Признание подставного покупателя
Есть такой профессиональный трюк в сфере торговли — когда отчаявшиеся владельцы магазинов хотят убедить прохожих остановиться около витрины и зайти внутрь, они нанимают веселых, счастливых людей, которые изображают из себя покупателей. Кто эти люди? Безработные актеры, пенсионеры и я.
Джон развел руками и обратился к пятидесяти из нас, стоящим в подземном зале Филадельфийского вокзала Джефферсон. Он, менеджер по найму в агентстве по временному трудоустройству, был высоким мужчиной с большим животом, милой улыбкой и десятком капель пота, которые постоянно сияли на его макушке. «Добрый день, — сказал Джон. — Сегодня мы будем создавать атмосферу веселья, толпы и счастливых покупателей». Джон объяснил, что строительство автомобильных дорог привело к снижению проходимости пешеходов по улице возле магазинов. Клиент подал заявку в агентство по временному трудоустройству, чтобы изменить в свою пользу эту досадную ситуацию: люди заглядывают сквозь пыль, летящую в разные стороны от лесов и отбойных молотков, и видят в магазине «веселую толпу счастливых, радостных покупателей» и, таким образом, подсознательно хотят присоединиться.
В Филадельфии для меня все сразу же пошло наперекосяк. Я переехал в этот город, проехав для этого через всю страну двумя месяцами ранее без какого-либо определенного плана. Мне было двадцать пять лет, и я был неспокоен относительно своего будущего после нескольких лет работы в театрах и на кинофестивалях. Я был убежден, что переезд в другой город был бы кратчайшим путем достижения цели, а именно — наконец успокоиться и найти постоянную работу по специальности, но у меня не было конкретного понимания того, что произойдет, что изменится, когда я действительно предприму этот шаг. Я знал только двух человек во всем городе. Я снял маленькую студенческую квартирку рядом с Университетом Пенсильвании и провел бесцельные дни, получая отказ за отказом от работодателей, блуждая по паркам и музеям и потихоньку разоряясь. Я подал заявку на работу в Леголенд, на Филадельфийскую выставку цветов и, наконец, в крупнейшую в мире службу автоответчиков. Ничего не получилось. Когда я оказался в «Shop N Bag», пытаясь выяснить, сколько калорий я мог бы купить за десять долларов, оставшихся на моем текущем счете, я позвонил в агентство. Джон перезвонил мне через четыре часа. «У вас есть кулинарные навыки и свой собственный набор ножей?» — спросил он. «Нет», — сказал я. Он улыбнулся и назначил меня «счастливым покупателем» и заодно рассказал, что мне нужно делать.
План нашего заказчика, как привлечь покупателей, не был плохим за исключением того факта, что я и мои коллеги были не очень похожи (совсем не похожи) на веселую толпу. Мы выглядели как группа людей, стремящихся заработать сорок долларов посреди рабочего дня в среду, а не как внезапно нахлынувшая на магазин орава богатых транжир, приходящих в восторг от очередной бесполезной покупки. На улице было очень жарко, и все мы обильно потели. Наша «толпа» состояла из нескольких пенсионеров, молодых людей, которые выглядели как я (недоедающие и сбитые с толку) и нескольких мужчин, которые носили жилеты с джинсами и которых я за это про себя сразу же окрестил «жилетками».
«Никто не должен даже допустить мысли о том, что ты на самом деле не настоящий покупатель», — сказал Джон с улыбкой. Вот почему мы встречались на вокзале. Оказывается, это все было сделано для конспирации и вхождения в образ. «Представь, что у тебя перерыв на работе, может быть, пауза на обед, и ты используешь это время просто для того, чтобы сделать необходимые для тебя покупки». Когда он сказал это, он сделал небольшой прямоугольник своими руками, как режиссер, тренирующий актерский состав. «Мы не будем оплачивать ваши покупки, — сказал Джон, — но что, если вы вдруг захотите купить хот-дог? Сесть и съесть его прямо возле магазина? Дерзайте.» Два мужчины в жилетах рядом со мной кивнули друг другу, как будто мы вели переговоры и возможность есть хот-доги решила исход нашей сделки. Джон предупредил, что за нами будут постоянно активно наблюдать, даже если мы не будем этого видеть, и отправил нас в магазин.
Пунктом назначения был универмаг под названием «Century 21». Жалким и позорным зрелищем были закрепленные по всему фасаду строительные леса, однако внутри это было довольно приятное место, совсем недавно отремонтированное, новенькое и блестящее. Зеркала и освещение олицетворяли изобилие, а на плакатах размером с фреску были изображены веселые и радостно улыбающиеся модели. Магазин был совершенно пуст. Теперь причина, по которой нас наняли, стала еще более очевидной: трудно сохранить ощущение нарядности и роскоши, когда ваш магазин полностью лишен толп восторженных и радостных покупателей, резвящихся между полок и плакатов с симпатичными моделями.
Какое-то время я изображал покупателя вместе с Рондой, пожилой чернокожей женщиной, которая носила стильный фиолетовый гибрид «кардиган — накидка — жилет». Ронда была на пенсии, и она объяснила, что занимается «покупательством», чтобы просто иногда выходить из дома проветриться, как бы от скуки и для собственного удовольствия. «Иногда везет с работой, — сказала она, указывая своим широким движением на то изобилие, которое было выложено перед нами. — Это же замечательный магазин!» Ронда была идеальным клиентом «Century 21», потому что она не только искренне хотела скупить все в магазине, но и, казалось, уже знала рекомендованную розничную цену каждого представленного здесь товара. Она была своеобразным товароведом. «Это обеденный набор за триста долларов», — сказала она, указывая на товар из раздела «Предметы домашнего обихода», на набор тарелок и чашек, богато и маняще отделанных золотом. Она подошла к нему и перевернула. Розничная цена, составлявшая двести девяносто девять долларов и девяносто пять центов, снизилась до ста пяти долларов девяноста пяти центов. Тяжело вздохнув, Ронда констатировала: «Фантастика». Мне хотелось, чтобы человек в «Century 21», ответственный за уценку, мог быть там, просто чтобы увидеть кого-то, кто действительно ценит работу, которую они проделывают.
В начале недели я сидел на скамейке в парке в десяти кварталах от магазина и читал «Одинокий город» Оливии Лэйнг. Это отличная книга, мемуары о том, как ее бросил любовник из Нью-Йорка, с вкраплениями эссе об артистах-одиночках, плывущих среди тысяч других людей. В этой книге я прочитал описание одиночества настолько точное, что оно пугает меня: «Одиночество кажется таким позорным опытом, настолько противоречащим тем жизням, которые мы «должны» вести, что оно становится как будто бы все более недопустимым, это запретное состояние, смысл которого, кажется, в том, чтобы заставлять других поворачиваться и бежать».
Я прочитал это и плюхнулся на потертую старую скамейку в парке. «Вопреки жизням, которые мы должны вести»: быть без цели и без средств к существованию в городе, где я почти никого не знал, действительно противоречило жизни, которую я считал своей, «отмеченной диким успехом в письменной форме и в кино и до краев наполненной друзьями и любовниками». Эта жизнь существовала в моей голове — фантазия, маскирующаяся под судьбу. Я очень мало сделал, чтобы построить эту жизнь, и мне было стыдно, что я создал такую печальную и такую маленькую ей альтернативу. Я был в ужасе, что люди могли смотреть на меня и говорить, что я не состоялся. Я с подозрением относился к собственным действиям, выражениям и словам. Маленькие взаимодействия, такие как покупка пива или зубной нити в магазине, стали для меня очень важными. Мне нужно было, чтобы эти маленькие сделки проходили гладко; это были мои шансы доказать себе и другим, что я все еще правильно «откалиброван», что я еще что-то могу.
Пока я бродил по мужскому отделу «Century 21», я впервые за долгое время почувствовал себя хорошо. Мой мозг выплеснул потоки приятных химикатов. У меня не было денег, чтобы что-нибудь купить, но у меня был заказ от агентства и полномочия просматривать товары, околачиваться по всему магазину, вертеть все в руках, задумчиво хмуриться и в целом весело проводить время. Я взял между пальцами яркую ткань шелковых галстуков. Кошельки и ремни имели резкий запах новой кожи. Я подобрал часы, достаточно тяжелые, чтобы тонизировать мышцы, и осмотрел красивые, крепкие, блестящие сковородки. Я провел рукой по некоторым подушкам, покрытым золотыми блестками, которые перевернулись под моей ладонью, чтобы показать переливающееся серебро с обратной стороны.
Мне нравилось «играть». Я был актером по своей природе и призванию и хотел применять свои навыки везде, где их можно было применять. Я наслаждался фантазией, что у меня есть средства, чтобы купить любую из этих вещей. Я прогуливался по универмагу, насмехаясь над глупыми, бесполезными вещами и уверенно кивая головой на тех вещах, которые я бы купил, если бы у меня вообще были деньги. Таким образом я приободрял себя, даже находясь в крайне отчаянном положении. Я играл свою роль очень и очень усердно. Я готов был стать самым лучшим Счастливым Покупателем, только чтобы снабдить мою прекрасную жизнь сделками.
Пока я разглядывал дорогие часы, я разговаривал с парнем по имени Дэвид, который рассказал мне о своих мечтах. «Я просто временно занимаюсь всем этим до тех пор, пока не получу хорошую должность, связанную с вводом данных», — сказал он. Он продолжил описывать работу по вводу данных в терминах настолько скучных, что мне захотелось удариться головой о стену, и в его голосе прозвучало самодовольство по этому поводу. Он явно гордился своим прагматизмом, что его цели скромного продвижения по службе неразрывно связаны с основными корпоративными возможностями, имеющимися в его распоряжении.
Дэвид напомнил мне одного бейсболиста, которого я знал в колледже, двадцатилетку, который любил говорить: «Хорошая бутылка и хороший ужин с симпатичной девушкой, как же это хорошо». Мы учились в школе на кампусе, посвященном достижению новых высот плотского и химического удовольствия, и его заявление показалось мне своего рода оборонительным маневром: он невольно все время говорил о том, чего хотел бы сам. Всякий раз, когда бейсболист говорил на эту тему, я хотел схватить его за плечи и спросить, кто научил его говорить обо всей этой пошлости, о бутылке вина и девушке, потому что я отказывался верить, что у счастливого, здорового двадцатилетнего мозга могла сама собой возникнуть такая мысль. Здесь, в окружении оправ роскошных часов по выгодным ценам, я хотел схватить Давида за плечи и спросить его, кто научил его с нетерпением ждать «ввода данных».
Я был опустошен, обнаружив, что мы еще не преодолели двухчасовую отметку первой половины нашего рабочего дня. Я присел на корточки в обувном проходе в неестественной для меня позе ребенка, что, конечно, совершенно не пристало делать «счастливому покупателю», но сейчас магазин поразил меня своей невыносимо угнетающей атмосферой, которая никогда раньше не бросалась мне в глаза. Я никогда не делал покупок в универмаге в течение целого часа до этого дня, и, конечно, никогда не был в таком подавленном состоянии перенасыщения и осознания своей материальной несостоятельности, в котором я пребывал сейчас. Я был покупателем. Но что это за покупатель, который лишен возможности покупать?
Я спустился на эскалаторе вниз к аксессуарам. Мой мозг горел. Что, если продавцы не знали об оговоренном времени? Это была моя третья поездка вниз к часам за последний час. Агентство по временному трудоустройству не заплатило бы мне. Мне очень, очень нужны были эти несчастные сорок долларов. Я пытался вновь разглядывать часы, имитируя любопытство. Я пытался поверить, что я действительно пришел в этот магазин, чтобы купить эти сложные и безумно дорогие часы «Polo» от «Ralph Lauren». Я был абсолютно искренним в своих стараниях.
Что удерживало меня от полного провала, так это то, что я был не одинок в моем положении. В «21 Century» в Филадельфии есть два дивана, и это единственные места, где можно посидеть во всем магазине. К третьему часу эти диваны уже были полны уставших тел, опущенных на них в свободном положении, которое предполагало глубокое физическое и моральное истощение. У кассовых аппаратов Ронда сошла с ума. Ее руки были полны картинных рамок общей стоимостью не меньше шестидесяти долларов, и оставалось ровно два часа до того, как мы закончим работу за свои кровные сорок долларов. Магазин достал всех нас. Мы устали быть счастливыми и безрассудно восхищенными.
Я бродил по секции «Мужская кровать и ванна», глядя на разные устрашающие орудия для выскабливания волос из носа, пока не обнаружил в конце ряда свободный табурет. Я сел. Отсюда мне открывался вид вниз по проходу, и я мог наблюдать за горсткой временщиков, которые все еще делали свои обходы всерьез. «Я только что получил премию», — похвастался один из мужчин в жилетах другому, когда они проходили мимо моего прохода.
Все в этот день становилось мрачным, но энтузиазм этого молодого человека сделал меня грустнее всех. Никто не мог сделать работу лучше, чем он: Он выглядел взволнованным, и у него хватило выносливости, чтобы продолжать ходить по магазинам после того, как все остальные упали на колени в проходах. Он прекрасно исполнял роль счастливого покупателя-транжиры, но, несмотря ни на что, это было безнадежно. «Century 21» не собирался брать его на полный рабочий день. Этому не было конца.
Все это было придумано и реализовано только для того, чтобы создать привлекательные толпы «покупателей» в магазине, так что деньги были потрачены на то, чтобы привлечь людей, у которых явно не было денег, которым затем было поручено притвориться, что они счастливы. Я понял, что даже не знаю, кто нас нанял: торговая палата? Кто — то из администрации «Century 21»? Из-за этих мыслительных упражнений у меня заболел живот. Такое ощущение, будто мы играли в одну игру с сотрудниками, все мы продолжали разыгрывать свои роли, имитируя акт розничной торговли, но это ни во что не выливалось.
Через три часа обстановка достигла точки кипения. Неработающие актеры решились на этот бунт первыми. «К черту это. Знаешь что? К черту! Я сваливаю отсюда», — сказал тот, который соскочил с меховой шубы. Пенсионеры ждали немного дольше. Потом остались только я и «жилетки». Было неясно, остались ли в магазине начальники и кто-то из администрации, присматривает ли кто-то за нами или нет.
С одной стороны, я был в ужасе от того, что могу потерять доступ к потенциальным рабочим местам и подработкам в будущем, уйдя слишком рано и показав себя в плохом свете при выполнении такой простой задачи, как игра в покупателя, — единственное, что было хуже, чем такая безрассудная временная работа, это отсутствие доступа к ней и вакансиям, когда это было жизненно необходимо. С другой стороны, моя голова чувствовала себя так, как будто из нее выцарапали мозги и заменили их ванильным пудингом. Я бы просто-напросто отупел и потерял способность мыслить, останься я здесь немного дольше. Я завис у двери рядом с парфюмерным отделом. Я искал супервайзеров, которые, возможно, все еще скрываются, наблюдая за нами из укрытия, предвкушая отчет перед Джоном о моем преступлении. Я не смог увидеть ни одного и, наконец, благодаря этому решился.
День был чудесным. Грязь, беспорядок и недовольные жители центра Филадельфии воспринимались мной в совершенно ином свете после стерильной и неумолимо веселой атмосферы магазина. Я не знал тогда, что я был только в начале долгого плохого периода, который будет включать в себя много работ хуже, чем эта — сломанность и беспорядочность все еще поражали меня, как смешно, мгновенный поворот в моей траектории, виток на моем пути, еще одна забавная вещь, на которую я мог бы в конце концов оглянуться назад с комфортной точки зрения успеха.
Я бы работал еще на десятках плохих работ, прежде чем понял, что у цикла есть своя инерция, и без экстраординарных усилий с моей стороны он не прекратился бы. Я бы работал намного больше после этого, слушая вселенную, смеясь над тем, что я думал, что могу остановить езду только потому, что я хотел сойти с дистанции. Работа, на которую я бы в конце концов устроился, которая разорвала бы цикл, административную должность в музее, была той, которую я считал бы невероятно скучной. Я был измучен и воспринял это с огромным чувством благодарности за удачу, которая принесла это в мою жизнь.
У меня была еще всего лишь одна халтура (временная работа) в очереди на следующий день, и до этого момента в моем расписании ничего не было. Я решил потратить десять процентов своего заработка на коктейль. Я не торопясь добрался до бара, вспотел и, наконец, почувствовал прилив тихой радости и спокойствия, что все не так уж плохо на сегодняшний день.
По материалам статьи «Confessions of a Professional Fake Shopper» Sam Dunnington
Перевод: Татьяна Кистенева