В Елизаветинскую эпоху в Англии изменилось отношение к театру. Королева Елизавета I Тюдор питала подлинную страсть к сценическому виду искусства, поэтому всячески ему покровительствовала; особой благосклонностью пользовалась шекспировская драматургия в популярном «Глобусе». Чтобы стала понятна вся необыкновенность увлечения царственной особы, необходимо пояснить, что городские спектакли всё ещё слыли не самым вельможным развлечением. Сохранялось мнение, что подобный театр — забава черни и простого люда, у которых нет доступа к высокому искусству. Монархов в Средневековье иногда потчевали театральными представлениями (отец Елизаветы, Генрих VIII, во время одной из таких инсценировок подыскал себе очередную любовницу — Марию Болейн), но происходило это в королевском замке, а зрителями были приближённые короля и знатные дамы. Сюжеты носили символический характер и выверялись до мельчайших подробностей — сохрани бог от того, чтобы не угодить самодержцу! Простые граждане не обладали привилегией видеть такой театр, но они не унывали — у них был свой, экстравагантный, отражающий современную концепцию андеграундного искусства. Мы располагали бы всеми шансами никогда не узнать Уильяма Шекспира, если бы ему не довелось создавать свои произведения в «золотой век». Но как слухи о королеве Елизавете переплетаются с перипетиями комедий Шекспира? Как драматург иронизировал над реалиями театра? Вот это уже совсем другая история. В XVI веке «Глобус» находился отнюдь не в фешенебельном районе Лондона. Южный берег Темзы имел дурную репутацию. Он — место скопления борделей, трущоб и криминальных шаек. Под крышей театра воришки подыскивали жертв, а сравнительно честные люди могли отдохнуть от серого однообразия трудовой жизни и окунуться в мир интриг, искушений, испытаний тела и духа. Шекспировский театр был далёк от вариативности нашего века. Декораций почти не ставили, реквизита — раз, два и обчёлся; указанием на место действия была обыкновенная деревянная табличка с надписью, например, «Верона». Фантазию зрителя изрядно стимулировали пустой, за исключением актёров, сценой и номинальностью всего, что на ней происходило. Пьесы сочинялись в кратчайшие сроки. Бедных драматургов («бедных» — и в буквальном смысле) постоянно подгоняли. В связи с этим неудивительно, что Шекспира вынудили стать таким плодовитым автором. Это как раз тот случай, когда муза и нужда жмут друг другу руки. Шекспир был мужчиной (какое откровение!), что, безусловно, сослужило неопытному дарованию добрую службу на его поприще. Женщин в театре «Глобус» не ждали, в особенности на сцене, в качестве актрис. Согласиться на такое — всё равно что громко объявить себя падшей особой, а то и хуже; всё-таки английские гетеры обычно трудились под покровом ночи, актрисы же стояли на сцене, теряя всякое подобие инкогнито. Как же в таком случае обходились с женскими партиями? Кто играл Офелию, Джульетту, Миранду? Ответ прост: безбородые мальчики-подростки, телосложением и чертами лица походившие на девушек. Потенциальных юных исполнителей, уличных беспризорников, служители некоторых английских театров отлавливали насильственно, как диких зверьков; тому юноше, кого природа наделила миловидностью, приходилось быть начеку: платье, грим, парик — и вот ты уже под тысячью взглядов притворно страдаешь от трагичной любви. Впрочем, в «Глобусе» это, согласно историческим источникам, не практиковалось. Мальчики-подростки приходили играть добровольно, правда, расценивали они свои «нежные дебюты» как трамплин для актёрского восхождения. Они надеялись, что однажды начнут исполнять мужские роли — более солидные, согласно их представлению. Шекспира живо интересовала двойственность человеческой натуры. Это касалось не только темы борьбы добра и зла, но и сокрытого единства мужского и женского начал. Хотя у него не было возможности работать над женскими образами непосредственно с женщинами, он не отказывался от соблазна обыграть эту особенность современного ему театра. В отдельных пьесах Шекспира присутствует подобие гендерной интриги; наиболее излюбленный драматургом троп: женщина переодевается в мужское платье и выдаёт себя за того, кем не является. Яркий пример — комедия «Двенадцатая ночь, или Что угодно». По сюжету произведения брат и сестра, Себастьян и Виола, похожи как две капли воды, из-за чего их постоянно путают окружающие. Виола попадает на службу к герцогу Орсино под видом юноши по имени Цезарио. Она влюбляется в своего господина, в то время как в неё саму влюбляется Оливия — богатая графиня, о которой грезит Орсино. Любовный клубок распутывается с наилучшим для всех героев исходом. Оливия выходит замуж за брата Виолы — Себастьяна. Виола получает желанное расположение Орсино. На сегодняшний день роль Виолы чаще всего отходит девушке, но во времена Шекспира её, как всегда, играл мальчик. Многослойность роли — в симбиозе с исполнителем — накладывала отпечаток на её восприятие, и выходило следующее: юноша играл девушку, которая играла юношу. «Всё смешалось в „Глобусе“». Такая усложнённая постановка — и ироничный выпад в сторону актёрского состава, и приём, размывающий границы между образами мужских и женских персонажей. Тот факт, что на момент написания пьесы «Двенадцатая ночь, или Что угодно» престол занимала королева, приведшая страну к процветанию, наделил образ Виолы дополнительным смыслом. Подспудно под влиянием таких произведений возникают размышления о том, какова же «классическая роль» женщины. На протяжении царствования Елизаветы I уже ходили слухи, что на самом деле трон достался загримированному и одетому в платье мужчине, а настоящая наследница погибла, — настолько трудно людям было свыкнуться с мыслью, что королева способна успешно управлять государством, ничем не уступая в этом королям. В конце XIX века за Сарой Бернар закрепилась слава «лучшего Гамлета». Она хотела показать публике диапазон и универсальность своего таланта. Даже Станиславский отдавал должное её игре, называя актрису самым убедительным и проникновенным датским принцем. На вопрос о том, почему она так любит исполнять мужские роли, Сара Бернар ответила: «Меня пленяют не мужские роли, а мужские умы».