14 июня 1922 года Борис Пастернак написал первое письмо Марине Цветаевой. Начиналось оно так: «Дорогая Марина Ивановна! Сейчас я с дрожью в голосе стал читать брату Ваше «Знаю, умру на заре, на которой из двух...» — и был, как чужим, перебит волною подкатывавшего к горлу рыдания… <...> Первостепенный и редкий поэт, которому, в этом возвышении над женственностью, позавидовала бы и Марселина Деборд-Вальмор. Счастливая! И как я счастлив за Вас!» Подписался же он в конце письма как «Потрясенный Вами Б. Пастернак». Пастернаку на тот момент было 32 года, Цветаевой — 29 лет. Оба родились в Москве, оба воспитывались в семье профессора и пианистки. Они виделись и прежде, но эти встречи казались им мимолетным и малозначительными. И вот теперь, начиная переписку друг с другом, они еще не знали, что затянется она на долгие 14 лет. Марина Цветаева жила в это время в Берлине со своим мужем Сергеем Эфроном. Она часто ощущала себя одинокой, и теперь, почувствовав в Пастернаке родственную душу, решила ответить ему. «Жму Вашу руку, — писала она. — Жду Вашей книги и Вас». Но встретиться в Берлине им тогда не удалось. Марина неожиданно переехала в Прагу, а Пастернак, все-таки приехавший в Берлин, провел там зиму 1922-1923 года со своей женой, художницей Евгенией Лурье. Впоследствии она даже будет ревновать Бориса к Цветаевой, и думается, вполне справедливо. «...Вы сейчас мой любимый русский поэт, и мне нисколько не стыдно сказать, что для Вас и именно для Вас сяду в вагон и приеду...» — писала ему Марина в ноябре 1922 года. Они разговаривали о многом, но, конечно же, больше всего о поэзии. Критиковали и рецензировали стихи друг друга, делились поэтическими переживаниями, идеями новых образов. «Чтение Вашей поэмы было истинным счастьем для меня», — писал Пастернак Марине в феврале 1923 года. Она отвечала ему: «Я сейчас в первый раз в жизни понимаю, что такое поэт. <...> Вы, Пастернак — в полной чистоте сердца, мой первый поэт, т.е. судьба, свершающаяся на моих глазах, и я так же спокойно и уверенно говорю: Пастернак — как Байрон, как Лермонтов...» В марте 1923 года, так и не увидевшись с Мариной, Борис возвращается в Россию. «В мае 1925 года я увижу Вас в Веймаре...» — с надеждой писал он. Но этим надеждам не было суждено сбыться. Зато в 1925 году Марина родила сына, которого даже хотела назвать в честь Пастернака. Но, как она сама позже призналась, она не посмела внести свою любовь в семью. Мальчик был назван по желанию мужа Георгием. Однако нахлынувшие чувства уже сложно было остановить. Спустя несколько месяцев после рождения Георгия Марина напишет Пастернаку: «Мы только встретимся. Та самая секунда взрыва, когда еще горит фитиль и еще можно оставить и не останавливаешь. <...> А взрыв не значит поцелуй, взрыв — взгляд, то, что не длится. Я даже не знаю, буду ли я тебя целовать». Но встретиться им снова не удалось. Вместо этого Пастернак скажет в очередном письме: «Только не оставляйте меня». И этого будет достаточно, чтобы эпистолярный роман продолжался. В марте 1926 года Борис Пастернак напишет в одном из писем Цветаевой: «Я люблю тебя так сильно, так вполне, что становлюсь вещью в этом чувстве, как купающийся в бурю...» Марина ответит ему тем же: «Ты мне насквозь родной, такой же страшно, жутко родной, как я сама, без всякого уюта, как горы». Это была не просто переписка о любви. Это был своеобразный дневник обоих поэтов, в котором они рассуждали о своем эмоциональном состоянии, о своих судьбах, о том, что же такое все-таки простое человеческое счастье. Их переписка была наполнена удивительной лирической силой и высотой. Письма стали для них способом уйти от духовного одиночества и поиском новых возможностей искусства. Но уже летом 1926 года в их отношениях начали появляться первые трещинки. У обоих в этот период стали назревать семейные неприятности, а самокопание вконец запутало их. «Я хотела дать тебе любовь в пустоте: все в ничто, — писала Марина. — Чувствую, что любовь не получилась. <...> Кроме того, у нас с тобой странная робость, скудость. Не затрагиваю. Точнее: не дотрагиваюсь. Ты ТО, что я люблю, а не ТОТ, кого я люблю». Однако их переписка на этом не закончилась, оба еще несколько лет писали друг другу свои переживания и признания в любви. Кто знает, как распорядилась бы их судьба, если бы Пастернак и Цветаева все-таки встретились? Может быть, эта встреча укрепила бы их любовь, дала бы им новые силы выдерживать расстояние и жизненные трудности. Но этого не произошло… В марте 1928 года Марина напишет ему: «Борис, уступив заранее все здесь, ничего не уступаю внутри, ничего не выключаю и не совмещаю. Женю твою (жену Евгению Пастернак — прим. автора) любить не смогу, как твой не мною (подчеркнуто — прим. автора) согретый сердечный левый бок. Я всегда буду думать, что своего ребенка от тебя я бы любила больше, чем она своего, и много других вещей буду знать...» Но Борис Пастернак не будет впоследствии ни с Евгенией, ни с Мариной. Спустя два года он уйдет от жены к красавице Зинаиде Нейгауз. Оскорбленная Марина напишет ему: «Я не любовная героиня, Борис. Я по чести — герой труда: тетрадочного, семейного, материнского… Выиграет тот, кто проиграет». А спустя несколько писем она окончательно подведет черту под их отношениями: «Теперь я просто могу сказать: А это — Б.П., лучший русский поэт, мой большой друг, говоря этим ровно столько, сколько сама знаю». Борис перестает быть для нее единственно любимым, он всего лишь «большой друг». Затем в их переписке и вовсе наступит пауза длиной в несколько лет. Пастернак с новой женой уехал в Грузию, Марина в это время жила в Париже в довольно затруднительном финансовом положении. Их переписка возобновится только в 1933-1934 годах. Письма Пастернака становятся куда короче, чем те, что он писал Марине 10 лет назад. В них почти не остается места философским и поэтическим рассуждениям, он будто куда-то все время спешит и пишет коротко и лаконично. Интересуется ее жизнью, поддерживает, но не так, как прежде. И Марина чувствует это. В июле 1935 года она напишет ему проникновенное, мудрое письмо: «Дорогой Борис, я теперь поняла: поэту нужна красавица. <...> У тебя, например, уже есть вся я, без всякой моей любви направленная на тебя, <...> а тебе нужно любить другое: чужое любить. И я дура была, что любила тебя столько лет напролом. <...> Ты был очень добр ко мне в нашу последнюю невстречу, а я — очень глупа. <...> Ты давал мне лучшее, что у тебя есть. Но под всеми твоими навязанными в любовь бабами — была другая правда: и ты со мной был — по одну сторону спорящего стола. <...> Странная вещь: что ты меня не любишь — мне все равно, а вот — только вспомню твои стихи — и слезы». Что интересно, «последняя невстреча», — как выразилась Марина, — между поэтами все-таки состоялась. Они увиделись в июне 1935 года в Париже. Пастернак выступал со своими стихотворениями на Международном антифашистском конгрессе писателей в защиту культуры. Цветаева присутствовала на нем как скромный зритель. Когда они наконец оказались рядом, обоим стало ясно, что им не о чем говорить. Встреча была слишком несвоевременной, с опозданием на несколько лет, и никому из них уже и не нужной. В общей сложности они обменялись друг с другом двумя сотнями писем. Последнее Марина написала Борису в марте 1936 года. Заканчивалось оно так: «Я знаю, что я своими делами больше права, чем вы с вашими словами. Постарайтесь дожить до девяноста лет, чтобы это застать. Потому что слова о стихах не помогают, нужны — стихи». Пастернак не дожил до девяноста лет. Он умер в 1960 году, в возрасте 70 лет, пережив Марину Цветаеву на 18 лет. Через два года после ее смерти, в 1943 году, он написал стихотворение, которое так и назвал: «Памяти Марины Цветаевой». «...Мне так же трудно до сих пор Вообразить тебя умершей, Как скопидомкой мильонершей Средь голодающих сестер. Что сделать мне тебе в угоду? Дай как-нибудь об этом весть. В молчаньи твоего ухода Упрек невысказанный есть. Всегда загадочны утраты. В бесплодных розысках в ответ Я мучаюсь без результата: У смерти очертаний нет...» И как бы ни была трагичная история их любви, она навсегда останется одной из самых прекрасных в истории русской литературы. Марина и Борис нашли в себе силы любить — сквозь года, расстояния, супружеский долг и разные взгляды на жизнь. И пусть они не были вместе, их навсегда объединили любовь к поэзии и высокое чувство прекрасного, которое давало им силы в самые трудные жизненные минуты.