Взрослые дети и стремление быть идеальным

Если вы относите себя к числу взрослых детей из неблагополучных или хаотичных семей, вы, вероятно, замечали за собой постоянное стремление делать все идеально. Для некоторых из таких людей перфекционизм стал своеобразной стратегией выживания, усвоенной в детстве. В условиях, когда любовь, одобрение и безопасность зависят от результатов, перфекционизм становится способом справиться с ситуацией, обрести контроль и избежать неприятия. Однако во взрослой жизни те же самые стереотипы поведения могут привести к эмоциональному выгоранию, тревоге, напряженным отношениям и постоянному ощущению, что вам всегда чего-то не хватает. Что такое перфекционизм? Перфекционизм не имеет ничего общего с достижением идеала. Это установка крайне высоких стандартов для себя и, возможно, для окружающих, которые, как нам кажется, недостижимы. Перфекционизм рождается из страха быть отвергнутым, подвергнуться критике, оказаться в неловком положении, потерпеть неудачу и потерять уважение и любовь окружающих. Однако перфекционизм не приносит пользы. Он не делает нас более успешными, уверенными в себе, привлекательными или счастливыми. Вместо этого он создает ненужный стресс и давление, делая нашу жизнь сложнее, а не лучше. Распространенные черты взрослого ребенка Термин «взрослый ребенок» применяется к тем, кто вырос в семье с нездоровой атмосферой. Это может быть связано с эмоциональным или физическим насилием, частыми конфликтами, противоречивыми правилами, злоупотреблением психоактивными веществами или психическими заболеваниями. Такой опыт может вызывать растерянность и страх, а также негативно сказываться на социальном и эмоциональном развитии. Взрослые дети часто сталкиваются со следующими трудностями: • стремление понравиться людям и трудности в самоопределении; • перфекционизм и самокритичность; • страх быть покинутыми или отвергнутыми; • необходимость заботиться о других, чтобы чувствовать себя достойными; • слабые или непоследовательные границы; • трудности с доверием; • чувство неполноценности; • подавление чувств; • проблемы с расслаблением и получением удовольствия. Многие взрослые дети сталкиваются с последствиями, которые не исчезают с возрастом. Они испытывают трудности в построении здоровых отношений, управлении эмоциями и ощущении благополучия. Как дети справляются в сложных или неблагополучных семьях Угождение другим В семьях, где царит хаос и суровые условия, некоторые дети учатся выживать, становясь чрезмерно уступчивыми и готовыми угождать другим. Они стараются не вызывать гнева родителей или братьев и сестер, жертвуя своими потребностями, чтобы все были довольны. Постоянное стремление угождать может привести к развитию перфекционизма, когда человек начинает считать, что его ценность зависит от того, насколько хорошо он работает или как бережно относится к чувствам окружающих. Чрезмерная ответственность Многие дети, став взрослыми, берут на себя ответственность за своих родителей, братьев и сестер. Они рано понимают, что не могут полагаться на других, и им приходится полагаться только на себя. Такая чрезмерная ответственность может привести к перфекционизму и переутомлению, поскольку они стремятся сделать все идеально и не позволяют себе расслабиться и наслаждаться жизнью. Перфекционизм часто связан со стремлением угодить окружающим и чрезмерной ответственностью. Дети могут пытаться быть «хорошими», думая, что если они будут следовать всем правилам и преуспеют в учебе, спорте или других достижениях, то заслужат любовь, одобрение или безопасность. Это может помочь им избежать резкой критики или остаться незамеченными в домах, где царит хаос. Однако внутреннее или внешнее давление, направленное на достижение идеала, может привести к развитию жесткого внутреннего критика. Люди, подверженные перфекционизму, ожидают от себя совершенства, и когда неизбежно терпят неудачу, они чувствуют вину, стыд и безысходность. Перфекционизм может быть похож на замкнутый круг, из которого сложно выбраться. Люди, страдающие от него, относятся к себе с предубеждением и ищут внешнее подтверждение своей правоты. Это приводит к постоянным усилиям по улучшению и доказательствам, что вызывает стресс и возвращает их к чувству стыда и неудовлетворенности из-за неспособности соответствовать собственным высоким стандартам. Как избавиться от перфекционизма взрослому ребенку Если вы перфекционист, выросший в неблагополучной семье, то должны понимать, что перфекционизм был для вас инструментом преодоления трудностей. В детстве он помогал вам справляться с запутанными, пугающими, вредными и непредсказуемыми событиями, которые происходили в вашем доме. Сейчас, став взрослым, вы можете задуматься, приносят ли вам пользу перфекционизм и самокритика. Или же пришло время отказаться от этого и найти новые стратегии, которые помогут вам выживать в современном мире? В своей книге «Рабочая тетрадь по когнитивно-поведенческой терапии для борьбы с перфекционизмом» лицензированный психотерапевт Шэрон Мартин предлагает несколько стратегий, которые могут помочь взрослым детям Практикуйте самосострадание Когда вы замечаете, что разговариваете с собой в жестком тоне, остановитесь и замените этот разговор на ободрение, которое вы бы предложили близкому другу. Простая фраза вроде «Это сложно. Можно сделать перерыв» может изменить ваше восприятие ситуации. Наслаждайтесь процессом Выберите любое занятие, будь то приготовление пищи, написание текстов или физические упражнения, и сосредоточьтесь на процессе, не думая о результате. Бросьте вызов стереотипным мыслям Запишите свою идею типа «все или ничего» (например, «Мне никогда не понадобится помощь»), а затем перечислите два или три более сбалансированных варианта. Стремитесь к присутствию, а не к совершенству Когда возникают перфекционистские мысли, сделайте глубокий вдох и признайте, что происходит («Я чувствую давление, чтобы все было сделано идеально»). Осознание этого поможет вам выбрать другой подход. Переосмыслите свои ошибки Каждый раз, когда что-то идет не так, спросите себя: «Чему я могу научиться из этого? Как это может помочь мне стать лучше?» Не пытайтесь изменить все сразу. Выберите одну стратегию, которую будете применять на этой неделе, и последовательно придерживайтесь ее. Даже небольшие изменения, если они будут постоянными, могут существенно улучшить вашу жизнь. Подытожим Можно сказать, что практика самосострадания, борьба с негативными мыслями и концентрация на развитии, а не на идеальных результатах помогут вам снизить уровень стресса. Важно понимать, что ваша ценность не определяется вашими достижениями или стремлением к совершенству. Вы имеете право быть самим собой и наслаждаться жизнью в полной мере. По материалам статьи «Adult Children and the Pressure to Be Perfect» Psychology Today

Чернуха 90-х

Восприятие 1990-х в массовом сознании — это смесь ностальгии, тревоги и боли. В культурной памяти эти годы прочно закреплены как эпоха «беспредела» и выживания. Российское кино этого периода — особенно жанровое и криминальное — стало зеркалом перемен, выразив дух времени, возможно, даже точнее, чем официальный кинематограф или фестивальное авторское кино. «Чернуха», как часто называют это направление, оказалась не просто эстетикой, а настоящим способом осмысления действительности. Фильмы вроде «Астенического синдрома» или «Маленькой Веры» стали знаковыми примерами этой тенденции. В постсоветскую эпоху эстетика чернухи сохранилась и развивалась: от работ Алексея Балабанова до сериалов Андрея Звягинцева и Юрия Быкова. Эстетика выживания: когда кино перестало врать Фильмы конца 80-х — начала 90-х фиксировали на пленке острую социальную травму, возникшую на стыке двух эпох. Художники наконец получили свободу выражения, но одновременно лишились поддержки государства и производственной базы. «Мосфильм» и «Ленфильм» сокращали объемы, киностудии закрывались или переходили на коммерческие рельсы, а съемочные группы учились работать с минимальными ресурсами — на рынках, в подвалах, в камерах. Зато с максимальной достоверностью. Режиссеры и сценаристы, работавшие в «чернушном» жанре, опирались на личный опыт или истории близких. Это кино снимали люди, хорошо знавшие, как выглядят драки, жаргон, криминальные схемы и атмосфера безвластия — не из газет, а из жизни. Поэтому даже простые сюжеты — вроде «бывший спортсмен идет в бандиты» или «честный парень попадает за решетку» — воспринимали как срез эпохи, а не просто развлечение. Время беззакония Уровень жизни в крупных городах стремительно падал, а в глубинке казался откатившимся в прошлые века. На этом фоне герои криминальных фильмов — будь то бывший спортсмен, подставной сутенер или идеалист-журналист — выглядели последними борцами за справедливость, пусть и по своим, уличным законам. Так, в «Фанате» (1989) зритель видел, как молодой каратист погружается в криминальную среду и участвует в боях не на ринге, а во дворах и ангарах. Алексей Серебряков, еще до «Левиафана» и «Груза-200», играл не сломленного циника, а гибкого, решительного парня с лицом героя, но жестокими обстоятельствами. С другой стороны — Евгений Сидихин в «За последней чертой» (1991): бывший боксер, выныривающий из тюрьмы прямо в объятия криминала. Против него — герой Игоря Талькова, харизматичный, но опасный рэкетир, чья роль была значительно урезана в финальном монтаже, сделавшая его не союзником, а антагонистом. Обе картины демонстрируют, как даже профессиональные спортсмены, призванные защищать порядок, становятся частью хаоса. Тюрьма как метафора страны Кульминацией жанра стал фильм «Беспредел» (1989) Игоря Гостева — тюремная драма, в которой колония превращается в аллегорию Советского Союза на изломе. Здесь столкновение «старых» уголовников и «новых» молодых осужденных символизирует смену поколений и ценностей. Картина пугает своей реалистичностью: многие роли исполнили реальные заключенные, а диалоги и сцены бунта до сих пор вызывают мурашки. Сергей Гармаш в роли вора по кличке Могол и Лев Дуров в роли начальника оперчасти Кума воплощают противоположные полюса лагерной иерархии, но в то же время — две правды о стране, где насилие стало нормой, а понятие справедливости — поводом для конфликта. Триллер, боевик, сплотейшен Не менее ярким примером позднесоветского боевика стал «Курьер на восток» (1991) — почти забытая сегодня лента, которая легко могла бы конкурировать с современными западными экшенами. Это история борца, попадающего в среднеазиатскую колонию, совершающего побег и ввязывающегося в стремительную криминальную одиссею. Динамичные драки, выстроенная драматургия и неожиданные сюжетные повороты делают фильм настоящим шедевром «чернушного» жанра. Отдельного внимания заслуживают и менее известные, но жанрово выразительные фильмы: «Охота на сутенера», «Криминальный квартет», «Сатана», «Караул», «Лошади в океане». Каждый из них по-своему отражает тревожное, яростное, дикое время, в котором закон казался фикцией, а дружба и предательство — вопросом выживания. Сегодня многие из этих фильмов воспринимаются с неожиданной свежестью. Отчасти — благодаря документальной стилистике, съемкам на пленку, актерам без «глянца». Отчасти — потому что они фиксируют чувства, которые снова становятся актуальными: неуверенность в будущем, утрату ориентиров, разочарование в институтах власти. Сериалы как продолжение: чернуха 90-х в XXI веке С середины 2010-х годов российская телеиндустрия переживает всплеск интереса к драмам, рассказывающим о жизни в позднем СССР, в «лихих» 1990-х и на постсоветском пространстве. Эти проекты продолжают традицию чернухи и даже получили свое название «неочернуха». Сегодня этот жанр адаптировался к реалиям стриминговых платформ. Современные проекты не просто воспроизводят атмосферу девяностых — они активно используют узнаваемые нарративные и визуальные элементы. Фактически зрителю предлагается конструктор из характерных тропов и типажей. Проекты вроде «Слово пацана», «Лихие», «Фишер», «Аутсорс» и «Дети перемен» воссоздают узнаваемые визуальные и нарративные маркеры: провинциальный антураж, бытовой алкоголизм, насилие как повседневность, подростковая жестокость, упадок семейных связей. Есть несколько обязательных маркеров для таких сериалов: • Подростки на грани: школьники, быстро превращающиеся в участников ОПГ. • Трагичные девушки: образ «розы на помойке» возвращается в виде героинь, несущих на себе груз социальной и личной драмы. • Честный милиционер: всегда одинокий и обреченный, борющийся не только с преступностью, но и с системой. • Неблагополучная семья: отсутствие отцов, униженные матери, травмированные дети. • Маньяки и психопаты как метафора скрытой социальной агрессии. Атмосфера и язык времени Даже если события формально происходят в другое десятилетие, вся эстетика — от саундтрека до предметов быта — возвращает зрителя в 90-е. Звучат хиты Татьяны Булановой и «Комбинации», на экране — панельки, прокуренные кухни, VHS и пыльные фотообои. Пространство действия — не Москва, а Саратов, Хабаровск, Камчатка, Казань. Провинция в этих проектах становится не просто сценой, а метафорой заброшенности, разрухи и социальной оторванности от центра. Этика без закона Главное, что объединяет старое кино и новые сериалы — это моральная серая зона. Персонажи существуют в мире, где законы не работают, и создают собственные кодексы: «по чести», «по справедливости», «по понятиям». Но эти правила, как и в 90-х, не выдерживают столкновения с реальностью — дружба предает, сила бессильна, справедливость подменяется местью. Чернушное кино и сериалы остаются актуальными, потому что отражают глубинную тревогу общества: ощущение, что прошлое никуда не делось, что нестабильность и безвременье по-прежнему рядом. Эти истории цепляют не только реализмом, но и эмоциональной правдой — отчаянием, протестом, желанием выжить. «Чернуха» — это не про криминал ради экшена. Это — язык разговора о травмах, которые до сих пор не пережиты. И если в 90-х это были фильмы «про нас», то сегодня это сериалы «про тогда, но про нас снова». Истории, в которых художественная правда оказывается больнее, точнее и честнее любых официальных хроник. Жанровое кино и современные драмы — это настоящая народная история, рассказанная с улицы. И, как ни парадоксально, именно она до сих пор дает возможность услышать ту правду, от которой все пытались отвернуться.

Почему некоторые люди никогда не взрослеют

Максу было чуть за двадцать, а он все еще не чувствовал себя взрослым. Жил с матерью и отчимом, подрабатывал время от времени и просиживал дни в видеоиграх. Друзей вне интернета не было, планы на будущее расплывались. Он словно удерживал жизнь на паузе — без риска, без решений, без движения. Это был не просто растянутый подростковый период. Макс замкнулся: выходил из дома редко, питался энергетиками и едой навынос. В его мире оставались только мать, брат-близнец и онлайн-подруга Дженна. Любое приглашение «выйти в люди» раздражало и пугало; он уходил почти сразу, будто улица обнажала его хрупкость. В играх, напротив, все поддавалось контролю: можно приглушить эмоции, переписать сюжет, выключить реальность. Так сложился образ жизни, построенный на избегании: он уходил от людей, ответственности, усилий — и прежде всего от риска встретиться лицом к лицу с возможной неудачей и собственным стыдом. Когда избегание становится идентичностью За кажущейся пассивностью жил тяжелый, невыносимый стыд. Макс понимал, что отстает, ненавидел свое тело и слабость, но не мог это выразить. Никаких психологических инструментов — только старые, знакомые способы увести себя в сторону: диссоциация, еда, гаджеты, игры. Заглушая стыд, он заглушал и все остальное. Это была не застенчивость и не просто социальная тревога. Речь шла об избегающем расстройстве личности — устойчивом паттерне подавленности, чувства неадекватности и болезненной чувствительности к критике. Такие люди хотят близости и роста, но страх быть разоблаченным и «недостаточным» оказывается сильнее. Тогда избегание перестает быть тактикой и становится частью личности: не идти туда, где больно; не пробовать то, что может не получиться; не открываться тому, кто способен увидеть слабость. День за днем Формально Макс учился в университете, но в практическом смысле не присутствовал там: пары пропускал, в клубы не ходил, друзей не заводил. Он не поддерживал разговор, не предлагал тем, будто внутри не было опоры, собственного взгляда. Даже в играх — его главном занятии — не искал глубины: перескакивал с сюжета на сюжет, хватал новизну, избегал усилий. Это были не увлечение и не мастерство, а ритуал отвлечения — способ переждать жизнь. После выпуска из университета Макс работал, только когда мать находила ему подходящее место. Через несколько недель его начинала душить рутина, раздражали коллеги и совместные задачи. Он не имел опыта доводить проекты до конца, и всякий раз неадресованная злость выталкивала его к двери. Важно понимать: это не «лень» как моральный изъян. Для людей с избегающим расстройством личности даже небольшие социальные и профессиональные требования переживаются как реальная угроза: «Сейчас они увидят, что я не справляюсь». И лучше уйти заранее, чем подтвердить собственный страх. Регрессия как стиль жизни Макс не справлялся с простыми вещами: заполнить анкету, разобраться с оплатой, выбрать недорогую микроволновку. Любая зона неопределенности — и он отступал. Мир казался чрезмерным: слишком громкий, сложный, требовательный. Поэтому он звонил единственному человеку, который как будто мог удержать его от распада, — матери. Он звонил по много раз в день: что написать в сообщении, куда обратиться с насекомыми в квартире, как решить спор с провайдером. Мать ворчала: «Не приходи ко мне по каждой мелочи», — и все же спешила спасать. Ее помощь приносила облегчение обоим: ему — освобождение от ответственности, ей — ощущение нужности. Но такая «поддержка» не учила, а подменяла самостоятельность: она давала ответы, а не инструменты. Эта зависимость — не про страх потерять привязанность (как при зависимом расстройстве), а про бегство от возможного разоблачения и стыда. Регрессия здесь становится ролью: лучше оставаться ребенком, чем признать свою неуклюжесть на взрослой территории, где нужно пробовать, ошибаться и расти. Идеализация, основанная на фантазиях В офлайне у Макса друзей не было. Единственной связью оставалась Дженна — знакомая из игр, с которой он переписывался с подростковых лет. Они никогда не встречались, их «дружба» целиком жила в онлайне, но Макс идеализировал ее: «самая умная, самая красивая, лучшая». То же происходило и с публичными фигурами: случайный повар в ролике вдруг становился «лучшим в мире», актриса — «лучше чем Мэрил Стрип». Логики в оценках не было — была детская восторженность недосягаемым. Чем дальше человек, тем совершеннее он казался, потому что не предъявлял встречных ожиданий. Идеализация на расстоянии — удобная защита. Реальная близость всегда связана с риском: тебя могут не понять, раскритиковать, увидеть уязвимым. А далекий объект любви безопасен: он не требует усилий и не отражает твоей слабости. Без опыта живых отношений с их нюансами и разочарованиями у Макса не формировались взвешенные суждения — только фантазии, которые не проверяются на прочность. Проецируемый стыд Стыд Макса был не просто сильным — он был невыносимым. Признать его означало встретиться с пустотами собственного опыта. Поэтому он делал иначе: создавал проекции. Когда в его жизни появилась молодая женщина — амбициозная, поддерживающая, — он отреагировал нападением. Он критиковал ее планы, высмеивал учебу и работу, распространял нелепые слухи среди тех немногих, кто был у него «своими»: матери, брата-близнеца, Дженны. Иногда злость прорывалась внезапно: едва заметный повод — и поток презрения. Он сравнивал ее с Дженной, уверяя, что «та во всем лучше». На деле именно эта женщина подсвечивала самое болезненное: другие двигаются, а он — нет. Ее энергия и компетентность напоминали ему о том, чего у него не было, и он пытался сделать ее такой же ничтожной, как чувствовал себя сам. Это уже не просто защитная реакция, а стратегия: не вынести стыд — значит спроецировать его на другого. Парадокс в том, что желание близости у людей с избегающим расстройством личности никуда не исчезает. Макс заставлял себя выходить из комнаты и встречаться с девушкой — в пределах «безопасного»: тихое кафе, короткая прогулка. Но чем ближе становилась реальность, тем громче звучал страх унижения. Поддержку он принимал за скрытую критику, зависть маскировал презрением, а искренность — угрозой. Видимость перемен К тридцати у Макса появились «улучшения»: еженедельные вечера настольных игр, осторожное слово «друзья» в адрес небольшой компании. Это был самый стабильный социальный ритуал за последние годы. Но фундамент оставался прежним. Он все еще жил с матерью и отчимом; комната была захламленной пещерой с мигающими экранами; прогресс — аккуратно выстроенной декорацией. Параллельно усиливался внутренний разлад. Он остро чувствовал собственную инертность и незначительность в мире, где ценятся действие и участие, — и в то же время стал резче отстаивать категоричные суждения. В чатах появлялись тезисы уровня приговора: «Все богатые — мошенники», «Система — сплошной обман». Стоило попросить пояснить, он замыкался. Не потому, что не имел мнения, — потому что любое углубление грозило разоблачить: за громкими формулами пусто. Этот «тихий крах» проявился особенно ясно во время короткой поездки за границу — первой в его жизни. Небольшая компания все спланировала, но в день отъезда у одного участника сорвался перелет, и группе пришлось быстро перестроиться. Все собрались обсуждать варианты, а Макс сел в угол и уткнулся в телефон. На мягкое «Макс, нам нужно решить это вместе, присоединишься?» — отвернулся и замолчал. Не оправдывался, не спорил, просто исчез из ситуации. Это была не растерянность. Это было чистое избегание — отказ вступать в реальность, даже когда ставки невысоки. Любое решение несло риск ошибиться, а значит — риск ответственности. А ответственности Макс не переносил: ни за поездку, ни за дружбу, ни — что важнее — за собственную жизнь. Избегание не меняется с возрастом Еженедельные выходы «в свет» не отменили главного: внутренний механизм остался прежним. Макс качался между детской беспомощностью и хрупким превосходством, между потребностью в людях и страхом быть увиденным настоящим. Он по-прежнему объяснял свои трудности «внешней системой», а когда система — то есть живые люди — просила участия, он растворялся в тишине. Он не нашел себя ни в офлайне, ни в вымышленном мире. Он перестал участвовать в жизни раньше, чем научился в ней жить. И в этом нет ничего экзотического: такие истории случаются чаще, чем мы готовы признать. Люди с избегающим расстройством личности нередко выглядят пассивными и даже кажутся примирившимися с изоляцией. Но за спокойной поверхностью идет непрерывная внутренняя борьба — за право не стыдиться себя, за возможность выдержать реальность и остаться в контакте. По материалам статьи «Why Some People Never Seem to Grow Up» Psychology Today

Почему иногда думать о бывшем не так уж и плохо

Без сомнения, разрыв отношений — это одно из самых сложных испытаний, с которыми можно столкнуться. Даже если вы сами приняли решение о расставании, все равно последует болезненный период, прежде чем вы сможете двигаться дальше. Однако, насколько глубоко люди переживают этот разрыв? Представьте, что вы ожидаете приема у врача. Фоновая музыка представляет собой заранее установленную подборку мелодий, популярных в прошлом десятилетии. Это типичная фоновая музыка, которую вы даже не замечаете. Но когда ожидание затягивается дольше, чем хотелось бы, вы вдруг осознаете, что играемая песня была «вашей» с когда-то любимым человеком. Эмоции нахлынули на вас, и вы почувствовали облегчение только тогда, когда медсестра пригласила вас в кабинет. Сложная природа чувств к бывшему партнеру Согласно недавнему исследованию, проведенному Барри Фарбером и его коллегами из Колумбийского университета, хотя каждый из нас переживает разрыв романтических отношений, изучение того, как прошлый опыт продолжает влиять на наше восприятие, было на удивление ограниченным. Но все мы знаем, что наши внутренние репрезентации прошлых отношений могут сохраняться на протяжении всей жизни. Возможно, вы не уделяли много внимания своим бывшим, но даже знакомая песня может затронуть эту глубоко спрятанную часть вашего сознания. Исследователи из Колумбийского университета, осознавая этот пробел в научных исследованиях, предложили свое определение внутренней репрезентации. Они описывают ее как синтез конкретных воспоминаний, ментального образа или ментальной модели, которая включает в себя сочетание чувств, мыслей, убеждений, ожиданий и ощущения ощутимого присутствия этого человека. Затем они сформулировали ряд исследовательских вопросов, направленных на изучение интенсивности этого переживания и более детальной природы самих представлений. Эти вопросы касались чувств, мыслей и факторов, влияющих на взаимоотношения, таких как тип привязанности и характер завершения отношений. Затем они указывают на то, что эта форма разбитого сердца может существенно отличаться от чувства утраты, которое вы испытываете, когда умирает ваш близкий человек. Поскольку рядом с вами все еще может находиться живой человек, который, возможно, вызывает дискомфорт в зависимости от обстоятельств, эти эмоции технически не подпадают под определение горя. На что же тогда похоже это переживание? Выявление внутренних репрезентаций «прошлых других» Фарбер и его коллеги разработали метод, который они назвали «Представления о прошлых значимых других». Они опросили 2203 взрослых, 87% из которых были женщинами, в среднем возрасте 31 год. Опрос включал подробные вопросы о прошлых отношениях и выявлял частоту мыслей о бывшем партнере, а также демографическую информацию. Когда речь зашла о частоте мыслей, участники исследования неожиданно высоко оценили ее — в среднем 5,5 по шкале от 1 до 7. Они также дали высокую оценку живости этих мыслей — 5,1. Женщины в целом показали более высокие результаты по шкале частоты, как и те, кто чаще был инициатором разрыва отношений, и те, кто состоял в долгосрочных отношениях. Наиболее распространенными причинами, по которым люди думают о своих бывших, являются ностальгия, одиночество, прослушивание определенных песен, празднование памятных дат и просто грусть. Люди часто задаются вопросами: думает ли бывший о них, вспоминает ли хорошие и плохие времена, скучает ли он или она по ним, и будут ли они когда-нибудь снова вместе. Эти мысли вызывают разные эмоции: страх, вину, раскаяние и стыд. Кроме того, были выявлены и другие интересные результаты. В частности, пожилые одинокие женщины и женщины с тревожным типом привязанности чаще других думали и переживали о своих бывших партнерах. Одинокие молодые женщины с тревожным типом привязанности, которые не чувствовали себя достаточно замкнутыми, также с большей вероятностью размышляли о проблемах в отношениях. Для тех, кто уже давно прекратил отношения, прошлые плохие времена часто становились источником беспокойства. Отсутствие ощущения завершенности также способствовало размышлениям о прошлых хороших временах. Авторы исследования пришли к выводу: «Таким образом, существует сильное чувство амбивалентности в том, как люди продолжают думать о значимых бывших партнерах». Что это значит для ваших внутренних репрезентаций Авторы исследования обращают внимание на то, что мысли о бывшем партнере могут возникать довольно часто — почти раз в неделю. Они связывают это не только с личными вещами, такими как фотографии, или с людьми, например, друзьями, но и с социальными сетями. Авторы говорят, что практически все люди время от времени думают о своих бывших партнерах. Однако теперь социальные сети могут значительно облегчить этот процесс. Их доступность и распространенность значительно расширяют возможности для размышлений о прошлом. Возвращаясь к гипотетической ситуации в кабинете врача, авторы также подробно описывают, как музыка может влиять на мысли о бывшем партнере. Музыка связана с активностью лимбической системы мозга — области, ответственной за эмоции и память. Частота мыслей о бывшем партнере может зависеть от того, как часто люди слышат определенные песни в исполнении других людей или как часто они сами исполняют их, чтобы сохранить воспоминания о прошлом. Было неожиданно обнаружить, что страх так часто связан с эмоциями, которые возникают при воспоминаниях о бывшем. Возможно, вы сможете оценить это открытие, если, как предполагают авторы, напоминания о бывшем могут угрожать вашему чувству безопасности или просто возвращать в сознание мысль о том, что у вас все еще есть чувства к этому человеку. Если мысли о вашем бывшем так часто приходят вам в голову (или если вы намеренно проигрываете старые песни), у вас может возникнуть ощущение, что вы изменяете своему нынешнему партнеру. В этом исследовании также интересно отметить, что многие люди задаются вопросом, помнят ли о них их бывшие партнеры. Ваши прошлые отношения были неотъемлемой частью вашего прошлого и помогли вам стать тем, кем вы являетесь сегодня. Когда этот человек исчезает из вашей жизни, вы можете почувствовать, что теряете часть своей индивидуальности. Подтверждение того, что вы были важны для вашего бывшего партнера и до сих пор остались в его мыслях, может помочь вам почувствовать, что вы действительно значили что-то для кого-то другого. Авторы исследования также делают несколько клинических выводов, в частности о том, как отсутствие завершенности может влиять на сохранение воспоминаний о бывшем партнере. Независимо от того, обращаетесь ли вы за помощью к специалисту или нет, полезно «интегрировать разрыв отношений в ваше более широкое самовосприятие». В заключение можно сказать, что нет ничего необычного в том, чтобы думать о бывшем партнере. Это не означает, что вы потерпели неудачу. Наши прошлые отношения помогают нам понять, кто мы есть сегодня, позволяя нам смотреть вперед и одновременно оглядываться назад. По материалам статьи «Why It Might Not Be So Bad to Think About an Ex» Psychology Today

Искусственный интеллект и будущее любви

Искусственный интеллект все чаще становится пространством для эмоциональной разгрузки, заменяя людям поддержку, которой им не хватает в реальных отношениях. В условиях одиночества, тревожности и дистанцирования в близких связях все больше людей обращаются к ИИ как к источнику утешения, слушающему собеседнику или даже виртуальному партнеру. Эти технологии, способные имитировать заботу и внимание, заполняют эмоциональные пустоты, предлагая стабильность и контроль в противовес сложностям человеческого общения. Такие практики отражают глубинные изменения в способах переживания близости и выстраивания привязанностей в цифровую эпоху — изменения, которые перестают быть исключением и становятся частью повседневной реальности. Для тех, кто страдает от эмоциональной перегрузки или боли, искусственный интеллект может предложить своего рода связь. Он реагирует, слушает и повторяет успокаивающие слова, которые могут помочь успокоить нервную систему. ИИ последователен и всегда доступен. Когда человек находится в тревожном, навязчивом или неконтролируемом состоянии, такая отзывчивость может стать настоящим спасением. Она дает ощущение отражения в зеркале, без риска недопонимания, и присутствия, не требующего эмоциональных переговоров. Для многих это не просто удобно, это опьяняет. И нетрудно понять почему. Теория привязанности объясняет, что мы формируем связи с теми, кто способен нас успокоить. Наше тело нуждается в контроле, разум — в гармонии, а психика, особенно в моменты уязвимости, тянется ко всему, что приносит облегчение: к людям, к историям, к вещам, к фантазии или, в данном случае, к языковой модели. Искусственный интеллект способен имитировать аспекты надежной опоры. Он может сохранять спокойствие, поддерживать пространство и даже предлагать идеи. Однако он не может по-настоящему общаться. У него нет нервной системы, внутреннего мира и тонкого чувства недосказанности. Он не может ни разрушать, ни восстанавливать. Тем не менее многие люди находят его достаточно хорошим в моменты эмоционального кризиса. В этой связи возникает ряд важных психологических вопросов: если человек чувствует, что за ним наблюдает что-то искусственное, меняет ли это его восприятие реальных людей? И если он учится контролировать ситуацию только с помощью запрограммированных проверок, то как это влияет на его способность к настоящей близости? Эти вопросы не являются абстрактными, они возникают в реальной жизни и требуют особого внимания. Желание имеет свойство адаптироваться, как и одиночество. Когда мир вокруг нас разочаровывает, когда мы чувствуем себя проигнорированными, невидимыми или эмоционально истощенными, наша психика начинает искать новые способы облегчения. Она может найти утешение в повторении, фантазии или даже в успокаивающих интонациях чат-бота. В эпоху цифровых технологий, когда нас окружает избыток информации и эмоциональный голод, многие люди стремятся не к близости в традиционном понимании этого слова, а к предсказуемости и возможности совместного регулирования эмоций по запросу. Это особенно заметно в мире, где любовь стала более поверхностной, игровой и эмоционально неуловимой. В приложениях для знакомств больше внимания уделяется перелистыванию, чем глубине. Текстовые сообщения заменяют разговоры. Отношения развиваются не только благодаря зрительному контакту и голосу, но и тщательно продуманным подписям и отложенным ответам. В этом контексте искусственный интеллект незаметно предлагает эмоциональную непосредственность, не требуя от нас эмоциональной отдачи. То, что когда-то мы могли обсуждать с партнером или психотерапевтом, сейчас все чаще передается на откуп различным системам. Хотя эти системы не могут полностью заменить общение, они могут создать иллюзию удовлетворения. Для людей, которые выросли в интернете или чьи самые глубокие эмоциональные переживания происходили через экраны гаджетов, эта иллюзия близости может казаться вполне реальной. Технологии будут продолжать развиваться, как и способы, которыми люди стремятся общаться. Вопрос не в том, станет ли искусственный интеллект более эмоционально интеллектуальным — он обязательно станет. Речь идет о том, какие потери и приобретения мы понесем, когда заменим реальный риск в отношениях искусственным сдерживанием. Отношения не всегда отражают нас самих. Они могут быть сложными, вызывать разочарование и противостоять нашим привычкам, но также и помогают нам расти. ИИ не способен на это. Он не может оспорить наши прогнозы или вызвать нашу защиту. Он не будет неправильно нас понимать и заставлять говорить более четко. Он не уйдет, но и не может по-настоящему остаться. Его присутствие лишь имитируется, а настройка закодирована. Но для людей, которые испытывают боль и отчаянно нуждаются в чувстве безопасности, это может быть не так важно в данный момент. Главное — то, что ИИ помогает им снова дышать. Он дает название буре, смягчает острые углы и позволяет почувствовать себя лучше. Это не провал. Это процесс адаптации. Но в то же время это и зеркало. Это показывает нам, чего не хватает в мире человеческих отношений. Многие люди сегодня не стремятся к традиционным связям. Они ищут стабильности, контроля и ощущения поддержки, не рискуя при этом потерять что-то важное. И в этом контексте искусственный интеллект выступает убедительным подтверждением этих тенденций. Однако, как мы знаем, искусственный интеллект — это лишь копия. Что еще предстоит исследовать — то, как это отразится на глубинных основах нашей эмоциональной жизни. Станем ли мы более самостоятельными или более отстраненными? Избавимся ли мы от некоторых вредных зависимостей или, возможно, приобретем новые? Станем ли мы более эмоционально развитыми или, наоборот, более закрытыми? Как напоминает нам Стивен Порджес, автор поливагусной теории, безопасность — это основа любых отношений. Когда мы не ощущаем безопасности рядом с другими людьми, наши системы ищут защиту в других местах. В мире, где любить становится все сложнее, искусственный интеллект может стать заменителем совместного регулирования. Искусственный интеллект обладает потенциалом для поддержки, регуляции и даже исцеления. Однако есть риск, что мы потеряем связь с качествами, которые делают настоящие отношения поистине преобразующими. Любовь, которая охватывает все сферы жизни, определяется не своим совершенством, а способностью выдерживать противоречия и хаос. Она позволяет нам раскрыться во всей нашей эмоциональной многогранности, а не просто отражать наши приятные реакции. Возможно, именно этого требует от нас сегодняшняя ситуация — не паниковать и не отступать, а исследовать. Как меняются наши потребности? Что мы ожидаем от технологий? И где те грани, которые мы все еще стремимся найти друг в друге? Будущее близости может оказаться не совсем человеческим. Возможно, это будет что-то гибридное, чего мы пока не до конца понимаем. Но если мы хотим оставаться в контакте с тем, что делает любовь преображающей, нам следует осознать, что мы размениваем. По материалам статьи «AI and the Future of Love» Psychology Today

Психоанализ и кино

В 1895 году Зигмунд Фрейд опубликовал фундаментальный труд «Изучение истерии», который положил начало новой научной дисциплине — психоанализу. В этом же году братья Люмьер создали первый кинопроектор и представили публике новый вид искусства — кинематограф. Однако прямая связь между двумя феноменами культуры возникла не сразу. Сам Фрейд не видел в кино значимой художественной ценности, относился к нему с известной долей скепсиса и не интересовался развитием кинематографа. Его позицию наглядно иллюстрирует случай 1925 года, когда голливудский продюсер Сэмюэл Голдвин предложил ему 100 тысяч долларов за участие в фильме. Фрейд отверг предложение моментально и без раздумий, продемонстрировав свое принципиальное нежелание иметь дело с киноиндустрией. Тем не менее его последователи восприняли кинематограф иначе и начали активно использовать психоаналитические идеи при его изучении. Австрийский режиссер Георг Вильгельм Пэбст, работая над фильмом «Секреты души», обратился за консультацией к Карлу Абрахаму и Хансу Сашу. Психоаналитики предложили сюжетную линию, в которой врач-психоаналитик посредством анализа сновидений помогает пациенту избавиться от фобии ножей и импотенции. В результате картина продемонстрировала с высокой точностью те механизмы работы сновидения, которые описывал Фрейд: смещение, сгущение и символическое представление. Так, идеи психоанализа достаточно рано нашли отражение в кинематографе, даже несмотря на равнодушие их создателя к экранному искусству. В 1950-е годы психоаналитики начали рассматривать кино не только как художественное явление, но и как важный инструмент для обучения и иллюстрации психоаналитических идей, подобно тому, как прежде они использовали интерпретацию пьес Ибсена, Шекспира или Софокла. Постепенно оформилась отдельная область — психоаналитическая кинокритика. Французский журнал Cahiers du Cinema регулярно публиковал исследования американских и европейских фильмов, вскоре аналогичные публикации начали выходить в британском журнале Screen, а затем в американских изданиях Camera Obscura и Discourse. Знаковым стало решение редакции Международного журнала психоанализа в 1997 году включить в издание не только рецензии на книги, но и критические обзоры фильмов. Этот шаг закрепил признание кино как искусства, равного по значимости литературе, живописи, музыке и драматургии. В современную эпоху фильмы стали источником психологических образов, которые приобретают для зрителей то же значение, какое в V веке до н.э. имела греческая трагедия. Интерес психоаналитического сообщества к кино усилился настолько, что с 2003 года в Лондоне ежегодно проводится международная конференция «Кино и психоанализ», объединяющая аналитиков и представителей кинематографа. При этом взаимодействие психоанализа и кино не ограничивается историческим родством. Сегодня наблюдается все более глубокое проникновение психоаналитических идей в кинопроизводство. Режиссеры все чаще прибегают к консультациям психоаналитиков, понимая, что при создании убедительных образов, характеров и психологических сюжетных линий невозможно обойтись без психоаналитических концепций. Методология анализа кино Современные психоаналитические исследования предлагают несколько подходов к интерпретации фильмов. Критики часто комбинируют их для получения более полного понимания природы киноискусства. Анализ литературной основы фильма и характеров героев Изначально психоаналитическая кинокритика рассматривала фильмы как особую форму литературы. Некоторые исследователи оспаривали этот метод, утверждая, что анализ вымышленных героев имеет ограниченную ценность. Однако Фрейд успешно применял аналогичный подход к пьесам Ибсена, демонстрируя высокий уровень наблюдательности и литературного анализа человеческой природы. Анализ фильма как отражения субъективности режиссера Этот метод рассматривает киноленту как выражение внутреннего мира ее автора. Критики исследуют биографию режиссера, его личный и социальный опыт, чтобы выявить, каким образом жизненные события влияют на сюжет и характеры персонажей. Этот подход особенно востребован при анализе политических фильмов, где важно учитывать социально-исторический контекст. Анализ зрительского восприятия Современная психоаналитическая кинокритика уделяет большое внимание индивидуальным реакциям зрителей. Исследователи изучают, как зритель эмоционально переживает судьбы героев и какое личное значение фильм приобретает для него. Вариацией метода является трактовка зрительских реакций как контрпереноса: фильм воспринимается как «пациент», режиссер играет роль родительской фигуры, а зритель выступает в позиции аналитика. Анализ кино как средства художественного выражения Данный метод изучает кино как самостоятельный художественный язык. В отличие от первых трех, он фокусируется не только на сюжете, но и на выразительных средствах кинематографа, особенностях формы и восприятия. Для российского зрителя первые три подхода привычнее, тогда как четвертый пока менее распространен. Работа сновидения и «киновидения» Большинство исследований сосредотачиваются на сходстве между экраном кино и экраном сна. Режиссеры-авангардисты часто создавали фильмы, которые можно понимать лишь как сновидения. Попытки рационального анализа таких картин неизбежно вызывали фрустрацию, но использование принципов работы сна — сгущения, смещения, символизации, драматизации и подвижности катексиса — позволяло приблизиться к их пониманию. Уже в 1916 году гарвардский психолог Хьюго Мантерберг предположил, что монтаж кадров отражает работу мышления точнее, чем письменный текст. К 1931 году американскую киноиндустрию стали называть «Фабрикой грез», подчеркивая ее родство со сновидениями. Кино воздействует на органы чувств интенсивнее, чем литература, и напрямую обращается к бессознательному. Структура фильма устроена так, что лишь часть информации доходит через повествование, тогда как главную роль играют звук и визуальный ряд. Звуковые и визуальные образы, как и язык сна, несут скрытое значение. Подобно тому, как во сне цензура ослабляет контроль Эго и позволяет желаниям Ид проявляться в замаскированной форме, кино использует символы, которые бессознательно воспринимаются зрителем. Музыка усиливает воздействие, создавая непрерывный эмоциональный поток, а звуки дыхания, биения сердца или шумы природы вызывают инстинктивные реакции и усиливают тревогу или напряжение. Просмотр фильма в темном зале способствует регрессии: Эго ослабевает, и зритель оказывается ближе к бессознательному. Пассивность восприятия усиливает удовольствие, а экран превращается в партнера по «киновидению», помогая переработать эмоциональные переживания. Фильмы выполняют функцию безопасного проживания вытесненных желаний и страхов. Экран становится контейнером для личных и коллективных проекций. Успех популярных картин объясняется тем, что они отражают массовые подавленные желания, страх старения, нарциссические тревоги или конфликты идентичности. Яркий пример — образ Джеймса Бонда, который воплощает идеальное Я зрителя: он побеждает врагов, добивается женщин, нарушает законы физики и остается безнаказанным. Подобные фильмы востребованы именно потому, что они удовлетворяют бессознательные стремления и позволяют безопасно пережить фантазии, недоступные в реальности. Работа «киновидения» и работа шутки Помимо сновидений, важным механизмом психической разрядки является юмор. Фрейд указывал на сходство работы сна и шутки. Юмор действует двояко: он позволяет Ид выразить желания в замаскированной форме и одновременно удовлетворяет Супер-Эго, высмеивая эти же импульсы. Кинематограф активно использует эти механизмы. В комедиях сцены насилия или сексуальности изображаются так, чтобы они теряли угрозу, присущую реальной жизни. Для этого применяют мультфильмацию, подчеркнуто искусственные визуальные приемы, комические звуковые эффекты и легкую музыку. Благодаря этому Ид получает удовлетворение, а Супер-Эго сохраняет чувство спокойствия. Легкие комедии обращаются преимущественно к Ид, черные комедии — к Супер-Эго. Если же зритель воспринимает фильм как оскорбительный, его Супер-Эго блокирует бессознательные процессы, и юмор перестает работать. Таким образом, кино, сновидения и шутки используют схожие механизмы психической переработки: они снимают напряжение, возникающее при подавлении Ид, и обеспечивают внутреннее равновесие. Однако работа «киновидения» проявляется более осознанно, чем работа сна. Процесс «киновидения» включает: • исполнение желания в замаскированном виде; • регрессию; • использование механизмов сна (сгущение, смещение, символизацию, драматизацию, подвижность катексиса); • переработку травматических переживаний; • удовлетворение Супер-Эго; • обращение к бессознательному через звук и образ при сохранении дистанции; • поиск объекта; • ощущение принадлежности к коллективу. Один из пациентов однажды шутливо заметил: «Смотреть кино вредно», имея в виду сильное эмоциональное возбуждение. Однако понимание механизмов «киновидения» позволяет утверждать обратное: фильмы приносят пользу, помогая человеку регулировать психическую жизнь и справляться с внутренними конфликтами. Кино о психоанализе Интерес между психоанализом и кино носит двусторонний характер. С одной стороны, аналитики изучают фильмы, с другой — режиссеры стремятся показать психоаналитический процесс на экране. В художественных фильмах сцены психоаналитических сессий чаще строятся на воображении режиссера, чем на реальной практике. Создание документального фильма о настоящих сессиях сталкивается с серьезными трудностями: психоанализ основан на доверии и интимности между аналитиком и пациентом. Камера нарушает приватность, вмешивается в динамику переноса и контрпереноса, ограничивает свободу аналитика и вызывает у участников страх критики. Михаэль Брэйли отмечал, что видеозапись создает иллюзию подлинности, но фактически искажает процесс и делает его «антитерапевтичным». Художественный кинематограф способен передать суть психоанализа без нарушения этических границ. Используя клинические случаи, метафорические образы и эмоциональные переживания, режиссеры могут показать работу с Эдиповым комплексом, переживание детских ограничений, способы переработки травм. Такая реконструкция создает у зрителя опыт сопереживания и понимания психоаналитической практики, сохраняя при этом необходимую дистанцию. Желание визуализировать психоанализ остается актуальным. В будущем можно ожидать появления не только иронических и комедийных трактовок, но и глубоких художественных и документальных фильмов, способных отразить психологическую сложность аналитического процесса.

Ипохондрия: как жить в мире с телом, которое предательски «врет»

Ипохондрию часто называют мнительностью, капризом или симуляцией. Со стороны человек, который приходит к врачу с очередным «несуществующим» заболеванием, выглядит странно. Но для того, кто живет с этим состоянием, ипохондрия — не прихоть, а сложный, изнурительный мир, в котором сконцентрированы ключевые проблемы современного человека: фоновая тревожность, утрата базового чувства безопасности, недоверие к миру и к официальной медицине в частности. Это мощнейшая психосоматика, которая мастерски симулирует самые страшные сценарии, заставляя тело по-настоящему болеть от страха. Как действующий ипохондрик, я вижу в этом расстройстве не слабость, а крик души, пытающейся справиться с неподъемной внутренней тревогой. Это полномасштабная война, где врагом становится собственное тело, а полем боя — сознание. Попробуем не жаловаться, а исследовать: почему ипохондрию можно считать настоящим, но непризнанным в быту заболеванием психики, на какие «болевые точки» личности она бьет, и как выстраивать стратегии защиты и самопомощи, чтобы бороться именно с ипохондрией, а не с самим собой. Что же скрывается за маской? Ипохондрическое расстройство — это не просто беспокойство о здоровье. Это устойчивая, всепоглощающая озабоченность мыслью о наличии серьезного, прогрессирующего заболевания. Ключевое слово — «мыслью». Мозг ипохондрика не выдумывает симптомы, он катастрофически их интерпретирует. Легкое покалывание становится признаком начинающегося инфаркта, головная боль — опухолью мозга, а обычное вздутие — раком кишечника. Корни ипохондрии уходят глубоко в историю. Первым «определителем» этого состояния считается Гиппократ, который использовал термин «ипохондрия» (от греч. «hypochondrion» — подреберье) для описания недугов, источник которых, как он полагал, находился в этой области тела — месте расположения селезенки и печени. Позже, во II веке нашей эры, Клавдий Гален развивал идею о том, что это состояние связано с расстройством нервной системы. Однако настоящий прорыв в понимании ипохондрии как психического феномена совершил Зигмунд Фрейд, связав ее с неотработанной тревогой и вытесненными конфликтами, которые находят свой выход через телесные симптомы. Современная диагностика опирается не на анализ самих симптомов (они могут быть любыми), а на поведенческие и когнитивные паттерны: • Навязчивый поиск информации: постоянное изучение симптомов в интернете либо в медицинской литературе. • Избыточный самоконтроль: многократная проверка пульса, давления, осмотр тела на наличие новых родинок или изменений. • Избегающее поведение: боязнь посещать врачей (дабы не услышать «страшный» диагноз) или, наоборот, частая потребность в консультациях и обследованиях. • Катастрофизация: любое ощущение в теле автоматически интерпретируется как признак смертельной болезни. Ипохондрия — это не случайный сбой. Она всегда бьет по самым уязвимым местам человеческой психики, таким как: • Утрата базового доверия к миру. Это фундаментальное чувство, формирующееся в детстве, дает нам уверенность, что мир в целом безопасен, а наше тело — надежный союзник. Когда это доверие подорвано (травмой, потерей, нестабильным окружением), тело перестает быть крепостью и становится источником постоянной угрозы. • Экзистенциальная тревога и страх смерти. Ипохондрия — это, по сути, персонифицированный ужас перед небытием. Борясь с мнимой болезнью, человек бессознательно борется со смертью, пытаясь взять под контроль то, что контролю в принципе не подлежит. • Потребность в заботе и внимании. В обществе, где болеть «неприлично», а жаловаться — признак слабости, болезнь становится единственным социально одобряемым способом получить поддержку и сочувствие. Тело «говорит» то, что не может сказать его хозяин: «Мне нужна помощь, я не справляюсь». • Невыраженные эмоции и психосоматика. Гнев, обида, тоска, которые не нашли выхода, часто «оседают» в теле. Ипохондрический ум, не способный распознать их истинную природу, приписывает их соматическому недугу. Так психическая боль превращается в физическую, с которой бороться кажется проще. Борьба с ипохондрией — это не война на уничтожение, а партизанские действия по установлению перемирия. Она требует принятия и понимания, а не самобичевания. Краеугольный камень первой помощи себе — психотерапия. Помочь могут несколько современных подходов: • Когнитивно-поведенческая терапия (КПТ): помогает выявить иррациональные мысли-катастрофы («покалывание = рак») и заменить их более реалистичными. • Терапия принятия и ответственности (ACT): учит принимать тревожные мысли как «просто мысли», не подчиняясь им, и направлять энергию на ценные для себя действия. • Метакогнитивная терапия: помогает понять, что проблема не в самих мыслях, а в нашей реакции на них (постоянная проверка, поиск подтверждений). • Работа с тревогой. Поскольку ипохондрия — дочь тревоги, будут полезны техники для ее снижения. Это могут быть дыхательные практики и медитация: помогают укорениться в «здесь и сейчас», вырывая из плена пугающих фантазий о будущем. И, конечно, телесные практики: йога, плавание, бег. Они в данном случае не столько «укрепляют здоровье», сколько возвращают связь с телом как с источником силы и удовольствия, а не только боли. • Информационная гигиена. Жесткий, но необходимый шаг — запретить себе «гуглить» симптомы. Попробуйте договориться с собой: «У меня есть один доверенный врач. Только его мнение я считаю авторитетным». Безусловно, ипохондрия рождается у людей, подверженных высокой тревожности. Это лечится, но поскольку корень этой тревожности за годы формирования стал частью личности, искоренить ее на 100% может не получиться никогда. И здесь кроется важнейший инсайт: если это часть личности — значит, это вы. И эту часть тоже нужно принять. Все чувства страха понятны. Но ключевой вопрос — осознанность: предпринимаете ли вы действия, чтобы помогать своему организму, или только переживаете? Если вы прошли необходимые обследования и врачи исключили патологию, значит, вы сделали все, что могли. Дальнейшее просиживание в очереди к новому специалисту или неделя парализующего страха перед МРТ — это не забота о здоровье, это украденная у себя жизнь. Да, страшно ждать результатов. Но спросите себя: что вы делаете с этой неделей ожидания? Проживаете ее в страхе или наполняете ее жизнью? Осознание, что не все вам подконтрольно — горькое, но освобождающее. И вот еще одно наблюдение, которое помогло мне впервые взять ипохондрию под контроль. Все люди хотят чувствовать, ведь пока ты чувствуешь — ты живой. Но наш мозг ленив и автоматизирует рутину, которая составляет 80% нашей жизни. Мы проживаем ее на автопилоте, без ощущения включенности. Когда же мы по-настоящему чувствуем? В яркие моменты: счастья, путешествий, праздников. Или в негативе — в страхе, боли, борьбе с болезнью. Что мы проживаем дольше и «качественнее»? К сожалению, негатив. Счастье от отпуска быстротечно, а страх перед болезнью может длиться месяцами. И тогда подсознание делает «выгодный» выбор: чтобы ощутить себя живым, проще привлечь проблему, чем организовать себе праздник. Значит ли это, что за ипохондрией подсознательно кроется желание привлекать проблемы, чтобы чувствовать? Вопрос без однозначного ответа, но сам факт его рассмотрения меняет взгляд на проблему. Как только я увидела эту связь, мне стало понятно: гораздо приятнее концентрироваться на позитиве. Но для этого нужно изменить подход к «скучной» рутине, из которой мы так отчаянно пытаемся вырваться любыми способами, даже через болезнь. Мне помогла простая практика «Приятности дня» — нечто среднее между дневником благодарности и вечерним ритуалом с близкими. Каждый вечер мы с семьей делимся 3-5 приятными моментами, которые случились с нами за день. Сначала это было трудно: «Что в этом дне могло быть хорошего?». Но мозг — гибкая система. Он быстро перепрограммируется на поиск хорошего. Первая чашка кофе, лучик солнца в окне, улыбка прохожего, интересная задача на работе, вкусный ужин. Мозг начинает сканировать день не на предмет опасностей, а на предмет мини-радостей, чтобы вечером было чем поделиться. Программирование на поиск хорошего — замечательный подход, который может принести множество выгод, перевешивающих мнимые «выгоды» ипохондрии. Это не значит отрицать проблемы и риски. Забота о здоровье должна оставаться важным приоритетом, и важно слышать предупреждения своей интуиции. Но когда вы сделали все, что могли, вместо тяжелого ожидания спросите себя и своих близких: «А какие приятности окружали вас сегодня?». Пусть этот простой вопрос станет вашим первым шагом к прекрасному здоровью — не только тела, но и души, которая так устала бояться и так хочет, наконец, жить.

Кулибин и его изобретения, предвосхитившие будущее

Иван Петрович Кулибин, выдающийся русский механик-самоучка, появился на свет 21 апреля 1735 года в Нижнем Новгороде. Его отец, торговец мукой, планировал, чтобы сын продолжил семейное дело, и поэтому отдал его в обучение к местному дьяку для освоения грамоты и арифметики. Однако судьба распорядилась иначе. С ранних лет Ивана тянуло к механике. Перспектива скучной и монотонной жизни торговца казалась ему невыносимой, чуждой его пытливому уму и неутомимому стремлению к познанию. Эта жажда создавать что-то новое и полезное проявилась у него очень рано. В юности Кулибин самостоятельно овладел слесарным и токарным делом, начав свой творческий путь с относительно простых механизмов: деревянных флюгеров, забавных трещоток, и даже небольших водяных мельниц — миниатюрных, но работающих образцов. Однако подлинной страстью юного Кулибина стали часовые механизмы. Их сложная точность и изящество покорили его воображение. В 17 лет, увидев у соседа настенные часы, он не просто любовался ими. Ему захотелось понять принципы их работы, проникнуть в тайну их движения. Он попросил разрешения разобрать часы, чтобы изучить их устройство. Скрупулезно, с нескрываемым интересом, он разбирал механизм, изучал каждое колесико, каждую шестеренку. Это стало толчком к дальнейшему изучению часового дела и началу его пути к созданию сложнейших механизмов, которые прославили его на всю Россию. Первые достижения Иван Кулибин начал заниматься часами в молодости, быстро добившись успеха и став известным мастером в Нижнем Новгороде. После смерти отца открыл собственную мастерскую и самостоятельно изучал необходимые для работы науки. В 1767 году создал уникальные карманные часы в форме гусиного яйца с музыкальной шкатулкой и миниатюрным театром, что произвело впечатление на Екатерину II. В 1769 году его назначили заведующим механической мастерской при Императорской академии наук, где он руководил созданием часов и других приборов, став важной фигурой в области технических инноваций. Оптический телеграф В 1794 году Кулибин представил миру свое творение — «дальнеизвещающую машину». Это устройство представляло собой оптический семафор, особенностью которого являлось использование не только зеркал, но и разработанного Кулибиным фонаря с рефлектором. Благодаря этой инновации, стало возможным размещать станции передачи на значительном удалении друг от друга и обеспечивать работу телеграфа в любое время суток, а также в условиях слабой видимости, например, при тумане. Хотя Кулибин использовал распространенную во Франции Т-образную конструкцию рамы семафора, он внес существенные улучшения, разработав оригинальный приводной механизм, обеспечивающий движение рамы, а также предложил новую, более простую систему кодирования. Кулибинская кодировка была представлена в виде таблицы, что значительно повышало скорость передачи и интерпретации сигналов. Изобретение Кулибина вызвало большой интерес, но Академия наук не выделила средства на создание телеграфной линии. После успешной демонстрации «дальнеизвещающая машина» Кулибина была передана на хранение в Кунсткамеру. Одноарочный мост Прибыв в Санкт-Петербург по приглашению императрицы Екатерины II, Кулибин быстро обратил внимание на проблемы, с которыми сталкиваются жители города из-за отсутствия моста, соединяющего берега Невы. Он предложил уникальную конструкцию деревянного однопролетного арочного моста длиной около 300 метров без опор, что учитывало природные условия и судоходство. Для проверки идеи создал масштабную модель 1:10, которая выдержала нагрузки в 12 раз превышающие расчетные. Однако мост так и не был построен из-за недолговечности дерева и масштабных размеров. Первый стационарный мост через Неву — Благовещенский — появился почти через 70 лет. Тем не менее проекты Кулибина оказали значительное влияние на развитие мостостроения в XIX веке. Фонарь-прожектор «Кулибинский фонарь» являлся крупной алебастровой вазой, по очертаниям схожей с колоколом, вся внутренняя поверхность которой, имеющая параболическую форму, была усеяна зеркальными элементами. Внутрь вазы помещался источник света — обыкновенная свеча. Изначально Иван Кулибин разрабатывал это изобретение как средство освещения для морских судов, маяков, а также городских улиц и различных мастерских, как промышленных, так и художественных. Однако, к сожалению, его прожектор использовался для развлечений и увеселительных мероприятий при императорском дворе, в целях иллюминации и во время фейерверков. Впрочем, многие современные прожекторы имеют конструктивные особенности, весьма близкие к «кулибинскому фонарю». Механические протезы ног В 1791 году Иван Петрович Кулибин впервые задумался о создании протезов после обращения офицера, потерявшего ногу. Он изготовил механическую ногу, которая позволяла офицеру ходить без посторонней помощи, и впоследствии усовершенствовал конструкцию, уделяя особое внимание легкости, прочности и удобству протеза. Его протезы были выполнены из липы и состояли из двух частей, соединенных шарниром с пружиной, что обеспечивало сгибание и выпрямление ноги. Кулибин создал модели протезов на куклах, изображающих разные случаи потери ног, и отправил чертежи на рассмотрение медицинским специалистам. Хирурги признали его изобретение одним из самых совершенных для своего времени, отметив мягкость, прочность и удобство конструкции. Однако, несмотря на признание, его протезы не нашли широкого применения из-за затрат и других факторов. К сожалению, во время войны 1812 года французский шпион украл чертежи Кулибина и продал их Наполеону. Есть свидетельства того, что именно его протезы легли в основу зарубежных разработок. В итоге Кулибин опередил своих современников в создании практически пригодного металлического протеза с шарнирным коленным суставом — принципом, который долго приписывали английскому хирургу Сайсну. Лифт В 1793 году, в возрасте 64 лет, императрица Екатерина II столкнулась с серьезными проблемами со здоровьем: на ее ногах образовались трофические язвы, что крайне затрудняло подъем в ее покои, находившиеся на втором этаже дворца. Именно тогда Кулибин создал для нее специальный подъемный механизм. Стоит отметить, что первые прототипы лифтов уже начали появляться в европейских дворцах еще в середине XVIII века. Например, в Версале подобное устройство было установлено еще в 1743 году. Изобретение Кулибина представляло собой конструкцию из двух массивных столбов, между которыми перемещалась платформа с установленным на ней креслом. Когда императрица занимала свое место, два человека обеспечивали подъем или спуск платформы, используя винтовой механизм, работающий на паровой тяге. После кончины Екатерины II ее уникальное кресло-подъемник утратило свою функцию и перестало использоваться. Со временем шахта, в которой оно находилось, была замурована. Лишь в начале XXI века реставраторы Эрмитажа случайно обнаружили сохранившиеся части этого исторического устройства. Последние годы жизни В 1801 году, после вступления на престол Александра I, Иван Кулибин попросил разрешения вернуться в Нижний Новгород и завершить работу над своими изобретениями. Царь одобрил его просьбу, пообещав закрыть долги и выделить средства на создание водохода, способного плыть против течения Волги. Уже в 1780-х годах Кулибин разработал концепцию судов, использующих силу течения для движения, однако его экспериментальные образцы не получили признания в коммерческой сфере из-за более низкой стоимости традиционных перевозок. После утраты императорской поддержки и ряда неудач в реализации своих идей, включая проекты мостов и вечного двигателя, Кулибин столкнулся с тяжелыми жизненными обстоятельствами. В 1813 году он потерял дом из-за пожара и жил в нищете. Перед смертью он смог приобрести небольшое жилье, но здоровье ухудшилось, и в 1818 году он скончался в полной бедности. Этот человек, гений механики и техники, представлял собой удивительное сочетание новаторского мышления и глубокого консерватизма в повседневной жизни. Его домашний быт был прост и непритязателен, лишен тех излишеств, которые были распространены среди представителей высшего света. В отличие от многих своих современников, он не приобщался к курению табака и играм в карты. Вместо этого Кулибин находил удовольствие в поэзии, сам сочинял стихи. Он любил званые вечера, но не ради изысканных угощений или алкоголя. Кулибин совсем не пил спиртного и скорее выступал в роли остроумного собеседника, радуя гостей своим неутомимым юмором и добродушием. Его внешний вид также резко контрастировал с окружающей его средой придворной элиты. Среди блеска расшитых мундиров западного стиля, Кулибин выделялся своим традиционным длиннополым кафтаном, высокими сапогами и пышной бородой – образ, словно сошедший со страниц старинных гравюр. Это несовпадение стиля и манер нередко становилось поводом для насмешек, однако Кулибин, обладая редким остроумием и природным достоинством, с легкостью парировал все колкости, располагая к себе даже самых скептически настроенных аристократов. Его спокойствие и уверенность в себе были поразительны. О признании Кулибина свидетельствует длинный список высокопоставленных лиц, которые оказывали ему покровительство и уважение. Среди них были такие влиятельные персоны, как императрица Екатерина II, Павел I, Александр I, император Священной Римской империи Иосиф II, знаменитый реформатор, шведский король Густав IV Адольф. Перечень высоких покровителей продолжают граф Орлов и великий полководец А.В. Суворов. Этот впечатляющий список подтверждает исключительный талант Кулибина и его важную роль в жизни России того времени. Неудивительно, что его имя стало нарицательным и до сих пор на слуху, а изобретения служат прообразом для многих современных технологий.

«Сад чудес» и несостоявшаяся пищевая революция Даниэля Бертло

В начале 1920-х годов на левом берегу Сены, неподалеку от Парижа, на участке земли, зажатом между возвышающейся Парижской обсерваторией и зелеными массивами парка Шале, цвел небольшой лабораторный сад. В отличие от обычного сада с ухоженными растениями и запахом свежевскопанной земли, этот имел индустриальный вид. «Сад чудес», как окрестил его один из журналистов, был заставлен возвышающимися белыми ящиками, снабжаемыми водой из больших стеклянных сосудов. В соседних теплицах находилось не менее необычное оборудование. Но настоящее чудо происходило внутри приземистых лабораторных зданий. В августе 1925 года автор журнала Popular Science Норман К. Макклауд описал, как Даниэль Бертло — отмеченный наградами французский химик и физик — проводил в своем «Саду чудес» революционные эксперименты по созданию «фабричных овощей». Бертло (сын знаменитого французского химика и дипломата XIX века Марселена Бертло) использовал сад для развития новаторских работ своего отца. С 1851 года старший Бертло начал создавать синтетические органические соединения, такие как жиры и сахара (именно он ввел название «триглицерид»), из неорганических соединений — водорода, углерода, кислорода и азота. Это был первый революционный шаг на пути к созданию искусственной пищи. Как писал Макклауд, мужчина получал пищевые продукты искусственным путем, подвергая различные газы воздействию ультрафиолета. Эти эксперименты показали, что с помощью света растительную пищу можно производить из газов воздуха. Но эксперимент Бертло не получил широкого распространения. Спустя столетие большая часть продуктов по-прежнему производится традиционным способом — выращиванием растений. Однако идея производства еды в контролируемых промышленных условиях набирает популярность. Возможно, идея изобретателя все-таки принесла свои плоды — просто не так, как он себе это представлял. Революция в пищевой химии Бертло не смог полностью достичь своей цели и искусственно воспроизвести то, что растения делают естественным путем. Тем не менее его эксперименты, какими бы сенсационными они ни казались сегодня, в 1925 году считались нормальными. А все потому, что открытия его отца произвели революцию в химии и вызвали волну невероятного оптимизма в отношении будущего пищевой промышленности. К 1930-м годам ученые начали синтезировать все: от витаминов до лекарств вроде аспирина и пищевых добавок (искусственных загустителей, эмульгаторов, красителей и ароматизаторов). В 1894 году в интервью журналу McClure’s отец Бертло отметил, что к 2000 году вся пища станет искусственной и люди будут питаться искусственными мясом, мукой и овощами. По мнению ученого, пшеничные и кукурузные поля исчезнут с лица земли, а коров, овец и свиней перестанут разводить, потому что мясо будут производить напрямую из их химических компонентов. Добро пожаловать в «Сад чудес» Целью младшего Бертло было производство «сахара и крахмала без участия живых организмов». Для достижения этого он задумал фабрику с огромными стеклянными резервуарами. Газы закачивались бы в эти емкости, а «с потолка свисали бы лампы, излучающие ультрафиолетовый свет». Мужчина представлял, что, когда химические элементы соединятся, «сквозь стеклянные стенки резервуара мы увидим нечто вроде легкого снегопада, который будет скапливаться на дне резервуаров». Конечными продуктами должны были стать растительные крахмалы и сахара, созданные в результате точного воспроизведения работы природы. К 1925 году ему уже удалось с помощью света и газов (углерода, водорода, кислорода и азота) создать соединение формамид, которое используется в производстве сульфаниламидных препаратов (разновидность синтетических антибиотиков), других лекарств, а также промышленных товаров. Но на этом прогресс в воссоздании фотосинтеза остановился. Бертло скончался в 1927 году — через два года после выхода статьи Макклауда в Popular Science — так и не осуществив свою мечту. Несмотря на смелые прогнозы того времени, производство продуктов питания только из воздуха и света в 1925 году было крайне амбициозной задачей, хотя бы по той причине, что фотосинтез был плохо изучен. Этот термин был введен всего за несколько десятилетий до этого, когда влиятельный американский ботаник Чарльз Барнс выступил за более точное описание внутренних механизмов растения. Хлорофилл открыли в предыдущем веке, но то, что происходит на клеточном уровне в растениях, в основном оставалось на уровне теорий вплоть до 1950-х годов. Бертло, возможно, был прав в своих экспериментах, придав импульс развитию будущей индустрии искусственного питания, но он был далек до копирования природного процесса. Однако недавние открытия, возможно, все же позволили найти обходной путь — в зависимости от того, что вы понимаете под словом «еда». Современный ответ саду Бертло От вертикальных ферм и гидропоники до генетически модифицированных культур — с 1960-х годов коммерческое сельское хозяйство было сосредоточено на получении большей урожайности с использованием меньшего количества ресурсов, включая землю, воду и питательные вещества. Начало этому положил лауреат Нобелевской премии мира американский биолог Норман Борлоуг. Он способствовал «зеленой революции», выведя методом селекции низкорослый и высокозернистый сорт пшеницы. Теоретически пределом этой «революции» стало бы полное освобождение производства продовольствия от традиционного сельского хозяйства, исключая все ресурсы, кроме воздуха и света, как и задумывал Бертло. В прошлом столетии люди постепенно приблизились к созданию еды буквально из ничего, добившись прогресса в расшифровке сложных биохимических процессов, связанных с физиологией растений. Но со времен экспериментов Бертло стало понятно, что фотосинтез нелегко воспроизвести в промышленных масштабах. Однако компании все же пытаются. В апреле 2024 года Solar Foods открыла завод в финском городе Вантаа. Это современное предприятие, где работники контролируют большие резервуары, заполненные атмосферными газами. Внутри этих емкостей вода превращается в богатую белком жидкую субстанцию. После обезвоживания она становится золотистым порошком, насыщенным белком и другими питательными веществами, готовым к превращению в пасту, мороженое и протеиновые батончики. Солеин (solein) напоминает то, к чему стремился Бертло, как и сам завод, который, согласно корпоративному пресс-релизу 2025 года, использует атмосферные газы, чтобы сделать возможным «производство продуктов питания в любой точке мира, поскольку оно не зависит от погоды, климатических условий или использования земли». Но на этом сходство с видением французского ученого заканчивается. Solar Foods действительно не требует для производства пищи земли или растений, но их технология основана на живом организме. Используя одну из форм ферментации, она полагается на микроб, который «переваривает» воздух и воду, чтобы произвести белок. Американская компания Kiverdi использует схожий процесс микробной ферментации, изначально разработанный NASA еще в 1960-х годах для дальних космических полетов. Австрийская компания Arkeon Technologies разработала собственную технологию ферментации для производства пищи из углекислого газа без необходимости использования земли или других питательных веществ. Кажется, микробная ферментация открывает многообещающую новую главу в создании синтетических продуктов, но не ждите, что помидоры или кукуруза в ближайшее время начнут появляться из воздуха — это не искусственный фотосинтез. Понимание фотосинтеза столетие назад было примитивным, но Бертло во многом опередил свое время — его видение оказалось удивительно пророческим. Хотя люди до сих пор не поняли, как химически воспроизвести фотосинтез, стоит признать некоторые успехи, сделанные только за последнее десятилетие. Упомянутые компании могут помочь удалить избыток углекислого газа из атмосферы, одновременно предлагая решения для будущих продовольственных кризисов. А могут и не помочь. Это покажет только следующее столетие. По материалам статьи «100 years ago, scientists thought we’d be eating food made from air» Popular Science