Каких женщин и почему боятся мужчины?

С начала XX века психологи активно обсуждают феномен мужского страха перед женщинами. По данным современных немецких учёных, подобные фобии испытывают больше половины жителей Европы и Северной Америки. «Мужчины доминируют над женщинами, потому что они их боятся, они делают всё, что они могут, всеми средствами, от более или менее разумных до более магических, с тем, чтобы защититься от грозящих опасностей», — считает психоаналитик. Впрочем, если отвлечься от общего страха как такового, есть и конкретные типы женщин, которые вызывают наибольшие опасения у мужчин: они разнообразны, многочисленны и подчас парадоксальны. Сильные женщины Самостоятельные женщины-начальницы, целеустремлённые карьеристки, достигшие определённых высот в обществе, часто вызывают у мужчин отнюдь не восхищение, а страх и раздражение. Как отмечает немецкий учёный Вильгельм Йонен, представители сильного пола «опасаются оказаться в подчинённом положении, потому что победа — их главная жизненная ценность». А рядом с эмансипированной женщиной, превосходящей их в профессиональном и материальном плане, они не смогут чувствовать себя комфортно и гармонично реализовывать себя. Умные женщины Высокий интеллект женщины, её мощный культурный бэкграунд, острый язык и способность мыслить нестандартно могут выбить почву у подверженных сомнениям мужчин. Как отмечает финский учёный А. Лайне, «нам свойственно базовое нарциссическое желание быть совершенными и лучшими». Женщины, лишающие потенциальных партнёров возможности почувствовать своё интеллектуальное превосходство, часто воспринимаются враждебно, ведь они снижают авторитет представителей сильного пола. «Маленький камешек женской эмансипации, брошенный в огород мужских интересов, может вызвать бурную отрицательную реакцию», — считает психолог Вильгельм Йонен. Красивые женщины Как это ни парадоксально, но мужчины, почти всегда уделяющие много внимания внешности своих партнёрш, при этом боятся слишком ухоженных и красивых женщин. Психоаналитики даже обозначают этот страх специальным термином — калигинефобия (или венустрофобия). Американский сексолог Эдвард Морри провёл исследование, согласно которому 70% опрошенных им респондентов боятся вступать в отношения с красивыми женщинами. Это, в первую очередь, вызвано необходимостью постоянно соответствовать своим партнёршам и страхом провалить подобное испытание, быть брошенными и осмеянными. Кроме того, многие мужчины следуют стереотипу, согласно которому очень привлекательные женщины могут быть меркантильными. Корыстные женщины Коварные охотницы за чужими кошельками, похожие на Клэр из фильма «Лучшее предложение», всегда воспринимаются мужчинами очень болезненно, даже если они не владельцы антиквариата и вилл на Лазурном побережье. Страх быть использованным, отвергнутым и нелюбимым, став при этом объектом манипуляции, неизменно отпугивает представителей сильного пола от женщин, которых они идентифицируют как корыстных, — эту тенденцию выделяют психологи по всему миру. Излишне эмоциональные женщины Мужчина, по мнению Вильгельма Йонена, испытывает страх перед чувствами, подавляет их и опасается любых проявлений сентиментальности, потому что считает их вариантом позорной беспомощности. Богатый на эмоции мир женщины, открытость в их проявлении отпугивает представителей сильного пола. Любопытно, что дамская слезливость и слишком ярко выраженное огорчение во время ссоры, только усиливает ярость мужчин, как считает американский психоаналитик Сюзан Форвард. Вместо должного примирительного эффекта девушки рискуют навсегда отпугнуть от себя своих партнёров. В такой бурной и эмоциональной реакции, по словам Форвард, мужчина видит личное оскорбление и дальнейшее подтверждение женских недостатков. «Они могут сказать: «Ты слишком тонкокожая, ты слишком реагируешь, ты не выносишь критики» или просто «Ты — сумасшедшая», — отмечает американский психолог. Как видно, во всех фобиях чётко прочитывается один объединяющий фактор — страх обнаружить свои слабости и проиграть в борьбе за соответствие общепринятым нормам и социальным ролям, приписываемых их гендеру.

Горькие цитаты из дневника Корнея Чуковского

31 марта 1882 г. родился Николай Васильевич Корнейчуков, который впоследствии стал известным как писатель, поэт, переводчик и литературовед Корней Чуковский. Писатель принял Октябрьскую революцию, но довольно быстро для него стало очевидным, что лозунги, провозглашенные большевиками, оказались ложными. Его книги запрещались под абсурдными предлогами, его дочь Лидия подвергалась преследованиям со стороны властей, а зять Матвей Бронштейн был расстрелян в годы сталинских репрессий... 1 августа 1925 г. Был вчера в городе, по вызову Клячко. Оказывается, что в Гублите запретили «Муху Цокотуху». «Тараканище» висел на волоске — отстояли. Но «Муху» отстоять не удалось. Итак, мое наиболее веселое, наиболее музыкальное, наиболее удачное произведение уничтожается только потому, что в нем упомянуты именины!! Тов. Быстрова, очень приятным голосом, объяснила мне, что комарик — переодетый принц, а Муха — принцесса. Это рассердило даже меня. Этак можно и в Карле Марксе увидеть переодетого принца! Я спорил с нею целый час — но она стояла на своем. Пришел Клячко, он тоже нажал на Быстрову, она не сдвинулась ни на йоту и стала утверждать, что рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе, и они флиртуют. Как будто найдется ребенок, который до такой степени развратен, что близость мухи к комару вызовет у него фривольные мысли! 17 февраля 1926 г. Видя, что о детской сказке мне теперь не написать, я взялся писать о Репине и для этого посетил Бродского Исаака Израилевича. Хотел получить от него его воспоминания. Ах, как пышно он живет — и как нудно! Уже в прихожей висят у него портреты и портретики Ленина, сфабрикованные им по разным ценам, а в столовой — которая и служит ему мастерской — некуда деваться от «расстрела коммунистов в Баку». Расстрел заключается в том, что очень некрасивые мужчины стреляют в очень красивых мужчин, которые стоят, озаренные солнцем, в театральных героических позах. И самое ужасное то, что таких картин у него несколько дюжин. Тут же на мольбертах холсты, и какие-то мазилки быстро и ловко делают копии с этой картины, а Бродский чуть-чуть поправляет эти копии и ставит на них свою фамилию. Ему заказано 60 одинаковых «расстрелов» в клубы, сельсоветы и т.д., и он пишет эти картины чужими руками, ставит на них свое имя и живет припеваючи. 28 ноября 1936 г. Вчера был в двух новых школах. Одна рядом с нами тут же на Манежном. Пошел в 3-й класс. Ужас. Ребята ничего не знают — тетрадки у них изодранные, безграмотность страшная. А учительница ясно говорит: тристо. И ставит отметки за дисциплину, хотя слово дисциплина пишется школьниками так: дистеплина десцыплина и проч. Дети ей ненавистны, она глядит на них как на каторжников. А в другой школе, на Кирочной (вместо церкви), — я попал на Пушкинский вечер. <...> Потом вышел учитель Скрябин — и заявил, что Пушкин был революционер и что он подготовил... Сталинскую Конституцию, так как был реалист и написал стихотворение... «Вишня». Все наркомпросовские пошлости о Пушкине собраны в один пучок. 24 июля 1943 г. Был вчера в Переделкине — впервые за все лето. С невыразимым ужасом увидел, что вся моя библиотека разграблена. От немногих оставшихся книг оторваны переплеты. Разрознена, расхищена «Некрасовиана», собрание сочинении Джонсона, все мои детские книги, тысячи английских (British Theatre), библиотека эссеистов, письма моих детей, Марии Б. ко мне, мои к ней — составляют наст на полу, по которому ходят. Уже уезжая, я увидел в лесу костер. Меня потянуло к детям, которые сидели у костра. — Постойте, куда же вы? — Но они разбежались. Я подошел и увидел: горят английские книги, и между прочим — любимая моя американская детская «Think of it» и номера «Детской литературы». И я подумал, какой это гротеск, что дети, те, которым я отдал столько любви, жгут у меня на глазах те книги, которыми я хотел бы служить им. 31 мая 1960 г. Пришла Лида и сказала страшное: «Умер Пастернак». Час с четвертью. Оказывается, мне звонил Асмус. Хоронят его в четверг 2-го. Стоит прелестная, невероятная погода — жаркая, ровная,— яблони и вишни в цвету. Кажется, никогда еще не было столько бабочек, птиц, пчел, цветов, песен. Я целые дни на балконе: каждый час — чудо, каждый час что-нибудь новое, и он, певец всех этих облаков, деревьев, тропинок (даже в его «Рождестве» изображено Переделкино) — он лежит сейчас — на дрянной раскладушке глухой и слепой, обокраденный — и мы никогда не услышим его порывистого, взрывчатого баса, не увидим его триумфального... (очень болит голова, не могу писать). Он был создан для триумфов, он расцветал среди восторженных приветствий аудиторий, на эстраде он был счастливейшим человеком, видеть обращенные к нему благодарные горячие глаза молодежи, подхватывающей каждое его слово, было его потребностью — тогда он был добр, находчив, радостен, немного кокетлив — в своей стихии! Когда же его сделали пугалом, изгоем, мрачным преступником — он переродился, стал чуждаться людей — я помню, как уязвило его, что он — первый поэт СССР — неизвестен никому в той больничной палате, куда положили его,— И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь. 25 декабря 1964 г. Гулял с Симой Дрейденом. Он рассказал мне потрясающую, имеющую глубокий смысл историю. Некий интеллигент поселился (поневоле) в будке железнодорожного сторожа. Сторож был неграмотен. Интеллигент с большим трудом научил его грамоте. Сторож был туп, но в конце концов одолел начатки грамматики. Он очень хотел стать проводником на поезде. Для этого нужно было изучить десятки правил наизусть — и сдать экзамен. Интеллигент помог и здесь. Сторож стал проводником, приезжая на юг, закупал апельсины и проч. и небезвыгодно продавал на севере. Разбогател. Интеллигента между тем арестовали. Отбыв в лагере свой срок, он воротился домой. Здесь его реабилитировали — и показали его «дело». Оказалось, что, научившись грамоте, благодарный железнодорожник первым делом написал на него донос: «Предупреждаю, что NN имеет связи с заграницей». 21 сентября 1968 г. Вчера была поэтесса двадцати одного года — с поклонником физиком. Стихи талантливы, но пустые, читала манерно и выспренне. Я спросил, есть ли у нее в институте товарищи. Она ответила, как самую обыкновенную вещь: — Были у меня товарищи — «ребята», — теперь это значит юноши, — но всех их прогнали. — Куда? За что? — Они не голосовали за наше вторжение в Чехо-Словакию. — Только за это? — Да. Это были самые талантливые наши студенты! И это сделано во всех институтах. 24 марта 1969 г. Здесь (в больнице — прим.) мне особенно ясно стало, что начальство при помощи радио, и теле, и газет распространяет среди миллионов разухабистые гнусные песни — дабы население не знало ни Ахматовой, ни Блока, ни Мандельштама. И массажистки, и сестры в разговоре цитируют самые вульгарные песни, и никто не знает Пушкина, Баратынского, Жуковского, Фета — никто. 25 июля 1969 г. Весь поглощен полетом американцев на Луну. Наши интернационалисты, так много говорившие о мировом масштабе космических полетов, полны зависти и ненависти к великим американским героям — и внушили те же чувства народу. В то время когда у меня «грудь от нежности болит» — нежности к этим людям, домработница Лиды Маруся сказала: «Эх, подохли бы они по дороге». Школьникам внушают, что американцы послали на Луну людей из-за черствости и бесчеловечия; мы, мол, посылаем аппараты, механизмы, а подлые американцы — живых людей! Словом, бедные сектанты даже не желают чувствовать себя частью человечества. Причем забыли, что сами же похвалялись быть первыми людьми на Луне. «Только при коммунизме возможны полеты человека в космос» — такова была пластинка нашей пропаганды. Благодаря способности русского народа забывать свое вчерашнее прошлое, нынешняя пропаганда может свободно брехать, будто «только при бездушном капитализме могут посылать живых людей на Луну».

Подборка блиц-фактов №93. Забавные факты о животных

Морские выдры держатся за лапы, когда спят, чтобы их не унесло течением. Белки сажают тысячи новых деревьев каждый год, просто забывая, где они спрятали свои желуди. Во время игры со щенком-самкой щенок-самец часто дает выиграть своей сопернице, даже если он имеет физическое преимущество. У коров есть лучшие друзья, с которыми они проводят большую часть времени. Пингвины делают предложение своей избраннице, преподнося камешек гальки. В одной из тюрем Вашингтона заключенные помогают социализировать агрессивных, недружелюбных кошек, которых невозможно отдать в семьи. В силу поведенческих проблем этим кошкам грозит усыпление. Кошки чувствуют любовь к себе, постепенно социализируются и у них появляется надежда попасть в новые семьи. Макаки в Японии используют монеты, чтобы покупать закуски в вендинговой машине. В Норвегии в рыцарское звание возвели пингвина. Его полное имя Сэр Нильс Олав. В Китае убийство панды карается смертью. Пауки не летают. И это прекрасно. В Швеции есть соревнования в прыжках для кроликов. Называется Канинхоппнинг. Дельфины дают друг другу имена. Птицы тупик выбирают себе партнера на всю жизнь. Они сооружают себе дом в крутом утесе и даже обустраивают туалет неподалеку. Ученые доказали, что коровы приносят больше молока, когда слушают успокаивающую музыку. Но больше всего они производят, слушая песни Everybody hurts группы R.E.M и Perfect day Лу Рида. Устрицы могут менять свой пол в зависимости от того, с кем на тот момент им лучше спариваться. Японские макаки играют в снежки для развлечения. У котов есть своя версия вельш-корги — порода манчкин. В некоторых странах есть программы для заключенных: они тренируют собак-поводырей. Многие участники говорят, что чувствуют, как этим искупают вину за свои поступки. Морские коньки тоже выбирают себе партнера на всю жизнь. А когда они передвигаются, то держатся за хвосты друг друга. До того, как птенец вылупляется из яйца, он общается с мамой и другими птенцами через скорлупу с помощью специальных звуков. Отпечатки носов собак неповторимы и могут быть использованы для идентификации животных. Вороны настолько умны, что могут подшучивать друг над другом. Бабочки чувствуют вкус ногами. Ученые выяснили, что козы, как и мы, имеют акцент, в зависимости от места жительства. Коты показывают свое доверие, касаясь человека лбом. Тем самым они дают ему понять, что тот в безопасности. Белки усыновляют чужих бельчат, если те были брошены по какой-то причине.

Грустный, но добрый: о выгоде пессимизма и доброты

О том, почему добрые дела делают нашу жизнь действительно счастливой и как ориентация на неудачу оборачивается уверенностью в себе и высокой самооценкой. Пожалуй, найдётся не так мало людей, которые предпочли бы условно хорошим поступкам условно злые, если, конечно, вы не заядлый циник, демонстративно крушащий общественные устои. Однако когда дело доходит до объяснения нашей ориентации на разумное-доброе-вечное, мы часто апеллируем двумя противоположными точками зрения: некоторые уверены, что доброта — деяние бескорыстное, проявление нашей любви и заботы. Иные утверждают, что здесь замешана корысть: это не более чем инструмент, который можно умело использовать для того, чтобы всем нравиться и получать соответствующую «обратную связь». Есть своя точка зрения и у науки. Великодушие и помощь окружающим активизируют область мозга, называемую «стриатум», или полосатым телом. Эта же область включается тогда, когда мы делаем то, что считаем приятным: например, едим вкусную пищу или употребляем наркотики (хотя, надо надеяться, этот тип времяпрепровождения для нас неприемлем). Так называемое «тёплое сияние», которое мы ощущаем после того, как помогли кому-то, в общем-то, соотносится с той активностью, которая в этот момент запускается в полосатом теле. Однако необязательно сканировать мозг для того, чтобы объяснить благотворное влияние доброты. Так, статья психологов Робина Банерджи и Джо Катлер предлагает более простые истоки доброго отношения к другим: Смех заражает: вспомните, как часто вы, находясь в окружении смеющихся людей, сами начинали улыбаться. Нейронаука объясняет это следующим образом: когда мы видим, как другой человек испытывает ту или иную эмоцию, активизируется та область мозга, которая была бы активна, если бы мы сами проживали эту эмоцию. Немудрено, что многие предпочли бы увидеть на лице окружающих улыбку, а не раздражение. Уровень нашего благополучия зависит от настроения близких: соответственно, когда кто-то находится в плохом настроении, оно передаётся и нам. Особенно это заметно в отношении наших друзей и родственников: эмоции, которые они демонстрируют, в нашем мозге физически совпадают с ощущением собственного благополучия. И хотя этот эффект ярче проявляется с нашими близкими, он также действует, когда мы решаем помочь незнакомцу. Устанавливаем связи: человек — существо социальное, а значит, ему необходимы социальные контакты. Общение выйдет на новый уровень, если оно будет состоять не только из дежурных фраз, но и из живого участия в судьбе другого. Когда вы помогаете кому-то в рамках волонтёрства, вы получаете удовлетворение от того, что сделали кого-то счастливым, одновременно реализуя свою потребность в коммуникации. Создаём идентичность: и всё-таки, как ни крути, мы растём на книгах, большая часть которых культивирует добро — по крайней мере, если речь идёт о детских произведениях. В одном из недавних исследований большинство 10-летних опрошенных признало, что быть добрым значит «быть более цельным человеком». Это особенно ощущается, когда уверенность в собственной доброте не абстрактна, а подтверждается конкретными примерами: например, когда человек, любящий животных, спасает бездомную собаку, а ценитель искусства жертвует деньги на развитие галереи. Исследование просоциального поведения, осуществляемого в благотворительных организациях, подтверждает, что люди, идентифицирующие себя с теми, кто занимается волонтёрством, оценивают свой уровень удовлетворённости выше. Оказывается, не только доброта приносит выгоду: пессимизм тоже имеет свои плюсы. Об этом — статья психолога Фуксии Сируа «Поразительные выгоды пессимиста». Когда выгодно быть мрачным «Думай позитивно» — мантра нашего времени наряду с «хорошие мысли притягивают хорошее» и «Вселенная позаботится о нас». Но всегда ли люди, предпочитающие наполовину пустой стакан, оказываются в проигрыше? Действительно, позитивные мысли имеют положительное влияние наздоровье и уровень благополучия, но и у пессимизма есть свои преимущества. В первую очередь, нужно договориться о трактовке этого понятия: конечно, можно сказать, что речь идёт о «негативном взгляде на жизнь», а можно сказать, что это фокусировка на возможных негативных результатах, и тогда термин обретёт несколько иное значение. Во-вторых, пессимисты бывают разных типов: какие только классификации учёные не предлагают. Так, философ Семён Грузенберг всех пессимистов разделял на нравственных, интеллектуальных, социальных и патологических (последний тип — самый радикальный, поскольку приветствует суицид). Мы же будем говорить о «защитном пессимизме», особой стратегии, при которой человек имеет нереалистически низкие ожидания, несмотря на то, что обладает благополучным опытом достижений в прошлом. Пессимизм защитного цвета У «защитного пессимизма» немало плюсов. Исследователи замечают, что такая стратегия позволяет людям справляться с тревогой: вместо того, чтобы всё бросить и уйти, они убеждают себя в том, что у них ничего не выйдет — и это спасает их от излишнего волнения. Если всё предрешено, зачем переживать? Когда вы не ожидаете, что вас возьмут на работу после собеседования, вы волей-неволей прокручиваете все возможные сценарии дальнейших действий. Соответственно, когда вы действительно получаете отказ, для вас это событие словно уже свершилось, когда вы о нём лишь думали, потому оно ранит не так сильно. Кроме того, ориентация на негативный исход позволяет человеку мобилизовать все внутренние ресурсы: он начинает более внимательно готовиться к важным переговорам или, например, постоянно совершенствует свои профессиональные навыки, так как не питает иллюзий относительно своих компетенций. Такой тип пессимизма также способен повысить самооценку и укрепить уверенность в себе. Психолог Джулия Норем объясняет это тем, что, ожидая «провала», «обороняющиеся» пессимисты бросали все силы, чтобы его избежать, и в итоге вместо негативного результата, который, согласно их представлениям, был неминуем, получали положительный. Несколько повторений таких «сценариев» — и люди убеждались в том, что они избрали верную тактику. Пессимизм здорового человека Любопытно, но «защитный пессимизм» благотворно влияет и на здоровье, пусть и косвенно. Когда вы ожидаете, что во время вспышки инфекционного заболевания вы рискуете заразиться или же просто страдаете приступами ипохондрии, вы прилагаете больше усилий, чтобы защититься от болезни и не пренебрегаете профилактикой. Вы начинаете чаще мыть руки и отправляетесь к врачу как только обнаруживаете первые симптомы (главное при этом не скатиться в киберхондрию и не придумывать себе новые диагнозы в компании интернета). Плюс ко всему, пессимисты, имеющие хронические заболевания, склонны более реалистично оценивать своё положение, что помогает им задумываться о разнообразных способах избавления от боли, включая сильнодействующие обезболивающие, к которым обычно относятся с опаской. Находиться в подавленном настроении или даже в депрессии — это не то же самое, что быть пессимистом. Однако и пессимизм бывает разный: в то время как некоторых страх неудачи парализует настолько, что им проще повернуть назад, чем следовать дальше, «оборонительных» пессимистов ожидание неудачи лишь мотивирует усиленно работать над результатом. Так что пессимизм не порок, а вполне любопытная практика, приносящая свои плоды. А слепой оптимизм и вовсе бывает с нами более жесток, чем «негативный взгляд на жизнь». Как заметила социальный психолог Габриэль Оттинген в статье «Позитивные ожидания и идеализация будущего истощает энергию» (2011), «положительные ожидания в отношении будущего могут обернуться весьма курьёзными последствиями. Позитивные фантазии могут быть глубоко демотивирующими. Люди уверяют: “Мечтайте, и вы это получите”, но это не гарантирует результат. Оптимистические мысли едва ли помогут человеку сбросить лишний вес или отказаться от курения, если он ничего для этого не будет делать». Источник: Newtonew Анастасия Коврижкина

Оливия Лэнг. Упражнения в искусстве одиночества

Стены из стекла Я очень хотела не быть там, где находилась. По правде сказать, беда состояла вот в чем: то, где я была, не находилось нигде. Жизнь казалась мне пустой и ненастоящей, до позорного истончившейся, — так стыдятся носить запятнанную или ветхую одежду. Я ощущала себя так, будто мне угрожает исчезновение, хотя в то же время все мои чувства были такими оголенными и чрезмерными, что я частенько жалела, что не могу полностью расстаться с собой, хотя бы на несколько месяцев, пока не поутихнет внутри. Если б я могла облечь в слова то, что чувствовала, получился бы младенческий крик: «Я не хочу быть одна. Я хочу быть кому-нибудь нужной. Мне одиноко. Мне страшно. Мне надо, чтобы меня любили, прикасались ко мне, обнимали». Именно ощущение нужды пугало меня сильнее прочих, словно я заглянула в неумолимую пропасть. Я почти перестала есть, у меня начали выпадать волосы — я замечала их на деревянном полу, отчего непокоя у меня лишь прибавлялось. Одиноко мне бывало и прежде, но никогда вот так. Одиночество нарастало в детстве, а в более общительные дальнейшие годы увяло. Я жила сама по себе с середины своего третьего десятка, часто — в отношениях, но иногда и без них. В основном мне нравилось уединение, или, когда оно не нравилось, я почти не сомневалась, что рано или поздно вплыву в очередную связь, в очередной роман. Откровение одиночества — это всепроникающее, неизъяснимое чувство: мне чего-то недостает, у меня нет того, что людям полагается, и все из–за некоего тяжкого и несомненно заметного снаружи изъяна моей персоны, — и это чувство проклюнулось как нежеланное последствие столь полного пренебрежения мною. Вряд ли оно не было связано в том числе и с тем, что надвигалась середина моего четвертого десятка — возраст, в котором женское уединение уже не одобряется обществом и от него настойчиво веет чудаковатостью, извращением и фиаско. Люди за окном устраивали званые ужины. Мужчина этажом выше слушал джаз и музыку из фильмов на полной громкости, заполнял коридоры марихуановым дымом, что душисто змеился вниз по лестнице. Иногда я разговаривала с официантом в утреннем кафе, а однажды он подарил мне стихотворение, опрятно отпечатанное на плотной белой бумаге. Но в основном я не разговаривала. В основном я сидела за стенами внутри себя самой и уж точно далеко-далеко от всех. Плакала я нечасто, но как-то раз у меня не получилось опустить жалюзи — и я расплакалась. Показалось чересчур ужасным, видимо, что кто угодно может заглянуть ко мне и меня приметить — как я ем хлопья стоя или перебираю электронные письма, лицо озаряет яростный свет ноутбука. Я понимала, как выгляжу. Я выглядела, как женщина с картины Хоппера. Может, девушка с полотна «Автомат», в шляпке-колоколе и зеленом пальто, она смотрит в чашку кофе, окна отражают два ряда светильников, те уплывают во тьму. Или же как героиня «Утреннего солнца»: она сидит на кровати, волосы скручены в косматый узел, смотрит на город за окном. Приятное утро, свет омывает стены, тем не менее есть в ее глазах, в силуэте скул, в тонких запястьях, скрещенных на голенях, нечто одинокое. Я часто сидела вот так, рассеянно, посреди скомканного белья, и пыталась не чувствовать, стараясь просто дышать, вздох за вздохом. Сильнее прочих тревожила меня картина «Окно гостиницы». Смотреть на нее подобно взгляду в волшебный шар гадалки, что показывает будущее, его искаженные черты, его скудость надежды. На этом полотне женщина взрослая, напряженная, неприступная, она сидит на темно-синем диване в пустой гостиной или фойе. Облачена парадно, в элегантные рубиново-красные шляпу и пелерину, она развернулась так, чтобы видеть темнеющую улицу за окном, хотя там нет ничего, кроме мерцающей галереи и упрямого сумрачного окна здания напротив. Когда Хоппера спросили, откуда происходит сюжет его картины, он ответил уклончиво: «В них совсем нет ничего точного, это просто импровизация на основе увиденного. Никакое это не особенное фойе, но я много раз хаживал по Тридцатым улицам от Бродвея до Пятой авеню, там много дешевых гостиниц. Возможно, они мне подсказали. Одиноко? Да, похоже, чуть более, чем я на самом деле предполагал». О чем говорит Хоппер? Время от времени возникает художник, воплощающий тот или иной опыт — необязательно осознанно или желая того, но с таким ясновидением и яркостью, что связи устанавливаются неустранимо. Хопперу никогда толком не нравилась мысль, что его полотна можно однозначно определить или что одиночество — его призвание, его главная тема. «С одиночеством этим слишком носятся», — сказал он как-то раз своему другу Брайану О’Догерти [2] в одном из очень немногих своих развернутых интервью. Опять-таки в документальном фильме «Безмолвие Хоппера», когда О’Догерти спрашивает: «Можно ли сказать, что твои полотна — это размышление об отчужденности современной жизни?» Пауза, а затем Хоппер сухо отвечает: «Может, и так. А может, и нет». Позднее на вопрос, что влечет его к мрачным сценам, которые ему так близки, Хоппер расплывчато отвечает: «Кажется, все дело попросту во мне». Отчего же тогда мы продолжаем настойчиво приписывать его работам одиночество? Очевидный ответ: на его полотнах люди обитают либо поодиночке, либо в неуютных, неразговорчивых компаниях по двое, по трое, застывшие в позах, намекающих на неприятности. Но есть и другое — то, как он осмысляет городские улицы. Как подмечает куратор Уитни Картер Фостер в «Картинах Хоппера», Хоппер обыкновенно воспроизводит на своих полотнах «особого рода пространства и пространственный опыт, свойственный Нью-Йорку, опыт, который возникает от физической близости людей, но при этом отделенности от них в силу разнообразных факторов, в том числе движением, сооружениями, окнами, стенами и светом или тьмой». Такой способ зрения часто называют вуайеристским, но городские сцены Хоппера воспроизводят и ключевой опыт одинокого бытия: то, как чувство отдельности, отгороженности или же замкнутости сочетается с ощущением почти невыносимой беззащитности. Это напряжение имеется и в самых добродушных его нью-йоркских работах, что запечатлели более приятный, более благодушный вид одиночества. «Утро в городе», скажем, на которой обнаженная женщина стоит с полотенцем в руках у окна, тело — милые отблески лавандового, розового и бледно-зеленого. Настроение мирное, и все же легчайший трепет непокоя в дальнем левом углу картины заметен — там, где открытые рамы оконного переплета являют нам здания снаружи, озаренные фланелево-розовым утренним небом. В жилом доме напротив — еще три окна, зеленые жалюзи полуопущены, нутро — резкие квадраты полной черноты. Если окна мыслить как подобия глаз, как подсказывают и этимология — от «око», и назначение, есть в этой преграде, в этой красочной закупорке неопределенность: видит ли кто-то эту женщину — или, может, даже смотрит на нее — но, вероятно, и не смотрит, пренебрегает, не видит, не замечает, не желает. В зловещих «Ночных окнах» этот непокой расцветает до острой тревоги. Изображение сосредоточивается на верхней части здания, на трех отверстиях, трех щелях, сквозь которые видно освещенную комнату. В первом окне штору выдувает вовне, а во втором женщина в розоватой комбинации наклоняется к зеленому ковру, икры напряжены. В третьем светится сквозь слой ткани лампа, хотя смотрится это как стена огня. Есть нечто странное и в точке наблюдения. Она явно где-то вверху — мы видим пол, а не потолок, — но окна располагаются по крайней мере во втором этаже, и получается, что наблюдатель, кем бы он ни был, висит в воздухе. Вероятнее же другой ответ: запечатленная сцена подмечена из окна «эля» — надземного поезда, в каких Хоппер любил кататься по ночам, вооруженный планшетом и мелком, и жадно глазеть сквозь стекло на проблески света, ловить мгновения, какие отпечатываются незавершенными в умственном взоре. Так или иначе, наблюдатель — в смысле, я или вы — втянут в этот акт отчуждения. Происходит вторжение в личное пространство, что никак не умаляет одиночества этой женщины, явленной взгляду в своей пылающей опочивальне. Таково свойство больших городов: даже дома ты всегда на милости чужого взгляда. Куда бы я ни шла — сновала ли взад-вперед между кроватью и диваном, брела ли к кухне поглядеть на забытые в морозилке коробки мороженого, — меня могли видеть люди, жившие в громадном кооперативе «Арлингтон», здании в стиле королевы Анны, загромождавшем обзор: десять кирпичных этажей, затянутых в леса. В то же время я могла сама быть соглядатаем — в духе «Окна во двор» [3], подсматривать за десятками людей, с которыми и словом не обменялась, покуда все они заняты повседневными сокровенными мелочами. Загружают нагишом стиральную машину, носятся на каблуках, готовя детям ужин. В обычных обстоятельствах, я полагаю, все это в лучшем случае пробудило бы лишь праздное любопытство, однако та осень обычной не была. Почти сразу после того, как приехала, я осознала растущую тревогу относительно собственной зримости. Я желала быть на виду, желала быть воспринятой и принятой — словно под одобрительными взглядами возлюбленного. В то же время мне чудилось, что я опасно уязвима, боялась чужого суждения, особенно когда быть одной представлялось неловко или скверно, когда меня окружали пары или компании. Эти чувства, несомненно, обостряло то, что я впервые жила в Нью-Йорке — в городе стекла и блуждающих взглядов, — однако возникали они и из одиночества, а оно устремляется в двух направлениях: к близости и прочь от угрозы. Примечания [2] Брайан О’Догерти (р. 1928) — ирландский концептуальный художник, скульптор, критик и писатель, с 1957 г. живет и работает в США. [3] «Окно во двор» («Rear Window», 1954) — американский кинодетектив Альфреда Хичкока (1899–1980) по рассказу Корнелла Вулрича (1903–1968) «Наверняка это было убийство». В главных ролях Джеймс Стюарт (1908–1997), Грейс Келли (1929–1982), Телма Риттер (1902–1969).

Этой паре нужно было доказать, что они муж и жена...

Знакомый рассказал, как получал гринкарту жене. Когда познакомились, он давно жил в США, а она там училась. Чтобы поменять ее студенческую визу на постоянную, надо было пройти собеседование в иммиграционном отделе. Супругов допрашивают порознь, задают каверзные вопросы друг о друге и сверяют ответы, чтобы выявить и отсеять фиктивные браки. Рассказывают, что «заворачивали» давно живущие вместе пары из-за ошибки в цвете постельного белья или зубной щетки. У Димы с Яной любовь и брак самые настоящие, «доказательство» осенью идет во второй класс и еще одно на подходе. Но на момент собеседования они жили в разных городах, съехаться не могли (он работал, она доучивалась), встречались раз пять в разных экстремальных поездках и о быте и привычках друг друга знали чуть более чем ничего. Лихорадочно зубрили цвета зубных щеток и очень боялись ошибиться. И тут Дима видит в русской газете объявление: «Научу, как пройти собеседование на гринкарту. Гарантия 100%, оплата по факту». Созвонился, приехал. Махонькая комната с вывеской «Нотариус». Сидит старый еврей, заодно продает русские книги и принимает посылки за океан. Выслушал Димины опасения и говорит: — Вы знаете, молодой человек, все эти вопросы о зубных щетках — фигня для отвода глаз. Все дело в холле, в котором пары ждут собеседования. Там стоят камеры, и чиновники следят, как люди себя ведут, пока на них будто бы никто не смотрит. Когда человек заходит в кабинет, о нем уже давно все ясно — фиктивный у него брак или нет. — Так что, нам держаться за руки и целоваться каждую минуту? — Нет, это дешевый трюк, на него не купятся. Надо действовать более тонко… И вот собеседование. В холле Яна берет Диму за руку и подводит к окну. Достает из сумочки носовой платок, слюнявит и этим наслюнявленным платочком вытирает какую-то соринку у него на щеке. Им не задали вообще ни одного вопроса. Пожали руки и поздравили с получением гринкарты.

Почему ничегонеделание страшнее изменения

Изменение — это нечто простое, но решиться на это нелегко Дело в том, что личностное развитие и личностное изменение — это довольно простые вещи по своей сути. Здесь нет никакого волшебного лекарства. Есть несколько советов и трюков, несколько вещей, которые помогают сделать это легче и конкретнее, но основная идея проста: обращайте внимание на правильные вещи, принимайте последовательные действия, и вы сможете достичь практически всего. С другой стороны, личностное изменение может оказаться тяжелой задачей. Это не сложно в плане понимания процесса, но может быть напряженным делом. Это занимает много энергии, вы должны четко знать, что делать, и уделять этому внимание. И вы можете обнаружить, что многие люди не придерживаются тех вещей, которые требуют от них приложения каких-то усилий. В такие дни чаще, чем когда-либо, можно заметить множество веселых и отвлекающих вещей вокруг. Мы можем получить краткосрочное вознаграждение так легко, так зачем прилагать дополнительные усилия, чтобы достичь долгосрочной цели? Хорошо, существует, по крайней мере, две причины, по которым следует совершить изменение. Одна из них заключается в том, что награда за то, что вы это сделаете, намного больше, чем та краткосрочная награда, которую вы можете получить в результате ничегонеделания. И вторая заключается в том, что стоимость ничегонеделания намного больше стоимости изменения. Если вы будете постоянно оставаться на одном месте, вы будете несчастны, вам будет скучно, и вы не будете уважать себя. Как сформировать приверженность Вероятно, если вы впервые фантазируете о том будущем, которого хотите достичь, то задумываетесь о негативных моментах текущей ситуации и сознательно противопоставляете фантазию с реальностью, вы, скорее всего, составляете планы и беспокоитесь о достижении цели вместо того, чтобы сделать то или другое (или организовать это в правильном порядке). Вам нужно по-настоящему браться за дело, работать больше и исполнять лучше. Вам необходимо как тянуть, так и толкать. Притягивать фантазии о будущем, но отталкивать неприятные моменты настоящего. Ничего по-настоящему приятного не будет происходить, если вы не будете меняться. Ни того, ни другого, впрочем, недостаточно для необходимой мотивации. Хотя есть еще одна вещь — вы должны верить в то, что можете достичь цели, иначе вы не захотите брать на себя обязательство действовать. Техника получения мотивации для достижения цели Вот, собственно говоря, сама техника получения мотивации, в которой нет ничего пугающего: Найдите основную зону своей цели. Что заставляет плыть вашу лодку? В чем вы чувствуете себя более уверенно? Что вызывает вашу страсть? Если вы не размахиваете руками и не задыхаетесь во время разговора об этом, то, скорее всего, это не ваша цель — попробуйте еще раз. Найдите что-нибудь, что вы предположительно могли бы делать в этой зоне. Для этого нужно выйти далеко за пределы того, где вы находитесь сейчас, но не до такой напыщенной и изумительной степени, когда вы тайно поверите в то, что это невозможно для вас. Закройте глаза и представьте, как можно ярче, всеми пятью органами чувств, что эти вещи происходят на самом деле. Прокрутите небольшой фильм об этом в своей голове. Сделайте это настолько реальным, насколько сможете. Наслаждайтесь этим. Теперь вернитесь к настоящему и взгляните на пробелы, громадные недостающие фрагменты, которые находятся в том месте, где должны быть ваши мечты. Начните ненавидеть ничегонеделание. Сознательно сопоставьте фантазии будущего и пустоты настоящего, сравните их. Мысленно взвесьте их в своих руках. Поэкспериментируйте с диссонансом. Встаньте и сделайте одну вещь, которая начнет продвигать вас к своей цели и позволит выразить свою приверженность. Закрепите свой взгляд на этом. Повторяйте до тех пор, пока цель не будет достигнута. Затем установите новую цель. Ничегонеделание страшнее изменения. Не просто уходите, убегайте от ничегонеделания.

«Люди предпочитают легкие решения, а совершить зло легче…»

О своей жизненной философии Никакой жизненной философии нет. Есть лишь определенные убеждения. С натяжкой это можно считать философией. Могу назвать это философией стойкости, возможностью выстоять. Довольно простая вещь. Когда находишься в плохих обстоятельствах, перед тобой выбор — сдаться или пытаться противостоять. Я предпочитаю противостоять сколько возможно. Вот это и есть моя философия, ничего особенного. Об иронии Ирония — вещь обманчивая. Когда с насмешкой или иронией говоришь о ситуации, в которой находишься, то кажется, что не поддаешься обстоятельствам. Но это не так. Ирония не дает уйти от проблемы или подняться над ней. Она продолжает удерживать нас в тех же рамках. Хоть и отпускаешь шутки по поводу чего-либо отвратительного, все равно продолжаешь оставаться его пленником. Если видишь проблему, надо с ней бороться. Одной лишь иронией никогда не победишь. Ирония — порождение психологического уровня сознания. Есть разные уровни: биологический, политический, философский, религиозный, трансцендентный. Жизнь — трагическая штука, так что иронии тут недостаточно. Об отце и доме Не то, чтобы он на меня влиял, а просто я был частью его, по сути я — это он... Ведь пока они живы, мы думаем, что мы — другие, что мы — это что—то самостоятельное, а мы на самом деле — часть той же самой ткани, та же самая ниточка... Вообще, я должен сказать, что жизнь в семье — это сохраняется навсегда... Молодой человек, он все время хочет жить по—своему, он хочет сам быть, создать свой мир, отделиться от всего остального... И когда родители умирают, ты вдруг понимаешь, что это-то и была жизнь... Эта жизнь была создана ими, мы все в ней знаем наизусть, и до поры до времени не осознаем, что мы — тоже их рукоделие. И нам ничего не стоит это перевернуть, сбежать отсюда. Но наша жизнь — это плоды наших трудов, и они, эти плоды, не так убедительны... О добре и зле Я отнюдь не считаю, что все люди плохие. Но я просто утверждаю, что люди способны делать плохое, творить зло, наделены невероятной способностью. И в меньшей степени расположены к добру? Похоже, что так (смеется). Должен сказать, что люди в равной степени расположены к добру и злу. Но люди, насколько я знаю, предпочитают легкие решения, а совершить зло легче, чем сотворить что-либо доброе. Я считаю, что вообще на зле концентрироваться не следует. Это самое простое, что может сделать человек, то есть на тех обидах, которые ему были нанесены, и так далее и так далее. Зло побеждает, помимо всего прочего, тем, что оно как бы вас гипнотизирует. О зле, о дурных поступках людей, не говоря о поступках государства, легко думать — это поглощает! И это как раз и есть дьявольский замысел! Об искусстве Еще одно заблуждение — то, что искусство исходит из опыта и бытия. Не помню, говорил я уже где-то или нет, но ты можешь быть очевидцем Хиросимы или провести двадцать лет где-нибудь в Антарктиде — и ничего не оставить после себя. А можешь провести с кем-то ночь и выдать «Я помню чудное мгновенье...» А можешь и без ночи написать. Так что, если бы искусство зависело от жизненного опыта, мы имели бы гораздо больше шедевров. О пространстве Это самое важное — пространство, в котором находишься. Помню, когда мне было года двадцать три, меня насильно засадили в психиатрическую больницу, и само «лечение», все эти уколы и всякие довольно неприятные вещи, лекарства, которые мне давали, и так далее, не производили на меня такого тягостного впечатления, как комната, в которой я находился... Отношение величины окон к величине комнаты было довольно странным, несколько непропорциональным, то есть окна были, думается, на какую-нибудь восьмую меньше, чем должны быть по отношению к размерам комнаты. И именно это доводило меня до неистовства, почти до помешательства. О языке и патриотизме Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны. О вере и религии Вообще я не сторонник религиозных ритуалов или формального богослужения. Я придерживаюсь представления о Боге как о носителе абсолютно случайной, ничем не обусловленной воли. Я против торгашеской психологии, которая пронизывает христианство: сделай это — получишь то, да? Или и того лучше: уповай на бесконечное милосердие Божие. Ведь это в сущности антропоморфизм. Я вообще не уверен, что в веру следует обращать. Людей следует оставить разбираться во всем самим. К вере приходят — приходят, а не получают готовой. Жизнь зарождает ее в людях и растит, и этих усилий жизни ничем не заменишь. Это действительно работа, и пусть ее делает время — потому что время справляется с ней много лучше. О войне Год назад по телевидению показали кадры, снятые в Афганистане. По пустынной равнине ползут русские танки — и все. Но я потом больше суток подряд просто на стены лез. И не в том дело, что мне стыдно за Россию... Я воспринял эти танки как орудие насилия над природной стихией. Земли, по которой они шли, даже плуг никогда не касался, не то что танк. Какой-то экзистенциальный кошмар. Он до сих пор у меня перед глазами. И я задумался о солдатах, которые там воюют, — они моложе меня лет на двадцать и теоретически могли бы быть моими сыновьями... и написал такие строчки: «Слава тем, кто, не поднимая взора, /шли в абортарий в шестидесятых, / спасая отечество от позора!» О самом важном Что самое важное для вас в жизни? Способность человека прожить именно своей жизнью, а не чьей-либо еще, иными словами, выработать собственные ценности, а не руководствоваться тем, что ему навязывают, сколь бы привлекательными они ему ни представлялись. В первую очередь каждый должен знать, что он собой представляет в чисто человеческих категориях, а потом уже в национальных, политических, религиозных. Что вы цените выше всего в человеке? Умение прощать, умение жалеть. Наиболее частое ощущение, которое у меня возникает по отношению к людям — и это может показаться обыденным, — это жалость. Наверное, потому, что мы все конечны. Приведены цитаты из интервью Иосифа Бродского разных лет, опубликованных в «Книге интервью. Иосиф Бродский» (Захаров, 2011).

Байка, которую любил рассказывать друзьям Хосе Рауль Капабланка

Однажды я участвовал в турнире в Германии, когда ко мне подошел мужчина. Решив, что ему нужен всего лишь автограф, я потянулся за ручкой, но тут мужчина сделал поразительное заявление... — Я решил шахматы! Я стал благоразумно отступать на случай, если этот человек был столь же опасен, сколь и безумен, но он продолжил: — Спорим на 50 марок, что если вы пойдете со мной в мой гостиничный номер, я смогу это доказать. Что же, 50 марок есть 50 марок, так что я решил быть снисходительным и проводил мужчину к его номеру. Оказавшись в номере, он уселся за шахматную доску. — Я все понял, белые ставят мат на 12 ходу независимо ни от чего. Я играл черными, возможно, чересчур осторожно, но обнаружил к своему ужасу, что белые фигуры координируются как-то странно, и что я получу мат на 12 ходу! Я попробовал снова, разыграв на этот раз совершенно иной дебют, из которого в принципе невозможно было попасть в такое положение, но после серии очень странно выглядящих ходов я снова обнаружил своего короля окруженным, и мат должен был прийтись на 12 ход. Я попросил оппонента подождать, а сам сбегал вниз и позвал Эммануэля Ласкера, который был чемпионом мира до меня. Он был настроен крайне скептично, но согласился хотя бы прийти и сыграть. По пути мы наткнулись на Алехина, который был текущим чемпионом мира, и вот все трое мы вошли в тот номер. Ласкер не рисковал, но играл настолько осторожно, насколько это вообще возможно, и тем не менее после причудливой, бессмысленно выглядящей серии маневров обнаружил себя зажатым в матовой сети, из которой не было выхода. Алехин тоже попробовал, но опять же не преуспел. Это был какой-то кошмар! Вот они мы, лучшие игроки в мире, люди, посвятившие все свои жизни игре, и вот теперь все кончено! Турниры, состязания, все — шахматы решены, белые побеждают.. Тут один из друзей Капабланки вмешивается со словами: — Погодите минутку, я никогда ни о чем таком не слышал! И что случилось дальше? — Как что, мы его убили, конечно!