Томас Уиттон был разнорабочим и сапожником из Шордича (восточный Лондон). В июне 1836 года ему было всего 13 лет, когда он был осужден в центральном суде Олд-Бейли за кражу набивного хлопка в магазине. Его приговор — транспортировка на Землю Ван-Димена (Тасмания). Когда год спустя он прибыл на берега Австралии, темноволосый и голубоглазый британец сделал несколько интересных татуировок во время своего долгого путешествия. На его правой руке была дань уважения девушке со словами «любовь к сердцу твоему», а на левой — изображения двух мужчин с бутылкой и стаканом, русалки, якоря и инициалы «Р.Р.». Уиттон (который в конце концов был освобожден в возрасте 20 лет) был лишь одним из 58002 осужденных викторианской эпохи, чьи описания татуировок были найдены в ходе анализа судебных архивов. В то время некоторые исследователи считали, что «люди с плохой репутацией» использовали татуировки, чтобы пометить себя «как дикари», показать признак своей принадлежности к преступной группировке. Однако новая база данных показывает, что татуировки осужденных выражали удивительно широкий спектр позитивных и действительно модных настроений. И осужденные были далеко не единственными викторианцами, у которых они были набиты. Новые записи позволяют впервые увидеть, что раньше татуировки были не только у моряков, солдат и заключенных. Они становились растущим и общепринятым явлением в викторианской Англии. Татуировки представляют собой важное окно в жизнь тех, кто обычно не оставлял собственных записей на бумаге. Они дают мимолетное, но ясное понимание личности и эмоций обычных людей в прошлом. Чтобы изучить эти вопросы, был проведен самый масштабный анализ татуировок из когда-либо предпринятых: изучено 75688 описаний татуировок у 58002 осужденных в Великобритании и Австралии с 1793 по 1925 годы. Исследователи из группы британских университетов использовали методы интеллектуального анализа данных для извлечения информации, содержащейся в записях более широких областей преступности. Эту информацию связали с обширными свидетельствами о личных характеристиках и происхождении субъектов. Поскольку значение татуировок часто бывает трудно понять, пришлось использовать визуализацию, чтобы определить шаблоны сопоставления отдельных рисунков. Краткая история татуировок Татуировка существовала на протяжении всей истории человечества. Свидетельства о телах, сохранившихся во льду, указывают на наличие этой практики еще в 4000 г. до н.э. И хотя невозможно проследить непрерывную историю, есть данные о татуировках в большинстве культур, иногда в виде формы принудительной стигматизации (рабов и преступников в Греческой и Римской империях). Но во многих случаях это добровольная практика, используемая для выражения личности. Ранние христиане делали религиозные отметки в знак преданности и в память о паломничестве. Запрещенная папой Адрианом в 787 году, татуировка в значительной степени исчезла из письменной истории на средневековом Западе, хотя известно, что она присутствовала во многих других культурах, особенно в Полинезии и Японии. Эта практика возродилась в Европе после того, как капитан Кук и его моряки встретили татуированных жителей Таити во время своего визита в 1769 году. Но совсем недавно историки, в том числе Джейн Каплан и Мэтт Лоддер, обнаружили свидетельства татуировок среди солдат, моряков и рабочих в веке, предшествовавшем путешествию Кука. Записи осужденных, использованные в исследовании британских ученых, датируются 1793 годом и таким образом подтверждают практику, которая уже была широко распространена. Письменная документация Для татуировок обычно единственным документом является само тело, поэтому до появления фотографии сохранилось мало систематических записей. Единственным исключением из этого правила являются письменные описания татуировок (и даже отдельные эскизы), которые хранились у лиц, находящихся в лечебных учреждениях. Они были вынуждены подчиняться формальной записи информации о своих телах в качестве средства их идентификации. Особенно это касается трех групп, о которых говорилось выше — преступников, солдат и моряков. Однако характеристики осужденных являются наиболее объемными и систематизированными. Такие записи сначала хранились в большом количестве о тех, кто был доставлен в Австралию с 1788 года, поскольку властям требовались средства для их отслеживания. Подобные тюремные документы начали вести в Великобритании с 1816 года, отчасти для того, чтобы можно было идентифицировать беглецов. Но ведение учета стало еще более систематическим из-за растущей озабоченности по поводу повторного совершения преступлений в XIX веке. Дизайн и сюжеты Вопреки современным представлениям, татуировки осужденных включали широкий спектр предметов и рисунков и имели очень положительные значения. Было найдено множество записей о изображениях, касающихся британской и американской идентичности, а также дизайнов, посвященных различным предметам, таким как астрономия, увлечения, религия и секс. Среди наиболее встречающихся были морские и любовные мотивы. Но самыми популярными форматами татуировок были имена и наборы инициалов, которые присутствовали в 56% всех описаний. Со временем тематика сменилась — изображения, посвященные религии, природе, национальной идентичности и смерти, стали набирать обороты. Морская тематика и любовь Морские тематические татуировки были достаточно разнообразными и включали русалок, корабли, моряков, флаги и связанные с ними астрономические символы, такие как солнце, луна и звезды. Но якоря занимали первое место среди других. Моряки, такие как Томас Прескотт, перевезенные в Австралию в 1819 году, носили на правой руке изображения «якоря, сердца, русалки, стрелы, солнца, луны и звезд». Татуировки, выражающие отношения с любовниками, друзьями и семьей, также были очень популярны (вероятно, путешествие в Австралию насильно разлучило их с близкими). Чаще всего их делали на видимых участках тела — предплечьях и плечах. Если на руке осужденного были вытатуированы имена, то с большей вероятностью это были имена лиц противоположного пола. Сокращение «i.l.» (I love) часто предшествовало другой паре инициалов. Например, 21-летний Уильям Грэм был заключен в новую национальную тюрьму Миллбанк в 1826 году за «воровство в особо крупном размере», включая кражу носового платка и «пары бриджей». Он выразил любовь к своей семье с помощью нанесения татуировки с их инициалами. У него также было сердце и скрещенные стрелы на правой руке. На его левой руке были его собственные инициалы вместе с «E.C.» и птица в кустах. Этот рисунок был изображен на редком эскизе из тюремной книги. Пять точек и преступная идентичность В конце XIX века социальные обозреватели, криминологи и пресса были озабочены представлением о татуировках как свидетельстве «криминального характера». Социальный исследователь Генри Мэйхью писал в своей книге о тюрьмах Лондона: «На большинстве людей с плохой репутацией нанесены личные знаки: русалки, обнаженные мужчины и женщины и самые необычные вещи, которые вы когда-либо видели. Они отмечены как дикари, в то время как у многих обычных воров есть пять точек между большим и указательным пальцами — знак того, что они принадлежат к «сорока разбойникам», как они это называют». Однако сохранилось мало данных о том, что татуировки того времени часто выражали преступную принадлежность. Хотя есть некоторые свидетельства существования «пяти точек», описанных Мэйхью. Британские исследователи смогли развенчать этот исторический миф. В 1828 году серия краж несовершеннолетними в Лондоне вызвала опасения по поводу преступности среди молодежи. Газета The Morning Post прозвала их бандой «сорок разбойников» («сорок воров»), так как она состояла не менее чем из 40 человек. Их якобы можно было опознать по татуировкам — пяти точкам между большим и указательным пальцами. Точки действительно были популярной татуировкой, но не в том контексте, который описали Мэйхью и газеты. Собранные данные показали наличие этой татуировки в 1820-х годах, где она была обнаружена у 23 осужденных. Несмотря на то, что в 1870-е годы популярность пяти точек росла, они были не только у заключенных мужчин, но и у женщин. И хотя осужденных часто сажали в тюрьму до перевозки, широкое использование нанесенного изображения с пятью точками (у 378 осужденных между 1820 и 1880 годами) предполагает, что по одной этой татуировке нельзя было легко идентифицировать банду или группировку. Украшения для рабочего класса Как самые простые для создания татуировки, точки были чрезвычайно популярны: более 20000 осужденных носили одну или несколько точек на руках, кистях и даже лицах. Левая сторона тела была доминирующей, что говорит о самостоятельном нанесении. Однако сочетания рисунков (расположенные рядом с точками на одной и той же части тела) редко совпадали с выражениями преступности или неповиновения, но часто использовались для декоративных целей — вместо колец и браслетов. Такие татуировки были формой украшения рабочего класса: дешево, просто и сердито. Например, Сара Филлипс, привезенная в 1838 году за кражу обуви, носила «кольцо с семью точками» и «три точки» на пальцах. Другие сочетания татуировок с семью точками включали рисунки солнца, луны и звезд, что, вероятно, использовалось для обозначения созвездий, таких как скопление Плеяды. Удовольствия и цензура Вместо того, чтобы выражать свою преступную идентичность, осужденные наносили надписи на своих телах почти так же, как сегодня — в память о своих возлюбленных и семье, о достижении совершеннолетия и удовольствиях жизни рабочего класса. Около 5% осужденных имели татуировки, связанные с удовольствием. Например, 16-й день рождения отмечался татуировкой с бутылкой. Изображения алкоголя, курения, танцев и карт были достаточно популярными. У Джеймса Аллена была татуировка со стаканом и человеком, курящим трубку. Среди девяти татуировок Мэрион Телфорд были отмечены мужчина и женщина, танцующие на ее правой руке. Секс также был популярной темой, но викторианские клерки часто скрывали уровень непристойности и корректировали тюремные записи, например, часть татуировки Роберта Дадлоу описана как «неприличное слово». Однако изображения обнаженных мужчин и женщин обычно наносились на видимые части тела. Заходящее солнце Изображения, которые выбирали для нанесения татуировок, стали более изощренными на рубеже XX века. «Заядлый преступник» Уильям Генри Гринуэй работал ливерпульским фотографом. Он отметил свое любимое дело татуировкой фотоаппарата на предплечье. В 1910 году Уильям Парфит был описан в документах с наличием татуировки пропеллера на предплечье, как и Джон Миллер, который был заключен в тюрьму за «взлом дома» в 1924 году. Сочетание традиционного дизайна и современных изобретений Миллер набил в память о погибшем брате. Он носил пропеллер рядом с «заходящим солнцем, тонущим кораблем, могилой моряка, надгробием, надписью «в память о дорогом брате Р.Т.» и пронзенным сердцем». Татуировка становилась все более популярной, искусной, творческой, отражая более широкие культурные тенденции и моду. Но в начале XX века из-за преступных сообществ и растущего беспокойства по поводу гигиены рисунки на теле потеряли часть своей популярности и стали маргинальными, но все еще значимыми среди моряков и солдат во время войны. А затем с 1950-х годов, по словам социолога Майкла Риса, татуировка начала восстанавливать свой авторитет: сначала среди членов банд, байкеров, панков и рокеров как символов групповой преданности и неповиновения обществу. Только с недавним возрождением репутации татуировок, начавшимся в 1970-х годах, они становятся мейнстримом, проникая в культуру потребителей через средства массовой информации. В конечном итоге культура признала их своей частью и видом искусства. По материалам статьи «How tattoos became fashionable in Victorian England» The Conversation
Читайте также
Правило «2-2-2», которое прогонит скуку из отношений и сделает их еще крепче
С течением времени в отношения могут закрадываться скука и предсказуемость, когда вы общаетесь лишь за ужином и можете предугадать, что скажет или сделает ваш партнер в следующую минуту, однообразно проводите совместные выходные (чаще всего — каждый в своем телефоне). Если вы чувствуете, что отношения стали пресными, а чувства — не такими сильными, как прежде, попробуйте использовать правило «2-2-2». Оно поможет превратить время, проведенное вместе, в настоящий праздник. Часто случается так, что люди, которые много лет состоят в отношениях, забывают, что они не только супруги, но и еще и возлюбленные. Обычно тревожным звоночком становятся следующие признаки: 1. После звонка будильника вы сразу встаете и начинаете быстро собираться на работу вместо того, чтобы еще несколько минут поваляться в кровати со второй половинкой, рассказывая о планах на день. 2. После работы вы предпочитаете не разговаривать, а заниматься каждый своими делами или смотреть телевизор (что в большинстве случаев также предполагает молчание). 3. По выходным вы избегаете друг друга и проводите время отдельно: девушка уделяет время подругам и йоге, а парень — спортзалу и футболу. При этом объятия и поцелуи такие же редкие гости в вашем доме, как и разговоры. Если вы понимаете, что вам становится скучно друг с другом, что совместная жизнь больше похожа на существование двух соседей — тогда правило «2-2-2» создано именно для вас. Не стоит ждать, пока дело дойдет до разрыва — как только заметили, что связь с партнером пропадает, делайте все, чтобы вернуть в отношения былую искру, и осознать, что ближе избранника у вас никого нет. Каждые две недели Итак, первая двойка в правиле означает ужин в ресторане каждые две недели. Вспомните, когда вы последний раз выбирались вдвоем дальше парка, рынка или магазина? И когда делали романтический сюрприз для второй половинки? Если ваш ответ — «на День рождения» или «не помню», значит, самое время ввести традицию дважды в месяц устраивать совместный ужин в ресторане. Очень важно забронировать столик заранее, чтобы в день Х не пришлось тратить время на поиски нового кафе, в котором будут свободные места. Не обязательно вдвоем обсуждать дату свидания (а это будет именно оно). Можно устроить приятный сюрприз для партнера — вечером сказать, что вы отправляетесь на прогулку, но не упомянуть конечный пункт назначения. Некая таинственность всегда играет на руку отношениям. Выбор кафе должен полностью зависеть от ваших предпочтений. Только не останавливайтесь на заведении, которое расположено близко к дому, потому что вам лень ехать в центр города. Лучше выберите что-то красивое, уютное. Возможно, это будет кондитерская, где произошло первое свидание. Или итальянский ресторанчик, который недавно открылся в торговом центре. Отлично, если в вашем городе есть кафе на крыше дома — в таких местах всегда царит романтическая атмосфера, хочется говорить о любви и окутывать теплом свою вторую половинку. В таких свиданиях есть еще одно преимущество: вы получаете возможность сменить футболку и спортивные штаны на красивые наряды и предстать друг перед другом во всей красе. К тому же, заказ пиццы на дом всегда плавно перетекает в бессмысленный просмотр телевизора, а в кафе вы сможете уделить время исключительно друг другу. И не стоит забывать о разнообразии — четыре стены вашей квартиры, которые вы видите ежедневно, рано или поздно надоедают, и единственным желанием становится вырваться в люди. Каждые два месяца Вторая цифра — совместные выходные. Не планируйте на этот уикенд никаких дел: отвезите детей к бабушке, забудьте об уборке и готовке, отключите телефоны и посвятите 48 часов исключительно друг другу. Можете целый день гулять, делая перерыв на кофе и пиццу, или с утра заглянуть в торговый центр и развлекаться там до самого вечера. Идеальный вариант — уехать в другой город, в котором вы никогда до этого не были. Закройте глаза, положите на стол карту и вслепую выберете населенный пункт, где проведете свой мини-отпуск. Используйте это время с пользой. Не для того, чтобы обсудить дела на работе или какие обои выбрать для кухни — об этом вы и так ежедневно разговариваете дома. Выберите более глубокие темы для разговоров, которые помогут увидеть партнера с другой стороны. Вспомните то, что вы давно хотели сказать второй половинке, но не хватало времени поделиться чувствами друг с другом. Если в голову ничего не приходит, можете воспользоваться списком вопросов Артура Арона — психолога, который доказал, что откровенная беседа сближает незнакомцев и освежает чувства пары, которая погрязла в рутине отношений. Вот примеры вопросов из данного списка: 1. Выбирая из всех людей в мире, с кем бы вы хотели провести вечер? 2. О чем вы мечтаете уже долгое время? Почему вы этого еще не добились? 3. За четыре минуты расскажите своему партнеру о вашей жизни настолько подробно, насколько это возможно. 4. Вы хотели бы быть знаменитым? В какой области? 5. Если бы вы знали, что умрете через год, что бы вы изменили в том, как вы живете? Почему? 6. Каким вы себе представляете идеальный день? Если философские разговоры не для вас или вы просто хотите сделать свой отдых активным, возьмите в аренду велосипеды и отправляйтесь на прогулку. Не зовите с собой друзей — этот день только ваш. Зимой можно сходить на каток или провести уикенд в горах, катаясь на лыжах. Вариантов масса, главное — подобрать то занятие, которое будет интересно обоим партнерам. Очень важно, чтобы вы наслаждались не только общением друг с другом, но и всем происходящим в целом. Каждые два года Последняя двойка в перечне — совместный отпуск раз в два года. Хорошо, если вы отдыхаете вдвоем постоянно, но если в последнее время вы ездили за границу только с детьми или друзьями, самое время провести время исключительно со своей второй половинкой. Отложите телефоны, заходите в интернет только для того, чтобы найти по карте нужную достопримечательность, чаще разговаривайте и смотрите в глаза друг другу. Гуляйте, держась за руки, дурачьтесь в море и выводите на спинах друг друга какие-нибудь смешные фигурки кремом для загара. Создавайте воспоминания, которые будут принадлежать исключительно вам. Фотографируйтесь, снимайте самые запоминающиеся моменты на камеру, но не торопитесь выкладывать их в интернет. Лучше просмотрите все, что получилось, по приезду домой. Так вы освежите воспоминания после отпуска и сможете выбрать лучшие снимки для социальных сетей без ущерба для личного времени друг с другом. Самым замечательным в правиле «2-2-2» является то, что вы всегда можете изменить его. Добавляйте собственные пункты, непосредственно связанные с вашими отношениями, и делайте ярким каждый день, проведенный рядом с любимым человеком.
5 простых правил в отношениях с мужчиной с непростым характером
Один из известных семейных психотерапевтов и психологов, Джон Грэй, реанимирует семьи, когда уже практически нечего спасать. Он написал бестселлер под названием «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Это — своеобразное послание тем, чьи отношения пока еще не достигли катастрофической стадии. Автор не стал употреблять научную, сложную для восприятия терминологию. Он просто сравнил представителей двух полов с жителями двух совершенно разных планет. Научиться строить отношения с окружающими людьми и близкими очень важно. К сожалению, далеко не все этого хотят. Нередко мы сталкиваемся с теми, у кого достаточно сложный характер. Чаще всего общения с таким человеком можно избежать или хотя бы ограничить его. А если обладатель такого характера — ваш партнер, что делать в этой ситуации? Как в этом случае взаимодействовать с любимым мужчиной? Конечно же, непросто постоянно находиться в зависимости от хорошего настроения другого человека. Но если выбрать правильную тактику, то количество конфликтов, споров и ссор можно свести к минимуму. Забудьте о критике и не высказывайте претензий Люди, обладающие сложным характером, все замечания, информацию, направленную в их адрес, воспринимают очень остро. Конечно, позитивных комментариев и похвалы это не касается. Они считают, что все их незаслуженно обвиняют, что окружающие недовольны ими. Критика для них как яд. Их реакция в этом случае бывает бурной. Конструктивного диалога почти никогда не получается, попытки в большинстве ситуаций приведут к конфликту. Не стоит пытаться переделывать такого человека, особенно не рекомендуется делать это уж слишком прямолинейно. Желательно сначала указать на сильные стороны оппонента, его достоинства, а уже потом очень аккуратно и обязательно деликатно донести нужную информацию. Во время диалога нежелательно переходить на личности, «тыкать», важно говорить о собственных чувствах, за себя. Одну и ту же мысль можно донести по-разному, и партнер ее воспримет тоже не одинаково. «По какой причине ты задержался и даже не предупредил, а я тут сижу жду тебя?!» И второй вариант: «Я очень тебя ждала, мне важно понимать, когда ты сможешь приехать, чтобы лучше распланировать время». Вроде бы мы сказали одно и то же, но во втором варианте нет упреков и требований. Естественно, человек отнесется к этой фразе нормально, и результат беседы будет совсем другим. Подбирайте выражения Не допускайте ситуаций, когда слова опережают мысли. Прежде чем вы начнете говорить, обдумайте, в какой форме лучше высказать партнеру свою мысль. Иногда одно неосторожно сказанное слово может в корне изменить ход вашего разговора. Определите для себя темы, вызывающие у человека негативную реакцию, и постарайтесь не затрагивать их. Поговорите с партнером и придумайте стоп-слово. Во время приближения конфликта кто-то его говорит, и вы полностью меняете тему беседы. Следовательно, вы оба обретете уникальный инструмент, позволяющий предотвратить серьезную ссору, накал страстей, а это уже огромный шаг к взаимопониманию и желанию взаимодействовать друг с другом. Постарайтесь оставаться гибкими Как показывает практика, мужчине намного сложнее подстроиться под ту или иную ситуацию, чем женщине. Если у представителя сильного пола сложный характер, он в большинстве случаев не идет на уступки, до последнего настаивает на своем, считает, что именно он прав. Поэтому от женщины требуется некая гибкость, только ей свойственная мудрость. Сила ее заключается в слабости. Иногда действительно лучше промолчать, подойти и обнять, сделать комплимент или просто сказать что-нибудь ласковое, переключиться на другую тему, да просто сказать спасибо за починенный кран, повешенную полку и так далее. Находите компромисс Находиться и жить рядом с тем, у кого к тебе всегда найдется куча претензий, на самом деле сложно, а иногда и невозможно. Здесь важно понимать, что играть в одни ворота, только по установленным таким человеком правилам, нельзя. Отношения постепенно перейдут в разряд токсичных, а ваша жизнь превратится в ад. Чтобы не допустить такого положения вещей, желательно сразу расставить все по местам: обговорить, как поступать, если в общении появятся сложности. Ведь сложный характер — это всегда набор собственных комплексов и слабостей. Если сразу решить вопрос с конфликтогенами и запретными, нежелательными темами, способными спровоцировать агрессию, то вполне можно не допустить возникновения большинства ссор и уберечь себя от эмоционального перенапряжения, нервных срывов, что всегда негативно сказывается и на общем состоянии. Не позволяйте себя обижать Сложность мужского характера может проявляться по-разному — обидчивость, высокомерие, авторитарность, агрессивность, самодурство. Список можно продолжать и дальше. В любом случае эти черты рано или поздно скажутся на вас и ваших семейных отношениях. Тут следует понять одну вещь. Любимый и любящий человек — тот, который вас бережет, ценит, относится с уважением. Если же все мыслимые границы нарушены, дайте партнеру понять, что так поступать с вами нельзя. В случае, когда мужчина стремится справиться с собой, своим характером, работает над тем, чтобы ваши отношения не портились, примените все, перечисленное выше. Но если с его стороны нет никаких попыток держать себя в руках и он совсем не ценит то, что имеет, стоит задуматься — а не поставить ли в таких отношениях точку и двигаться дальше по жизни уже без этого мужчины. Автор: Инесса Борцова
Жизнерадостный рассказ о бабушке, которая решила умереть
Бабушка решила помереть. Как-то раз у нее закружилась голова и приехавший на «Скорой помощи» врач решил не рисковать и забрал старушку в больницу. Там ей подробно объяснили, что в таком возрасте бодро скакать по театрам с престарелыми приятельницами уже просто неприлично. Смерть не за горами и встретить ее надлежит как полагается — в своей постели, а не на партии в покер у подруги. Помирать бабушка решила вдумчиво и со вкусом. В первую очередь она накупила целую кучу лекарств и обставила ими свою прикроватную тумбочку. В воздухе тут же поселилась устойчивая вонь корвалола. Во-вторых, она напрягла всех нас, чтобы мы, жертвуя своим временем и нервами, помогали ей в торжественном процессе умирания. Она капризничала, требовала новых лекарств, вызова то врача, то нотариуса. Мама сбилась с ног, пытаясь удовлетворить все ее капризы и хоть как-то убедить, что умирать еще все-таки рано. В ответ бабуля закатывала глаза и просила накапать ей еще немного корвалола. Но однажды в бабушкиной комнате появилась ее старинная приятельница Нелли. Слава богу, я была в то время у нее дома и имела счастье видеть это все своими глазами. — Говорят, ты наконец-то решила помереть, — спросила она густым басом, — похвально. Надо же кому-то из нас сделать первый шаг на тот свет, чтобы все там разведать. Только ответь мне прямо — неужели ты собираешься лежать в гробу в таком ужасном виде? Бабушка буркнула в ответ, что ей все равно в каком виде она будет лежать в ящике. — Тебе, может, и все равно, — ответила Нелли, — а мне на этот ужас придется смотреть! Более, мне придется это целовать! Что скажут люди?! Они подумают, что пришли на приличные похороны, а их, таки, подло обманули. Я просто не смогу посмотреть им в глаза! — При чем здесь люди? — воскликнула бабуля. — Потому что, они придут, думая, что хоронят Нелину подругу, а Неля с кем попало не общается. Но когда они увидят тебя, они подумают, что им подсунули какой-то другой труп и обидятся! Кстати, зачем тебе так много лекарств? Ты что, травишь себя этой гадостью? — Я пытаюсь облегчить себе страдания, — пыталась сопротивляться бабушка. — Ты пытаешься окончательно испортить себе печень — а от больной печени ужасно неприятный цвет лица. Ты что, хочешь,чтобы, увидев тебя в гробу, люди в ужасе убежали прочь? Бабушка подумала и согласилась,что в гробу лучше лежать с хорошим цветом лица. Подруга ее поддержала и предложила пойти на улицу нагулять здоровый румянец, который будет очень эффектно смотреться на смертном ложе. Открыв рот, я смотрела, как моя только что помиравшая бабуля сползает с постели и бредет в душ, от которого отказывалась последних недели три. А Неля, брезгливо поджав губы, приказывает мне сгрести всю постель с кровати, чтобы отправить в стирку, а лекарства в пакет, чтобы отправить в мусорку... А им самим с бабулей приготовить две чашки крепкого кофе, в которые накапать чего-нибудь коньячно-бодрящего, грамм, эдак, пятьдесят. Поскольку коньяк хорошо влияет на тонус и на нервы. А в пресловутом гробу, как вы уже поняли, лежать лучше со здоровыми нервами и крепким сердцем... Лучшая подруга настолько озаботилась бабушкиными грядущими похоронами, что пару недель усердно ее готовила к ним. За это время они посетили парикмахерскую, массажиста и салон красоты. Ходили по магазинам и распродажам, накупили кучу всяких милых вещей, которые несомненно пригодятся на том свете, таких как шляпка с вуалькой, перчатки, косметика. Так что за собственные похороны бабушка уже не переживает, поскольку знает, что все пройдет на высшем уровне. А чтобы скоротать время, она вновь возобновила свои походы по подругам, партии в покер и веселые пикники. Говорит, что если смерти так уж сильно надо, то пусть сама ее поищет... Правда, безносая пока не торопиться ее искать — видимо, у бабули еще недостаточно хороший для этого цвет лица. Автор: Ирина Подгурская Иллюстрация: Инге Лёёк
Почему коронавирус опаснее классического гриппа?
Новости о распространении коронавирусной инфекции разлетаются с вирусной скоростью. Новый штамм семейства коронавирусов, пришедший к нам из Китая, серьёзно взволновал мировую общественность. На данный момент количество заболевших «Corona Virus Disease 2019» перевалило за один миллион человек, и это повод начать беспокоиться. В связи с масштабом, который обретает ситуация, Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) объявила пандемию. Тем не менее, многие люди по причине недоверия к средствам массовой информации ошибочно полагают, что речь идёт о привычном гриппе. Некоторые и вовсе склонны считать, что COVID-19 — всемирный заговор, поэтому новая инфекция — не больше, чем выдумка (одна из самых популярных версий: фармацевтические компании хотят обогатиться за счёт искусственно вызванной паники). Следовательно, о проблеме можно не беспокоиться, а просто ждать, пока «само пройдёт» (т.е. утихнет шум вокруг болезни). К сожалению, количество заболевших говорит о том, что происходящее в новостных сводках более чем реально. Мы в свою очередь расскажем, чем же всё-таки коронавирус отличается от гриппа и почему проблему его распространения нельзя игнорировать. 1. Заразность, или большее репродуктивное число Репродуктивное число — это среднее количество людей, которые заражаются от одного инфицированного. Коронавирусная инфекция имеет куда больший показатель заразности, чем грипп. Согласно данным Китайского центра по контролю и профилактике заболеваний, репродуктивное число коронавируса варьируется от 2 до 3. Исследование «Динамика ранней передачи заболевания в Ухани», опубликованное в Медицинском журнале Новой Англии, показало диапазон 3,3-5,47. У гриппа этот показатель равен 1,1. Следовательно, можно сказать, что новое заболевание распространяется в разы быстрее. 2. Больше путей заражения Если грипп и ОРВИ передаются только воздушно-капельным путём, то коронавирусная инфекция имеет куда больше путей проникновения в человеческий организм. Кроме уже упомянутой воздушно-капельной передачи (при кашле или чихании) с 2019-nCoV стоит быть осторожным в контактно-бытовом плане. Даже здоровому человеку для избежания инфицирования не следует касаться носа, рта и глаз немытыми или не продезинфицированными руками. Также коронавирус может проникнуть в организм фекально-оральным путём после посещения туалета. О «многогранности» вируса рассказала Анна Попова, глава Роспотребнадзора. В связи с ситуацией Попова призвала людей тщательно соблюдать правила личной гигиены. 3. Разница болезнетворных частиц Также коронавирусная инфекция может распространяться за счёт того, что для её развития в организме требуется меньше болезнетворных частиц, чем для привычного гриппа или ОРВИ. Исследователь в области иммунологии Копенгагенского университета Ян Правсгаар Кристенсен (Jan Pravsgaard Chrisensen) предполагает, что причина может заключаться в разной эффективности борьбы человеческого иммунитета против гриппа и коронавируса. 4. Иммунитет Почему же коронавирусная инфекция заражает вдвое больше людей, чем грипп? Кристиан Вейсе (Christian Wejse), преподаватель Института общественного здоровья при Орхусском университете, считает, что дело заключается в слабой сопротивляемости иммунитета. Наш организм ещё не научился вырабатывать против нового штамма вируса защитные антитела. Covid-19 отличен от гриппа и, более того, не похож на большинство коронавирусов, известных ранее. Вакцины против новой болезни на данный момент также не существует. 5. Развитие в разных частях тела Коронавирусная инфекция поражает рецепторы лёгких. Вирусы гриппа оседают на рецепторах носа, ротовой полости и горла. Это означает, что заболевания развиваются в разных частях организма. Так как коронавирус проходит дальше верхних дыхательных путей, лёгкие намного чаще страдают от этого заболевания. Инфицирование лёгких организму побороть гораздо сложнее, чем вирусное поражение той же полости носа или горла (которые, грубо говоря, обладают большей сопротивляемостью болезнетворным микроорганизмам). Следовательно, риск возникновения тяжёлых последствий (а вместе с тем и процент смертности) у covid-19 значительно выше по сравнению с сезонным гриппом. 6. Сovid-19 чаще протекает в тяжёлой форме Новый штамм коронавируса гораздо чаще вызывает осложнения. Согласно официальной информации из провинции Хубэй, около 3-5% заражённых попали в реанимацию. По данным Лизы Р. Клэйвилл из Фармацевтического колледжа Университета Флориды, тот же показатель по сезонному гриппу в разы ниже: лишь 0,3%-0,5% заболевших переносят грипп в тяжёлой форме. По мнению российского профессора-инфекциониста Дамира Валишина, заболевание сложнее всего протекает у людей с ослабленным иммунитетом. В основной группе риска пожилые люди (старше 70 лет) и пациенты с хроническими болезнями. Больше всего стоит опасаться тем, у кого уже есть сахарный диабет, злокачественные образования, цирроз печени, артериальная гипертония, поражения миокарда сердца, серьёзные проблемы с печенью или лёгкими. 7. Разная смертность От коронавирусной инфекции 2019-2020 года в процентном соотношении умирает больше людей, чем от гриппа. Точных цифр пока нет, так как болезнь находится в своём пике и данные постоянно обновляются. По средним общемировым оценкам, смертность от 2019-nCoV составляет около 0,6%. В некоторых странах (например, в Италии и США) летальный исход может превышать порог в 3%. Причина кроется в неспособности системы здравоохранения справляться с проверками и регистрацией граждан. К тому же, как заявляет Кристиан Вейсе, Италию населяет более двух миллионов людей старше 85 лет (что значительно превышает средний общемировой показатель). Это в конечном итоге значительно влияет на статистику: старшая прослойка населения хуже всех остальных справляется с новым недугом. При этом смертность от обычного сезонного гриппа при тех же условиях составляет только 0,05%-0,1%. Масштаб коронавирусной инфекции действительно может пугать. Однако не стоит поддаваться панике — достаточно просто быть настороже. Чтобы максимально себя обезопасить, придерживайтесь правил, рекомендованных ВОЗ: соблюдайте домашний режим, избегайте массового скопления людей, регулярно мойте руки с мылом и обрабатывайте их антисептиком, чаще убирайтесь в своём жилище и не забывайте о защитных медицинских масках. А самое главное — следите за собственным состоянием здоровья. При первых симптомах коронавируса (высокая температура и сухой кашель) вызывайте скорую помощь. Как считает доктор философских наук Нассим Николас Талеб, педантичная бдительность к правилам защиты поможет спастись самим и уберечь близких. Сохраняйте спокойствие, будьте бдительны и не болейте! Автор: Лилия Левицкая
Иосиф Бродский. «Похвала скуке»
Значительная часть того, что вам предстоит, будет востребована скукой. Причина, по которой я хотел бы поговорить с вами об этом в столь торжественный день, состоит в том, что, как я полагаю, ни один гуманитарный колледж не готовит вас к такой будущности; и Дармут не является исключением. Ни точные науки, ни гуманитарные не предлагают вам курсов скуки. В лучшем случае они могут вас познакомить со скукой, нагоняя ее. Но что такое случайное соприкосновение по сравнению с неизлечимой болезнью? Наихудший монотонный бубнеж, исходящий с кафедры, или смежающий веки велеречивый учебник — ничто по сравнению с психологической Сахарой, которая начинается прямо в вашей спальне и теснит горизонт. Известная под несколькими псевдонимами — тоска, томление, безразличие, хандра, сплин, тягомотина, апатия, подавленность, вялость, сонливость, опустошенность, уныние и т. д., скука — сложное явление и, в общем и целом, продукт повторения. В таком случае, казалось бы, лучшим лекарством от нее должны быть постоянная изобретательность и оригинальность. То есть на что вы, юные и дерзкие, и рассчитывали. Увы, жизнь не даст вам такой возможности, ибо главное в жизненной механике — как раз повторение. Можно, конечно, возразить, что постоянное стремление к оригинальности и изобретательности есть двигатель прогресса и тем самым цивилизации. Однако — в чем и состоит преимущество ретроспективного взгляда — двигатель этот не самый ценный. Ибо, если мы поделим историю нашего вида в соответствии с научными открытиями, не говоря уже об этических концепциях, результат будет безрадостный. Мы получим, выражаясь конкретнее, века скуки. Само понятие оригинальности или новшества выдает монотонность стандартной реальности, жизни, чей главный стих — нет, стиль — есть скука. Этим она — жизнь — отличается от искусства, злейший враг которого, как вы, вероятно, знаете, — клише. Поэтому неудивительно, что и искусство не может научить вас справляться со скукой. На эту тему написано несколько романов; еще меньше живописных полотен; что касается музыки, она главным образом несемантична. Единственный способ сделать искусство убежищем от скуки, от этого экзистенциального эквивалента клише, — самим стать художниками. Хотя, учитывая вашу многочисленность, эта перспектива столь же незаманчива, сколь и маловероятна. Но даже если вы шагнете в полном составе к пишущим машинкам, мольбертам и Стейнвеям, полностью от скуки вы себя не оградите. Если мать скуки — повторяемость, то вы, юные и дерзкие, будете быстро удушены отсутствием признания и низким заработком, ибо и то, и другое хронически сопутствует искусству. В этом отношении литературный труд, живопись, сочинение музыки значительно уступают работе в адвокатской конторе, банке или даже лаборатории. В этом, конечно, заключается спасительная сила искусства. Не будучи прибыльным, оно становится жертвой демографии довольно неохотно. Ибо если, как мы уже сказали, повторение — мать скуки, демография (которой предстоит сыграть в вашей жизни гораздо большую роль, чем любому из усвоенных вами здесь предметов) — ее второй родитель. Возможно, это звучит мизантропически, но я вдвое старше вас и на моих глазах население земного шара удвоилось. К тому времени, когда вы достигнете моего возраста, оно увеличится вчетверо, и вовсе не так, как вы ожидаете. Например, к 2000 году произойдет такое культурно-этническое перераспределение, которое станет испытанием для вашего человеколюбия. Одно это уменьшит перспективы оригинальности и изобретательности в качестве противоядий от скуки. Но даже в более монохромном мире другое осложнение с оригинальностью и изобретательностью состоит в том, что они буквально окупаются. При условии, что вы способны к тому или другому, вы разбогатеете довольно быстро. Сколь бы желательно это ни было, большинство из вас знает по собственному опыту, что никто так не томим скукой, как богачи, ибо деньги покупают время, а время имеет свойство повторяться. Допуская, что вы не стремитесь к бедности — иначе вы бы не поступили в колледж, — можно ожидать, что скука вас настигнет, как только первые орудия самоудовлетворения станут вам доступны. Благодаря современной технике эти орудия так же многочисленны, как и синонимы скуки. Ввиду их назначения — помочь вам позабыть об избыточности времени — их изобилие красноречиво. Столь же красноречивым является использование вашей покупательной способности, к вершинам которой вы зашагаете отсюда под щелканье и жужжание некоторых из этих инструментов, которые крепко держат в руках ваши родители и родственники. Это пророческая сцена, леди и джентльмены 1989 года выпуска, ибо вы вступаете в мир, где запись события умаляет само событие — в мир видео, стерео, дистанционного управления, тренировочных костюмов и тренажеров, поддерживающих вас в форме, чтобы снова прожить ваше собственное или чье-то еще прошлое: консервированного восторга, требующего живой плоти. Все, что обнаруживает регулярность, чревато скукой. В значительной степени это относится и к деньгам — как к самим банкнотам, так и к обладанию ими. Разумеется, я не собираюсь объявлять бедность спасением от скуки — хотя Св. Франциску, по-видимому, удалось именно это. Но несмотря на всю окружающую вас нужду, идея создания новых монашеских орденов не кажется особенно увлекательной в нашу эпоху видеохристианства. К тому же, юные и дерзкие, вы больше жаждете делать добро в той или иной Южной Африке, чем по соседству, и охотнее откажетесь от любимого лимонада, чем вступите в нищий квартал. Поэтому никто не рекомендует вам бедность. Все, что вам можно предложить, — быть осторожнее с деньгами, ибо нули в ваших счетах могут превратиться в ваш духовный эквивалент. Что касается бедности, скука — самая жестокая часть ее несчастий, и бегство от нее принимает более радикальные формы: бурного восстания или наркомании. Обе временные, ибо несчастье бедности бесконечно; обе вследствие этой бесконечности дорогостоящи. Вообще, человек, всаживающий героин себе в вену, делает это главным образом по той же причине, по которой вы покупаете видео: чтобы увернуться от избыточности времени. Разница, однако, в том, что он тратит больше, чем получает, и его средства спасения становятся такими же избыточными, как то, от чего он спасается, быстрее, чем ваши. В целом, тактильная разница между иглой шприца и кнопкой стерео приблизительно соответствует различию между остротой и тупостью влияния времени на неимущих и имущих. Короче говоря, будь вы богаты или бедны, рано или поздно вы пострадаете от избыточности времени. Потенциально имущие, вам наскучит ваша работа, ваши друзья, ваши супруги, ваши возлюбленные, вид из вашего окна, мебель или обои в вашей комнате, ваши мысли, вы сами. Соответственно, вы попытаетесь найти пути спасения. Кроме приносящих удовлетворение вышеупомянутых игрушек, вы сможете приняться менять места работы, жительства, знакомых, страну, климат; вы можете предаться промискуитету, алкоголю, путешествиям, урокам кулинарии, наркотикам, психоанализу. Впрочем, вы можете заняться всем этим одновременно; и на время это может помочь. До того дня, разумеется, когда вы проснетесь в своей спальне среди новой семьи и других обоев, в другом государстве и климате, с кучей счетов от вашего турагента и психоаналитика, но с тем же несвежим чувством по отношению к свету дня, льющемуся через окно. Вы натягиваете ваши кроссовки и обнаруживаете, что у них нет шнурков, за которые бы вы выдернули себя из того, что вновь приняло столь знакомый облик. В зависимости от вашего темперамента или возраста вы либо запаникуете, либо смиритесь с привычностью этого ощущения; либо вы еще раз пройдете через мороку перемен. Невроз и депрессия войдут в ваш лексикон; таблетки — в вашу аптечку. В сущности, нет ничего плохого в том, чтобы превратить жизнь в постоянный поиск альтернатив, чехарду работ, супругов, окружений и т. д., при условии, что вы можете себе позволить алименты и путаницу в воспоминаниях. Это положение, в сущности, было достаточно воспето на экране и в романтической поэзии. Загвоздка, однако, в том, что вскоре этот поиск превращается в основное занятие, и ваша потребность в альтернативе становиться равна ежедневной дозе наркомана. Однако, из этого существует еще один выход. Не лучший, возможно, с вашей точки зрения, и не обязательно безопасный, но прямой и недорогой. Те из вас, кто читал «Слугу слуг» Роберта Фроста, помнят его строчку: «Лучший выход — всегда насквозь». И то, что я собираюсь предложить — вариация на эту тему. Когда вас одолевает скука, предайтесь ей. Пусть она вас задавит; погрузитесь, достаньте до дна. Вообще, с неприятностями правило таково: чем скорее вы коснетесь дна, тем тем быстрее выплывете на поверхность. Идея здесь, пользуясь словами другого великого англоязычного поэта, заключается в том, чтобы взглянуть в лицо худшему. Причина, по которой скука заслуживает такого пристального внимания, в том, что она представляет чистое, неразведенное время во всем его повторяющемся, избыточном, монотонном великолепии. Скука — это, так сказать, ваше окно на время, на те его свойства, которые мы склонны игнорировать до такой степени, что это уже грозит душевному равновесию. Короче говоря, это ваше окно на бесконечность времени, то есть на вашу незначительность в нем. Возможно, этим объясняется боязнь одиноких, оцепенелых вечеров, очарованность, с которой мы иногда наблюдаем пылинку, кружащуюся в солнечном луче, — и где-то тикают часы, стоит жара, и сила воли на нуле. Раз уж это окно открылось, не пытайтесь его захлопнуть; напротив, широко распахните его. Ибо скука говорит на языке времени, и ей предстоит преподать вам наиболее ценный урок в вашей жизни — урок, которого вы не получили здесь, на этих зеленых лужайках — урок вашей крайней незначительности. Он ценен для вас, а также для тех, с кем вы будете общаться. «Ты конечен», — говорит вам время голосом скуки, — «и что ты ни делаешь, с моей точки зрения, тщетно». Это, конечно, не прозвучит музыкой для вашего слуха; однако, ощущение тщетности, ограниченной значимости ваших даже самых высоких, самых пылких действий лучше, чем иллюзия их плодотворности и сопутствующее этому самомнение. Ибо скука — вторжение времени в нашу систему ценностей. Она помещает ваше существование в его — существования — перспективу, конечный результат которой — точность и смирение. Первая, следует заметить, порождает второе. Чем больше вы узнаете о собственной величине, тем смиреннее вы становитесь и сочувственней к себе подобным, к той пылинке, что кружится в луче солнца или уже неподвижно лежит на вашем столе. Ах, сколько жизней ушло в эти пылинки! Не с вашей точки зрения, но с их. Вы для них то же, что время для нас; поэтому они выглядят столь малыми. «Помни меня», — шепчет пыль. Ничто не могло бы быть дальше от душевного распорядка любого из вас, юные и дерзкие, чем настроение, выраженное в этом двустишии немецкого поэта Питера Хухеля, ныне покойного. Я процитировал его не потому, что хотел заронить в вас влечение к вещам малым — семенам и растениям, песчинкам или москитам — малым, но многочисленным. Я привел эти строчки, потому что они мне нравятся, потому что я узнаю в них себя и, коли на то пошло, любой живой организм, который будет стерт с наличествующей поверхности. «Помни меня», — говорит пыль. И слышится здесь намек на то, что, если мы узнаем о самих себе от времени, вероятно, время, в свою очередь, может узнать что-то от нас. Что бы это могло быть? Уступая ему по значимости, мы превосходим его в чуткости. Что означает — быть незначительным. Если требуется парализующая волю скука, чтобы внушить это, тогда да здравствует скука. Вы незначительны, потому что вы конечны. Однако, чем вещь конечней, тем больше она заряжена жизнью, эмоциями, радостью, страхами, состраданием. Ибо бесконечность не особенно оживлена, не особенно эмоциональна. Ваша скука, по крайне мере, говорит об этом. Поскольку ваша скука есть скука бесконечности. Уважайте, в таком случае, ее происхождение — и, по возможности, не меньше, чем свое собственное. Поскольку именно предчувствие этой бездушной бесконечности объясняет интенсивность человеческих чувств, часто приводящих к зачатию новой жизни. Это не значит, что вас зачали от скуки или что конечное порождает конечное (хотя и то и другое может звучать правдоподобно). Это скорее наводит на мысль, что страсть есть привилегия незначительного. Поэтому старайтесь оставаться страстными, оставьте хладнокровие созвездиям. Страсть, прежде всего, — лекарство от скуки. И еще, конечно, боль — физическая больше, чем душевная, обычная спутница страсти; хотя я не желаю вам ни той, ни другой. Однако, когда вам больно, вы знаете, что, по крайней мере, не были обмануты (своим телом или своей душой). Кроме того, что хорошо в скуке, тоске и чувстве бессмысленности вашего собственного или всех остальных существований — что это не обман. Вы могли бы также испробовать детективы или боевики — нечто, отправляющее туда, где вы не бывали вербально / визуально / ментально прежде — нечто, длящееся хотя бы несколько часов. Избегайте телевидения, особенно переключения программ: это избыточность во плоти. Однако, если эти средства не подействуют, впустите ее, «швырните свою душу в сгущающийся мрак». Раскройте объятия, или дайте себя обнять скуке и тоске, которые в любом случае больше вас. Несомненно, вам будет душно в этих объятиях, но попытайтесь вытерпеть их сколько можете и затем еще немного. Самое главное, не думайте, что вы где-то сплоховали, не пытайтесь вернуться, чтобы исправить ошибку. Нет, как сказал поэт: «Верь своей боли». Эти ужасные медвежьи объятия не ошибка. И все, что вас беспокоит, — тоже. Всегда помните, что в этом мире нет объятий, которые в конце концов не разомкнутся. Если вы находите все это мрачным, вы не знаете, что такое мрак. Если вы находите это несущественным, я надеюсь, что время докажет вашу правоту. Если же вы сочтете это неуместным для такого торжественного события, я с вами не соглашусь. Я бы согласился, знаменуй это событие ваше пребывание здесь, но оно знаменует ваш уход. К завтрашнему дню вас здесь уже не будет, поскольку ваши родители заплатили только за четыре года, ни днем больше. Так что вы должны отправиться куда-то еще, делать карьеру, деньги, обзаводиться семьями, встретиться со своей уникальной судьбой. Что касается этого куда-то, ни среди звезд, ни в тропиках, ни рядом в Вермонте скорее всего не осведомлены об этой церемонии на лужайке в Дармуте. Нельзя даже поручиться, что звук вашего оркестра достигает Уайт-Ривер-Джанкшн. Вы покидаете это место, выпускники 1989 года. Вы входите в мир, который будет населен гораздо плотнее этой глуши, и где вам будут уделять гораздо меньше внимания, чем вы привыкли за последние четыре года. Вы полностью предоставлены себе. Если говорить о вашей значимости, вы можете быстро оценить ее, сопоставив ваши 1100 с 4,9 миллиарда мира. Благоразумие, следовательно, столь же уместно при этом событии, как и фанфары. Я не желаю вам ничего, кроме счастья. Однако будет масса темных и, что еще хуже, унылых часов, рожденных настолько же внешним миром, насколько и вашими собственными умами. Вы должны будете каким-то образом против этого укрепиться; в чем я и попытался вам помочь здесь моими малыми силами, хотя этого очевидно недостаточно. Ибо то, что предстоит вам, — замечательное, но утомительное странствие; вы сегодня садитесь, так сказать, на поезд, идущий без расписания. Никто не может сказать, что вас ожидает, менее всего те, кто остается позади. Однако, единственное, в чем они могут вас заверить, что это путешествие в один конец. Поэтому попытайтесь извлечь некоторое утешение из мысли, что как бы ни была неприятна та или иная станция, стоянка там не вечна. Поэтому вы никогда не застревайте — даже когда вам кажется, что вы застряли; это место сегодня становится вашим прошлым. Отныне оно будет для вас уменьшаться, ибо этот поезд в постоянном движении. Оно будет для вас уменьшаться, даже когда вам покажется, что вы застряли... Поэтому посмотрите на него в последний раз, пока оно еще имеет свои нормальные размеры, пока это еще не фотография. Посмотрите на него со всей нежностью, на которую вы способны, ибо вы смотрите на свое прошлое. Взгляните, так сказать, в лицо лучшему. Ибо я сомневаюсь, что вам когда-либо будет лучше, чем здесь. июнь 1989
Как пианист смог заставить людей «листоманить»
На первый взгляд может показаться, что слово «листомания» берет свои корни от английского «listen» (слушать), и это вполне логично, если говорить о его значении. Листомания в современном понимании — это потребность в постоянном прослушивании музыки. Но так термин трактовали далеко не всегда. Все началось еще в XIX веке, когда творчество венгерского пианиста Ференца Листа стало набирать популярность. Ференц (по-немецки Франц) Лист родился в 1811 году. С самого его детства Адам Лист, отец Ференца, начал приобщать сына к музыке: сам давал ему уроки и водил на занятия пения в церковь. Кроме этого Ференц учился игре на органе у местного музыканта. И спустя лишь три года обучения, в возрасте девяти лет он уже выступает для высокопочтенной публики — городских вельмож. Талант мальчика стал заметен окружающим, и отец юного пианиста стал задумываться о более серьезном музыкальном образовании для сына, которое позволило бы ему стать профессионалом. Через несколько лет Адам увозит сына в Вену на обучение к Карлу Черни, одному из лучших преподавателей игры на фортепиано в городе на то время. Спустя несколько лет Ференц попытается поступить в Парижскую консерваторию, но у него не получится — в учебное заведение брали лишь коренных французов. Он решил остаться во Франции. И именно здесь подросток начнет работу над своими произведениями. Свои первые этюды Ференц написал, когда ему было 14 лет. И все они не были похожи на черновые варианты будущих великих произведений или на обычную пробу пера. Они были вполне успешными: например, оперу «Дон Санчо, или Замок любви», которую сочинил юный Ференц, даже поставили в Grand-Opera в Париже в 1825 году. Но судьба юного гения не сложилась так счастливо, как хотелось бы: его отец умер спустя некоторое время жизни в Париже. Подросток очень эмоционально переживал смерть отца, даже на несколько лет перестал заниматься развитием своей карьеры. Он буквально скрылся с глаз людей. Но события 1830 года вдохновили Листа на возобновление творческого пути. Во-первых, именно в этот период во Франции шел самый разгар Июльской революции, и у музыканта появились задумки произведений с особым революционным настроением. Во-вторых, в круг общения пианиста вошли не менее талантливые и известные сейчас люди: гениальный скрипач Никколо Паганини и композитор Гектор Берлиоз. Эти люди своим примером побуждали Листа совершенствовать свои навыки и вдохновляли на создание новых произведений. Лист начал гастролировать по странам Европы, и в 1841 году появилось слово «листомания». Пианист буквально поразил берлинских зрителей. В нем сочетались все профессиональные качества. Он виртуозно владел инструментом, сохранял идеальный темп игры и эмоциональность исполнения. Но помимо этого было и то, что по-настоящему могло захватить сердца женщин: исключительная харизма и очень привлекательная внешность. Казалось бы, ничего необычного — в мире всегда были и будут красивые мужчины. Но в этой ситуации Ференц Лист был не просто воплощением мужского идеала. Он был объектом обожания. Им восхищались даже мужчины. Генрих Гейне, который и придумал термин «листомания», писал, что лишь одно появление Листа воздействовало на людей мистически. Аплодисменты были «неистовы», люди ликовали. Гейне даже назвал это безумием, которого до этого никогда не видел. В книге «Тайная жизнь великих композиторов» Элизабет Ланди пишет, что взволнованные фанаты следили за Листом на улице. Они пытались догнать его и, как бы абсурдно это ни звучало, украсть его носовой платок или отстричь прядь волос. Листомания в чем-то схожа с битломанией — эмоциональным состоянием фанатов группы The Beatles в 60х-70х годах XX века. Но листоманию можно назвать очень необычным явлением с психологической точки зрения, в то время как битломания — понятие более приземленное и объяснимое. Фанаты рок-группы обожали своих любимых музыкантов, восхищались ими. Но битломании помогла развиться массовость творчества группы: поведение «битлов» на концертах распространялось по всему миру. А во времена Листа музыка была элитарной, она не передавалась по странам с молниеносной скоростью. И это не могло бы спровоцировать массовое помешательство. Это делает листоманию еще загадочнее и непонятнее. Кстати, в 1975 году режиссер Кен Расселл снял музыкальный фильм «Листомания». В нем как раз и показывается весь этот феномен безумия толпы при виде игры Листа. Люди, которые рвутся на сцену и кричат так, что вполне могут заглушить музыку, работники концертного зала, выносящие за кулисы женщин в истерике — все это есть в фильме Расселла. Сейчас листомания перетерпела некоторые изменения в значении, и с венгерским пианистом слово связано лишь исторически. Это означает лишь саму потребность слушать музыку, а не проявление эмоций при ее прослушивании. К ней не относятся истерия или мания, а тем более в тяжелых их проявлениях. А еще всем нам знакомое слово «меломания» не совсем схоже с листоманией. Меломаны по-особенному преданы музыке, питают к ней страсть. Они могут слушать любую музыку, и им важно ее наличие. Листомания — это не болезнь, а лишь название особенностей поведения, которые не являются отклонением. Но если человек все время хочет слушать что-либо и не может остановить себя в этом действии, или это начинает мешать ему жить, то это уже может быть проявлением чего-то более серьезного, чем просто любовь к творчеству исполнителей. Автор: Софья Второва
Айзек Азимов. «Выборы»
В № 2 за 2020 г. журнала «Парта», который выпускает высшая партийная школа «Единой России», был опубликован рассказ-антиутопия Айзека Азимова о государстве без выборов. Почему был опубликован именно этот рассказ, мы не знаем, но тоже хотим поделиться им с вами. *** Из всей семьи только одна десятилетняя Линда, казалось, была рада, что наконец наступило утро. Норман Маллер слышал ее беготню сквозь дурман тяжелой дремы. (Ему наконец удалось заснуть час назад, но это был не столько сон, сколько мучительное забытье.) Девочка вбежала в спальню и принялась его расталкивать. — Папа, папочка, проснись! Ну, проснись же! Он с трудом удержался от стона. — Оставь меня в покое, Линда. — Папочка, ты бы посмотрел, сколько кругом полицейских! И полицейских машин понаехало! Норман Маллер понял, что сопротивляться бесполезно, и, тупо мигая, приподнялся на локте. Занимался день. За окном едва брезжил серый и унылый рассвет, и так же серо и уныло было у Маллера на душе. Он слышал, как Сара, его жена, возится в кухне, готовя завтрак. Его тесть, Мэтью, яростно полоскал горло в ванной. Конечно, агент Хэндли уже дожидается его. Ведь наступил знаменательный день. День Выборов! Поначалу этот год был таким же, как и все предыдущие. Может быть, чуть-чуть похуже, так как предстояли выборы президента, но, во всяком случае, не хуже любого другого года, на который приходились выборы президента. Политические деятели разглагольствовали о сувер-р-ренных избирателях и мощном электр-р-ронном мозге, который им служит. Газеты оценивали положение с помощью промышленных вычислительных машин (у «Нью-Йорк таймс» и «Сент-Луис пост диспатч» имелись собственные машины) и не скупились на туманные намеки относительно исхода выборов. Комментаторы и обозреватели состязались в определении штата и графства, давая самые противоречивые оценки. Впервые Маллер почувствовал, что этот год все-таки не будет таким же, как все предыдущие, вечером четвертого октября (ровно за месяц до выборов), когда его жена Сара Маллер сказала: — Кэнтуэлл Джонсон говорит, что штатом на этот раз будет Индиана. Я от него четвертого это слышу. Только подумать, на этот раз наш штат! Из-за газеты выглянуло мясистое лицо Мэтью Хортенвейлера. Посмотрев на дочь с кислой миной, он проворчал: — Этим типам платят за вранье. Нечего их слушать. — Но ведь уже четверо называют Индиану, папа, — кротко ответила Сара. — Индиана — действительно ключевой штат, Мэтью, — также кротко вставил Норман, — из-за закона Хоукинса-Смита и скандала в Индианаполисе. Значит... Мэтью грозно нахмурился и проскрипел: — Никто пока еще не называл Блумингтон или графство Монро, верно? — Да ведь... — начал Маллер. Линда, чье острое личико поворачивалось от одного собеседника к другому, спросила тоненьким голоском: — В этом году ты будешь выбирать, папочка? Норман ласково улыбнулся. — Вряд ли, детка. Но все-таки это был год президентских выборов и октябрь, когда страсти разгораются все сильнее, а Сара вела тихую жизнь, пробуждающую мечтательность. — Но ведь это было бы замечательно! — Если бы я голосовал? Норман Маллер носил светлые усики; когда-то их элегантность покорила сердце Сары, но теперь, тронутые сединой, они лишь подчеркивали заурядность его лица. Лоб изрезали морщины, порожденные неуверенностью, да и, вообще говоря, его душе старательного приказчика была совершенно чужда мысль, что он рожден великим или волей обстоятельств еще может достигнуть величия. У него была жена, работа и дочка, и, кроме редких минут радостного возбуждения или глубокого уныния, он был склонен считать, что его жизнь сложилась вполне удачно. Поэтому его смутила и даже встревожила идея, которой загорелась Сара. — Милая моя, — сказал он, — у нас в стране живет двести миллионов человек. При таких шансах стоит ли тратить время на пустые выдумки? — Послушай, Норман, двести миллионов здесь ни при чем, и ты это прекрасно знаешь, — ответила Сара. — Во-первых, речь идет только о людях от двадцати до шестидесяти лет, к тому же это всегда мужчины, и, значит, остается уже около пятидесяти миллионов против одного. А в случае если это и в самом деле будет Индиана... — В таком случае останется приблизительно миллион с четвертью против одного. Вряд ли бы ты обрадовалась, если бы я начал играть на скачках при таких шансах, а? Давайте-ка лучше ужинать. Из-за газеты донеслось ворчанье Мэтью: — Дурацкие выдумки... Линда задала свой вопрос еще раз: — В этом году ты будешь выбирать, папочка? Норман отрицательно покачал головой, и все пошли в столовую. К двадцатому октября волнение Сары достигло предела. За кофе она объявила, что мисс Шульц — а ее двоюродная сестра служит секретарем у одного члена Ассамблеи — сказала, что «Индиана — дело верное». — Она говорит, президент Виллерс даже собирается выступить в Индианаполисе с речью. Норман Маллер, у которого в магазине выдался нелегкий день, только поднял брови в ответ на эту новость. — Если Виллерс будет выступать в Индиане, значит, он думает, что Мультивак выберет Аризону. У этого болвана Виллерса духу не хватит сунуться куда-нибудь поближе, — высказался Мэтью Хортенвейлер, хронически недовольный Вашингтоном. Сара, обычно предпочитавшая, когда это не походило на прямую грубость, пропускать замечания отца мимо ушей, сказала, продолжая развивать свою мысль: — Не понимаю, почему нельзя сразу объявить штат, потом графство и так далее. И все, кого это не касается, были бы спокойны. — Сделай они так, — заметил Норман, — и политики налетят туда как воронье. А едва объявили бы город, как там уже на каждом углу торчало бы по конгрессмену, а то и по два. Мэтью сощурился и в сердцах провел рукой по жидким седым волосам. — Да они и так настоящее воронье. Вот послушайте... Сара поспешила вмешаться: — Право же, папа... Но Мэтью продолжал свою тираду, не обратив на дочь ни малейшего внимания: — Я ведь помню, как устанавливали Мультивак. Он положит конец борьбе партий, говорили тогда. Предвыборные кампании больше не будут пожирать деньги избирателей. Ни одно ухмыляющееся ничтожество не пролезет больше в Конгресс или в Белый дом, так как с политическим давлением и рекламной шумихой будет покончено. А что получилось? Шумихи еще больше, только действуют вслепую. Посылают людей в Индиану из-за закона Хоукинса-Смита, а других — в Калифорнию, на случай если положение с Джо Хэммером окажется более важным. А я говорю — долой всю эту чепуху! Назад к доброму старому... Линда неожиданно перебила его: — Разве ты не хочешь, дедушка, чтобы папа голосовал в этом году? Мэтью сердито поглядел на внучку. — Не в этом дело. — Он снова повернулся к Норману и Саре. — Было время, когда я голосовал. Входил прямо в кабину, брался за рычаг и голосовал. Ничего особенного. Я просто говорил: этот кандидат мне по душе, и я голосую за него. Вот как нужно! Линда спросила с восторгом: — Ты голосовал, дедушка? Ты и вправду голосовал? Сара поспешила прекратить этот диалог, из которого легко могла родиться нелепая сплетня и разойтись по всей округе: — Ты не поняла, Линда. Дедушка вовсе не хочет сказать, будто он голосовал, как сейчас. Когда дедушка был маленький, все голосовали, и твой дедушка тоже, только это было ненастоящее голосование. Мэтью взревел: — Вовсе я тогда был не маленький! Мне уже исполнилось двадцать два года, и я голосовал за Лэнгли, и голосовал по-настоящему. Может, мой голос не очень-то много значил, но был не хуже всех прочих. Да, всех прочих. И никакие Мультиваки не... Тут вмешался Норман: — Хорошо, хорошо, Линда, пора спать. И перестань расспрашивать о голосовании. Вырастешь, сама все поймешь. Он поцеловал ее нежно, но по всем правилам антисептики, и девочка неохотно ушла, после того как мать пригрозила ей наказанием и позволила смотреть вечернюю видеопрограмму до четверти десятого с условием, что она умоется быстро и хорошо. — Дедушка, — позвала Линда. Она стояла, упрямо опустив голову и заложив руки за спину, и ждала, пока газета не опустилась и из-за нее не показались косматые брови и глаза в сетке тонких морщин. Была пятница, тридцать первое октября. — Ну? Линда подошла поближе и оперлась локтями о колено деда, так что он вынужден был отложить газету. — Дедушка, ты правда голосовал? — спросила она. — Ты ведь слышала, как я это сказал, так? Или, по-твоему, я вру? — последовал ответ. — Н-нет, но мама говорит, тогда все голосовали. — Правильно. — А как же это? Как же могли голосовать все? Мэтью мрачно посмотрел на внучку, потом поднял ее, посадил к себе на колени и даже заговорил несколько тише, чем обычно: — Понимаешь, Линда, раньше все голосовали, и это кончилось только лет сорок назад. Скажем, хотели мы решить, кто будет новым президентом Соединенных Штатов. Демократы и республиканцы выдвигали своих кандидатов, и каждый человек говорил, кого он хочет выбрать президентом. Когда выборы заканчивались, подсчитывали, сколько народа хочет, чтобы президент был от демократов, и сколько — от республиканцев. За кого подали больше голосов, тот и считался избранным. Поняла? Линда кивнула и спросила: — А откуда все знали, за кого голосовать? Им Мультивак говорил? Мэтью свирепо сдвинул брови. — Они решали это сами! Линда отодвинулась от него, и он опять понизил голос: — Я не сержусь на тебя, Линда. Ты понимаешь, порою нужна была целая ночь, чтобы подсчитать голоса, а люди не хотели ждать. И тогда изобрели специальные машины — они смотрели на первые несколько бюллетеней и сравнивали их с бюллетенями из тех же мест за прошлые годы. Так машина могла подсчитать, какой будет общий итог и кого выберут. Понятно? Она кивнула: — Как Мультивак. — Первые вычислительные машины были намного меньше Мультивака. Но они становились все больше и больше и могли определить, как пройдут выборы, по все меньшему и меньшему числу голосов. А потом в конце концов построили Мультивак, который способен абсолютно все решить по одному голосу. Линда улыбнулась, потому что это ей было понятно, и сказала: — Вот и хорошо. Мэтью нахмурился и возразил: — Ничего хорошего. Я не желаю, чтобы какая-то машина мне говорила, за кого я должен голосовать, потому, дескать, что какой-то зубоскал в Милуоки высказался против повышения тарифов. Может, я хочу проголосовать не за того, за кого надо, коли мне так нравится, может, я вообще не хочу голосовать. Может... Но Линда уже сползла с его колен и побежала к двери. На пороге она столкнулась с матерью. Сара, не сняв ни пальто, ни шляпу, проговорила, еле переводя дыхание: — Беги играть, Линда. Не путайся у мамы под ногами. Потом, сняв шляпу и приглаживая рукой волосы, она обратилась к Мэтью: — Я была у Агаты. Мэтью окинул ее сердитым взглядом и, не удостоив это сообщение даже обычным хмыканьем, потянулся за газетой. Сара добавила, расстегивая пальто: — И знаешь, что она мне сказала? Мэтью с треском расправил газету, собираясь вновь погрузиться в чтение, и ответил: — Не интересуюсь. Сара начала было: «Все-таки, отец...», — но сердиться было некогда. Новость жгла ей язык, а слушателя под рукой, кроме Мэтью, не оказалось, и она продолжала: — Ведь Джо, муж Агаты, — полицейский, и он говорит, что вчера вечером в Блумингтон прикатил целый грузовик с агентами секретной службы. — Это не за мной. — Как ты не понимаешь, отец! Агенты секретной службы, а выборы совсем на носу. В Блумингтон! — Может, кто-нибудь ограбил банк. — Да у нас в городе уже сто лет никто банков не грабит. Отец, с тобой бесполезно разговаривать. И она сердито вышла из комнаты. И Норман Маллер не слишком взволновался, узнав эти новости. — Скажи, пожалуйста, Сара, откуда Джо знает, что это агенты секретной службы? — спросил он невозмутимо. — Вряд ли они расхаживают по городу, приклеив удостоверения на лоб. Однако на следующий вечер, первого ноября, Сара торжествующе заявила: — Все до одного в Блумингтоне считают, что избирателем будет кто-то из местных. «Блумингтон ньюс» почти прямо сообщила об этом по видео. Норман поежился. Жена говорила правду, и сердце у него упало. Если Мультивак и в самом деле обрушит свою молнию на Блумингтон, это означает несметные толпы репортеров, туристов, особые видеопрограммы — всякую непривычную суету. Норман дорожил тихой и спокойной жизнью, и его пугал все нарастающий гул политических событий. Он заметил: — Все это пока только слухи. — А ты подожди, подожди немножко. Ждать пришлось недолго. Раздался настойчивый звонок, и, когда Норман открыл дверь со словами: «Что вам угодно?», высокий человек с хмурым лицом спросил его: — Вы Норман Маллер? Норман растерянным, замирающим голосом ответил: — Да. По тому, как себя держал незнакомец, можно было легко догадаться, что он лицо, облеченное властью, а цель его прихода вдруг стала настолько же очевидной, неизбежной, насколько за мгновение до того она казалась невероятной, немыслимой. Незнакомец предъявил свое удостоверение, вошел, закрыл за собой дверь и произнес ритуальные слова: — Мистер Норман Маллер, от имени президента Соединенных Штатов я уполномочен сообщить вам, что на вас пал выбор представлять американских избирателей во вторник, четвертого ноября 2008 года. Норман Маллер с трудом сумел добраться без посторонней помощи до стула. Так он и сидел — бледный как полотно, еле сознавая, что происходит, а Сара поила его водой, в смятении растирала руки и бормотала сквозь стиснутые зубы: Норман Маллер с трудом сумел добраться без посторонней помощи до стула. Так он и сидел — бледный как полотно, еле сознавая, что происходит, а Сара поила его водой, в смятении растирала руки и бормотала сквозь стиснутые зубы: — Не заболей, Норман. Только не заболей. А то найдут кого-нибудь еще. Когда к Норману вернулся дар речи, он прошептал: — Прошу прощения, сэр. Агент секретной службы уже снял пальто и, расстегнув пиджак, непринужденно расположился на диване. — Ничего, — сказал он. (Он оставил официальный тон, как только покончил с формальностями, и теперь это был просто рослый и весьма доброжелательный человек.) Я уже шестой раз делаю это объявление — видел всякого рода реакции. Но только не ту, которую показывают по видео. Ну, вы и сами знаете: человек самоотверженно, с энтузиазмом восклицает: «Служить своей родине — великая честь!» Или что-то в таком же духе и не менее патетически. — Агент добродушно и дружелюбно засмеялся. Сара вторила ему, но в ее смехе слышались истерически-визгливые нотки. Агент продолжал: — А теперь придется вам некоторое время потерпеть меня в доме. Меня зовут Фил Хэндли. Называйте меня просто Фил. До Дня Выборов мистеру Маллеру нельзя будет выходить из дому. Вам придется сообщить в магазин, миссис Маллер, что он заболел. Сами вы можете пока что заниматься обычными делами, но никому ни о чем ни слова. Я надеюсь, вы меня поняли и мы договорились, миссис Маллер? Сара энергично закивала. — Да, сэр. Ни слова. — Прекрасно. Но, миссис Маллер, — лицо Хэндли стало очень серьезным, — это не шутки. Выходите из дому только в случае необходимости, и за вами будут следить. Мне очень неприятно, но так у нас положено. — Следить? — Никто этого не заметит. Не волнуйтесь. К тому же это всего на два дня, до официального объявления. Ваша дочь... — Она уже легла, — поспешно вставила Сара. — Прекрасно. Ей нужно будет сказать, что я ваш родственник или знакомый и приехал к вам погостить. Если же она узнает правду, придется не выпускать ее из дому. А вашему отцу не следует выходить в любом случае. — Он рассердится, — сказала Сара. — Ничего не поделаешь. Итак, значит, со всеми членами вашей семьи мы разобрались и теперь... — Похоже, вы знаете про нас все, — еле слышно сказал Норман. — Немало, — согласился Хэндли. — Как бы то ни было, пока у меня для вас инструкций больше нет. Я постараюсь быть полезным чем могу и не слишком надоедать вам. Правительство оплачивает расходы по моему содержанию, так что у вас не будет лишних затрат. Каждый вечер меня будет сменять другой агент, который будет дежурить в этой комнате. Значит, лишняя постель не нужна. И вот что, мистер Маллер... — Да, сэр? — Зовите меня просто Фил, — повторил агент. — Эти два дня до официального сообщения вам дают для того, чтобы вы успели привыкнуть к своей роли и предстали перед Мультиваком в нормальном душевном состоянии. Не волнуйтесь и постарайтесь себя убедить, что ничего особенного не случилось. Хорошо? — Хорошо, — сказал Норман и вдруг яростно замотал головой. — Но я не хочу брать на себя такую ответственность. Почему непременно я? — Ладно, — сказал Хэндли. — Давайте сразу во всем разберемся. Мультивак обрабатывает самые различные факторы, миллиарды факторов. Один фактор, однако, неизвестен и будет неизвестен еще долго. Это умонастроение личности. Все американцы подвергаются воздействию слов и поступков других американцев. Мультивак может оценить настроение любого американца. И это дает возможность проанализировать настроение всех граждан страны. В зависимости от событий года одни американцы больше подходят для этой цели, другие меньше. Мультивак выбрал вас как самого типичного представителя страны для этого года. Не как самого умного, сильного или удачливого, а просто как самого типичного. А выводы Мультивака сомнению не подлежат, не так ли? — А разве он не может ошибиться? — спросил Норман. Сара нетерпеливо прервала мужа: — Не слушайте его, сэр. Он просто нервничает. Вообще-то он человек начитанный и всегда следит за политикой. Хэндли сказал: — Решения принимает Мультивак, миссис Маллер. Он выбрал вашего мужа. — Но разве ему все известно? — упрямо настаивал Норман. — Разве он не может ошибиться? — Может. Я буду с вами вполне откровенным. В 1993 году избиратель скончался от удара за два часа до того, как его должны были предупредить о назначении. Мультивак этого не предсказал — не мог предсказать. У избирателя может быть неустойчивая психика, невысокие моральные правила, или, если уж на то пошло, он может быть вообще нелояльным. Мультивак не в состоянии знать все о каждом человеке, пока он не получил о нем всех сведений, какие только имеются. Поэтому всегда наготове запасные кандидатуры. Но вряд ли на этот раз они нам понадобятся. Вы вполне здоровы, мистер Маллер, и вы прошли тщательную заочную проверку. Вы подходите. — Может. Я буду с вами вполне откровенным. В 1993 году избиратель скончался от удара за два часа до того, как его должны были предупредить о назначении. Мультивак этого не предсказал — не мог предсказать. У избирателя может быть неустойчивая психика, невысокие моральные правила, или, если уж на то пошло, он может быть вообще нелояльным. Мультивак не в состоянии знать все о каждом человеке, пока он не получил о нем всех сведений, какие только имеются. Поэтому всегда наготове запасные кандидатуры. Но вряд ли на этот раз они нам понадобятся. Вы вполне здоровы, мистер Маллер, и вы прошли тщательную заочную проверку. Вы подходите. Норман закрыл лицо руками и замер в неподвижности. — Завтра к утру, сэр, — сказала Сара, — он придет в себя. Ему только надо свыкнуться с этой мыслью, вот и все. — Разумеется, — согласился Хэндли. Когда они остались наедине в спальне, Сара Маллер выразила свою точку зрения по-другому и гораздо энергичнее. Смысл ее нотаций был таков: «Возьми себя в руки, Норман. Ты ведь изо всех сил стараешься упустить возможность, которая выпадает раз в жизни». Норман прошептал в отчаянии: — Я боюсь, Сара. Боюсь всего этого. — Господи, почему? Неужели так страшно ответить на один-два вопроса? — Слишком большая ответственность. Она мне не по силам. — Ответственность? Никакой ответственности нет. Тебя выбрал Мультивак. Вся ответственность лежит на Мультиваке. Это знает каждый. Норман сел в кровати, охваченный внезапным приступом гнева и тоски: — Считается, что знает каждый. А никто ничего знать не хочет. Никто... — Тише, — злобно прошипела Сара. — Тебя на другом конце города слышно. — ...ничего знать не хочет, — повторил Норман, сразу понизив голос до шепота. — Когда говорят о правительстве Риджли 1988 года, разве кто-нибудь скажет, что он победил на выборах потому, что наобещал золотые горы и плел расистский вздор? Ничего подобного! Нет, они говорят «выбор сволочи Маккомбера», словно только Хамфри Маккомбер приложил к этому руку, а он-то отвечал на вопросы Мультивака и больше ничего. Я и сам так говорил, а вот теперь я понимаю, что бедняга был всего-навсего простым фермером и не просил назначать его избирателем. Так почему же он виноват больше других? А теперь его имя стало ругательством. — Рассуждаешь, как ребенок, — сказала Сара. — Рассуждаю, как взрослый человек. Вот что, Сара, я откажусь. Они меня не могут заставить, если я не хочу. Скажу, что я болен. Скажу... Но Саре это уже надоело. — А теперь послушай меня, — прошептала она в холодной ярости. — Ты не имеешь права думать только о себе. Ты сам знаешь, что такое избиратель года. Да еще в год президентских выборов. Реклама, и слава, и, может быть, куча денег... — А потом опять становись к прилавку. — Никаких прилавков! Тебя назначат по крайней мере управляющим одного из филиалов, если будешь все делать по-умному, а уж это я беру на себя. Если ты правильно разыграешь свои карты, то «Универсальным магазинам Кеннелла» придется заключить с тобой выгодный для нас контракт — с пунктом о регулярном увеличении твоего жалованья и обязательством выплачивать тебе приличную пенсию. — Избирателя, Сара, назначают вовсе не для этого. — А тебя — как раз для этого. Если ты не желаешь думать о себе или обо мне — я же прошу не для себя! — то о Линде ты подумать обязан. Норман застонал. — Обязан или нет? — грозно спросила Сара. — Да, милочка, — прошептал Норман. Третьего ноября последовало официальное сообщение, и теперь Норман уже не мог бы отказаться, даже если бы у него хватило на это мужества. Они были полностью изолированы от внешнего мира. Агенты секретной службы, уже не скрываясь, преграждали всякий доступ в дом. Сначала беспрерывно звонил телефон, но на все звонки с чарующе-виноватой улыбкой Филип Хэндли отвечал сам. В конце концов станция попросту переключила телефон на полицейский участок. Норман полагал, что так его спасают не только от захлебывающихся от поздравлений (и зависти) друзей, но и от бессовестных приставаний коммивояжеров, чующих возможную прибыль, от расчетливой вкрадчивости политиканов со всей страны... А может, и от полоумных фанатиков, готовых разделаться с ним. В дом запретили приносить газеты, чтобы оградить Нормана от их воздействия, а телевизор отключили — деликатно, но решительно, и громкие протесты Линды не помогли. Мэтью ворчал и не покидал своей комнаты; Линда, когда первые восторги улеглись, начала дуться и капризничать, потому что ей не позволяли выходить из дому; Сара делила время между стряпней и планами на будущее; а настроение Нормана становилось все более и более угнетенным под влиянием одних и тех же мыслей. И вот наконец настало утро четвертого ноября 2008 года, наступил День Выборов. Завтракать сели рано, но ел один только Норман Маллер, да и то по привычке. Ни ванна, ни бритье не смогли вернуть его к действительности или избавить от чувства, что и вид у него такой же скверный, как душевное состояние. Хэндли изо всех сил старался разрядить напряжение, но даже его дружеский голос не мог смягчить враждебности серого рассвета. (В прогнозе погоды было сказано: облачность, в первую половину дня возможен дождь.) Хэндли предупредил: — До возвращения мистера Маллера дом останется по-прежнему под охраной, а потом мы избавим вас от своего присутствия. Агент секретной службы на этот раз был в полной парадной форме, включая окованную медью кобуру на боку. — Вы же совсем не были нам в тягость, мистер Хэндли, — сладко улыбнулась Сара. Норман выпил две чашки кофе, вытер губы салфеткой, встал и произнес каким-то страдальческим голосом: — Я готов. Хэндли тоже поднялся. — Прекрасно, сэр. И благодарю вас, миссис Маллер, за любезное гостеприимство. Бронированный автомобиль урча несся по пустынным улицам. Даже для такого раннего часа на улицах было слишком пусто. Хэндли обратил на это внимание Нормана и добавил: — На улицах, по которым пролегает наш маршрут, теперь всегда закрывается движение — это правило было введено после того, как покушение террориста в девяносто втором году чуть не сорвало выборы Леверетта. Когда машина остановилась, Хэндли, предупредительный, как всегда, помог Маллеру выйти. Они оказались в подземном коридоре, вдоль стен которого шеренги солдат замерли по стойке «смирно». Маллера проводили в ярко освещенную комнату, где три человека в белых халатах встретили его приветливыми улыбками. Норман сказал резко: — Но ведь это же больница! — Неважно, — тотчас же ответил Хэндли. — Просто в больнице есть все необходимое оборудование. — Ну, так что же я должен делать? Хэндли кивнул. Один из трех людей в белых халатах шагнул к ним и сказал: — Вы передаете его мне. Хэндли небрежно козырнул и вышел из комнаты. Человек в белом халате проговорил: — Не угодно ли вам сесть, мистер Маллер? Я Джон Полсон, старший вычислитель. Это Самсон Левин и Питер Дорогобуж, мои помощники. Норман тупо пожал всем руки. Полсон был невысок, его лицо с расплывчатыми чертами, казалось, привыкло вечно улыбаться. Он носил очки в старомодной пластиковой оправе и накладку, плохо маскировавшую плешь. Разговаривая, Полсон закурил сигарету. (Он протянул пачку и Норману, но тот отказался.) Полсон сказал: — Прежде всего, мистер Маллер, я хочу предупредить вас, что мы никуда не торопимся. Если понадобится, вы можете пробыть здесь с нами хоть целый день, чтобы привыкнуть к обстановке и избавиться от ощущения, будто в этом есть что-то необычное, какая-то клиническая сторона, если можно так выразиться. — Это мне ясно, — сказал Норман. — Но я предпочел бы, чтобы это кончилось поскорее. — Я вас понимаю. И тем не менее нужно, чтобы вы ясно представляли себе, что происходит. Прежде всего, Мультивак находится не здесь. — Не здесь? — Все это время, как он ни был подавлен, Норман таил надежду увидеть Мультивак. По слухам, он достигал полумили в длину и был в три этажа высотой, а в коридорах внутри его — подумать только! — постоянно дежурят пятьдесят специалистов. Это было одно из чудес света. Полсон улыбнулся. — Вот именно. Видите ли, он не совсем портативен. Говоря серьезно, он помещается под землей, и мало кому известно, где именно. Это и понятно, ведь Мультивак — наше величайшее богатство. Поверьте мне, выборы не единственное, для чего используют Мультивак. Норман подумал, что разговорчивость его собеседника не случайна, но все-таки его разбирало любопытство. — А я думал, что увижу его. Мне бы этого очень хотелось. — Разумеется. Но для этого нужно распоряжение президента, и даже в таком случае требуется виза Службы безопасности. Однако мы соединены с Мультиваком прямой связью. То, что сообщает Мультивак, можно расшифровать здесь, а то, что мы говорим, передается прямо Мультиваку; таким образом, мы как бы находимся в его присутствии. Норман огляделся. Кругом стояли непонятные машины. — А теперь разрешите мне объяснить вам процедуру, мистер Маллер, — продолжал Полсон. — Мультивак уже получил почти всю информацию, которая ему требуется для определения кандидатов в органы власти всей страны, отдельных штатов и местные. Ему нужно только свериться с не поддающимся выведению умонастроением личности, и вот тут-то ему и нужны вы. Мы не в состоянии сказать, какие он задаст вопросы, но они и вам, и даже нам, возможно, покажутся почти бессмысленными. Он, скажем, спросит вас, как, на ваш взгляд, поставлена очистка улиц вашего города и как вы относитесь к централизованным мусоросжигателям. А может быть, он спросит, лечитесь ли вы у своего постоянного врача или пользуетесь услугами Национальной медицинской компании. Вы понимаете? — Да, сэр. — Что бы он ни спросил, отвечайте своими словами, как вам угодно. Если вам покажется, что объяснять нужно многое, не стесняйтесь. Говорите хоть час, если понадобится. — Понимаю, сэр. — И еще одно. Нам потребуется использовать кое-какую несложную аппаратуру. Пока вы говорите, она будет автоматически записывать ваше давление, работу сердца, проводимость кожи, биотоки мозга. Аппараты могут испугать вас, но все это совершенно безболезненно. Вы даже не почувствуете, что они включены. Его помощники уже хлопотали около мягко поблескивающего агрегата на хорошо смазанных колесах. Норман спросил: — Это чтобы проверить, говорю ли я правду? — Вовсе нет, мистер Маллер. Дело не во лжи. Речь идет только об эмоциональном напряжении. Если машина спросит ваше мнение о школе, где учится ваша дочь, вы, возможно, ответите: «По-моему, классы в ней переполнены». Это только слова. По тому, как работает ваш мозг, сердце, железы внутренней секреции и потовые железы, Мультивак может точно определить, насколько вас волнует этот вопрос. Он поймет, что вы испытываете, лучше, чем вы сами. — Я об этом ничего не знал, — сказал Норман. — Конечно! Ведь большинство сведений о методах работы Мультивака являются государственной тайной. И, когда вы будете уходить, вас попросят дать подписку, что вы не будете разглашать, какого рода вопросы вам задавались, что вы на них ответили, что здесь происходило и как. Чем меньше известно о Мультиваке, тем меньше шансов, что кто-то посторонний попытается повлиять на тех, кто с ним работает. — Он мрачно улыбнулся. — У нас и без того жизнь нелегкая. Норман кивнул. — Понимаю. — А теперь, быть может, вы хотите есть или пить? — Нет. Пока что нет. — У вас есть вопросы? Норман покачал головой. — В таком случае скажите нам, когда вы будете готовы. — Я уже готов. — Вы уверены? — Вполне. Полсон кивнул и дал знак своим помощникам начинать. Они двинулись к Норману с устрашающими аппаратами, и он почувствовал, как у него участилось дыхание. Мучительная процедура длилась почти три часа и прерывалась всего на несколько минут, чтобы Норман мог выпить чашку кофе и, к величайшему его смущению, воспользоваться ночным горшком. Все это время он был прикован к машинам. Под конец он смертельно устал. Он подумал с иронией, что выполнить обещание ничего не разглашать будет очень легко. У него уже от вопросов была полная каша в голове. Почему-то раньше Норман думал, что Мультивак будет говорить загробным, нечеловеческим голосом, звучным и рокочущим; очевидно, это представление ему навеяли бесконечные телевизионные передачи, решил он теперь. Действительность оказалась до обидного неромантичной. Вопросы поступали на полосках какой-то металлической фольги, испещренных множеством проколов. Вторая машина превращала проколы в слова, и Полсон читал эти слова Норману, а затем передавал ему вопрос, чтобы он прочел его сам. Ответы Нормана записывались на магнитофонную пленку, их проигрывали, а Норман слушал, все ли верно, и его поправки и добавления тут же записывались. Затем пленка заправлялась в перфорационный аппарат и результаты передавались Мультиваку. Единственный вопрос, запомнившийся Норману, был словно выхвачен из болтовни двух кумушек и совсем не вязался с торжественностью момента: «Что вы думаете о ценах на яйца?» И вот все позади: с его тела осторожно сняли многочисленные электроды, распустили пульсирующую повязку на предплечье, убрали аппаратуру. Норман встал, глубоко и судорожно вздохнул и спросил: И вот все позади: с его тела осторожно сняли многочисленные электроды, распустили пульсирующую повязку на предплечье, убрали аппаратуру. Норман встал, глубоко и судорожно вздохнул и спросил: — Все? Я свободен? — Не совсем. — Полсон спешил к нему с ободряющей улыбкой. — Мы бы просили вас задержаться еще на часок. — Зачем? — встревожился Норман. — Приблизительно такой срок нужен Мультиваку, чтобы увязать полученные новые данные с миллиардами уже имеющихся у него сведений. Видите ли, он должен учитывать тысячи других выборов. Дело очень сложное. И может оказаться, что какое-нибудь назначение окажется неувязанным, скажем, санитарного инспектора в городе Феникс, штат Аризона, или же муниципального советника в Уилксборо, штат Северная Каролина. В таком случае Мультивак будет вынужден задать вам еще несколько решающих вопросов. — Нет, — сказал Норман. — Я ни за что больше не соглашусь. — Возможно, этого и не потребуется, — уверил его Полсон. — Такое положение возникает крайне редко. Но просто на всякий случай вам придется подождать. — В его голосе зазвучали еле заметные стальные нотки. — Ваши желания тут ничего не решают. Вы обязаны. Норман устало опустился на стул и пожал плечами. Полсон продолжал: — Читать газеты вам не разрешается, но, если детективные романы, или партия в шахматы, или еще что-нибудь в этом роде помогут вам скоротать время, вам достаточно только сказать. — Ничего не надо. Я просто посижу. Его провели в маленькую комнату рядом с той, где он отвечал на вопросы. Он сел в кресло, обтянутое пластиком, и закрыл глаза. Хочешь не хочешь, а нужно ждать, пока истечет этот последний час. Он сидел не двигаясь, и постепенно напряжение спало. Дыхание стало не таким прерывистым, и дрожь в пальцах уже не мешала сжимать руки. Может, вопросов больше и не будет. Может, все кончилось. Если это так, то дальше его ждут факельные шествия и выступления на всевозможных приемах и собраниях. Избиратель этого года! Он, Норман Маллер, обыкновенный продавец из маленького универмага в Блумингтоне, штат Индиана, не рожденный великим, не добившийся величия собственными заслугами, попал в необычайное положение: его вынудили стать великим. Историки будут торжественно упоминать Выборы Маллера в 2008 году. Ведь эти выборы будут называться именно так — Выборы Маллера. Слава, повышение в должности, сверкающий денежный поток — все то, что было так важно для Сары, почти не занимало его. Конечно, это очень приятно, и он не собирается отказываться от подобных благ. Но в эту минуту его занимало совершенно другое. В нем вдруг проснулся патриотизм. Что ни говори, а он представляет здесь всех избирателей страны. Их чаяния собраны в нем, как в фокусе. На этот единственный день он стал воплощением всей Америки! Дверь открылась, и Норман весь обратился в слух. На мгновение он внутренне сжался. Неужели опять вопросы? Но Полсон улыбался. — Все, мистер Маллер. — И больше никаких вопросов, сэр? — Ни единого. Прошло без всяких осложнений. Вас отвезут домой, и вы снова станете частным лицом, конечно, насколько вам позволит широкая публика. — Спасибо, спасибо. — Норман покраснел и спросил: — Интересно, а кто избран? Полсон покачал головой. — Придется ждать официального сообщения. Правила очень строгие. Мы даже вам не имеем права сказать. Я думаю, вы понимаете. — Конечно. Ну, конечно, — смущенно ответил Норман. — Агент Службы безопасности даст вам подписать необходимые документы. — Хорошо. И вдруг Норман ощутил гордость. Неимоверную гордость. Он гордился собой. В этом несовершенном мире суверенные граждане первой в мире и величайшей Электронной Демократии через Нормана Маллера (да, через него!) вновь осуществили принадлежащее им свободное, ничем не ограниченное право выбирать свое правительство! 1955
Остроумный гроссмейстер Борис Спасский
Несколько историй из жизни старейшего ныне живущего чемпиона мира по шахматам Бориса Васильевича Спасского (р. 1937). Спасский и наивные вопросы После того как в 1955 году Спасский стал чемпионом мира среди юношей, а чемпионат проходил в Бельгии, он задал руководителю делегации «наивный» вопрос: «Почему в Бельгии, где никто не изучает марксизм-ленинизм, люди живут намного лучше, чем в СССР, где все владеют этой наукой чуть ли не с детства?» Обошлось. В другой раз на студенческом чемпионате мира по шахматам Спасский поинтересовался у руководителя делегации, каков был характер заболевания В.И. Ленина. Тоже обошлось. Перед поездкой на очередной турнир Спасского, как обычно, вызвали для собеседования в Московский обком партии. Среди множества вопросов был и такой: «Кто сейчас возглавляет Московский обком КПСС?» Спасский ответил вопросом на вопрос: «А кто в этом году стал чемпионом Москвы по шахматам?» Члены обкома почему-то смутились, перестали задавать Спасскому вопросы и подписали ему характеристику. Спасский и гонорар В 1968 году Спасский с большим преимуществом выиграл претендентский матч у Бента Ларсена. Намекая на то, что государство отбирало у шахматиста большую часть его гонорара, он после матча сказал: «Ларсен играл как любитель, а получал как профессионал. Я же играл как профессионал, но получал как любитель...» Шахматисты и Анджела Дэвис В самом начале 70-х годов советские средства массовой информации много шумели о деле Анджелы Дэвис. Было подготовлено специальное письмо к президенту США Никсону, которое предлагали подписывать многим известным людям. Когда это письмо предложили подписать Ботвиннику, он ответил, что не желает вступать в переписку с Никсоном. Чемпион мира Спасский согласился подписать письмо при условии, что ему дадут возможность ознакомиться с материалами дела, чтобы он мог убедиться в необоснованности предъявленных А. Дэвис обвинений. Длительная командировка В 1997 году после большого перерыва Спасский вместе со своей женой посетил Россию. Его спросили: «Борис Васильевич, как вы себя чувствуете на чужбине, в Париже?» Спасский остроты языка не утратил: «Как в командировке, но с очень хорошими суточными».
Дневник Сергея Прокофьева во время эпидемии «испанки»
3 октября 1918 г. Совершенную панику нагнала на меня испанская инфлюенция. До сих пор она для меня звучала как-то анекдотически с её состоянием «прострации», хотя я о ней слышал ещё в Японии. Но сегодня в газетах — тысяча случаев в день в одном Нью-Йорке с 5-процентным смертным исходом. В Нью-Йорке ещё благодать, а в других городах повальная эпидемия. Разлететься из Большевизии в Нью-Йорк и скончаться от испанской инфлюенции! Какой сарказм! Говорят, если сразу лечь в постель и пролежать неделю, тогда ничего, и главное, не будет воспаления лёгких, от которого большинство смертных исходов. 12 октября 1918 г. ...Инфлюенция достигла четырёх с половиной тысяч в день. Побаиваюсь. Купил пульверизатор для носа и сосновое масло. 14 октября 1918 г. Был по приглашению Фишера для переговоров о цене за «Сказки». Я назначил тысячу долларов. Фишер не моргнул и сказал, что даст ответ. Ответ пришёл вечером — не может Был у Сталя. Он кашляет как сумасшедший, но говорит, что температура нормальная и доктор сказал, что инфлюенции нет. Я нюхал камфору, чтобы дезинфицировать нос. Утром он ходил к своему портному — ночью умер от инфлюенции. Он к другому — и тот. 15 октября 1918 г. Сталь лежит — инфлюенция. Я боюсь, что заразил меня. Владимир Николаевич возмутился, что я живу с пятнадцатью долларами и вручил сто пятьдесят, сказав, чтобы в любую минуту я рассчитывал на него. Нежен необычайно. Вообще Америка его сильно изменила. Вечером в «Метрополитен» на первом симфоническом концерте сезона (французский оркестр и французская программа; играли хуже, чем у нас). Желание как можно скорее выступить самому. Но увы, декабрь! Декабрь! 16 октября 1918 г. Так и есть: температура 98,6°F, т.е. по-нашему 37°— немного повышенная. Кашель и болят ноги. Сидел дома. Если это инфлюенция, то ничего не поделаешь, надо терпеливо переболеть. Поэтому отношусь философски. Кончил «Гавот». К вечеру температура нормальная. 17 октября 1918 г. Утром чувствовал себя хорошо. Не инфлюенция. 18 октября Сегодня опять повышенная температура и ужасный насморк. Сижу дома и промываю нос. Кончил Danz’y. Немного скучно — нет предпочтения. Звонил Обольскому, проектируя с ним эскападу. У Сталя кризис: 104° по Фаренгейту. Вообще Фаренгейт в своих огромных числах очень импозантен. В городе инфлюенция слабее. Навещали Mme Больм и Mme Шиндлер. 19 октября Целый день плачу. Насморк ударился в глаза. Нельзя даже читать. Но к вечеру лучше, температура нормальная, и я поехал в Carnegie Hall участвовать в русском концерте для американского заёма. 21 октября Простился с моей 109-й улицей и переехал в Hotel Wellington, лежащий довольно центрально. Отель спокойный, публика живёт помесячно, позволяют играть на фортепиано и вообще здесь довольно много артистов. У меня две хороших комнаты с ванной и двумя шкапными комнатами, в которых удобно прятать чужих жён, если будут ломиться разъярённые мужья. Но увы, пока романтическая сторона хромает. От насморков и опасения, что инфлюенция, выздоровел. 23 октября 1918 г. Инфлюенция не уменьшается: вертится до четырёх-пяти тысяч в день и на восьмиста покойниках. Есть случаи скоротечного характера: в двенадцать часов готово дело. Крест. Говорят, это разновидность лёгочной чумы. Нечего сказать, приятное развлечение! Хотя у меня впечатление, что, приболев несколько дней назад, я перенёс параинфлюенцию, и теперь, возможно, застрахован от настоящей. 28 января 1919 г. Инфлюенция ещё не стихла и триста случаев отмечаются каждый день. А сегодня ужасная пневмония в одни сутки скрутила бедную Mme Шиндлер, милую, здоровую, красивую женщину. Шиндлер убит, Больмы в слезах. Я очень им сочувствую, но не показываюсь к ним — боюсь заразы. (С.Прокофьев «Дневник. Часть 1. 1907-1918»)
© 2015 — 2024 stakanchik.media
Использование материалов сайта разрешено только с предварительного письменного согласия правообладателей. Права на картинки и тексты принадлежат авторам. Сайт может содержать контент, не предназначенный для лиц младше 16 лет.
