Подборка блиц-фактов №100

В Первой Мировой войне погибло 14 миллионов человек, а за тот же срок не меньше 20 миллионов умерло от эпидемии испанского гриппа. Во времена сухого закона в США большая часть контрабандного спиртного поступала морским путём. Контрабандисты заранее готовились к внезапным таможенным досмотрам в море. Они привязывали к каждому ящику мешок с солью или сахаром, а при приближении опасности бросали в воду. Через определённое время содержимое мешков растворялось водой, и грузы всплывали (подобный трюк проделали герои фильма «Однажды в Америке»). В оригинальной шкале Цельсия температура замерзания воды принималась за 100 градусов, а кипения воды — за 0. Эта шкала была перевёрнута Карлом Линнеем, и в таком виде используется до нашего времени. В повести Лескова «Запечатленный ангел» старовер проходит с одного берега реки на другой по цепям недостроенного моста во время бурного ледохода, чтобы вернуть из монастыря конфискованную у старообрядцев икону. По утверждению автора, сюжет основан на реальных событиях, только там фигурирует каменщик, а ходил он не за иконой, а за более дешёвой водкой. В Саудовской Аравии нет ни одной постоянно текущей реки. В старину гонцы, доставлявшие почту, зашивали под подкладку шапки или шляпы очень важные бумаги, или «дела», чтобы не привлекать внимания грабителей. Отсюда происходит выражение «дело в шляпе». В Татьянин день швейцары ресторанов «Стрельна» и «Яр» писали адрес студентов мелом на их спинах. Когда студент напивался до бесчувствия, извозчик знал, куда его везти. В ходе денежной реформы 1535 года на Руси изображение всадника с саблей на монетах было заменено на изображение великого князя с копьём. Позже такие монеты прозвали копейками. В штате Индиана в 1897 году был выпущен билль, законодательно устанавливающий значение числа Пи равным 3,2. Данный билль не стал законом благодаря своевременному вмешательству профессора университета. Винтовые лестницы в башнях средневековых замков строились таким образом, чтобы подъём по ним осуществлялся по часовой стрелке. Это делалось для того, чтобы в случае осады замка защитники башни имели преимущество во время рукопашной схватки, так как наиболее сильный удар правой рукой можно нанести только справа налево, что было недоступно атакующим. Однако если большинство мужчин в роду были левшами, то они строили замки с обратной закруткой — например, крепость графов Валленштейнов в Германии или замок Фернихерст в Шотландии. Високосный год ввёл Гай Юлий Цезарь. 24-ое февраля называлось «шестой день перед мартовскими календами», а дополнительный день пришёлся на следующие сутки и стал «вторым шестым днём», по-латински «bis sextus», откуда и произошло слово «високосный». Во время возвышения Московского княжества с других городов взималась большая дань. Города направляли в Москву челобитчиков с жалобами на несправедливость. Царь иногда сурово наказывал жалобщиков для устрашения других. Отсюда, по одной из версий, произошло выражение «Москва слезам не верит». Во время Второй Мировой войны статуэтки Оскара изготавливались из гипса. После окончания войны все обладатели гипсовых наград смогли заменить их на обычные металлические с позолотой. Во время Первой мировой войны кошек держали в окопах, чтобы они заранее предупреждали о газовой атаке. А в годы Второй мировой их брали на борт субмарин в качестве живых детекторов качества воздуха. Во время советско-финской войны 1939 года министр иностранных дел Молотов говорил, что советские войска сбрасывают не бомбы, а грузы с продовольствием для голодающих финнов. В Финляндии такие бомбы окрестили «Молотовскими хлебными корзинами», а потом стали называть устройства с зажигательной смесью против советских танков «Коктейлем для Молотова». У нас название подобного оружия сократилось до просто «Коктейля Молотова» Вольфганг Амадей Моцарт начал сочинять музыку в 5 лет. Выражение «Кто с мечом к нам войдёт, от меча и погибнет» не принадлежит Александру Невскому. Его автор — сценарист одноимённого фильма Павленко, переделавший фразу из Евангелия «Взявшие меч — мечом погибнут». Гай Юлий Цезарь с удовольствием пользовался присвоенным ему правом постоянно носить лавровый венок, так как быстро лысел. Готовясь к самоубийству, Клеопатра испытывала на заключенных яды, стараясь определить, какой из них доставляет смерть максимально быстро и вместе с тем безболезненно. Из-за огромного разнообразия формы снежинок считается, что двух снежинок с одинаковым узором не существует. По мнению некоторых физиков вариантов таких форм больше, чем атомов в наблюдаемой Вселенной. Для пропаганды картофеля среди французов в конце 18 века агроном Антуан Пармантье выставлял в дневное время вокруг своего картофельного поля вооружённую охрану. На ночь сторожа удалялись, позволяя людям «украсть» клубни. Древние греки занимались физическими упражнениями, а также соревновались на Олимпиадах обнажёнными. Если тело взрослой губки продавить через сетчатую ткань, то все клетки отделятся друг от друга. Если затем поместить их в воду и перемешать, полностью разрушив все связи между ними, то спустя некоторое время они начинают постепенно сближаться и воссоединяются, образуя целую губку, сходную с прежней. Женщины североавстралийского племени Тиви выдаются замуж при рождении. За большие заслуги в Первой мировой войне звание полковника английской армии было присвоено почтовому голубю № 888, который был похоронен после смерти со всеми воинскими почестями. Заболев, Чехов отправил посыльного в аптеку за касторкой в капсулах. Аптекарь послал ему две больших капсулы, которые Чехов возвратил с надписью «Я не лошадь!». Получив автограф писателя, аптекарь с радостью заменил их на нормальные капсулы.

Эффект Коломбо

Помните старый телесериал «Коломбо»? Коломбо — детектив из Лос-Анджелеса. Он расследует убийства, носит потрёпанный плащ, ездит на видавшем виды старом «пежо», рассказывает сентиментальные истории о своей жене и собаке и в любой беседе и на каждом допросе постоянно забывает задать самый главный вопрос. Ему приходится снова звонить в дверь, извиняться и задавать этот последний вопрос. Он всегда кажется своим противникам чуть менее умным, чем они сами, чуть менее безупречным. Он располагает людей к разговору, потому что заставляет их чувствовать своё превосходство, а следовательно — комфортно. Рассуждая в терминах знаменитой книги «Я — окей, ты — окей», он искушает их тем, что позволяет чувствовать себя «в порядке». «Быть в порядке» — значит чувствовать себя комфортно, следовательно — в безопасности. Это самый простой способ объяснить значение этого термина из популярной психологии. С момента рождения каждый из нас, как представитель рода человеческого, борется за то, чтобы чувствовать себя комфортно и безопасно. В младенческом и дошкольном возрасте мы нуждаемся в безусловной любви родителей, которые являются единственным источником нашего благополучия. Мы просто требуем такой любви! Когда мы становимся немного старше, наши запросы возрастают. Мы хотим быть признанными. Мы хотим быть услышанными. Мы хотим нравиться. Мы хотим быть правыми. Мы нуждаемся во всём этом. Потребность чувствовать себя «в порядке» следует за нами через подростковый возраст и во взрослую жизнь, в которой мы постоянно боремся за победы, достижения и успех. Когда нас призывают показать себя, разве мы демонстрируем свои слабости? Никогда. Мы показываем свои сильные стороны. Возможно, наши сильные стороны — это знания, физическая красота или притягательные личные качества. Возможно, мы хитры и бесстрашны, а может быть — остры на язык. В чём бы ни заключалась наша сила, именно на неё мы опираемся. Именно её мы и показываем миру. Это — то, что нам нужно, просто необходимо показывать миру. Чтобы увидеть, на что мы годимся, мы сравниваем себя с другими людьми. Мы немного впереди или немного позади? Сталкиваясь с теми, кого считаем хуже себя или, по крайней мере, равными, мы чувствуем себя свободно. Беседа течёт легко, и вопросы, кажется, не таят в себе никакого риска. Мы чувствуем себя «в порядке». Но в присутствии тех, кого мы считаем выше себя, не важно, в культурном, социальном или интеллектуальном смысле, мы чувствуем себя «не в порядке» и можем стать агрессивными, начать защищаться, сопротивляться или проявлять много других эмоций. Когда кто-то выглядит безупречно, а нам давно пора подстричься, как мы себя чувствуем? Точно. Немного не в своей тарелке, немного «не в порядке». Разговор может быть трудным, вопросы, кажется, таят в себе какой-то подвох, мы боимся выглядеть нелепо, если не глупо. Рассмотрим обратную ситуацию: замечали ли вы, что мы, люди, склонны чувствовать себя «в порядке» в присутствии человека, который «не в порядке»? Мы чувствуем себя свободно и уверенно, когда видим человека, не соответствующего важным для нас критериям. Мыльные оперы имеют так много поклонников, потому что жизнь героев этих историй гораздо более запутана и драматична, чем собственная жизнь зрителей. Мы упиваемся проблемами и несчастьями богатых и знаменитых людей, потому что теперь счастье на нашей стороне: ну что, много радости принесли вам слава и богатство?! Внезапно мы оказываемся более «в порядке», чем кинозвезда, которая попала в реабилитационный центр и вынуждена платить по две тысячи долларов в день, чтобы привести себя «в порядок». Возможно, это не самая привлекательная наша черта, но это так. Когда-то немцы назвали это чувство Schadenfreude. Следующее заявление далеко не так очевидно, как всё вышесказанное. На первый взгляд многим оно покажется безумным. Вот оно: мудрый участник переговоров знает, что только один человек на переговорах может чувствовать себя «в порядке». Этот человек — его противник. Некоторых это заявление не только сбивает с толку, но и заставляет по-настоящему сопротивляться. Однако, как инструмент переговоров, оно совершенно оправдано и необычайно эффективно. Позволяя противнику быть «в порядке», вы начинаете разрушать барьеры. Вы позволяете ему считать, что он контролирует ситуацию. На самом деле, подобно Коломбо, ситуацию контролируете вы. Поведение детектива-недотёпы прекрасно продумано. Его противник не знает этого, но мы-то, зрители, знаем. Мы понимаем, для чего он так действует. Мы понимаем психологию: Коломбо раскрывает каждое преступление, позволяя противнику чувствовать себя более «в порядке», чем он сам. Вот несколько параллельных примеров из истории. Рональд Рейган, намеренно или нет, был мастером выглядеть «не в порядке» на пресс-конференциях. Он мог начать заикаться или посмеяться над собой прежде, чем ответить на вопрос, а его ответ мог оказаться совершенно невразумительным. Но, в конце концов, он был эффективен, не так ли? Уинстон Черчилль был невзрачным толстяком-коротышкой, Франклин Делано Рузвельт — калекой в инвалидной коляске, Авраам Линкольн — на редкость некрасивым человеком. Но эти люди — настоящие лидеры, и они вполне добились успеха. И последний пример: что сделал генерал Норман Шварцкопф на переговорах с королём Саудовской Аравии Фадхом по поводу размещения американских войск на территории этой страны, когда они готовились к войне с Ираком в 1990 году? Генерал-полковник опустился на одно колено. (Не из-за нужды, заметьте, а исходя из позиции «не в порядке». Нужда — внутреннее состояние, а «не в порядке» — образ, предназначенный для других людей.) Несомненно, вы замечали, что хороший оратор или тренер в первые несколько минут своего выступления часто рассказывает какую-нибудь самоуничижительную историю. Его первое скрытое сообщение аудитории таково: хоть мне и заплатили десять тысяч долларов за то, что я здесь стою, и мой костюм дороже вашего, но я не лучше вас, я всего лишь человек. И это не дешёвый трюк. Это правда. В конечном счёте каждый на этой планете — всего лишь человек. Тот, кто пытается дурачить других, не одурачит никого, кроме самого себя (если он действительно дурачит себя). На переговорах нужно использовать тот же подход. Если вы можете подражать поведению «не в порядке», которое демонстрировал Коломбо, хотя бы в самой малой степени и в своём собственном стиле, вы в геометрической прогрессии увеличиваете свои шансы на успех в переговорах. В своём эссе «Возмещение» Ральф Уолдо Эмерсон писал: «Самая большая наша сила — это самая большая наша слабость». Как это верно! Мы часто хотим выглядеть лучше, чем есть на самом деле, если можно так выразиться. Но на переговорах мы должны держать этот инстинкт под контролем, в то же время позволяя противнику полностью его проявить. Если ему нравится хвастаться своим красноречием, пусть хвастается. Если он не может упустить возможности сыграть на своём обаянии, позвольте ему это. Если ему нравится демонстрировать глубочайшее понимание тончайших нюансов морского права, позвольте ему. Профессиональный участник переговоров с огромным удовольствием предоставляет возможность противнику хвастаться всем, чем он хочет, потому что самая большая сила противника в итоге обернётся его самой большой слабостью. Это не призыв выглядеть непрофессионально. Просто стоит не бояться искренности и честности, не бояться быть немного «не в порядке», немного несовершенным. Нравится ли вам находиться в обществе идеальных людей? Все хотят иметь дело с обычными, нормальными людьми. Быть немного «не в порядке» на переговорах означает всего лишь время от времени демонстрировать свои недостатки. Приложите небольшие усилия. Попросите противника одолжить вам ручку или лист бумаги для заметок. Сделайте вид, что вам сложно сформулировать вопрос. Позволить людям помочь вам — превосходный способ дать им чувствовать себя «в порядке». Такое поведение говорит вашему противнику: «Здесь нет подвоха». Чем труднее переговоры, тем важнее понимать, что если кто-то в этой комнате должен быть «не в порядке» — так это вы, а не ваш противник. Когда противник чувствует себя «не в порядке», барьеры будут возникать гораздо быстрее, чем вы сможете их разрушить. Но подобное чувство с вашей стороны разбивает барьеры — и часто это похоже на волшебство. О таком поведении гораздо легче говорить, чем реализовать его на практике, ведь со дня своего рождения мы стремимся к тому, чтобы чувствовать себя «в порядке», а потом почти постоянно боремся за это чувство. Мы, конечно, видим перед собой образы титанов бизнеса — возможно, это директор той самой компании, в которой мы работаем: он шикарно одет, летает в командировки бизнес-классом, наслаждается бизнес-ланчами, бизнес-ужинами, бизнес-завтраками, читает бизнес-прессу, получает в подарок бизнес-сувениры и курит бизнес-сигары. Такие парни чувствуют себя, вне всяких сомнений, «в полном порядке». Их жизнь состоит из того, чего мы, как предполагается, должны хотеть, в чем должны нуждаться. Вам же предлагается взяться за покорение вершин, прикидываясь недотёпой, который немного «не в порядке». Это не призыв ходить с пятном на рубашке или стрелкой на колготках. Немного несовершенства, которое вносит человечность, немного уязвимости, немного «не в порядке». По-настоящему квалифицированный, успешный участник переговоров подкрепляет чувство собственной важности только дома. (Если, конечно, вам повезло, и вы похожи на президента Джерри Форда, на Барбару Буш или Жаклин Кеннеди. Все эти люди имели удивительную способность заставлять окружающих людей и телезрителей чувствовать себя «в порядке». Но если вы похожи на… Ладно, не берите в голову, вам просто придётся работать немного усерднее. Некоторые, кажется, имеют несчастливую способность заставлять других чувствовать себя «не в порядке»…) Если у вас есть какие-то сомнения в мудрости этого совета, нет ничего проще, чем проверить его. В следующий раз, оказавшись в ситуации, где ваш «противник» всего лишь немного спесив или несколько сомневается, попробуйте быть чуть-чуть «не в порядке». Сделайте вид, что в вашей ручке закончились чернила и попросите его одолжить вам на минутку свою. Или поищите в кармане записную книжку, не найдите её и попросите лист бумаги. Или притворитесь, что у вашего портативного компьютера сел аккумулятор. Эффект не заставит себя ждать! Источник: Джим Кэмп «Сначала скажите “нет”»

Живите в зоне комфорта!

Призывы «покинуть зону комфорта» в последнее время стали отдавать избитостью, да и вовсе раздражать. Что такое «зона комфорта»? То место, где вам хорошо, не так ли? Так почему же нужно его покидать? Меня зовут Полина Рычалова. Я мама-ультрамарафонец, автор нескольких образовательных и просветительских проектов, в том числе проекта Willding по развитию воли. За три года я пробежала 7 марафонов, 50 полумарафонов и 4 ультрамарафона, в том числе 100-километровый ультра-трейл, в котором заняла третье место. Обычно, такие люди, как я, любят призывать других людей выходить из зоны комфорта. Образ тренера личностного роста, эксперта в личной эффективности — это образ тренера с палкой, который призывает поставить всю свою жизнь под сомнение и выйти за пределы уютного болота, под которым принято понимать зону комфорта. Что такое зона комфорта? Считается, что зона комфорта — это место где ничего не происходит, унылая болотистая местность. И стоит только сделать шаг за пределы, как все начинает вокруг магически изменяться, и в жизни начинают происходить чудеса. Но чудеса могут быть не теми, которых мы ожидаем. Считается, что развитие происходит в ситуации, когда есть постоянный челлендж, вызов. Когда ты постоянно тыкаешь в себя палкой, говоришь себе «соберись, тряпка!» и идешь покорять новые вершины. Наука и мой собственный опыт утверждают обратное. Развитие происходит из точки покоя. Несколько примеров из разных сфер. Покой — это не про состояние лежания на диване (хотя иногда и про него тоже), а про внутреннее состояние. Современная психология доказала, что психологическое развитие ребенка происходит только когда он ощущает себя в безопасности. И развитие взрослого тоже. Вспомните пирамиду Маслоу и ее нижние уровни — безопасность один из них. Развитие ребенка в утробе происходит в соответствии с природным замыслом, если мама бережет себя. Но и природа подстраховалась, — в период беременности женщина защищена от стресса гормонально, именно потому что развитие лучше происходит в покое. Годовалый ребенок, который начинает ходить. Делает свои шаги, удаляется от мамы, а потом возвращается на «безопасную базу», в ту самую зону комфорта. Потому что если нет комфорта, то нет и дерзания. Я — бегунья. Мой еженедельный объем колеблется от 40 до 70–80 км в неделю. Мышцы трудятся во время бега, но изменения в мышцах происходят после тренировки, когда мышцы оказываются в покое. Знаете зачем нам нужен сон? Есть разные гипотезы, но все они сходятся в том, что сон нужен нам для восстановления, — тело отдыхает, но мозг во время сна не замирает — в мозге происходят процессы консолидации памяти, процессы восстановления. Скука — это ресурсное состояние. Если дать себе поскучать, то удивительно, что может за этим последовать. Недаром есть фраза «утро вечера мудренее». Придумал, подрайвил себя, лег спать. Период инкубации — скрытый процесс и разворачивается он когда темно, тепло и спокойно. Что же плохого в постоянном драйве? Постоянный драйв — это как вдох без выдоха. Драйв питают определенные гормоны. Один из них — гормон кортизол, гормон относящийся к группе глюкокортикостероидных гормонов. Который на короткой дистанции помогает организму мобилизоваться и заживлять раны. Но на длинной превращается во врага и начинает разрушать наше тело. В природе все циклично. Периоды напряжения сменяются периодами расслабления. Холод сменяется теплом. У нас есть симпатическая и парасимпатическая нервная система. И если мы игнорируем циклы, то мы загоняем себя в угол. Может ли быть полезен призыв выхода из зоны комфорта? Может. Если понимать особенности нашего гормонального устройства. Развивают нас только ситуации, в которых возникает «оптимальное напряжение», переживаемое нами как состояние потока. В основе мотивации, оптимального напряжения тоже лежат гормоны — адреналин и дофамин. Если их слишком много возникает ощущение избытка мотивации, — мы суетимся, нервничаем, наша эффективность невысока. Если состояние подавленности (не путать с состоянием покоя), то недостаток гормонов приводит к тому, что мы лежим на диване. И чаще всего недостаток бывает как раз потому, что до этого мы так долго себя драйвили, что «додрайвили» до состояния истощения. Как же создать для себя зону комфорта? Мне нравится образ, который возникает когда говоришь «Поставить жизнь на паузу», свою обычную жизнь. Обдумать, что тебя радует, пережить эти моменты радости. Дать себе возможность погрустить. Отдохнуть. Я устраиваю себе два раза в год отпуска по месяцу. Мой образ жизни позволяет это. В это время я читаю фикшн, бегаю в свое удовольствие, играю с ребенком, лежу на диване, и делаю другие приятные вещи. Стараюсь максимально расслабиться. Но и в повседневной жизни я каждый день чередую периоды напряжения и расслабления, это позволяет сохранять продуктивность на высокой ноте и не выходить из зоны комфорта большую часть времени. Закончить хочу историей про тренера. Я обычно бегаю и готовлюсь к забегам без тренера. Когда встал вопрос о подготовке к сотне прошлой весной, одной было страшно, но еще страшнее было найти того, с палкой, который будет рассказывать мне о том, как важно все время выходить из зоны комфорта, не жалеть себя, не ныть, и кучу других «не». Заглушать собой мой собственный голос. И мне удалось найти того, кто мне подошел. Для кого восстановление было не пустым словом, благодаря этому я вышла на дистанцию в лучшей форме и заняла третье место. Подумайте о том, что если ваш внутренний голос зовет вас на диван, и нет никакой возможности с него встать, — значит сейчас вам нужно лежать на диване, столько сколько потребуется. До тех пор пока не подбросит (ну если вы уже не до драйвили себя до клинической депрессии). Мой сын любит мультфильм «Кун-фу панда». Главный герой, панда По, во второй части стремится обрести внутренний покой. Он предпринимает много усилий до тех пор, пока не понимает, что внутренний покой приходит, когда ты в согласии с самим собой. И в этот момент все становится возможным и постижимым, — он обретает супер-силу. Поэтому не слушайте никого, прекратите хотя бы на время тыкать в себя палкой. И помните, что к себе нужно нежно. Еще нежнее. И еще нежнее. И тогда у вас есть шанс оказаться в месте, где происходят настоящие чудеса.

Как жить дальше?

Великолепный монолог великого актера!

Что надо и что не надо делать в процессе усвоения учебного материала

Надо: Стараться вспоминать. После каждой прочитанной страницы отведите от нее взгляд и вспомните основные идеи. Не выделяйте (например, подчеркиванием) большое количество текста на странице и никогда не отмечайте то, чего предварительно не закрепили в памяти. Пытайтесь вспоминать учебный материал по дороге на занятия или в тех аудиториях, где вы не занимались им изначально. Способность вспоминать, т.е. генерировать идеи изнутри сознания, — один из ключевых показателей эффективной учебы. Проверять себя. Во всем. Постоянно. Карточки с информацией — ваш постоянный спутник. При решении задач создавать порции информации. Формировать порции информации — значит понимать суть задачи и заниматься ее решением таким образом, чтобы весь ход решения разом приходил в голову. После того как вы решили задачу, повторите процесс и убедитесь, что вы знаете без подсказки каждый этап решения. Сделайте вид, будто это песня, и приучитесь прокручивать ее в голове снова и снова, чтобы информация оформилась в одну удобную порцию, которую вы можете вытащить из памяти в любой момент. Следовать правильному режиму повторения материала. Каждый день повторяйте немного больше, чем накануне, — так же, как тренируются спортсмены. Мозг — аналог мышц: за один раз он может выполнить ограниченное количество упражнений по одному учебному предмету. Применять разные подходы, практикуясь в решении задач. Никогда не используйте один и тот же способ решения задач слишком долго в течение одного занятия, иначе через некоторое время вы начнете механически применять его к другим задачам, которым этот метод не подходит. Чтобы усвоить, каким образом и в каких случаях использовать данный метод решения, беритесь за самые разные типы задач. (В учебниках обычно задачи сгруппированы как раз по принципу однотипности, поэтому смешивать их вам придется самостоятельно.) После каждого задания и теста делайте работу над ошибками: убедитесь, что понимаете свою ошибку, и затем решите задачу правильно. Для более эффективного изучения материала пишите (не печатайте!) задачу на одной стороне карточки, а решение — на обратной. (Писать от руки — более действенный, чем печатание, способ запоминания информации.) Если вы хотите загрузить карточку в учебное приложение смартфона, можно ее сфотографировать. Делать перерывы. Невозможность решить задачу или усвоить понятие с первого раза — обычное дело в математике и естественных науках, поэтому недолгие ежедневные занятия гораздо лучше, чем долгое однократное занятие. Когда вас начинает раздражать математическая или естественно-научная задача, сделайте перерыв, чтобы ею занялся другой участок мозга в фоновом режиме. Объяснять материал воображаемому собеседнику и пользоваться простыми аналогиями. Когда вам не дается понятие, спросите себя: «Как бы я объяснил его десятилетнему ребенку?» Аналогии (например, когда вы сравниваете электрический ток с потоком воды) в этом случае очень полезны. Не просто прокручивайте объяснение в мыслях: проговорите его вслух или запишите. Дополнительный эффект от говорения или написания позволяет глубже закодировать изучаемую информацию (т.е. конвертировать ее в нейронные цепи). Сосредотачиваться. Выключите все отвлекающие звонки и сигналы в телефоне и компьютере, затем включите таймер на 25 минут. На это время прицельно сконцентрируйтесь на изучаемом понятии, явлении или задаче и попытайтесь работать как можно более прилежно. По истечении этого срока наградите себя чем-нибудь приятным или забавным. Несколько таких сеансов в день помогут ощутимо продвинуться. Выбирайте время и место так, чтобы вы могли заниматься (а не смотреть на компьютер или телефон) без помех и в условиях, располагающих к занятиям. Сначала съедать лягушек. Самое сложное делайте в начале дня, на свежую голову. Помнить о своей мечте. Окиньте мысленным взором свою нынешнюю жизнь и сравните ее с той, которой вы мечтаете жить в результате получения избранной профессии. Повесьте над своим рабочим местом плакат с соответствующим изображением или текстом, описывающим ваше возможное будущее, — он станет напоминать о вашей мечте. Смотрите на плакат, когда заметите, что мотивация снизилась. Этот способ полезен и для вас, и для ваших близких! Не надо: Пассивно перечитывать, т.е. просто сидеть и скользить взглядом по тексту. Если вы можете вспомнить главные идеи текста, не подглядывая в него, и тем самым доказать, что материал прочно осел в памяти, такой способ полезен. Если нет — он лишь бесполезная трата времени. Делать слишком много выделений в тексте. Выделяя часть текста, вы вводите мозг в заблуждение — считаете, будто в голове что-то отложилось, хотя на самом деле вы всего лишь водите карандашом по странице. Подчеркивать или выделять цветом текст иногда и понемногу полезно для того, чтобы выдвинуть на первый план особо важные фрагменты информации. Однако если вы выделяете текст для того, чтобы лучше его запомнить, то проверяйте, действительно ли он отложился в памяти. Заглядывать в раздел ответов и, узнав способ решения задачи, считать, будто теперь вы знаете, как ее решить. Это одна из самых серьезных ошибок при обучении. Вы должны уметь решить задачу шаг за шагом, не заглядывая в учебник. Начинать готовиться к тестированию в последний момент. Станете ли вы откладывать тренировки на последнюю минуту, если готовитесь к соревнованиям по бегу? Мозг как мышца: он способен выдерживать лишь ограниченную нагрузку в течение одного занятия по одному предмету. Раз за разом решать однотипные задачи, способ решения которых вы уже знаете. Сидеть и упражняться в решении лишь одного типа задач — не значит готовиться к экзамену: это примерно то же самое, что готовиться к важному баскетбольному матчу и тренировать только удары мяча об пол. Превращать совместные занятия с друзьями в посиделки. Совместно решать задачи и проверять знания друг друга — хороший способ сделать обучение более приятным, выявить огрехи в подходах к материалу и углубить знания. Однако, если совместные занятия переходят в простую болтовню раньше, чем выполнены все задания, вы просто теряете время. В этом случае лучше найти другую группу однокашников для совместных занятий. Игнорировать необходимость прочитать нужный раздел учебника, прежде чем приступить к решению задачи. Станете ли вы нырять в пруд раньше, чем научитесь плавать? Учебник — пособие по плаванию: он показывает пути к решению задач. Если взяться за задачи, не читая учебника, вы просто потеряете время. Однако начать работу с беглого просмотра всей главы или раздела полезно: это позволит получить общее представление о материале. Пренебрегать возможностью консультироваться с преподавателями и сокурсниками в сложных случаях. Преподавателям не в диковинку отвечать на вопросы студентов, не понимающих материал, — такова наша работа. Напротив, мы тревожимся из-за студентов, которые не приходят за советом. Не будьте одним из них. Считать, будто можно надежно выучить материал, если постоянно отвлекаться. Каждая попытка отвлечься на разговор или SMS-сообщение означает, что у мозга останется меньше сил на усвоение материала. Каждый раз, когда вы отвлекаетесь, нейронные корни оказываются выкорчеваны раньше, чем они успеют прорасти. Мало спать. Во сне мозг обрабатывает методы решения задач и повторяет все то, что вы заложили в память перед сном. От постоянной усталости в мозгу накапливаются токсины, разрушающие нейронные связи, позволяющие соображать быстро и продуктивно. Если вы не выспались перед экзаменом, никакая подготовка вас не спасет. — Барбара Оакли. Думай как математик

Трогательный рекламный ролик о любви

В рекламе жевательной резинки разворачивается целый сюжет о влюбленных, которые прошли вместе путь из средней школы во взрослую жизнь. Во время экзаменов, переездов и затяжных командировок Сару и Джуана мирит жевательная резинка и рисунки на ее обертке.

Наука о приятном: откуда берётся удовольствие?

Эволюционные и когнитивные механизмы удовольствия, которое мы получаем от поэзии, фильмов ужасов, вкусной еды, религии и науки. Даже такие простые удовольствия, как пища и секс, на самом деле не так уж просты: в удовольствии всегда есть глубина. Обычно нам важно, как была приготовлена наша еда, и кто именно является нашим партнёром. С другой стороны, наслаждение от созерцания картины Поллока или прослушивания сложной симфонии имеет нечто общее с удовольствиями, которые считаются низкими и даже постыдными. Что же объединяет все эти разные способы, с помощью которых люди научились доставлять себе приятные ощущения? Природе человеческих удовольствий посвящена увлекательная книга Пола Блума — профессора психологии и когнитивной науки в Йельском университете. В этой книге с подзаголовком «Почему мы любим то, что любим» сочетаются два вида объяснений, которые обычно с трудом сходятся друг с другом. Удовольствие — штука универсальная и биологически обусловленная. Но ведь многие люди получают удовольствие от фильмов ужасов, платят огромные деньги за полотна с размазанными пятнами краски или буквально теряют голову, услышав мелодию, от которой другой человек поморщится и заткнёт уши. Удовольствие каннибала, поглощающего плоть убитого врага, немногим отличается от удовольствия, которое гурман получит от бутылки старого Шато Мутон. Другими словами, биологическая основа удовольствия не мешает ему быть глубоким и трансцендентным феноменом. Никто, кроме людей, не обладает такими способностями находить приятное в самых на первых взгляд странных вещах. Человек — не только бескрылое животное с плоскими ногтями, способное строить рассуждения, но и животное, падкое на удовольствия. Биологи и исследователи в области социальных наук сходятся в том, что биология делает многие вещи невозможными (скажем, люди не могут питаться камнями, а некоторые не могут переваривать лактозу), но всё остальное пущено на самотёк. Однако люди склонны воспринимать свои чувства и переживания как что-то совершенно естественное, данное от природы. Как ещё в XIX веке писал Уильям Джеймс, только метафизику могут прийти в голову вопросы «Почему мы улыбаемся, а не хмурим брови, когда довольны?», «Почему мы не способны говорить с толпой так, как говорим наедине с другом?», «Почему именно эта девушка сводит нас с ума?». «Обычный человек скажет просто так: «Конечно, мы улыбаемся, конечно, наше сердце трепещет при виде толпы, конечно мы любим девушку, чья прекрасная душа, облачённая в совершенную форму, так явно и откровенно создана для того, чтобы быть горячо любимой целую вечность!» — Уильям Джеймс, из работы «Принципы психологии», 1890 г. От внимания учёного эти вопросы ускользнуть, конечно, не могут. Но даже сегодня ответить на них по-прежнему очень трудно: чтобы это сделать, необходимо пройти между Сциллой биологического и Харибдой культурного редукционизма. И Полу Блуму, кажется, удалось это сделать. Главные новости, которые он приносит из этого путешествия, можно представить в виде пяти пунктов: 1. Имеет значение не только то, что мы переживаем, но и то, что мы думаем по поводу этих переживаний. Как считает Пол Блум, в основе удовольствий лежит эссенциалистская установка — представление о том, что вещи обладают некоторой незримой сущностью. Поэтому мы ценим оригинал картины больше, чем неотличимый от неё дубликат. И поэтому, поглощая пищу, мы едим не только белки и углеводы, но и её внутреннюю сущность. В этом заключается, к примеру, отличие между водой из крана и бутилированным «Перье». Бутылочная вода рождает ассоциации с чистотой, даже если на вкус она неотличима от водопроводной. Как остроумно замечает Блум, «у “Перье” действительно отличный вкус. Просто чтобы оценить его, нужно знать, что перед вами “Перье”». 2. Наша психика создана в том числе для того, чтобы доставлять другим удовольствие. Дарвин поначалу приходил в замешательство, думая о павлиньих хвостах: они тяжелы, совершенно бесполезны или даже вредны при поисках пищи или при столкновении с хищником. Из такого рода замешательств появилась теория полового отбора. Роскошный хвост нужен для привлечения самок: с помощью этого индикатора они определяют достоинства самцов, ведь только здоровый и приспособленный может позволить себе носить такое излишество. С этой же точки зрения можно объяснить человеческую любовь к сложным произведениям искусства, затейливым разговорам и утончённым шуткам. Вполне возможно, что наша психика — не только машина по переработке данных или хитрый макиавеллист, старающийся перехитрить других, но и центр развлечений, «сформированный половым отбором для того, чтобы доставлять другим удовольствие, чтобы уметь рассказывать истории, очаровывать и смешить». 3. Воображение и ожидания формируют удовольствия не в меньшей степени, чем реальность. Значимость ожиданий можно легко понять, если предложить людям одно и то же вино, разлитое в разные бутылки, и указать, что первая стоит 10, я вторая — 90 долларов. Учёные много раз проводили похожие эксперименты; особенно показательные результаты удалось получить, уложив дегустаторов вина в томограф. На каком-то грубом уровне сенсорные сигналы от одинакового вина с разной стоимостью тоже будут одинаковыми. Но ожидания наслаиваются на восприятие цвета, вкуса и запаха, поэтому общая картина существенно изменяется. Убеждения искажают наши впечатления от реальности и сами себя поддерживают. Иногда физические ощущения могут возобладать над представлениями: скажем, огромное удовольствие можно получить от обычного столового вина, а элитное и выдержанное может оказаться кислым и неприятным. Но в целом наши установки по отношению к вещам значат не меньше, чем сами вещи. 4. Даже если мы совершенно уверены, что нечто является вымыслом, на некотором уровне мы верим, что это реально. Почему мы предпочитаем смотреть сериал «Друзья», вместо того, чтобы проводить время с настоящими друзьями? Это вполне серьёзный психологический вопрос. Если посмотреть на то, чем занимается обычный житель современного города большую часть суток, можно легко понять, что приобретение впечатлений стало нашим основным занятием. Вымысел увлекает нас, потому что на каком-то уровне он не менее реален, чем сама реальность. Но видеть разницу между этими двумя вещами тоже очень важно: в фильме Чаплина мы можем посмеяться над пешеходом, проваливающимся в открытый канализационный люк — именно потому что знаем, что пострадал не человек, а персонаж. 5. Наука — такое же удовольствие, как и все остальные. В основе науки лежит удовольствие от схватывания сути вещей — та же самая эссенциалистская установка, которая поддерживает нашу любовь к искусству и наши религиозные представления. Верующий согласится с учёным в том, что есть нечто более глубокое, иная реальность за пределами чувственных ощущений. Поэтому Ричард Докинз справедливо не разделяет беспокойства Джона Китса о том, что Ньютон уничтожил поэтичность радуги. Реальность науки не менее поэтична, чем религиозные фантазии, и даже самые твёрдые рационалисты жаждут трансцендентного. Воображение в науке необходимо ещё сильнее, чем в религии: нужно уметь поверить, что камень состоит из частиц и энергетических полей, а это может быть намного труднее, чем представить, что вино — это кровь Христова. Удовольствие можно представить как побочный продукт эссенциалистской работы сознания — представления о глубинной сути вещей. Однако эссенциалистская установка имеет и свои минусы. Там, где речь заходит о социальном, она становится даже опасной. Расовые, кастовые и классовые различия, которые многим до сих пор кажутся укоренёнными в самой природе космоса, не имеют под собой никакой реальной основы, кроме наших представлений. Из этой теории следует ещё один важный, хотя и тривиальный вывод. Нужно ценить те удовольствия, которые мы получаем от мира, ведь никто кроме людей не может наслаждаться поездкой на американских горках, острым соусом «Табаско», просмотром эротических фильмов и погружением в научные дискуссии о природе удовольствия. Источник: Newtonew Олег Матфатов

Тэффи. «Старуха»

Сегодня утром совершенно случайно узнала я о смерти Анны Николаевны. Она умерла в Париже, в какой-то больнице, месяца три тому назад. Известие это не произвело на меня особого впечатления в первую минуту. И потом весь день, занятая людьми и делами, я не останавливалась на этой мысли, хотя чувствовала смутное желание остановиться и вникнуть в нее. И вот теперь, вечером, оставшись одна, я перебираю в своем столе старые письма, полученные мною от покойницы, и чем больше вспоминаю и думаю о ней, тем труднее мне понять, что я не увижу ее больше. Мне не грустно при этой мысли, но какое-то тревожное удивление томит меня, и мне хочется все думать о ней, искать ее в письмах и воспоминаниях, видеть ее живою, теперь, когда я знаю последний заключительный аккорд всей ее сложной, точно составленной из разноцветных кусочков, жизни. Наше первое знакомство... я всегда вспоминаю о нем с улыбкой. Это было давно, лет десять тому назад. Я только что окончила институт и служила классной дамой в одной из частных гимназий. Ни родных, ни знакомых у меня не было, бывала я только у одних дальних родственников — Коротьевых, которые всегда относились ко мне участливо и жалели меня. Как-то раз в воскресенье, придя, по обыкновению, к Коротьевым обедать, застаю Наташу, их старшую дочь, мою однолетку, в большом возбуждении. — Ах, Верок, — говорит она мне, — сегодня была у нас Анна Николаевна, мамина кузина. Она только что вернулась из Лондона. Господи, какая красавица! Ты непременно должна пойти к ней с визитом. Я ей про тебя говорила, и она сказала, что помнит тебя совсем крошкой, кажется, даже была у тебя на крестинах. — У меня на крестинах? — удивляюсь я. — Так она, значит, не очень-то уж молода... — Да, ей, вероятно, около сорока, а может быть, даже и больше. Но какая красавица! Прямо больше тридцати пяти ей не дашь. Ты непременно должна к ней пойти. Это будет для тебя приятное знакомство, у нее наверное очень веселятся — она ведь такая богатая, а ты все пищишь, что тебе скучно, да что ты одна на свете. Целую неделю уговаривала меня Наташа идти к Анне Николаевне. Я все не решалась, но за это время успела по рассказам немножко познакомиться с ней. Оказалось, что она вдова, что у нее где-то, кажется, в Москве, два взрослых сына, что она все время жила в Лондоне, где служил ее двоюродный брат — граф Делио, который теперь тоже переехал на время в Петербург. Наконец, дней через десять после первого разговора, прибегает ко мне Наташа и говорит, что завтра утром Анна Николаевна будет ждать меня у себя, и что она, Наташа, уже дала за меня слово, что я приду. Делать было нечего. Я надела на себя самое парадное свое платье и отправилась. Несмотря на то, что я была уже несколько подготовлена Наташиными рассказами, обстановка, в которой жила Анна Николаевна, совсем подавила меня своей роскошью, и моя маленькая фигурка, отраженная в больших золоченых зеркалах, показалась мне такой жалкой и неуклюжей, что я совсем загрустила. Анна Николаевна встретила меня в своей спальне, стоя перед трюмо и выбирая из большой вазы разноцветные хризантемы, которые она по очереди прикладывала к своим золотистым волосам. Высокая, очень полная, но стройная, с большими темными умными глазами, она действительно была великолепна. Ее слегка увядающая, но тщательно поддерживаемая красота покоряла своей спокойной и гордой самоуверенностью. — Так вы и есть маленький Верок? — спросила она, снисходительно приподняв мой подбородок розовыми душистыми пальцами. — Очень, очень рада. Вы дурнушка, но вы очень милы. Я не считала себя красавицей, но слышать это от других мне еще не приходилось, и я почувствовала, что краснею до слез от обиды и смущения. Но она уже бросила меня и снова занялась своими хризантемами. — Скажите, Верок, у вас никого не осталось из родных? — Никого. — Так вам, вероятно, очень скучно? Что вы целый день одна делаете? — Я очень занята, — ответила я с достоинством. — Я служу. Она точно испугалась. — To есть как это так? Что вы говорите? — Ну, да, я служу. Я классная дама. — Вот как. Она замолчала и совсем перестала обращать на меня внимание. Она то возилась с цветами, то звонила прислугу и отдавала приказания, то писала какие-то записки. — Заходите ко мне, Верок, вы мне понравились, — кинула она мне, когда я поднялась. — Только вот что: я принимаю по пятницам, но вы в пятницу не приходите. По пятницам у меня бывает дипломатический корпус, а вы с дипломатическим корпусом разговаривать не умеете... Приходите по вторникам. И потом, вот еще что: пожалуйста, дружочек, не говорите у меня, что вы служите, это у нас не принято. Я возмутилась. — Как, вы, кажется, считаете неприличным, что я служу? Почему же у Коротьевых никто мне никогда не говорил, что это не принято, а все, напротив, относились с уважением к моему труду! А они одного общества с вами, даже ваши родственники. — Ах, Коротьевы! — они тоже не умеют разговаривать с дипломатическим корпусом. Я их тоже по пятницам к себе не пускаю. За обедом у Коротьевых мы много смеялись над «дипломатическим корпусом». Вечером, в постели, я немножко всплакнула, вспомнив свое огорчение, и твердо решила, что никогда нога моя у Анны Николаевны не будет. В продолжение зимы я встретила ее раза два у Коротьевых, причем она очень любезно продолжала приглашать меня на свои вторники, по-видимому, совершенно не представляя себе, что я на нее обижена. Весной она снова уехала за границу, и несколько лет не было о ней ни слуху ни духу. Коротьевы за это время переехали в провинцию, а я втянулась окончательно в серенькую трудовую жизнь. Об Анне Николаевне я уже успела окончательно позабыть, как вдруг, однажды, вернувшись с урока, узнаю от прислуги, что меня спрашивала какая-то барыня и обещала зайти еще раз вечером. И действительно, вечером пришла ко мне высокая, толстая дама с лицом, затянутым густым зеленым вуалем, сложенным в два ряда. — Верок, вы принимаете? — спросил меня странно-знакомый голос. — Не удивляйтесь, — это я — Анна Николаевна. Я всплеснула руками от удивления. — Пожалуйста, заходите. Я очень рада. Какой у вас странный вид. Зачем этот вуаль? — Подождите, все расскажу. И она стала медленно раскутывать голову. На меня взглянули те же умные красивые глаза на совсем чужом, старом, отекшем лице, обрамленном реденькими седеющими волосами. Она сбросила ротонду, и разница между нею и прежней Анной Николаевной увеличилась еще больше. Тяжелая, расплывшаяся фигура, короткая обрюзглая шея, простое темное, скверно-сшитое платье... — Господи! Да что с вами случилось? — невольно вырвалось у меня. — И как вы ко мне попали? Как разыскали меня? — Разыскать, при желании, очень нетрудно. А пришла я к вам потому, что вспомнила о вас, а еще потому, что у меня теперь никого нет, и идти мне больше не к кому. — Как все это странно! — продолжала я удивляться. — Объясните же мне по крайней мере, зачем вы на себя такой вуаль накрутили? Прячетесь от кого-нибудь, что ли? — Да, Верок, прячусь, прячусь. Потому что тяжелее всего на свете — это видеть, как от тебя люди на другую сторону улицы перебегают. Запомните, Верок, это самое тяжелое. Она просидела у меня весь вечер и рассказывала о себе, а я все смотрела на нее и старалась соединить ее в своем представлении с той красавицей, которая подбирала цветные хризантемы к своим золотистым кудрям, но эта несчастная старуха, вялая, страдающая одышкой, никак не сливалась с той, с прежней. Мало-помалу красавица потускнела и отошла из моей памяти, и я стала понимать новую Анну Николаевну, как настоящую. Она рассказала мне, как три года тому назад лишилась последних остатков своего огромного состояния. Почти одновременно потеряла она своего кузена, скончавшегося от разрыва сердца. Он умер без завещания, и все состояние его перешло к его брату. Потрясенная всеми этими историями, Анна Николаевна слегла и проболела несколько месяцев, во время которых ушли все ее наличные деньги и драгоценности. Постаревшая, упавшая духом, поехала она в Париж и там, брошенная и забытая всеми, собиралась умереть голодною смертью, когда неожиданно получила письмо от старшего сына, который обещал ей высылать ежемесячно пятьдесят рублей и присоединял умный совет жить поскромнее. Это последнее обстоятельство так ее разозлило, что она хотела уж было отказаться от денег, но благоразумие взяло верх. — К тому же, — прибавила она, добродушно улыбаясь, — его и винить нельзя. Ведь я все-таки порядочно поистратила их денег... И вот тогда Анна Николаевна решила вернуться на родину, где и жила уже несколько месяцев, прячась от старых знакомых, как вдруг вспомнила обо мне. — Уж очень мне захотелось, Верок, рассказать кому-нибудь обо всем. С этого дня началась наша странная дружба, длившаяся около года. Она жила на той же улице в грязных меблированных комнатах мадам Пятеркиной и выходила из дому только для того, чтобы повидать меня или сделать необходимые покупки, причем каждый раз тщательно закутывала лицо вуалем, хотя опасность быть узнанной старыми знакомыми становилась с каждым месяцем все меньше и меньше. Несколько раз предлагала я ей перебраться ко мне, но она всегда отклоняла это предложение, говоря, что должна чувствовать себя совершенно свободной. Мы виделись почти каждый день. Если я бывала вечером дома, то ставила в гостиной на подоконник зажженную свечку и высоко поднимала занавеску, так что, подойдя к дому, Анна Николаевна сразу замечала сигнал и, если его не было, не поднималась понапрасну на пятый этаж. — Вы меня перед дворником компрометируете, милая моя, — говорила я ей. — Из-за вас приходится любовные сигналы устраивать! Иногда бывала и я у нее, в последнее время довольно часто, потому что усилившаяся одышка не позволяла ей подниматься по лестницам. Усталая, измученная трудовым днем, прибегала я к ней и начинала жаловаться. Она молча, с презрительно-снисходящей улыбкой выслушивала мои рассказы о капризных и ленивых девчонках, о придирках их глупых матерей, о моей собственной тоске и озлобленности. — Ну? Все сказали? — говорит она, когда я замолкну. — Теперь слушайте, я специально для вас вспомнила сегодня ночью один праздник у лорда Глозбери. Я усаживаюсь поудобнее на продавленную кушетку, рассказчица полуложится на узенькую жесткую кроватку против меня и начинает: — Праздник этот устраивал он в своем родовом имении. — В том самом, где была охота? — перебиваю я. — Ну, да, конечно. Огромная сводчатая зала, гулкая, с длинными готическими окнами... Электричества, конечно, нет, лорд Глозбери не признаёт электричества. Он говорит, что было бы святотатством озарять машинным светом эту трехвековую старину. Электричество пахнет лавкой. Все разбогатевшие торгаши первым долгом обзаводятся электрическими лампочками. Весь дворец лорда освещался желтыми восковыми свечами. О, да, он был прав. Эти сотни горящих, живых, жарких огоньков, как они играли нашими брильянтами, нашим золотом, нашими глазами... — Ну, ну, положим, — перебиваю я снова. — Электричество-то гораздо удобнее. Она медленно поворачивает ко мне свое бледное одутловатое лицо, и легкая презрительная усмешка чуть-чуть трогает ее губы. — В замке лордов Глозбери не может быть ничего неудобного. Прежде чем вы успеете договорить до конца свое приказание, уже десятки рук исполняют его. На чем я остановилась... а, я рассказывала о бале. На него были допущены только избранные, небольшой кружок человек в сто. Зала вся убрана растениями. Целая живая стена цветов прячет за собой оркестр. Мы танцуем, от движения цветы колышутся, шевелятся. Кажется, будто это они поют старинные грустные вальсы. На мне был белый туалет, колье из рубинов и несколько белых нарциссов в волосах. Я была лучше всех. — А где же теперь ваши рубины? — Рубины? Они мне никогда и не принадлежали. Это были фамильные — графов Делио. Теперь их носит жена его брата, какая-то американская купчиха. В ту ночь они были на мне. Я была лучше всех. Когда я проходила мимо зеркала под руку с хозяином дома — я не сразу узнала себя. Ах, как я была хороша! Когда я поняла, что это я — мне даже страшно стало... Чего вы смеетесь? Вы дурнушка, вы не понимаете, что значит почувствовать себя красавицей... В эту ночь ухаживал за мной старший сын лорда Глозбери. Он только что вернулся из Индии и был героем дня. Красавец, поэт! Я была счастлива и горда. Еще бы! Ведь его жена считалась первой красавицей нашего круга! Он вел меня к ужину. Ужин был устроен в парке, и мы шли туда под музыку, а маленькие мальчики, одетые гномами, освещали нам дорогу разноцветными факелами. Так вот я шла под руку с молодым лордом. Он с меня глаз не сводил весь вечер. Говорили мы что-то об Индии. Я сказала, что ему, вероятно, странно видеть себя в Англии, где все так непохоже на Индию. А он говорит: «Нет, не все непохоже. Ваши глаза похожи. Ваши глаза, как индийская ночь». Потом после ужина, когда стали его просить сказать какое-нибудь из своих новых стихотворений, он и говорит: — Хорошо, я скажу совсем новое, самое последнее. И продекламировал: Your eyes are like an indian night, O, dark and silent night... — Что это значит? — спрашиваю я Анну Николаевну. Ваши глаза как индийская ночь, О, темная, молчащая сила. — А дальше как? — Постойте, как это... «I run away...» «Я бегу...» Забыла, Верок, забыла! — Ну, все равно, рассказывайте дальше. — Ах, как хочется вспомнить! Он потом скоро уехал; в день отъезда прислал мне корзину белых нарциссов (то были тогда мои цветы) и в них это стихотворение... Ну, как это — не могу вспомнить! Эту ночь я провела у нее на ее продавленной кушетке, потому что было уже слишком поздно идти домой. К тому же я знала, какой для нее праздник, если я у нее ночую — не хуже тех, что задавал лорд Глозбери. Засыпая, я слышала, как она шепчет это стихотворение, останавливаясь все на том же слове. — Скажите, Анна Николаевна, вы потом никогда не встречались с ним? Она вздрогнула, ответила сердитым голосом: — Никогда, ни-когда, — и замолкла. Я уснула. Всю ночь снились мне красивые лорды и поющие цветы, а под утро я была разбужена глухим, подавленным рыданием. Я открыла глаза. Это плакала Анна Николаевна. Серенькое петербургское утро устало и тускло освещало ее большую тяжелую фигуру, с головой, зарытой в подушки, с судорожно прижатыми к лицу руками. Она так и не раздевалась с вечера. Я видела, как вздрагивают под ситцевым капотом ее широкие бессильные плечи и беспомощно свесившаяся с кровати нога, в стоптанной войлочной туфле... — Анна Николаевна? Что с вами? Вы больны? — Нет... нет... — Ну, как вам не стыдно такую рань рев поднимать? Смотрите, вас завтра ваша Пятеркина с квартиры сгонит. Она подняла свое распухшее от слез лицо и, строго глядя на меня блестящими глазами, сказала: — Вы спросили меня, видела ли я его еще когда-нибудь? Так вот я неправду сказала, что не видела... Я встретила его в Париже, два года тому назад. Я тогда с голоду умирала... Ах, Верок, я тогда еще дура была! Многого не знала. Я остановила его и поздоровалась... — Ну и что же? — Он не узнал сначала. Потом покраснел, растерялся... «Я, говорит, слышал о вашем несчастье, очень жалел...» Верок, Верок! Зачем я его остановила?.. Много таких вечеров провели мы с Анной Николаевной. Много рассказывала она мне о своем счастье и о своем несчастье. Иногда, представляя в лицах какой-нибудь из своих былых триумфов, она вставала, выпрямляла свой отяжелевший стан и гордо поворачивала поседевшую голову. Тогда я снова чувствовала и понимала в ней былую красавицу. — Перестаньте, Анна Николаевна, опять спина заболит. Сидите смирно. Мои предостережения часто оказывались пророческими, и на другой день я получала записку: «Верок! Пришлите девку спину тереть». — Анна Николаевна, — спросила я как-то, — у вас столько было в жизни скверного. Скажите, какая минута была все-таки самая тяжелая? Она подумала и ответила решительно: — Знаю эту минуту, Верок. Хорошо ее помню. Это было тогда, когда мне в первый раз в жизни пришлось надеть поддельный батист вместо настоящего. О, Верок! О! Что это было! Он жег меня, резал, колол! Я никак не могла забыть, что он надет на мне! И день и ночь я его на себе чувствовала. О! О!.. Да, да, это была безусловно самая тяжелая минута в моей жизни. Не смейтесь, Верок. Я не шучу и не притворяюсь... Весной мы с ней расстались. Сын написал, что вышлет ей на леченье пятьсот рублей. У изголодавшейся Анны Николаевны закружилась голова при мысли о такой сумме, и она решила ехать в Париж. — Вы не понимаете, Верок, — ответила она на мои воззвания к ее благоразумию. — Вы ужасная мещанка и готовы сидеть на мешке с деньгами. Я прекрасно знаю, что для меня лучшее леченье — перемена обстановки, жизнь в большом городе, хорошая встряска. — Какая вам встряска, когда вы еле ходите. — Отстаньте! Вы просто злитесь, что сами не можете уехать. Сидите и утирайте носы своим девчонкам, а мне вся эта мерзость давно надоела. И она оглядела с таким презрением и меня и мою комнатушку, что я совсем притихла и прекратила свои советы. Занятая своими делами и планами, она стала ко мне заметно холоднее, и мы виделись уже не так часто. Накануне ее отъезда я зашла к ней проститься. Она была очень оживлена и писала какое-то письмо. — Кому это вы? — спросила я, зная, что она ни с кем сношений не поддерживает. Она молча указала мне заготовленный конверт. Я прочла: «Красноярск. Его Высокородию Евгению Андреевичу Канину». — Это еще кто такой? Она подняла на меня блестящие, смеющиеся глаза. — Так, офицерик один ничтожный. Полковник, что-то в этом роде. — Чудеса! Что же вы ему пишете? — А вот слушайте. Она подняла листок и тихим грудным голосом начала: «Я пишу вам, мой хороший друг, с южного берега Франции, из Ниццы, где мы с вами встретились впервые...» — Милая моя! — перебила я. — Да вы совсем с ума сошли! Какая тут Ницца? Тут меблированные комнаты мадам Пятеркиной. «Я пишу вам? — продолжала она, останавливая меня рукою, — потому что это яркое море, этот желтый хрустящий песок под моими белыми башмачками, этот горький запах приколотых к волосам моим белых нарциссов — все напоминало мне тот день... Вы помните его?..» — Ха-ха-ха! — заливалась я. — Запах нарциссов! Это, верно, жареный лук из кухни мадам Пятеркиной! А белые-то башмачки! Белые башмачки! Да вы совсем с ума сошли! «Ведь это был единственный день, — продолжала она, — когда мы были вместе одни. Никогда до этого дня, ни после него, не разговаривали мы друг с другом. Вы, кажется, потом вскоре уехали? Я сижу одна на берегу. Я отказалась от пикника, устраиваемого маркизой Дешо, и одна украдкой ушла сюда и буду сидеть здесь до вечера, чтобы серебряные звезды напомнили мне конец той сказки, которую зажгло в моей памяти это золотое солнце...» — Анна Николаевна! Голубчик! Ей-Богу, я боюсь за ваше здоровье! Объясните мне, что это за мистификация! Положительно, кто-нибудь из нас двоих с ума сошел! Маркиза Дешо! Пикник! Офицер какой-то! Да что вы, влюблены в него были, что ли? Она удивленно посмотрела на меня, словно очнувшись, и вдруг добродушно расхохоталась. — Влюблена? Ах, нет! Только не влюблена! Он был такой ничтожный. Вертелся около нас недельки две, потом уехал. Но помню, кто его к нам ввел. — Так что же значит это письмо? — Ах, Верок, Верок... Вы не поймете этого. Он видел меня красавицей, царицей... Ведь мы больше не встречались с ним, и он ничего не знает о моем унижении. Я для него все та же богатая светская женщина с прекрасными глазами... — Знаю, знаю: «Ваши глаза как индийская ночь», — смеялась я. — Ну да! Как индийская ночь, если это вам так нравится, — ответила она сухо. — Я как-то вспомнила о нем тогда в Париже, когда мне так тяжело, так тяжело было. Я написала, что я счастлива и окружена. Я помнила совершенно случайно, что он живет в Красноярске. И я получила в ответ письмо, такое почтительное, робко-влюбленное, что, читая его, я почувствовала себя снова молодой, красивой и желаемой, я, старая, убогая развалина. Я долго жила этим письмом. Могла ли я думать тогда в Ницце, что этот жалкий офицерик, которого я третировала, как уличного мальчишку, даст мне счастье, воскресит хоть на минутку всю умершую радость моей жизни... Сегодня я опять вспомнила о нем. Я нарочно пишу такое письмо — раздражающее, с недоговоренной лаской. Нарочно, чтоб вызвать у него ответные воспоминания, тоже яркие и красивые. Чего вы смеетесь? Ведь я этим письмом покупаю себе несколько минут молодости, красоты, счастья. Разве над этим можно смеяться? Ведь у меня больше ничего нет! Ничего нет! Поймите — ничего! А теперь — уйдите. Оставьте меня одну. И она отвернулась, пряча от меня свое лицо, прижимая к вискам желтовато-бледные дрожащие руки. Я помедлила несколько мгновений, ожидая, что она окликнет меня. Но она молчала. Надежда Александровна Лохвицкая (псевдоним Тэффи, 1872–1952) — русская писательница, поэтесса, переводчик.

Футуризм в России: эпатаж и провокация

Движение футуристов зародилось в начале XX века в преддверии Первой мировой войны и началось с манифеста Филиппо Томмазо Маринетти, опубликованного в 1909 году на страницах знаменитой французской газеты «Фигаро». Заглавными стали такие слова: «Самые старые среди нас — тридцатилетние, за 10 лет мы должны выполнить свою задачу, пока не придёт новое поколение и не выбросит нас в корзину для мусора…». К середине 10-х годов движение вобрало в себя самых талантливых и авангардных творцов Европы, подхвативших идеи дерзкого итальянского мыслителя. Это течение стало настолько популярно, что дало всходы даже в Российской империи, которая на тот момент охотно принимала все самые передовые веяния современности. В отличие от Италии, русский футуризм не имел стройной программы или какой-либо художественной стратегии. Существовало несколько литературных и художественных сообществ, которые постоянно сорвеновались друг с другом, а порой дело доходило до рукоприкладства между ними за право первенства в статусе наиболее радикальных из них. Не было у них и единого идеолога как в той же Италии или Швейцарии, где расцветало в то время движение дада под руководством Тристана Тцары. Из-под крыла российского сообщества футуристов вышли такие выдающиеся личности, как Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Давид Бурлюк, Михаил Ларионов и многие другие. Они, в отличие от западных коллег, руководствовались исключительно сиюминутными проявлениями вдохновения и повседневного публичного эпатажа, выходя далеко за рамки стиля. Появившись в 1912 году, группы русских футуристов придумывали себе самые разнообразные наименования: к примеру «Гилея», «будетляне» или «будущники». По-настоящему футуристическую повестку предложил Игорь Северянин, выпустил листовку-манифест, в которой фигурировало слово «футуризм». В ней сообщалось об ассоциации эгофутуристов, в которую входили также Константин Олимпов и Василиск Гнедов. В конце того же года группа «Гилея» опубликовала сборник «Пощечина общественному вкусу», куда вошли стихотворения Маяковского, Хлебникова, Бурлюка и Алексея Крученых. Это было противопоставление классическим канонам литературы, с призывом «бросить Пушкина, Достоевского и Толстого с парохода современности». В живописи футуристы заявили о себе смелыми художественными экспериментами и скандальными выходками. Лидером этого движения стали Михаил Ларионов и Илья Зданевич, а постоянными участниками футуристических бдений были Наталья Гончарова и Александр Шевченко. Наиболее яркой декларацией русский художников-футуристов стал манифест «Лучисты и будущники», в котором сочеталась приверженность традициям Востока и поклонение перед индустриальной эстетикой современности: «Весь гениальный стиль наших дней — наши брюки, пиджаки, обувь, трамваи, автомобили, аэропланы, железные дороги, грандиозные пароходы — такое очарование, такая великая эпоха, которой не было ничего равного во всей мировой истории». Футуристы проявили себя и на театральных подмостках, представив в 1913 году придуманный Маяковским спектакль «Трагедия. Владимир Маяковский» и оперу «Победа над Солнцем». Своими эпатажными выходками группы футуристов притянули внимание прессы, заработав себе репутацию одиозных хулиганов. В частности, бульварная пресса бурно обсуждала прогулку футуристов с раскрашенными лицами по Кузнецкому мосту. Фотографии с этой акции-перформанса до сих пор сохранились в архивах. Таким образом, все городское пространство становилось глобальной театральной сценой, где отсутствовала стена между зрителем и актерами. После революции многие футуристы эмигрировали в Германию, где примкнули к движению экспрессионистов и конструктивистов, а многие — вошли во вновь образованные ассоциации пролетарских писателей и художников. Их идеи активно использовались в советской агитации и создании символики нового государства. Автор: Мария Молчанова