду разыщу. Минут на пять Дональд остался один и думал, как безнадежно по-разному люди помнят одно и то же событие и еще, что взрослая Нэнси столь же пугающе влечет его к себе, как влекла девочкой. За полчаса у него в душе появилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена, и не надеялся, что еще испытает когда-нибудь. Сидя рядом на кушетке, они открыли альбом. Нэнси поглядывала на него и счастливо улыбалась. — Это все-таки так приятно, — сказала она. — Так приятно, что ты такой милый и так красиво вспоминаешь обо мне. Знаешь что?.. Знала бы я это тогда! Когда ты уехал, я ненавидела тебя! — Как жаль, — мягко сказал он. — Теперь — нет, — успокоила она его и добавила внезапно: — Поцелуй меня, и давай помиримся... Вот так верная я жена, нечего сказать, — заметила она через минуту. — А ведь я, как вышла замуж, целовалась раза два, не больше. Он был взволнован, но еще больше смущен. Кого он целовал? Нэнси? Или только память о ней? Или эту милую робкую незнакомку, которая тут же отвернулась от него и перевернула страницу альбома? — Погоди, — сказал он. — Я не успеваю разглядеть фотографии. — Больше не надо. Я и сама не каменная. Дональд произнес одну из тех банальностей, которые могут значить и очень много, и ничего. — Правда, ужасно будет, если мы влюбимся друг в друга снова? — Перестань! — Она рассмеялась, часто дыша. — Все прошло. Это была минута. Минута, которую мне надо забыть. — Не рассказывай мужу. — Отчего же? Я рассказываю ему все. — Ему будет неприятно. Никогда такое не рассказывай мужчине. — Хорошо, не буду. — Поцелуй меня еще, — вырвалось у него, но Нэнси перевернула страницу и радостно показывала ему фотографию. — Вот ты, — воскликнула она. — Смотри! Он поглядел. Маленький мальчик в коротких штанишках стоит на пристани, позади него видна парусная лодка. — Я помню тот день, когда тебя снимали. — Она с торжеством рассмеялась. — Снимала Китти, а я потом стащила у нее карточку. Первую минуту Дональд не узнавал себя на фотографии, потом пригляделся и окончательно убедился, что это не он. — Это не я, — сказал он. — Нет, ты. Мы ездили в Фронтенак, вспомни, в то самое лето, когда мы... ну, когда мы лазили в пещеру. — Какую пещеру? Я был в Фронтенаке всего три дня. — Он склонился к слегка пожелтевшей фотографии. — Нет, это не я. Это Дональд Бауэрс. Мы были немного похожи. Теперь она глядела на него во все глаза, откинувшись назад, как-то сразу отдалившись. — Но ты и есть Дональд Бауэрс! — воскликнула она. Ее голос звучал громче. — Хотя нет. Ты Дональд Плант. — Я так и сказал, когда звонил. Она вскочила, ее лицо исказилось. — Плант! Бауэрс! Что я, с ума сошла? Или это виски? Я немного выпила перед тем, как ты приехал. Стой-ка! Что я тебе наговорила? Он переворачивал страницу альбома, стараясь сохранить невозмутимость индейца. — Ничего особенного, — сказал он. Перед его глазами снова и снова мелькали картины, в которых не было его: Фронтенак — пещера — Дональд Бауэрс. — Все-таки это ты меня бросила! Нэнси говорила с другого конца комнаты. — Никому об этом не рассказывай, — сказала она. — Пойдут слухи. — А рассказывать-то и не о чем, — неуверенно ответил он. И подумал: «А ведь она и правда была испорченная девчонка». Его вдруг охватила жгучая бешеная ревность к маленькому Дональду Бауэрсу — его, который навсегда покончил с ревностью. В пять шагов он оказался рядом с ней, и словно не было ни этих двадцати лет, ни Уолтера Гиффорда. — Поцелуй меня еще, Нэнси, — сказал он и встал на одно колено возле ее кресла, положив ей руку на плечо. Но Нэнси отпрянула. — Вы опоздаете на самолет. — Ерунда. Я могу полететь на другом. Какая разница! — Пожалуйста, уходите, — холодно сказала она. — И постарайтесь понять, каково мне сейчас. — Неужели вы совсем меня не помните, — вскричал он, — неужели забыли Дональда Планта! — Помню. Вас я тоже помню... Но все это было так давно. — У нее снова стал чужой голос. — Такси вызовите по номеру Крествуд, восемьдесят четыре восемьдесят четыре. На пути в аэропорт Дональд все время покачивал головой. Он уже пришел в себя, но не мог до конца понять, что произошло. Только когда самолет, взревев, устремился в черное небо и они, оторвавшись от земли, сами стали маленькой планетой, отрезанной от остального мира, он подумал, что этот случай чем-то напоминает их полет. Пять ослепительных минут он жил, как безумный, сразу в двух мирах. Неразделимо и безнадежно смешались в нем двенадцатилетний мальчик и тридцатидвухлетний мужчина. А еще он многое потерял за эти часы между рейсами, но вторую половину жизни человек постоянно что-то теряет, а потому, вероятно, это было не так уж важно.

Дай бог слепцам глаза вернуть

Дай бог слепцам глаза вернуть и спины выпрямить горбатым. Дай бог быть богом хоть чуть-чуть, но быть нельзя чуть-чуть распятым. Дай бог не вляпаться во власть и не геройствовать подложно, и быть богатым — но не красть, конечно, если так возможно. Дай бог быть тертым калачом, не сожранным ничьею шайкой, ни жертвой быть, ни палачом, ни барином, ни попрошайкой. Дай бог поменьше рваных ран, когда идет большая драка. Дай бог побольше разных стран, не потеряв своей, однако. Дай бог, чтобы твоя страна тебя не пнула сапожищем. Дай бог, чтобы твоя жена тебя любила даже нищим. Дай бог лжецам замкнуть уста, глас божий слыша в детском крике. Дай бог живым узреть Христа, пусть не в мужском, так в женском лике. Не крест — бескрестье мы несем, а как сгибаемся убого. Чтоб не извериться во всем, Дай бог ну хоть немного Бога! Дай бог всего, всего, всего и сразу всем — чтоб не обидно... Дай бог всего, но лишь того, за что потом не станет стыдно. Евгений Евтушенко, 1990

Что чаще всего встречается в романах и повестях?

По мнению Антона Павловича Чехова, чаще всего в литературных произведениях можно встретить следующие сюжетные детали. Граф, графиня со следами когда-то бывшей красоты, сосед-барон, литератор-либерал, обеднявший дворянин, музыкант-иностранец, тупоумные лакеи, няни, гувернантки, немец-управляющий, эсквайр и наследник из Америки. Лица некрасивые, но симпатичные и привлекательные. Герой — спасающий героиню от взбешенной лошади, сильный духом и могущий при всяком удобном случае показать силу своих кулаков. Высь поднебесная, даль непроглядная, необъятная… непонятная, одним словом: природа!!! Белокурые друзья и рыжие враги. Богатый дядя, либерал или консерватор, смотря по обстоятельствам. Не так полезны для героя его наставления, как смерть. Тетка в Тамбове. Доктор с озабоченным лицом, подающий надежду на кризис; часто имеет палку с набалдашником и лысину. А где доктор, там ревматизм от трудов праведных, мигрень, воспаление мозга, уход за раненным на дуэли и неизбежный совет ехать на воды. Слуга — служивший еще старым господам, готовый за господ лезть куда угодно, хоть в огонь. Остряк замечательный. Собака, не умеющая только говорить, попка и соловей. Подмосковная дача и заложенное имение на юге. Электричество, в большинстве случаев ни к селу ни к городу приплетаемое. Портфель из русской кожи, китайский фарфор, английское седло, револьвер, не дающий осечки, орден в петличке, ананасы, шампанское, трюфели и устрицы. Нечаянное подслушиванье как причина великих открытий. Бесчисленное множество междометий и попыток употребить кстати техническое словцо. Тонкие намеки на довольно толстые обстоятельства. Очень часто отсутствие конца. Семь смертных грехов в начале и свадьба в конце. Конец.

Стефан Цвейг. Героизм русских интеллигентов. Впечатления от поездки в СССР

Больше всего тронул и потряс меня в России героизм русских интеллигентов. Пролетариат, закабаленное крестьянство — сто сорок миллионов человек пришли к власти, возвысились и освободились. Готовый к страданиям и, пожалуй, счастливый этим страданием, народ принял на себя безмерные лишения, нужду и тягостный труд без предела, но и сейчас, еще ограниченный во всем, обходясь минимумом, он поддерживает себя чувством, что движется к более высокому уровню жизни, торжествующим сознанием своей пролетарской свободы. А вот уровень жизни интеллигентов выше не стал, больших свобод они не получили, напротив, они оказались в более тягостных условиях существования, в более тесных рамках пространственной и духовной свобод. Они и сейчас, вероятно, совершенно незаслуженно, горько расплачиваются за этот переход в новую социальную структуру. В этом нет злого умысла властей, просто обстоятельства естественно сложились так жестоко по отношению к интеллигенции. Для них, так же нуждающихся в пространстве и покое, как и в пище, власть изобрела плетку, которую и мы в послевоенные годы почувствовали на своей шкуре, — жилищный кризис. Но здесь это уже не просто плетка, а плетка-трехвостка, жилищный кризис, для наших европейских представлений совершенно непереносимый, загоняющий людей целого вагона в квартиру средних размеров. Пять семей у одной плиты и с одним клозетом — совсем не редкость, одна-единственная изолированная комната с кухней для семьи из четырех человек — счастливый случай, которому можно позавидовать. То, что в Вене в тяжелые годы чуть ли не считали адом, было бы здесь чистилищем, а для иных — почти раем. Ибо Москва растет с дьявольской скоростью, вдруг объявленная столицей стасорокамиллионной страны, переполненная государственными учреждениями и при этом испытывающая большие трудности со строительными рабочими, она страшно переутомлена. (Ведь и до революции в Москве с жильем было неблагополучно.) И этот кризис, естественно, с особой силой ударил по интеллигенции, которой, как кислород, для духовной деятельности необходимо пространство, уединение. Но восхищает хладнокровие и невозмутимость, с которыми люди выносят эту стесненность, я не перестаю поражаться этому невероятному русскому терпению, характерному и для простого народа, и для самых духовно утонченных его представителей — интеллигентов, художников. Я побывал у большого ученого в квартире, не имеющей кухни и состоящей из одной комнаты и крошечного помещения рядом. Семья — четыре человека. Итак — кабинет, столовая, общая комната и спальня — все вместе. И когда я, невольно пораженный, посмотрел на эту тесноту, он усмехнулся успокаивающе и сказал: «Nitschewo», — это победное: «Ничего, к этому привыкаешь. Мы хоть отделены от наших соседей деревянной перегородкой». Уже это считается счастьем — сметь дышать со своими близкими парой кубических метров «своего» воздуха. Или другой пример: я зашел к Эйзенштейну, режиссеру всемирно известного фильма «Броненосец «Потемкин», который хотел показать мне свои новые (кстати сказать, великолепные) работы. Этот мастер, давший для понимания России больше, чем сотня книг, имеет в коммунальной квартире одну комнату — спальня, ателье, секретариат, столовая, все в ней. В комнате — стол, два кресла, кровать, полка книг. А на столе лежит десяток телеграмм — приглашения на три месяца в Голливуд с гонораром в тридцать тысяч долларов. Но за деньги их не переманишь, все они выдерживают искус, все возвращаются, полные жертвенности, в Россию, к тяжелым условиям существования, к нищенскому жалованью, зарабатывая только на самое необходимое, безразличные ко всяким маленьким удобствам, которые нам, их европейским братьям, представляются совершенно естественными. Величественный героизм нынешних русских интеллигентов в том, что они, недостаточно оцененные, мало кому известные и в своей стране, и у нас терпеливо ждут, так как считают бесчестным ради лучших материальных условий в Европе оставить здесь свою работу, — и все это из великого чувства гражданского долга, из сознания, что России, которой недостает света, ничто не нужно сейчас так, как хорошие университеты, хорошие школы и музеи, искусство. И если этот грандиозный социальный эксперимент, предпринятый Россией, к удивлению всего мира, держится вот уже на протяжении десяти лет, то произошло это благодаря следующим трем обстоятельствам (понимаемым только здесь): неслыханно жесткой и фанатичной энергии ее диктаторов, ни с чем не сравнимой готовности терпеть этого привыкшего, как никакой другой в мире, к страданиям народа и, не в последнюю очередь, — идеализму и способности к жертвенности русских интеллигентов, которых так часто поносят здесь как мещан, как политически слишком индифферентных людей.