7 способов улучшить общение

В школе не обучают искусству разговора в такой же степени, как письму и ораторскому мастерству. Поэтому нам приходится учиться этому самостоятельно. Это одна из причин того, почему наши разговоры могут сильно различаться по уровню удовлетворенности. Ситуация усложняется тем, что разговор требует от нас большого внимания. Мы должны предугадывать, какую информацию хотят услышать другие люди, давать достаточно контекста для своих слов, но не слишком много, быстро реагировать на изменения темы и разные точки зрения. Успешно управлять всеми этими факторами может быть непросто. Мы делаем это, но часто получается не очень хорошо. Учитывая, насколько многогранным и сложным является разговор, как мы можем постоянно совершенствовать наши беседы? Чтобы ответить на этот вопрос, важно обратиться к лингвистике и психотерапии — двум областям знаний, которые предлагают правила и стратегии для успешного и содержательного диалога. Соблюдение очередности В любом разговоре важно придерживаться основного структурного правила — очередности. Это означает, что продолжительность речи каждого собеседника должна быть примерно одинаковой. Если кто-то начинает доминировать в диалоге, он нарушает это правило. В таких случаях можно напрямую попросить говорящего уступить очередь или использовать более мягкие методы. Эффективными могут оказаться комплексные замечания, например, «Мы давно не слышали Джоан». Юмор также может быть полезен. Например: «Перестаньте говорить, пока я вас перебиваю», произнесенное с легкой улыбкой, скромностью и мягкой настойчивостью может заставить вашего собеседника с радостью принять ваши комментарии. Следование теме В процессе общения мы обычно следуем принципу «данное-новое». Мы берем известную информацию из предыдущего комментария и добавляем что-то новое. Качество разговора зависит от того, насколько люди ссылаются на уже обсужденную информацию. Например, если кто-то говорит: «В последнее время было необычно тепло», а в ответ слышит: «Я хочу на ужин гирос из баранины», это будет означать, что разговор отклонился от темы. Один из распространенных способов создать непоследовательность — использовать небольшой фрагмент комментария в качестве основы для рассказа личной истории, связанной с этим фрагментом. Иногда это может быть уместно, но если такие свободные ассоциации следуют одна за другой, разговор становится бессвязным и неудовлетворительным. Также важно учитывать ограниченность нашей памяти. Невозможно ответить на комментарий, который был сделан 15 минут назад, потому что он уже не сохраняется в кратковременной памяти. Общение вместо самовыражения Чтобы общение было эффективным, необходимы три основных элемента: идея, способ ее выражения (например, разговор) и человек, который готов эту идею воспринять. Если разговор сводится к размышлению вслух без учета опыта собеседника, то это уже не общение, а самовыражение. Написание электронного письма — это общение, а запись в дневнике — самовыражение. В некоторых ситуациях чистое самовыражение может быть приемлемо, например, когда вы рассказываете о плохом дне, а собеседники оказывают вам эмоциональную поддержку. Однако в большинстве случаев разговор должен вскоре вернуться к динамичному процессу «давать и брать». В противном случае он может стать утомительным для слушателей, которые вынуждены только впитывать информацию, но не генерировать ее. Наблюдение в дополнение к разговору Психотерапевты не только внимательно слушают своих клиентов, но и пристально следят за их поведением. Они замечают невысказанные сигналы, которые могут указывать на то, что от них что-то скрывают или избегают. Подобно психотерапевтам, мы также можем стать участниками-наблюдателями в разговоре, уделяя немного больше внимания чтению сигналов нашего собеседника. Например, когда люди хотят что-то сказать, они наклоняются вперед, смотрят на нас, делают движение рукой, как будто собираются говорить, и начинают пытаться произнести слова. Когда же разговор начинает их утомлять, они отворачиваются или смотрят вниз, ерзают на стуле, часто проверяют телефон или даже встают. Когда мы замечаем такие реакции, самое время привлечь их внимание и вовлечь в беседу. Аллоцентрическое и эгоцентрическое взаимодействие Одним из ключевых различий между терапевтическим диалогом и обычной беседой является их аллоцентричность и эгоцентричность. В терапевтическом процессе терапевт учитывает точку зрения своего клиента, в то время как участники обычной беседы, как правило, ориентируются на собственную позицию и предполагают, что другие разделяют их точку зрения и обладают теми же знаниями. Основная причина этого эгоцентризма заключается в том, что естественный разговор происходит слишком быстро и требует слишком много внимания, чтобы мы могли тщательно обдумать иные точки зрения. Мы стремимся к эффективному и выразительному общению, но делаем это, опираясь на собственные знания и убеждения. В большинстве случаев понимание точки зрения в обычной беседе становится общим заблуждением. Избежать эгоцентризма в разговоре невозможно, да и не нужно. Однако важно осознавать его наличие и время от времени отвлекаться от своих мыслей, чтобы увидеть другие взгляды. Преодоление излишней уверенности в собственной ясности Одной из особенностей разговорного эгоцентризма является тенденция переоценивать свою способность к ясному изложению мыслей. Если мы считаем, что наша речь звучит понятно, мы полагаем, что это также очевидно для окружающих. В исследовании Боаза Кейсара и Энн Хенли участники должны были произносить синтаксически неоднозначные предложения, чтобы слушатели воспринимали их однозначно. Например, они говорили: «Рик перенес гриль под крыльцо», используя интонацию, мимику и акцент, чтобы подчеркнуть, что Рик взял гриль и переместил его под крыльцо, а не то, что гриль изначально находился под крыльцом. Затем говорящие должны были оценить, правильно ли их поняли слушатели, а слушатели — определить, какое из двух значений они уловили. Результаты показали, что в половине случаев, когда говорящие считали, что их речь была понята верно, слушатели ошибались. И эта переоценка своей ясности оказалась устойчивой тенденцией. Осознание этой чрезмерной уверенности в своей способности ясно мыслить может помочь нам быть более внимательными в ситуациях, когда мы можем быть не до конца понятыми. В поисках баланса Мы созданы для того, чтобы говорить, и мы часто говорим о себе. До 40% нашей речи посвящено нам самим. Когда мы рассказываем о себе, в нашем мозге активизируются центры вознаграждения. Поэтому удовлетворение собственных потребностей часто вступает в противоречие с желанием дать другим возможность высказаться. Поэтому важно найти баланс между сосредоточенностью на себе и желанием других общаться. Один из эффективных способов достичь этого баланса — задавать открытые вопросы. Это также помогает создать доброжелательную атмосферу в группе. По материалам статьи «7 Essentials for Better Conversations» Psychology Today

Как мозг реагирует на разрыв дружбы

Разрыв дружеских отношений — очень распространенное явление. Нидерландское исследование 2008 года выявило, что до 70% близких дружеских связей распадаются в течение семи лет, а социальный опрос 2023 года показал, что более двух третей американцев разрывали дружбу в течение жизни. И хотя расставание с другом — не редкость, это не значит, что потеря близкого человека не оказывает существенного влияния на эмоциональное здоровье и даже здоровье мозга. Дисбаланс гормонов и усиление тревожности В первую очередь активируется тревожный сигнал. Как объяснила невролог Лиза Шульман, потеря дружеских отношений может вызвать активацию миндалевидного тела (области мозга, связанной с эмоциональными реакциями). «Миндалевидное тело исследует окружающую среду на предмет угроз. Когда эмоциональная травма достигает определенного порога, миндалевидное тело «подает сигнал тревоги», запуская каскад нейромедиаторов и гормонов, чтобы подготовить организм к защите», — рассказала эксперт. Кроме того, может пошатнуться гормональный баланс. Психиатр Шэрон Батиста отметила, что в число активированных нейромедиаторов входят серотонин, дофамин и норадреналин, отвечающие за регуляцию настроения и обработку эмоций. Дисбаланс серотонина, связанного с чувством благополучия и счастья, способен привести к нарушениям настроения. В то же время снижение уровня дофамина, отвечающего за систему вознаграждения и удовольствие, может вызвать ангедонию — неспособность испытывать радость. Также нередко повышается уровень норадреналина, участвующего в реакции организма на стресс, что способствует всплеску тревожности в процессе переживания горя. Еще одно последствие — синхронизация памяти и эмоций, которые будут работать против вас. Со временем «эмоциональный» мозг может стать более чувствительным под воздействием внешних триггеров, таких как напоминания о потере. Это происходит в ущерб «думающему» мозгу, или коре больших полушарий. Эмоциональные компоненты памяти способны подавлять когнитивные, что усилит тревожность, депрессию и нарушит сон. Психологические последствия Как пояснила клинический психолог Сабрина Романофф, потеря близкого друга, подобно расставанию с романтическим партнером, вызывает чувство горя. Кроме того, по ощущениям это может быть очень похоже на горе от смерти. Это создает так называемое неопределенное, двусмысленное горе — боль от утраты человека, который все еще жив, но больше не будет рядом с вами в привычном понимании. Психика тяжело переживает это состояние, поскольку зачастую не происходит никакого завершения истории, и отсюда возникает путаница и непонимание причин, по которым отношения закончились. Поскольку дружеские связи часто удовлетворяют ключевые потребности в принадлежности и привязанности, их разрыв приводит к чувству отверженности, неуверенности в себе и одиночеству. К этому могут добавляться печаль, гнев и даже симптомы депрессии и тревоги. Со временем это может вылиться в проблемы с социальной идентичностью. Также разрыв дружбы в некоторых случаях запускает реакцию страха, при которой человек начинает бояться разрушить другие отношения или открыться людям из-за риска возможной будущей боли или разочарования». Поэтому те, кто переживает потерю друга, могут изолировать себя в качестве защитного механизма, чтобы снизить уязвимость и избежать эмоциональной перегрузки. План действий В первую очередь эксперты рекомендуют прожить горе. «Отнеситесь к потере как к любому значительному эмоциональному событию, — посоветовала Романофф. — Позвольте себе оплакивать общие воспоминания, связь и ту роль, которую этот человек играл в вашей жизни». Изменения в дружбе — это естественная часть жизни, поэтому лучше сосредоточиться на принятии ситуации, даже если поначалу это может быть трудно. После разрыва легко попасть в негативный цикл обвинений в адрес другого человека и даже себя. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на поиске виноватого, признайте, что отношения были ценными, но исчерпали себя. Можно сохранять связь с положительными воспоминаниями, одновременно осознавая причины, по которым все закончилось. Однако это следует делать после первоначального этапа горевания. Вы можете проанализировать дружбу с человеком, составить список хороших, плохих сторон и того, что можно было бы улучшить. Понимание динамики поможет вам расти и устанавливать более здоровые границы в будущих дружеских отношениях. После размышлений о том, что могло привести к окончанию вашей дружбы, уделите время тому, чтобы прояснить, что вы цените в отношениях. Определите свои непреложные принципы и ожидания от дружбы, позвольте этим целям направлять вас к формированию более полноценных связей в будущем. Кроме того, важно не забывать о других людях, с которыми вы общаетесь или дружите. Не позволяйте потере помешать вам ценить другие отношения, которые у вас есть и которые развиваются вместе с вами. Чтобы уменьшить чувство одиночества и получить поддержку, сосредоточьтесь на построении новых социальных связей, а также на укреплении существующих. Согласно теории привязанности, помимо усиления чувства принадлежности, формирование новых связей способствует восстановлению эмоциональной безопасности. По материалам статьи «What Happens in the Brain After a Friendship Breakup» Very Well Mind

Почему некоторые люди никогда не взрослеют

Максу было чуть за двадцать, а он все еще не чувствовал себя взрослым. Жил с матерью и отчимом, подрабатывал время от времени и просиживал дни в видеоиграх. Друзей вне интернета не было, планы на будущее расплывались. Он словно удерживал жизнь на паузе — без риска, без решений, без движения. Это был не просто растянутый подростковый период. Макс замкнулся: выходил из дома редко, питался энергетиками и едой навынос. В его мире оставались только мать, брат-близнец и онлайн-подруга Дженна. Любое приглашение «выйти в люди» раздражало и пугало; он уходил почти сразу, будто улица обнажала его хрупкость. В играх, напротив, все поддавалось контролю: можно приглушить эмоции, переписать сюжет, выключить реальность. Так сложился образ жизни, построенный на избегании: он уходил от людей, ответственности, усилий — и прежде всего от риска встретиться лицом к лицу с возможной неудачей и собственным стыдом. Когда избегание становится идентичностью За кажущейся пассивностью жил тяжелый, невыносимый стыд. Макс понимал, что отстает, ненавидел свое тело и слабость, но не мог это выразить. Никаких психологических инструментов — только старые, знакомые способы увести себя в сторону: диссоциация, еда, гаджеты, игры. Заглушая стыд, он заглушал и все остальное. Это была не застенчивость и не просто социальная тревога. Речь шла об избегающем расстройстве личности — устойчивом паттерне подавленности, чувства неадекватности и болезненной чувствительности к критике. Такие люди хотят близости и роста, но страх быть разоблаченным и «недостаточным» оказывается сильнее. Тогда избегание перестает быть тактикой и становится частью личности: не идти туда, где больно; не пробовать то, что может не получиться; не открываться тому, кто способен увидеть слабость. День за днем Формально Макс учился в университете, но в практическом смысле не присутствовал там: пары пропускал, в клубы не ходил, друзей не заводил. Он не поддерживал разговор, не предлагал тем, будто внутри не было опоры, собственного взгляда. Даже в играх — его главном занятии — не искал глубины: перескакивал с сюжета на сюжет, хватал новизну, избегал усилий. Это были не увлечение и не мастерство, а ритуал отвлечения — способ переждать жизнь. После выпуска из университета Макс работал, только когда мать находила ему подходящее место. Через несколько недель его начинала душить рутина, раздражали коллеги и совместные задачи. Он не имел опыта доводить проекты до конца, и всякий раз неадресованная злость выталкивала его к двери. Важно понимать: это не «лень» как моральный изъян. Для людей с избегающим расстройством личности даже небольшие социальные и профессиональные требования переживаются как реальная угроза: «Сейчас они увидят, что я не справляюсь». И лучше уйти заранее, чем подтвердить собственный страх. Регрессия как стиль жизни Макс не справлялся с простыми вещами: заполнить анкету, разобраться с оплатой, выбрать недорогую микроволновку. Любая зона неопределенности — и он отступал. Мир казался чрезмерным: слишком громкий, сложный, требовательный. Поэтому он звонил единственному человеку, который как будто мог удержать его от распада, — матери. Он звонил по много раз в день: что написать в сообщении, куда обратиться с насекомыми в квартире, как решить спор с провайдером. Мать ворчала: «Не приходи ко мне по каждой мелочи», — и все же спешила спасать. Ее помощь приносила облегчение обоим: ему — освобождение от ответственности, ей — ощущение нужности. Но такая «поддержка» не учила, а подменяла самостоятельность: она давала ответы, а не инструменты. Эта зависимость — не про страх потерять привязанность (как при зависимом расстройстве), а про бегство от возможного разоблачения и стыда. Регрессия здесь становится ролью: лучше оставаться ребенком, чем признать свою неуклюжесть на взрослой территории, где нужно пробовать, ошибаться и расти. Идеализация, основанная на фантазиях В офлайне у Макса друзей не было. Единственной связью оставалась Дженна — знакомая из игр, с которой он переписывался с подростковых лет. Они никогда не встречались, их «дружба» целиком жила в онлайне, но Макс идеализировал ее: «самая умная, самая красивая, лучшая». То же происходило и с публичными фигурами: случайный повар в ролике вдруг становился «лучшим в мире», актриса — «лучше чем Мэрил Стрип». Логики в оценках не было — была детская восторженность недосягаемым. Чем дальше человек, тем совершеннее он казался, потому что не предъявлял встречных ожиданий. Идеализация на расстоянии — удобная защита. Реальная близость всегда связана с риском: тебя могут не понять, раскритиковать, увидеть уязвимым. А далекий объект любви безопасен: он не требует усилий и не отражает твоей слабости. Без опыта живых отношений с их нюансами и разочарованиями у Макса не формировались взвешенные суждения — только фантазии, которые не проверяются на прочность. Проецируемый стыд Стыд Макса был не просто сильным — он был невыносимым. Признать его означало встретиться с пустотами собственного опыта. Поэтому он делал иначе: создавал проекции. Когда в его жизни появилась молодая женщина — амбициозная, поддерживающая, — он отреагировал нападением. Он критиковал ее планы, высмеивал учебу и работу, распространял нелепые слухи среди тех немногих, кто был у него «своими»: матери, брата-близнеца, Дженны. Иногда злость прорывалась внезапно: едва заметный повод — и поток презрения. Он сравнивал ее с Дженной, уверяя, что «та во всем лучше». На деле именно эта женщина подсвечивала самое болезненное: другие двигаются, а он — нет. Ее энергия и компетентность напоминали ему о том, чего у него не было, и он пытался сделать ее такой же ничтожной, как чувствовал себя сам. Это уже не просто защитная реакция, а стратегия: не вынести стыд — значит спроецировать его на другого. Парадокс в том, что желание близости у людей с избегающим расстройством личности никуда не исчезает. Макс заставлял себя выходить из комнаты и встречаться с девушкой — в пределах «безопасного»: тихое кафе, короткая прогулка. Но чем ближе становилась реальность, тем громче звучал страх унижения. Поддержку он принимал за скрытую критику, зависть маскировал презрением, а искренность — угрозой. Видимость перемен К тридцати у Макса появились «улучшения»: еженедельные вечера настольных игр, осторожное слово «друзья» в адрес небольшой компании. Это был самый стабильный социальный ритуал за последние годы. Но фундамент оставался прежним. Он все еще жил с матерью и отчимом; комната была захламленной пещерой с мигающими экранами; прогресс — аккуратно выстроенной декорацией. Параллельно усиливался внутренний разлад. Он остро чувствовал собственную инертность и незначительность в мире, где ценятся действие и участие, — и в то же время стал резче отстаивать категоричные суждения. В чатах появлялись тезисы уровня приговора: «Все богатые — мошенники», «Система — сплошной обман». Стоило попросить пояснить, он замыкался. Не потому, что не имел мнения, — потому что любое углубление грозило разоблачить: за громкими формулами пусто. Этот «тихий крах» проявился особенно ясно во время короткой поездки за границу — первой в его жизни. Небольшая компания все спланировала, но в день отъезда у одного участника сорвался перелет, и группе пришлось быстро перестроиться. Все собрались обсуждать варианты, а Макс сел в угол и уткнулся в телефон. На мягкое «Макс, нам нужно решить это вместе, присоединишься?» — отвернулся и замолчал. Не оправдывался, не спорил, просто исчез из ситуации. Это была не растерянность. Это было чистое избегание — отказ вступать в реальность, даже когда ставки невысоки. Любое решение несло риск ошибиться, а значит — риск ответственности. А ответственности Макс не переносил: ни за поездку, ни за дружбу, ни — что важнее — за собственную жизнь. Избегание не меняется с возрастом Еженедельные выходы «в свет» не отменили главного: внутренний механизм остался прежним. Макс качался между детской беспомощностью и хрупким превосходством, между потребностью в людях и страхом быть увиденным настоящим. Он по-прежнему объяснял свои трудности «внешней системой», а когда система — то есть живые люди — просила участия, он растворялся в тишине. Он не нашел себя ни в офлайне, ни в вымышленном мире. Он перестал участвовать в жизни раньше, чем научился в ней жить. И в этом нет ничего экзотического: такие истории случаются чаще, чем мы готовы признать. Люди с избегающим расстройством личности нередко выглядят пассивными и даже кажутся примирившимися с изоляцией. Но за спокойной поверхностью идет непрерывная внутренняя борьба — за право не стыдиться себя, за возможность выдержать реальность и остаться в контакте. По материалам статьи «Why Some People Never Seem to Grow Up» Psychology Today

Искусство скучать: как философия поможет справиться с цифровой перегрузкой

Порой кажется, что так много всего постоянно борется за наше внимание: резкий звонок телефона, гул социальных сетей, непрекращающийся поток электронных писем и бесконечная лента контента. Это знакомая и повсеместная проблема цифровой эпохи. Жизнь пронизана постоянными стимулами, а моменты настоящего покоя — когда разум свободно блуждает без цели — стали редкостью. Цифровые технологии проникли в работу, образование и личные отношения. Для многих неучастие в них равносильно небытию. Люди утешают себя тем, что это нормально, ведь платформы обещают безграничный выбор и возможности для самовыражения. Однако это обманчиво. То, что выглядит как свобода, скрывает в себе тонкое принуждение: отвлечение, видимость и вовлеченность преподносятся как обязательства. Забвение бытия Исследователь из Ньюкаслского университета Мехмет Орудж, как человек, годами изучающий философию, часто задается вопросом: как вырваться из этого замкнутого круга и попытаться думать так, как великие умы прошлого? Возможный ответ пришел от немецкого философа Мартина Хайдеггера. Он утверждал, что современные технологии — это не просто набор инструментов, а способ раскрытия информации; система, в которой мир, включая тело и разум человека, предстает прежде всего как ресурс, используемый для создания контента. Таким же образом платформы являются частью этого ресурса, формируя то, что появляется, как оно появляется и как люди ориентируются в жизни. Цифровая культура вращается вокруг скорости, видимости, алгоритмического отбора и навязчивого генерирования контента. Жизнь все больше отражает логику ленты в соцсетях: постоянное обновление, вечное «здесь и сейчас», нетерпимость к медлительности, тишине и покою. По словам Оруджа, цифровые платформы не только отнимают внимание, но и ограничивают возможность глубокого осмысления, позволяющего полноценно проживать жизнь и понимать самих себя. Они лишают способности пребывать в тишине и встречаться с незаполненными паузами. Когда возникают моменты пустоты, люди инстинктивно ищут других — не для настоящей связи, а чтобы заполнить внутреннюю пустоту внешними отвлечениями. Хайдеггер назвал это явление das Man — некто безликий, чье влияние бессознательно принимают другие. Das Man становится своего рода призрачным убежищем: оно предлагает комфорт, но при этом незаметно стирает чувство индивидуальности. Это бесконечно множится через лайки, тренды и алгоритмическую виральность. Убегая от скуки, люди теряют возможность обрести подлинное «Я», которое растворяется в бесконечном коллективном подражании. Хайдеггер опасался, что под властью технологий человечество может утратить способность соотноситься с «самим бытием». Это «забвение бытия» — не просто интеллектуальная ошибка, но экзистенциальная нищета. Сегодня это проявляется как утрата глубины — исчезновение скуки, размывание внутреннего мира, исчезновение тишины. Там, где нет места скуке, не может быть и рефлексии. Там, где нет паузы, не может быть и осознанного выбора. «Забвение бытия» Хайдеггера теперь проявляется как утрата самой способности скучать. Способность к глубокому и продолжительному размышлению утрачивается. Скука как привилегированное настроение Для Хайдеггера глубокая скука — это не просто психологическое состояние, а особое настроение, в котором повседневный мир отступает. В своем курсе лекций 1929–1930 годов «Основные понятия метафизики» философ описывает скуку как фундаментальную настройку, благодаря которой сущее перестает «говорить» с людьми, обнажая небытие, лежащее в основе самого бытия. «Глубокая скука, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой скукой приоткрывается сущее в целом», — писал Хайдеггер. Скука — это не пустота, а порог, условие для мышления, удивления и возникновения смысла. Утрата глубокой скуки отражает более широкий процесс падения экзистенциальной глубины на поверхностность. Некогда служившая вратами в бытие, скука теперь воспринимается как досадный изъян, который нужно исправлять с помощью развлечений и отвлечений. Никогда не позволять себе скучать — это то же самое, что никогда не позволять себе быть такими, какие мы есть. По словам Хайдеггера, только в тотальной скуке люди оказываются лицом к лицу с сущим. Избегая этого, они избегают себя. Проблема не в том, что скука наступает слишком часто, а в том, что ей никогда не позволяют проявиться полностью. Она, как ни парадоксально, становится все более распространенной в таких утопающих в технологиях странах, как США, считается чем-то постыдным. К ней относятся почти как к болезни. Ее избегают, ненавидят, боятся. Цифровая жизнь и ее многочисленные платформы предлагают потоки микроотвлечений, которые не позволяют погрузиться в это более примитивное состояние. Беспокойство перенаправляется в скроллинг, который порождает лишь еще больший скроллинг. То, что исчезает вместе со скукой, — это не досуг, а метафизический доступ — тишина, в которой мир может говорить, а люди могут слышать. Заново открыть для себя скуку — не просто предаться безделью. Это значит вернуть себе условия для мышления, глубины и подлинности. Это тихое сопротивление всепроникающей логике цифровой жизни, открытие полного присутствия бытия и напоминание о том, что пауза, неструктурированный момент и период тишины — нечто существенное и необходимое. По материалам статьи «Put down your phone and engage in boredom – how philosophy can help with digital overload» The Conversation

В чем суть американской мечты?

Американская мечта — одна из самых известных и самых противоречивых идей в мировой культуре. О ней снимают фильмы, пишут романы и рассуждают президенты США в своих инаугурационных речах. Она обросла мифами и стереотипами, превратилась в экспортируемый символ, одновременно вдохновляющий и вызывающий критику. Но что такое американская мечта на самом деле? Универсальный рецепт успеха или культурный мираж? Этический ориентир или рекламный лозунг? Ответ на этот вопрос зависит от того, в какую эпоху мы на него смотрим. Американская мечта трансформировалась от декларативных идеалов свободы до идеи личного богатства и массового потребления. Идея, которая позже получит название «американская мечта», зародилась задолго до того, как это словосочетание вошло в обиход. В основу будущей мечты легли строки Декларации независимости США, подписанной 4 июля 1776 года: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относится жизнь, свобода и стремление к счастью». Эти слова стали духовным фундаментом новой нации. В них выражено: каждый человек имеет право на свободу, на попытку построить собственное счастье и быть защищенным законом. Это не просто правовая декларация — это культурная установка, нравственный компас, определивший развитие страны. Примечательно, что подобные идеи в XVIII веке казались революционными. В Старом Свете социальная иерархия была жесткой: граф — это граф, крестьянин — это крестьянин, и менять свою судьбу было почти невозможно. Америка же стала убежищем для тех, кто хотел «перезапустить» свою жизнь. Идея, что каждый может сам создать свое будущее, легла в основу национального мифа. В XIX веке американская мечта получила новое измерение — географическое. Страна росла, продвигаясь все дальше на запад, и вместе с этим расширялась идея личной свободы. Переезд в неизвестные земли был не только экономической стратегией, но и символом: каждый человек может выбрать путь, создать свою ферму, свой дом, свою судьбу. Как писал губернатор Джон Мюррей, американец всегда будет верить, что за следующим холмом его ждет лучшее. Символом новой версии мечты стала золотая лихорадка. Вместо трудолюбивого крестьянина на сцену вышел образ золотоискателя — человека, который полагался не только на труд, но и на удачу. Успех стал восприниматься как нечто, что можно «сорвать», а не только заработать. Это был важный сдвиг: мечта стала менее этической и более авантюрной. В XX веке, особенно после Великой депрессии, термин American Dream начал приобретать массовое значение. Его стали использовать не только политики, но и социологи, писатели, журналисты. В 1931 году Джеймс Трасклоу Адамс написал книгу The Epic of America, в которой дал классическое определение: «Американская мечта — это мечта о стране, в которой жизнь каждого человека будет лучше, богаче и полнее, с возможностями для всех согласно способностям и достижениям». Здесь уже отчетливо звучит социальный подтекст: мечта — это не только свобода, но и справедливость, отсутствие сословий и равный доступ к возможностям. После Второй мировой войны, в эпоху экономического бума и роста среднего класса, мечта стала ассоциироваться с конкретными благами: дом с лужайкой, автомобиль, стабильная работа, колледж для детей. Американская мечта превратилась в комплект жизни — своеобразный чек-лист успеха. И чем больше становился потребительский рынок, тем более осязаемой казалась мечта. После победы в холодной войне США стали позиционировать свою мечту как универсальную: свобода, рынок, демократия — все это подавалось как лучший путь развития. В глобальном мире американская мечта стала одновременно надеждой и претензией на лидерство. Слоган «ты можешь все» стал формулой успеха. Даже если ты беден, ты можешь начать бизнес в гараже и стать Илоном Маском. Даже если ты эмигрант без документов, ты можешь пробиться, выучиться, построить карьеру. Америка — это страна второй попытки, страны возможностей. Однако с этим возникло и обратное давление: если ты не добился успеха — значит, сам виноват. Так мечта породила новую тревожность и ощущение вины за неуспех. Появился культ продуктивности, страха упустить шанс, синдром самозванца. Сегодня американская мечта переживает очередной виток переосмысления. Социальное неравенство, расовая и гендерная дискриминация, проблемы с доступом к образованию и здравоохранению — все это ставит под сомнение ее универсальность. Одни говорят, что Америка ушла слишком далеко от идеалов отцов-основателей, другие уверены, что изменения естественны и необходимы. Принцип «равные возможности для всех» перерос в целые программы по инклюзивности и разнообразию (DEI — Diversity, Equity, Inclusion). Общество пытается встроить в мечту группы, которые были долгое время исключены: женщин, иммигрантов, людей с ограниченными возможностями и других. Но в то же время усиливается и критика: американская мечта стала пустым лозунгом, скрывающим системные проблемы. Миллениалы и зумеры чаще, чем предыдущие поколения, не верят в возможность «пробиться». В условиях постоянных кризисов, инфляции, разрушения среднего класса, мечта снова становится утопией, которую проще изобразить в рекламе, чем воплотить в жизни. Американская мечта — это не единое понятие, а живая традиция, которая постоянно меняется. Она была разной: для пилигримов в XVII веке, для фермеров XIX века, для иммигрантов XX века и для студентов XXI века. Но в ее ядре всегда оставалась одна идея — у человека должно быть право на попытку. Попытку изменить свою жизнь. Попытку добиться счастья. Попытку быть свободным. Не всегда это возможно. Не всегда честно. Не всегда справедливо. Но сама возможность — это то, что делает американскую мечту живой. Может быть, ее главная сила именно в том, что она — не обещание, а надежда. Надежда, которую можно переосмыслить, раскритиковать, оспорить, но которую все еще не смогли забыть.

Ипохондрия: как жить в мире с телом, которое предательски «врет»

Ипохондрию часто называют мнительностью, капризом или симуляцией. Со стороны человек, который приходит к врачу с очередным «несуществующим» заболеванием, выглядит странно. Но для того, кто живет с этим состоянием, ипохондрия — не прихоть, а сложный, изнурительный мир, в котором сконцентрированы ключевые проблемы современного человека: фоновая тревожность, утрата базового чувства безопасности, недоверие к миру и к официальной медицине в частности. Это мощнейшая психосоматика, которая мастерски симулирует самые страшные сценарии, заставляя тело по-настоящему болеть от страха. Как действующий ипохондрик, я вижу в этом расстройстве не слабость, а крик души, пытающейся справиться с неподъемной внутренней тревогой. Это полномасштабная война, где врагом становится собственное тело, а полем боя — сознание. Попробуем не жаловаться, а исследовать: почему ипохондрию можно считать настоящим, но непризнанным в быту заболеванием психики, на какие «болевые точки» личности она бьет, и как выстраивать стратегии защиты и самопомощи, чтобы бороться именно с ипохондрией, а не с самим собой. Что же скрывается за маской? Ипохондрическое расстройство — это не просто беспокойство о здоровье. Это устойчивая, всепоглощающая озабоченность мыслью о наличии серьезного, прогрессирующего заболевания. Ключевое слово — «мыслью». Мозг ипохондрика не выдумывает симптомы, он катастрофически их интерпретирует. Легкое покалывание становится признаком начинающегося инфаркта, головная боль — опухолью мозга, а обычное вздутие — раком кишечника. Корни ипохондрии уходят глубоко в историю. Первым «определителем» этого состояния считается Гиппократ, который использовал термин «ипохондрия» (от греч. «hypochondrion» — подреберье) для описания недугов, источник которых, как он полагал, находился в этой области тела — месте расположения селезенки и печени. Позже, во II веке нашей эры, Клавдий Гален развивал идею о том, что это состояние связано с расстройством нервной системы. Однако настоящий прорыв в понимании ипохондрии как психического феномена совершил Зигмунд Фрейд, связав ее с неотработанной тревогой и вытесненными конфликтами, которые находят свой выход через телесные симптомы. Современная диагностика опирается не на анализ самих симптомов (они могут быть любыми), а на поведенческие и когнитивные паттерны: • Навязчивый поиск информации: постоянное изучение симптомов в интернете либо в медицинской литературе. • Избыточный самоконтроль: многократная проверка пульса, давления, осмотр тела на наличие новых родинок или изменений. • Избегающее поведение: боязнь посещать врачей (дабы не услышать «страшный» диагноз) или, наоборот, частая потребность в консультациях и обследованиях. • Катастрофизация: любое ощущение в теле автоматически интерпретируется как признак смертельной болезни. Ипохондрия — это не случайный сбой. Она всегда бьет по самым уязвимым местам человеческой психики, таким как: • Утрата базового доверия к миру. Это фундаментальное чувство, формирующееся в детстве, дает нам уверенность, что мир в целом безопасен, а наше тело — надежный союзник. Когда это доверие подорвано (травмой, потерей, нестабильным окружением), тело перестает быть крепостью и становится источником постоянной угрозы. • Экзистенциальная тревога и страх смерти. Ипохондрия — это, по сути, персонифицированный ужас перед небытием. Борясь с мнимой болезнью, человек бессознательно борется со смертью, пытаясь взять под контроль то, что контролю в принципе не подлежит. • Потребность в заботе и внимании. В обществе, где болеть «неприлично», а жаловаться — признак слабости, болезнь становится единственным социально одобряемым способом получить поддержку и сочувствие. Тело «говорит» то, что не может сказать его хозяин: «Мне нужна помощь, я не справляюсь». • Невыраженные эмоции и психосоматика. Гнев, обида, тоска, которые не нашли выхода, часто «оседают» в теле. Ипохондрический ум, не способный распознать их истинную природу, приписывает их соматическому недугу. Так психическая боль превращается в физическую, с которой бороться кажется проще. Борьба с ипохондрией — это не война на уничтожение, а партизанские действия по установлению перемирия. Она требует принятия и понимания, а не самобичевания. Краеугольный камень первой помощи себе — психотерапия. Помочь могут несколько современных подходов: • Когнитивно-поведенческая терапия (КПТ): помогает выявить иррациональные мысли-катастрофы («покалывание = рак») и заменить их более реалистичными. • Терапия принятия и ответственности (ACT): учит принимать тревожные мысли как «просто мысли», не подчиняясь им, и направлять энергию на ценные для себя действия. • Метакогнитивная терапия: помогает понять, что проблема не в самих мыслях, а в нашей реакции на них (постоянная проверка, поиск подтверждений). • Работа с тревогой. Поскольку ипохондрия — дочь тревоги, будут полезны техники для ее снижения. Это могут быть дыхательные практики и медитация: помогают укорениться в «здесь и сейчас», вырывая из плена пугающих фантазий о будущем. И, конечно, телесные практики: йога, плавание, бег. Они в данном случае не столько «укрепляют здоровье», сколько возвращают связь с телом как с источником силы и удовольствия, а не только боли. • Информационная гигиена. Жесткий, но необходимый шаг — запретить себе «гуглить» симптомы. Попробуйте договориться с собой: «У меня есть один доверенный врач. Только его мнение я считаю авторитетным». Безусловно, ипохондрия рождается у людей, подверженных высокой тревожности. Это лечится, но поскольку корень этой тревожности за годы формирования стал частью личности, искоренить ее на 100% может не получиться никогда. И здесь кроется важнейший инсайт: если это часть личности — значит, это вы. И эту часть тоже нужно принять. Все чувства страха понятны. Но ключевой вопрос — осознанность: предпринимаете ли вы действия, чтобы помогать своему организму, или только переживаете? Если вы прошли необходимые обследования и врачи исключили патологию, значит, вы сделали все, что могли. Дальнейшее просиживание в очереди к новому специалисту или неделя парализующего страха перед МРТ — это не забота о здоровье, это украденная у себя жизнь. Да, страшно ждать результатов. Но спросите себя: что вы делаете с этой неделей ожидания? Проживаете ее в страхе или наполняете ее жизнью? Осознание, что не все вам подконтрольно — горькое, но освобождающее. И вот еще одно наблюдение, которое помогло мне впервые взять ипохондрию под контроль. Все люди хотят чувствовать, ведь пока ты чувствуешь — ты живой. Но наш мозг ленив и автоматизирует рутину, которая составляет 80% нашей жизни. Мы проживаем ее на автопилоте, без ощущения включенности. Когда же мы по-настоящему чувствуем? В яркие моменты: счастья, путешествий, праздников. Или в негативе — в страхе, боли, борьбе с болезнью. Что мы проживаем дольше и «качественнее»? К сожалению, негатив. Счастье от отпуска быстротечно, а страх перед болезнью может длиться месяцами. И тогда подсознание делает «выгодный» выбор: чтобы ощутить себя живым, проще привлечь проблему, чем организовать себе праздник. Значит ли это, что за ипохондрией подсознательно кроется желание привлекать проблемы, чтобы чувствовать? Вопрос без однозначного ответа, но сам факт его рассмотрения меняет взгляд на проблему. Как только я увидела эту связь, мне стало понятно: гораздо приятнее концентрироваться на позитиве. Но для этого нужно изменить подход к «скучной» рутине, из которой мы так отчаянно пытаемся вырваться любыми способами, даже через болезнь. Мне помогла простая практика «Приятности дня» — нечто среднее между дневником благодарности и вечерним ритуалом с близкими. Каждый вечер мы с семьей делимся 3-5 приятными моментами, которые случились с нами за день. Сначала это было трудно: «Что в этом дне могло быть хорошего?». Но мозг — гибкая система. Он быстро перепрограммируется на поиск хорошего. Первая чашка кофе, лучик солнца в окне, улыбка прохожего, интересная задача на работе, вкусный ужин. Мозг начинает сканировать день не на предмет опасностей, а на предмет мини-радостей, чтобы вечером было чем поделиться. Программирование на поиск хорошего — замечательный подход, который может принести множество выгод, перевешивающих мнимые «выгоды» ипохондрии. Это не значит отрицать проблемы и риски. Забота о здоровье должна оставаться важным приоритетом, и важно слышать предупреждения своей интуиции. Но когда вы сделали все, что могли, вместо тяжелого ожидания спросите себя и своих близких: «А какие приятности окружали вас сегодня?». Пусть этот простой вопрос станет вашим первым шагом к прекрасному здоровью — не только тела, но и души, которая так устала бояться и так хочет, наконец, жить.

Запретные отношения: стоит ли встречаться с бывшими вашего друга

Влюбленность, любовь, отношения — все это сложно. Одна из самых непростых ситуаций, в которой можно оказаться, — влюбиться в бывшего партнера друга. Это табу по понятным причинам, но испытывать глубокие чувства к этому человеку мучительно, даже если формально не запрещено. Начать отношения непросто, ведь на пути к глубокой эмоциональной близости стоят препятствия в виде нехватки времени, неуверенности в себе и страха быть травмированным. Поскольку в современном мире найти любовь сложно, особенно может быть обидно встретить человека, с которым у вас есть настоящая связь, но выясняется, что он бывший партнер вашего друга или подруги. Возможно, не все потеряно. Клинический психолог Мишель Кантрелл, специализирующаяся на эмоционально-фокусированной терапии для пар, объяснила, допустимо ли встречаться с таким человеком и как правильно действовать в этой ситуации. Встречаться или нет? Ответить одним словом на этот вопрос нельзя, поэтому Кантрелл ответила четырьмя: «Да, но это сложно». Она подчеркнула, что важно учитывать контекст. Встречаться с человеком, с которым ваш друг был помолвлен, — это одно. Встречаться с тем, с кем у него был мимолетный летний роман, — другое. Также стоит подумать о том, как закончились те отношения. Люди, которые четко понимают причины расставания, обычно легче переживают его и даже могут почувствовать прилив уверенности в себе. Так что, если все закончилось мирно, новые отношения могут сложиться проще и без лишних проблем. А вот если расставание было болезненным, хорошенько подумайте, не обернется ли это потерей дружбы. «Если дружба для вас важна, ключевыми моментами становятся искренность и сочувствие — и не просто формальность, а проявление настоящей заботы и уважения», — объяснила психолог. И прежде чем заводить этот разговор с другом, честно ответьте себе на вопрос: готовы ли вы уважать его границы, если он будет против ваших отношений? Если вы все же решили действовать несмотря на возражения друга, тщательно продумайте, как преподнести это. Просить разрешения, зная, что все равно начнете встречаться с его бывшим партнером, нечестно, и такой разговор вряд ли закончится хорошо. Однако бывают ситуации, когда связь с бывшим друга заводить категорически нельзя. Как пояснила Кантрелл, если в тех отношениях присутствовали насилие, манипуляции, предательство или глубокая эмоциональная травма, роман с этим человеком необходимо полностью исключить. Это не просто подрыв доверия — есть риск повторно ранить того, кто вам дорог. Никакие отношения не стоят того, чтобы причинять боль близкому. Стоит ли развивать эту связь? Не все связи одинаковы, поэтому вполне нормально, если вы не можете понять, стоит ли эта влюбленность хлопот. Попробуйте разобраться, что именно вас влечет к этому человеку. Если это исключительно физическая связь, то, скорее всего, жертвовать дружбой не стоит. В мире полно людей, с которыми можно завести отношения только на физическом уровне — незачем выбирать именно бывшего партнера друга. Но, возможно, этот человек находится для вас в «серой зоне». Если вы чувствуете, что у него есть потенциал, но все равно не уверены, подумайте, почему. Он вам нравится, но вы знаете о его недостатках со слов друга? Ваши чувства — затянувшееся любопытство, а не сильное притяжение? Вы подавляете свои эмоции, чтобы не создавать проблем? Будьте честны с собой. Если это только химия или интрижка, стоит ли это возможной потери дружбы? Дальнейшие шаги Даже если вы уже приняли положительное решение по поводу этих отношений, стоит заранее продумать, как оно повлияет на вашу жизнь. Например, это неизбежно отразится на вашей социальной экосистеме. «Если вы вращаетесь в одной компании (общие друзья, места встреч, родительские сообщества), ситуация может усложниться», — предупредила Кантрелл. Обдумывание этой темы подготовит вас к непростому разговору с другом. И это подводит к следующему препятствию. Рассказать обо всем Главное — обсудить все до того, как вы начнете отношения с бывшим партнером друга. «Не только для успокоения совести, но и для открытости», — пояснила психолог. Сокрытие отношений нанесет дружбе еще больший урон. Когда решитесь на этот разговор, ведите его с осторожностью и сочувствием. Будьте готовы к резкой реакции. Примите во внимание, что это может стоить вам дружбы. Что важно учитывать: будьте честны; покажите, что вы понимаете, как тяжело это услышать вашему другу; готовьтесь к расспросам; обсудите границы; не говорите о том, как развиваются ваши отношения, если друг не захочет этого знать. И, конечно, будьте внимательны к тому, что совместные встречи могут вызывать неловкость у всех участников ситуации. Допустим, вы все же не собираетесь заводить отношения — придется поговорить с бывшим партнером вашего друга, особенно если между вами уже пробежала искра и вы оба допускали возможность чего-то большего. Договоритесь встретиться на нейтральной территории и будьте честны. Объясните, как дорожите дружбой, и понимаете, какие сложности может повлечь за собой новый роман. Учитывайте, что этот человек может уже не испытывать такой же степени привязанности к вашему другу, будьте готовы к возможным разногласиям. Прежде чем определять формат будущих отношений, четко обозначьте свои границы. Если хотите просто поддерживать общение, но чувствуете, что это грозит перерасти в эмоционально или физически недопустимую связь, стоит об этом сказать прямо. Независимо от вашего выбора, главное — тщательно проанализировать ситуацию, быть открытым и честным со всеми (с собой в первую очередь). По материалам статьи «Is It Ever OK to Date a Friend's Ex? Therapists Say, 'It's Complicated'» Very Well Mind

​​10 невероятных случаев одновременного создания изобретений

Иногда кажется, что создание великих изобретений, изменивших мир, подобно молнии, которая не ударяет в одно место дважды — одна блестящая идея осеняет лишь одного гения. Однако молния все же нередко бьет в одно и то же место, и многие изобретения были независимо созданы разными людьми, которые ничего не знали друг о друге. Хотя обилие параллельных разработок в истории может показаться странным, на самом деле это просто результат того, что все необходимые элементы уже были на месте и ждали своего часа. Вот список из десяти важных изобретений, случайно появившихся одновременно. Математический анализ На рубеже XVIII века Исаак Ньютон и Готфрид Вильгельм Лейбниц вступили в жаркий спор о том, кто изобрел математический анализ. Ньютон утверждал, что впервые занялся математикой переменных величин еще в 1666 году, но его работы были опубликованы только в 1736 году. Лейбниц начал разрабатывать анализ в начале 1670-х годов, а свою первую статью на эту тему опубликовал в 1684 году. Звучали обвинения в плагиате, но сегодня общепризнанно, что каждый из них пришел к своим выводам независимо. Их рукописи доказывают, что они разработали анализ разными путями: Ньютон подошел к нему через дифференцирование, а Лейбниц — через интегрирование. Хлороформ Хлороформ был независимо синтезирован не дважды, а трижды в течение одного года. В 1831 году американец Сэмюэл Гатри, француз Эжен Субейран и немец Юстус фон Либих одновременно создали это вещество, не зная об исследованиях друг друга. Отчет Гатри о соединении был опубликован первым, тогда как работы Субейрана и фон Либиха вышли только в 1832 году. Это вещество стало популярным в качестве анестетика только после того, как шотландский акушер Джеймс Янг Симпсон начал использовать его в 1847 году (он не знал о его токсичности). Однако Гатри еще раньше отмечал «его вероятную ценность как лекарства в медицине». Шприц для инъекций Попытки создания медицинских шприцев и игл предпринимались и ранее, но первые полноценные подкожные шприцы появились в 1853 году. Шотландский врач Александр Вуд хотел найти способ лечения локальных болей, поэтому он взял полую иглу, присоединил ее к стеклянному шприцу и добавил поршень. Это устройство не только позволяло врачам вводить лекарства под кожу, но и благодаря стеклянному корпусу обеспечивало точное дозирование препаратов. В том же году французский хирург Шарль Габриэль Праваз создал очень похожее устройство. Его шприц был сделан из серебра (а не из стекла) и винтового механизма для введения лекарства. Хотя оба устройства преследовали одну цель, широкое распространение получила более практичная версия Вуда. Именно его устройство считается первым современным подкожным шприцем и по сути сохранило ту же конструкцию, что используется сегодня (хотя сейчас их обычно изготавливают из пластика). Цветная фотография 7 мая 1869 года Луи Дюко дю Орон представил Французскому фотографическому обществу свой метод создания цветных фотографий. Его технология предполагала использование зеленого, фиолетового и оранжевого фильтров в сочетании с негативами, содержащими красный, синий и желтый пигменты. В тот же самый день Шарль Кро представил тому же самому обществу практически идентичный метод. Дюко дю Орон и Кро никогда не встречались и не знали, что работают над одной и той же технологией. Однако вместо того, чтобы конфликтовать, французы подружились. Кро уступил Дюко дю Орону право считаться первооткрывателем цветной фотографии. Пока Дюко дю Орон продолжал совершенствовать свой метод, Кро переключил внимание на звукозапись (его теоретическая работа на эту тему была опубликована за три месяца до того, как Томас Эдисон создал свой фонограф). Телефон Александр Грейам Белл известен как изобретатель телефона, но в тот самый день, когда он подал заявку на патент — 14 февраля 1876 года — другой изобретатель, Элиша Грей, случайно подал предварительную заявку на очень похожее устройство. Грей обвинил Белла в краже идеи, и последовавший за этим спор длился десятилетиями. В 2020 году доктор Бенджамин Браун, заслуженный профессор физики из Университета Маркетта, поставил точку в этом споре в пользу Белла. Изучив письма и заметки обоих изобретателей, относящиеся к разработке телефона, Браун установил, что первоначальная идея Белла появилась на месяц раньше, чем у Грея. Лампочка Обычно гениальную идею, которая привела к созданию первой практичной лампы накаливания, приписывают Томасу Эдисону (образцы предыдущих ученых либо слишком быстро перегорали, либо были чрезмерно дорогими в производстве, либо сочетали оба этих недостатка). Однако Эдисон был не единственным, кто работал над усовершенствованием предыдущих изобретений. По другую сторону Атлантического океана, в Англии, Джозеф Суон трудился над решением той же задачи. Лампочка Эдисона зажглась в январе 1879 года, а Суон запатентовал свою конструкцию еще в 1878 году, продемонстрировав ее в феврале следующего года. «Одним прекрасным утром я испытал унижение, обнаружив, что вы идете по моему следу и во многом меня опережаете, но теперь, кажется, я смог вас обогнать», — писал Суон Эдисону в 1880 году (письмо, вероятно, не было отправлено). Он считал, что вышел вперед, но именно Эдисон в конечном счете решил проблему практичности, использовав тонкую карбонизированную хлопковую нить для продления срока службы лампы. Адреналин В 1895 году польский ученый Наполеон Цыбульский стал первым, кому удалось идентифицировать соединение адреналина (также известного как эпинефрин). В течение следующих нескольких лет исследователи по всему миру изучали и выделяли адреналин, но лишь в 1904 году вещество было успешно синтезировано в лаборатории дважды. Немецкий химик Фридрих Штольц и британский биохимик Генри Драйсдейл Дейкин, работая независимо друг от друга, смогли воссоздать это соединение, что значительно упростило производство эпинефрина для медицинских целей. Реактивный двигатель В 1928 году 22-летний курсант Королевских ВВС Фрэнк Уиттл выдвинул идею использования реактивной тяги вместо поршневых двигателей для самолетов. Хотя первоначально его предложение отвергли, в 1934 году командование ВВС направило Уиттла в Кембриджский университет для получения инженерного образования. Работая с ограниченным бюджетом, он посвятил следующие годы созданию реактивного двигателя, что стало особенно актуально с началом Второй мировой войны. 15 мая 1941 года образец самолета Уиттла наконец успешно прошел испытания. Однако он не знал, что почти двумя годами ранее — 27 августа 1939 года — немцы уже провели испытательный полет с реактивным двигателем, созданным по проекту Ханса-Иоахима фон Охайна. Он уступал Уиттлу в практических инженерных навыках, но располагал полноценным финансированием и командой для реализации своих идей. «Если бы вам дали деньги, вы опередили бы нас на шесть лет», — признался фон Охайн при встрече с Уиттлом спустя годы. Оба изобретателя впоследствии переехали в США (фон Охайн в 1947 году, Уиттл в 1976 году) и, несмотря на участие в войне за разные страны, стали близкими друзьями. Микрочип В конце 1950-х годов сотрудник Texas Instruments Джек Килби разработал концепцию интегральной схемы, также известной как микрочип. Компания подала заявку на патент в феврале 1959 года. Всего пять месяцев спустя инженер Роберт Нойс подал патент на практически идентичное устройство, но с другим производственным процессом. Обе версии микрочипа были разработаны независимо друг от друга. Килби был первым, но версия Нойса оказалась совершеннее. Его конструкция была полностью интегрированной (в отличие от схемы Килби), изготовленной из кремния вместо германия и более пригодной для массового производства. Оба изобретателя считаются соавторами микрочипа, но Нобелевскую премию по физике в 2000 году за это достижение получил только Килби — Нойс скончался за десять лет до этого. Банкомат Первые два в мире банкомата появились с разницей всего в девять дней. 27 июня 1967 года в отделении банка Barclays в Лондоне открыли первый — ATM (Automated Teller Machine). Его создатель Джон Шепард-Баррон (управляющий директор компании De La Rue, производившей банкноты) вдохновился идеей после того, как не смог снять наличные в выходные, когда банки были закрыты. «Меня осенило, что должен быть способ получать свои деньги в любое время и в любой точке мира или Великобритании, — вспоминал он в 2007 году. — Я подумал об автомате по продаже шоколадных батончиков, замененных деньгами». Barclays сразу заинтересовался предложением. Первый аппарат был похож на современные устройства: клиенты вставляли чек и вводили PIN-код для получения наличных. Чуть больше чем через неделю после запуска лондонского устройства появилось аналогичное, но в шведском банке Uppsala Sparbank. Его назвали Bankomat. Разработкой занималась компания Metior, которая уже использовала похожую технологию для систем контроля доступа и оплаты на автозаправочных станциях. По материалам статьи «10 Incredible Cases of Inventions Being Created Simultaneously» Mental Floss

«Сад чудес» и несостоявшаяся пищевая революция Даниэля Бертло

В начале 1920-х годов на левом берегу Сены, неподалеку от Парижа, на участке земли, зажатом между возвышающейся Парижской обсерваторией и зелеными массивами парка Шале, цвел небольшой лабораторный сад. В отличие от обычного сада с ухоженными растениями и запахом свежевскопанной земли, этот имел индустриальный вид. «Сад чудес», как окрестил его один из журналистов, был заставлен возвышающимися белыми ящиками, снабжаемыми водой из больших стеклянных сосудов. В соседних теплицах находилось не менее необычное оборудование. Но настоящее чудо происходило внутри приземистых лабораторных зданий. В августе 1925 года автор журнала Popular Science Норман К. Макклауд описал, как Даниэль Бертло — отмеченный наградами французский химик и физик — проводил в своем «Саду чудес» революционные эксперименты по созданию «фабричных овощей». Бертло (сын знаменитого французского химика и дипломата XIX века Марселена Бертло) использовал сад для развития новаторских работ своего отца. С 1851 года старший Бертло начал создавать синтетические органические соединения, такие как жиры и сахара (именно он ввел название «триглицерид»), из неорганических соединений — водорода, углерода, кислорода и азота. Это был первый революционный шаг на пути к созданию искусственной пищи. Как писал Макклауд, мужчина получал пищевые продукты искусственным путем, подвергая различные газы воздействию ультрафиолета. Эти эксперименты показали, что с помощью света растительную пищу можно производить из газов воздуха. Но эксперимент Бертло не получил широкого распространения. Спустя столетие большая часть продуктов по-прежнему производится традиционным способом — выращиванием растений. Однако идея производства еды в контролируемых промышленных условиях набирает популярность. Возможно, идея изобретателя все-таки принесла свои плоды — просто не так, как он себе это представлял. Революция в пищевой химии Бертло не смог полностью достичь своей цели и искусственно воспроизвести то, что растения делают естественным путем. Тем не менее его эксперименты, какими бы сенсационными они ни казались сегодня, в 1925 году считались нормальными. А все потому, что открытия его отца произвели революцию в химии и вызвали волну невероятного оптимизма в отношении будущего пищевой промышленности. К 1930-м годам ученые начали синтезировать все: от витаминов до лекарств вроде аспирина и пищевых добавок (искусственных загустителей, эмульгаторов, красителей и ароматизаторов). В 1894 году в интервью журналу McClure’s отец Бертло отметил, что к 2000 году вся пища станет искусственной и люди будут питаться искусственными мясом, мукой и овощами. По мнению ученого, пшеничные и кукурузные поля исчезнут с лица земли, а коров, овец и свиней перестанут разводить, потому что мясо будут производить напрямую из их химических компонентов. Добро пожаловать в «Сад чудес» Целью младшего Бертло было производство «сахара и крахмала без участия живых организмов». Для достижения этого он задумал фабрику с огромными стеклянными резервуарами. Газы закачивались бы в эти емкости, а «с потолка свисали бы лампы, излучающие ультрафиолетовый свет». Мужчина представлял, что, когда химические элементы соединятся, «сквозь стеклянные стенки резервуара мы увидим нечто вроде легкого снегопада, который будет скапливаться на дне резервуаров». Конечными продуктами должны были стать растительные крахмалы и сахара, созданные в результате точного воспроизведения работы природы. К 1925 году ему уже удалось с помощью света и газов (углерода, водорода, кислорода и азота) создать соединение формамид, которое используется в производстве сульфаниламидных препаратов (разновидность синтетических антибиотиков), других лекарств, а также промышленных товаров. Но на этом прогресс в воссоздании фотосинтеза остановился. Бертло скончался в 1927 году — через два года после выхода статьи Макклауда в Popular Science — так и не осуществив свою мечту. Несмотря на смелые прогнозы того времени, производство продуктов питания только из воздуха и света в 1925 году было крайне амбициозной задачей, хотя бы по той причине, что фотосинтез был плохо изучен. Этот термин был введен всего за несколько десятилетий до этого, когда влиятельный американский ботаник Чарльз Барнс выступил за более точное описание внутренних механизмов растения. Хлорофилл открыли в предыдущем веке, но то, что происходит на клеточном уровне в растениях, в основном оставалось на уровне теорий вплоть до 1950-х годов. Бертло, возможно, был прав в своих экспериментах, придав импульс развитию будущей индустрии искусственного питания, но он был далек до копирования природного процесса. Однако недавние открытия, возможно, все же позволили найти обходной путь — в зависимости от того, что вы понимаете под словом «еда». Современный ответ саду Бертло От вертикальных ферм и гидропоники до генетически модифицированных культур — с 1960-х годов коммерческое сельское хозяйство было сосредоточено на получении большей урожайности с использованием меньшего количества ресурсов, включая землю, воду и питательные вещества. Начало этому положил лауреат Нобелевской премии мира американский биолог Норман Борлоуг. Он способствовал «зеленой революции», выведя методом селекции низкорослый и высокозернистый сорт пшеницы. Теоретически пределом этой «революции» стало бы полное освобождение производства продовольствия от традиционного сельского хозяйства, исключая все ресурсы, кроме воздуха и света, как и задумывал Бертло. В прошлом столетии люди постепенно приблизились к созданию еды буквально из ничего, добившись прогресса в расшифровке сложных биохимических процессов, связанных с физиологией растений. Но со времен экспериментов Бертло стало понятно, что фотосинтез нелегко воспроизвести в промышленных масштабах. Однако компании все же пытаются. В апреле 2024 года Solar Foods открыла завод в финском городе Вантаа. Это современное предприятие, где работники контролируют большие резервуары, заполненные атмосферными газами. Внутри этих емкостей вода превращается в богатую белком жидкую субстанцию. После обезвоживания она становится золотистым порошком, насыщенным белком и другими питательными веществами, готовым к превращению в пасту, мороженое и протеиновые батончики. Солеин (solein) напоминает то, к чему стремился Бертло, как и сам завод, который, согласно корпоративному пресс-релизу 2025 года, использует атмосферные газы, чтобы сделать возможным «производство продуктов питания в любой точке мира, поскольку оно не зависит от погоды, климатических условий или использования земли». Но на этом сходство с видением французского ученого заканчивается. Solar Foods действительно не требует для производства пищи земли или растений, но их технология основана на живом организме. Используя одну из форм ферментации, она полагается на микроб, который «переваривает» воздух и воду, чтобы произвести белок. Американская компания Kiverdi использует схожий процесс микробной ферментации, изначально разработанный NASA еще в 1960-х годах для дальних космических полетов. Австрийская компания Arkeon Technologies разработала собственную технологию ферментации для производства пищи из углекислого газа без необходимости использования земли или других питательных веществ. Кажется, микробная ферментация открывает многообещающую новую главу в создании синтетических продуктов, но не ждите, что помидоры или кукуруза в ближайшее время начнут появляться из воздуха — это не искусственный фотосинтез. Понимание фотосинтеза столетие назад было примитивным, но Бертло во многом опередил свое время — его видение оказалось удивительно пророческим. Хотя люди до сих пор не поняли, как химически воспроизвести фотосинтез, стоит признать некоторые успехи, сделанные только за последнее десятилетие. Упомянутые компании могут помочь удалить избыток углекислого газа из атмосферы, одновременно предлагая решения для будущих продовольственных кризисов. А могут и не помочь. Это покажет только следующее столетие. По материалам статьи «100 years ago, scientists thought we’d be eating food made from air» Popular Science