Почему некоторые песни становятся хитами, в то время как другие, тоже неплохие, никогда не попадут в десятку лучших? Американский писатель и журналист Джон Сибрук решил исследовать феномен популярной музыки и попытался понять, как песни становятся известными среди большого количества людей. Результат представлен в книге «Машина песен. Внутри фабрики хитов». В приведенном ниже фрагменте автор рассказывает, как пытался найти общий язык с сыном через музыку и решил узнать больше о тех, кто пишет хиты. * * * You Spin Me Round Все началось, когда Пацан дорос до того, чтоб сидеть на переднем сиденье. Первым делом он полез в настройки магнитолы и заменил все мои сохраненные радиостанции, где крутили классический и альтернативный рок, на современные хитовые станции — так называемые Топ-40. Поначалу меня это взбесило, но пока мы ехали через Бруклинский мост к школе, где мой Пацан учился в пятом классе, я развеселился. Разве я сам в его возрасте не включал свою музыку на родительском радиоприемнике? Одно только гитарное соло в Comfortably Numb группы Pink Floyd кого хочешь сведет с ума, так что я решил позволить Пацану быть моим диджеем — по крайней мере, один день. Тумпа тука умпа умп пиш пиш пиш тумпа умпа умпа Па па маакака томп пип бап буни гунга гунга гунг Это вообще музыка? Бас звучал, словно запись чудовищного подводного землетрясения. Из динамиков доносились звуки, которые могли бы быть делом рук доктора Моро, будь он музыкантом, а не вивисектором. Что за жуткие машины производили эту смесь духовых и струнных? Дело было зимой 2009 года, когда Right Round Фло Райды возглавляла чарт Billboard Hot 100. Песня начинается с переливчатого звука, который облетает вокруг твоей головы. ИииоооооааааннуууууууииииииооооооооуууууооооззззииИИ Под отбойный молоток бита звучат фразы, начитанные Фло Райдой, а на хуке припева ему вторит пронзительный голос певицы Кеши: You spin my head right round right round When you go down when you go down Поначалу я не расслышал слов, но формат хитового радио близился скорее к «Топ-10», нежели к «Топ-40», поэтому повтора долго ждать не пришлось. Песня была о мужчине в стрип-клубе, который наблюдает за танцовщицами на шесте. А главная цепляющая строчка, хук, — не что иное, как намек на оральный секс! В дни моей молодости авторы текстов, наоборот, скрывали за метафорами реальный смысл песни, однако в Right Round буквальное содержание — «...я смотрю, как с вершины шеста она спускается все ниже...» — несло в себе не менее похабное иносказание. Страна близилась к пику самого страшного экономического кризиса со времен Великой депрессии, но, судя по Right Round, так и не скажешь. Социальный реализм — явно не про эту песню. Как и во многих других композициях на хитовом радио, действие Right Round происходит «в Клубе», где рэпер Питбуль скользит по танцполу, называет женщин дорогушами и отпускает комментарии по поводу их округлых ягодиц. Клуб — это одновременно и рай на земле, где правят чувственные наслаждения, и арена для демонстрации силы — место, где ты утверждаешь свою маскулинность. И что же в этом заведении забыл мой Пацан? К счастью, он оказался там под моим бдительным присмотром. Мне было пять лет, когда я услышал мою первую поп-песню, I Want to Hold Your Hand, на семидюймовой пластинке сестры. Поп-музыку крутили по радио в попутке, на которой мы ездили от и до автобусной остановки (кстати, песня Bus Stop группы Hollies тогда была хитом). Мамы настраивали на приемниках станцию WFIL — хитовое радио Филадельфии в середине шестидесятых. Главные деятели эпохи фабрики хитов Брилл-Билдинг — профессиональные авторы песен вроде Джерри Гоффина и Кэрол Кинг — уступали место The Beatles. С их появлением началась эпоха рока, и мне выпало счастье быть фанатом музыки в ее дивные годы — семидесятые, восьмидесятые и вплоть до Nirvana и гранжа в девяностых. Для меня рок-музыка погибла громко и трагически 5 апреля 1994 года, хотя тело Курта Кобейна и нашли только три дня спустя. К тому времени я уже перешел на электронную музыку (The Chemical Brothers, Fatboy Slim), а потом — на техно и EDM. Иногда включал хип-хоп, но только в наушниках — при детях такое ставить нельзя, да и мою жену раздражала мизогиния. Я перестал слушать рок-музыку примерно в то же время, как начал играть ее. Я вспомнил свое подростковое увлечение гитарой и, когда появился Пацан, преподнес ему дар рока. К его трехлетию я уже исполнил для него миллион задушевных акустических концертов с песнями из канонов рок-н-ролла и фолка — пока купал и укладывал спать. Мне бы такого крутого папу! И все же юный джентльмен не разделял моих пристрастий. «Не играй!» — говорил он, стоило мне потянуться за гитарой. Он выходил из комнаты всякий раз, когда слышал Knockin’ on Heaven’s Door. Своей нелюбовью к моей музыке он напомнил мне моего отца. Теперь в машине мы поменялись местами. Впервые он заставил меня слушать свою музыку и грубо вытащил меня из моей затянувшейся рок-н-ролльной дремы. Эти песни были не проникновенными балладами авторов-исполнителей, а промышленной продукцией для торговых центров, стадионов, казино, спортзалов и шоу в перерыве Супербоула. Отдаленно они напомнили мне слащавую поп-музыку из моего детства, но только сейчас ее приправили водкой и экстази; больше никаких Sugar, Sugar. Это была подростковая поп-музыка для взрослых. Как и песни фабрики Брилл-Билдинг времен моей молодости, хиты на современном радио тоже «изготовили» профессиональные авторы. У них нет единой команды, но они довольно часто сотрудничают и работают на одних и тех же исполнителей первого эшелона. Все вместе они образуют современный виртуальный аналог Брилл-Билдинг — место, куда лейблы идут за хитами. Машину песен. С музыкальной точки зрения машина песен производит два типа хитов: одни берут истоки от евро-попа, другие — от ритм-н-блюза. Первому типу свойственны длинные и развивающиеся мелодии, очевидное разделение на куплеты и припевы; в целом хиты этого типа кажутся более тщательно продуманными. Основу второго типа составляют ритмический грув и цепляющий мелодический отрывок, который повторяется на протяжении всей песни. Конечно, эти шаблоны можно бесконечно смешивать между собой. Грань между поп-музыкой и R&B все такая же расплывчатая, как в середине пятидесятых годов, на заре индустрии звукозаписи, когда еще никто не мог толком сказать, в чем разница между поп-музыкой и ритм-н-блюзом. Сэм Смит, Хозиер и Игги Азалия — все они белые исполнители с черным звучанием. Филу Спектору, одному из первых гуру звукозаписи в мире попа и ритм-н-блюза, ныне более известного как R&B, требовались десятки сессионных музыкантов для его знаменитой «стены звука». Авторам хитов для современного радио достаточно музыкального программного обеспечения и сэмплов — им даже не нужны инструменты. С одной стороны, это дает всем равные возможности, с другой — почему-то похоже на жульничество. Благодаря технически совершенному оборудованию и цифровому сжатию авторы хитов могут производить звуки более интересные и эффектные, чем те, что под силу самым талантливым музыкантам. И это так просто! Хочешь партию струнных с альбома Abbey Road у себя на записи — просто сымитируй ее в программе. Целые прослойки профессионалов — звукорежиссеров, аранжировщиков, сессионных музыкантов — исчезают, не выдерживая конкуренции с программной автоматизацией их работы. За основу звучания некоторых виртуальных инструментов берутся записи инструментов реальных, но после обработки их едва узнать. Виртуозность музыкантов теперь впечатляет не так сильно, как атмосфера и изменения в плотности звучания. Компьютер чувствуется в тембрах, структуре, построенной по принципу «вырезать — вставить», и в неумолимой точности длительностей и тонов — самый что ни на есть робо-поп. Мелодии фрагментарны и врываются короткими вспышками, словно чашечки эспрессо, которые перед вами ставит продюсер-бариста на протяжении песни. Затем сквозь грохот выверенной подложки, словно теннисоновский орел («И громом падает он с гор...»), прорывается хук — короткая пропетая строчка, которая когтями мелодии впивается в ритм и взмывает ввысь. Песня пестрит хуками, тщательнейшим образом расставленными так, чтобы мозг наслаждался мелодией, ритмом и повторами. Центральное место в исполнении современных песен занимают артисты, но скорее как носители голоса, нежели как певцы. Голос принадлежит реальному человеческому существу, хотя иногда он настолько теряется в электронном убранстве, что уже неважно, стоит ли за ним человек или голос сгенерировала машина. По вокальным данным новые звезды недотягивают до поп-див ранних девяностых — Уитни, Мэрайи, Селин. Кто эти новые певицы? Бритни? Келли? Рианна? Кэти? Кеша? Что они собой представляют как артистки? Судя по всему, глубина понимания ими человеческой природы ограничивается стенками вокальной будки. Кто на самом деле пишет их песни? Да, я мог бы сам сменить настройки радио и вернуться к Comfortably Numb. Но не стал этого делать. Теперь нам с Пацаном было о чем поговорить. Я пытался заинтересовать Пацана спортивными передачами, но он видел, сколько страданий мне принес клуб «Филадельфия Иглз», и потому едва ли имел желание приобщаться к моему увлечению. Однако беседа о достоинствах битов, хуков, припевов и бриджей вызвала у него живой интерес. Как и я, он был в курсе всех передвижений в чарте Billboard: кто быстро поднялся и стремительно вылетел; кто сколько недель провел на первом месте; занял ли пятый сингл с альбома Teenage Dream Кэти Перри первое место и побила ли она тем самым рекорд пластинки Bad Майкла Джексона. Когда Кэти это удалось, Пацан был горд: значит, его поп-звезды могли тягаться с моими. И все же он неохотно делился своими истинными чувствами к музыке. Он ощущал, что в моем интересе есть что-то нездоровое, и его можно понять. В конце концов, на хитовом радио крутили его песни. Славное время Sex Pistols осталось позади. Наверное, мне стоило теперь отойти в сторону и в свое удовольствие смотреть ролики на YouTube — например, прекрасную концертную запись, где Марк Нопфлер играет Sultans of Swing без медиатора, — и не лезть в дела сына. Что, если бы мои родители мне сказали: «Слушай, а Sex Pistols качают» или «Сид Вишес — клевый парень»? Им понравилась одна-единственная рок-композиция (если можно ее так назвать) — Teach Your Children группы Crosby, Stills, Nash & Young. С тех пор я не мог больше ее слушать с удовольствием. Кто же пишет эти песни? Эти люди обладают колоссальным влиянием на современную культуру, они — Спилберги и Лукасы наших национальных наушников, но мы почти не знаем их имен. Если режиссеры фильмов — публичные фигуры, то авторы поп-хитов остаются в тени, добровольно или вынужденно прячась за псевдонимами, чтобы сохранить иллюзию, будто исполнители пишут свои песни сами. Об авторах-песенниках из Брилл-Билдинг начала шестидесятых я знал гораздо больше, чем о композиторах хитов современных радиостанций. Все они носят псевдонимы. Одного из самых успешных зовут Доктор Люк. Вместе со своим частым напарником Максом Мартином (еще один псевдоним) с 2004 года он создал более тридцати хитов, вошедших в «Топ-10», а сам Макс начал писать еще за десять лет до этого; недавно он стал волшебным помощником Тейлор Свифт. По количеству и долговечности хитов они обогнали всех предыдущих авторов, в том числе The Beatles, Фила Спектора и Майкла Джексона. — А ты знаешь, — спросил я у Пацана, — что Right Round, I Kissed a Girl, Since U Been Gone и Tik Tok на самом деле написал Доктор Люк? — Правда? — Только сомневаюсь, что он доктор медицинских наук! — фыркнул я. Пацан неуверенно ухмыльнулся. Так я обрел свою миссию: узнать больше о тех, кто пишет эти странные песни, как это происходит и почему они звучат именно так, а также рассказать об этом Пацану. Я делился с ним теми крохами знаний, что мне удавалось собрать, и он с удовольствием слушал. Во всех наших совместных поездках на машине мы говорили о музыке. Это было здорово. Из книги Джона Сибрука «Машина песен. Внутри фабрики хитов»