Знаменитый эксперимент с преподаванием математики, который заставляет пересмотреть наши взгляды на соотношение количества и качества обучения. В 1929 году Фрэнк Бойнтон, руководитель школ в городе Итака (штат Нью-Йорк) отправил своим коллегам по образовательной сфере статью о реформе школьной программы. Её концовка прозвучала почти как вызов. «Мы постоянно обсуждаем, какие предметы нужно добавить в школьное расписание, — писал Бойнтон. — Но ребёнок не может тратить на учёбу всё своё время. Что в таком случае из неё нужно убрать?» «Математику», — спустя месяц уверенно ответил ему Луис Бенезет, который в то время руководил школами в Манчестере (штат Нью-Хемпшир). По его мнению, математика в младших классах только оглупляет школьников. «Я не раз замечал, что единственный результат раннего обучения математике — скука и настоящее усыпление детской способности к умозаключению». — Луис Пол Бенезет Все основные математические навыки могут быть освоены всего за один или два года, а до этого арифметика должна осваиваться через игры, примеры и другие занятия — менее абстрактные и более близкие к детскому мышлению. «Зачем десятилетнему ребёнку знать, как делить в столбик? Всю арифметику можно отложить до седьмого года школьного обучения — потом эту программу за пару лет догонит любой нормальный ученик». К этому времени Бенезет уже 5 лет руководил несколькими школами в Манчестере и заслужил себе не очень хорошую славу: родители и учителя критиковали его за то, что он изгнал практически всю арифметику из школьной программы первых двух с половиной лет обучения. Он был убеждён, что способности к математическому абстрактному мышлению формируются ближе к подростковому возрасту. До этого обучить ребёнка арифметике можно только натаскиванием. Натаскивание отбивает у детей желание иметь дело с цифрами и притупляет их способность к самостоятельному мышлению. Ребёнок может вызубрить правила, но не научится понимать, в чём их смысл. Математика должна входить в жизнь ребёнка постепенно, не через зубрёжку, а через осмысленную деятельность. Бенезет предлагал пересмотреть классическую схему обучения, построенную вокруг трёх «R» (чтение, письмо и счёт — reading, writing and arithmetic). Место арифметики должно занять говорение, рассказывание (reciting). Бенезет был удручён тем, что даже самые умные школьники не умеют рассуждать и грамотно формулировать свои мысли. Что касается арифметики, то они могут усвоить правила, но не владеют элементарной математической логикой (к примеру, не могут объяснить, почему из двух дробей с одинаковым числителем больше будет та, у которой знаменатель меньше). Осенью 1929 года Бенезет приступил к организации своего эксперимента. Он выбрал пять классов (с третьего по пятый год обучения), учителя которых согласились на его требования. Он намеренно выбрал школы, в которых учились дети из необеспеченных семей: их родители, как правило, были эмигрантами и не получили хорошего образования. Если бы такой эксперимент начался в более престижной школе, разразился бы скандал. В качестве компромисса занятия арифметикой были отложены не до седьмого, а до шестого года обучения. До этого школьники осваивали математику через игры и практические занятия, в которых нужно было оперировать датами, расстояниями, временем или деньгами (например, давать друг другу сдачу, или рассчитывать время, которое потребуется на то, чтобы добраться из одного места в другое). Часы, которые раньше отводились на математику, теперь занимали устные занятия, на которых школьники делились своими впечатлениями от прочитанных книг и просмотренных фильмов, обсуждали недавние происшествия и делились какими-то личными историями. Дети, которые до этого угрюмо молчали и не могли связать и двух слов, теперь могли увлеченно рассказывать о том, что было им интересно. «Всего один визит на такой урок — и можно было вдохновиться. Классные комнаты будто бы были пропитаны радостным и свободным настроением. [...] Если раньше дети угрюмо корпели над таблицами умножения, то теперь они действительно стали получать удовольствие от занятий» Результаты стали заметны уже через 8 месяцев. Когда исследователи приходили к четвероклассникам, которые учились по традиционной программе, и спрашивали их, что они сейчас читают, то единственная реакция, на которую можно было рассчитывать — это растерянность и апатия («в одном классе я не обнаружил ни одного ребёнка, который сознался бы в приверженности к греху чтения» — писал Бенезет). Теперь всё было по-другому: не хватило бы и целого занятия, чтобы каждый поделился своими мыслями и впечатлениями. С математикой всё было ещё интереснее. В 1936 году эксперимент завершился. Его результаты Бенезет подробно изложил в статье из трёх частей, которая была опубликована в Journal of the National Education Association. И они заслуживают того, чтобы вспомнить об этом сейчас, несколько десятков лет спустя. К шестому классу дети из экспериментальной группы хуже справлялись с арифметическими тестами, чем школьники из контрольной группы, которые продолжали учиться по стандартной программе. Но всего через год они уже сравнялись по своим результатам. Более того, некоторые задачи давались им намного легче. Бенезет показал: первоначальные математические умения, которые дети осваивают на практике, легко трансформируются в реальное владение математической логикой. Дети, которые не тратили шесть лет на математику, всего за один год догнали своих ровесников. Это становится ещё более удивительным, если учесть, что школьники из экспериментальной группы Бенезета происходили из не самых благополучных семей и вряд ли могли рассчитывать на помощь с учёбой за пределами класса. Дети из маргинальных социальных групп, как правило, учатся хуже всего потому, что образование не имеет почти никакой ценности в той среде, где они растут. В эксперименте Бенезета всё было наоборот. Когда Бенезет проверял результаты своего исследования, он давал ученикам задачи наподобие следующей: Расстояние от Бостона до Портлэнда по воде — 120 километров. Три парохода одновременно вышли из Бостона в Портлэнд. Первый добрался до пункта назначения за 10 часов, второй — за 12, третий — за 15. Спустя какое время все три парохода оказались в Портлэнде? Это может показаться странным, но в 9 классе только 6 из 29 учеников успешно справились с этой задачей. А дети, которые учились по системе Бенезета, всегда давали верный ответ ещё во втором классе. В своих публикациях Бенезет не приводит примеры неверных ответов, но мы можем себе представить, каковы они были, если обратимся к исследованию 1988 года. Учеников первого и второго класса просили найти решение для задач следующего типа: На корабле есть 26 овец и 10 баранов. Сколько лет капитану корабля? 67 учеников из 97 «решили» задачку, просто складывая 26 и 10. Дети усвоили, что математика — это когда нужно что-то делать с цифрами, но обычная школьная программа не дала им понять, какой смысл в этих действиях. И самое печальное, что к старшим классам эта тенденция часто только усиливается. Если эксперимент Бенезета был проведён корректно (а в его основных результатах нет почти никаких сомнений), то он многое говорит нам о том, что не так с формальной системой школьного обучения. Сложно удержаться от соблазна и не распространить те выводы, которые он получил в случае с математикой, и на другие предметы. Как писал Бертран Рассел, люди не рождаются глупыми. Они рождаются невежественными, а глупыми их делает образование. Этот небольшой эпизод из истории экспериментальной педагогики ещё раз говорит нам о том, как можно перестроить систему обучения, чтобы она соответствовала реальным способностям каждого ребёнка; чтобы образование не сводилось к натаскиванию, а превратилось в воспитание мышления. Но для всех этих проблем и так уже предлагалось множество решений. Проблема, как всегда, в том, чтобы их использовать.
Читайте также
Учимся исправлять свое эмоциональное состояние
Бывает, что, даже когда мы находимся в отличном настроении, стоит подумать о чем-то печальном и грустном, мы тут же теряем хороший настрой. Это объясняется тем, что концентрация порождает чувства. То есть то, на чем мы сейчас сконцентрированы, управляет нашими эмоциями. Думаем о плохом — имеем соответствующее настроение. Вспоминаем и переживаем заново хорошие моменты — заряжаемся позитивом. Именно поэтому важно уметь контролировать свои мысли и сосредотачиваться на чем-то положительном. Тогда вслед за этим будет приходить и хорошее настроение. Когда мы зацикливаемся на неприятных ощущениях, вспоминаем неприятные события, мы априори будем чувствовать себя несчастными. Порой мы стараемся изменить свое состояние, думая о хорошем, используя для этого различные способы. Но это срабатывает не всегда. По мнению Энтони Роббинса, всемирно известного коуч-тренера и писателя, существует два варианта изменения настроения. Первый — концентрация, а второй — физиология. Вспомните, что вы чаще всего делаете, когда вам плохо? Многие заедают свои переживания. В процессе поглощения пищи мы концентрируемся на этом действии, поэтому здесь срабатывают и концентрация, и физиология. Некоторые люди, чтобы отвлечь себя, выбирают физическую нагрузку, другие предпочитают употреблять алкоголь, курить, кушать сладости. Но предпочтение лучше отдать первому методу. Используя концентрацию, необходимо осознанно подойти к выбору того, на чем именно сконцентрироваться. Представьте себе ситуацию. Вас на работе вызывает к себе в кабинет начальник, причем не по конкретному поводу, а вы не знаете, по какой причине. Прежде, чем вы войдете к нему в кабинет, в голове пронесется много мыслей. Так вот, обратите внимание на то, что именно вы в этот момент думаете. «Какой ужас, я что-то сделал(а) не так!», «Должно быть, не понравился мой новый проект», «Шеф однозначно хочет меня уволить!». Ваши мысли не могут повлиять на исход событий. Вы даже не знаете, что от вас хотят, возможно, речь пойдет о повышении или прибавке к зарплате. Но с такими мыслями стоит забыть о хорошем настроении. Получается, что испортить себе настроение можно на пустом месте. Ситуаций, не зависящих от наших действий, в жизни встречается много. И только от нашего внутреннего настроя зависит течение нашей жизни. То есть, от того, как мы относимся к событиям, на которые повлиять не можем. Никогда не встречали людей, у которых в жизни все хорошо, но они считают себя глубоко несчастными? И, наоборот, есть люди, имеющие совсем немного, но этого достаточно, чтобы они чувствовали себя счастливыми. Почему так? Потому что первые думают о плохом, и во всем видят плохое, а вторые настроены оптимистично или умеют контролировать свои мысли. Мы часто пускаем свои мысли в вольный полет. А если что-то случилось, думаем автоматически о ситуации в привычном для нас контексте. Но для того, чтобы поддерживать свое эмоциональное состояние, нужно научиться контролировать мысли. Только подберется негативная установка, нужно тут же исправить ее и подумать о хорошем. Мысли и слова влияют на пространство вокруг нас, именно поэтому важно их отслеживать. На словах кажется, что контролировать мысли легко. Но в тяжелых жизненных ситуациях, когда нас переполняют эмоции, очень сложно это делать. Это умение нужно тренировать понемногу, в то время, когда мы не сильно погружены в эмоции. Со временем данный навык станет привычкой и будет доступен даже тогда, когда над чувствами сложно одержать верх. Есть несколько способов нормализовать свое состояние, успокоить бушующие чувства, чтобы далее сконцентрироваться на правильных мыслях: 1. Использование дыхания позволяет успокоиться. Для этого нужно начать глубоко вдыхать и выдыхать, внимательно наблюдая за процессом. Не думайте ни о чем другом. Только о том, как воздух входит в вас и, проходя через все тело, покидает его. Недостаточно будет несколько раз проделать упражнение, лучше дышать таким образом на протяжении 3-5 минут. После этого проанализируйте, откуда взялись ваши эмоции, как нужно «настроить» свои мысли, чтобы облегчить свое состояние. Следите, чтобы чувства не нахлынули с новой силой и способность думать не отключилась. 2. Используйте слова, чтобы успокоить себя. Это могут быть слова поддержки: «я сильный(ая), я все смогу». И еще похвалите себя. У каждого из нас есть внутренний ребенок, который остро реагирует на некоторые события. И наши чувства могут быть его проявлениями. Обида, злость, чувство несправедливости зачастую родом из детства. Поэтому нужно учиться взаимодействовать с внутренним ребенком и успокаивать его. А в этом нам помогут ласковые слова, ведь этого ребенку могло не хватать. Смело скажите о том, что вы его любите, что все проходит и эта ситуация пройдет. Представьте, что вы обнимаете его, или обнимите сами себя. Кому-то такой совет покажется странным, но это элементарное проявление любви к себе и поддержка самого себя. 3. Проговаривание своих чувств всегда очень действенно. Но это не значит, что нужно бежать жаловаться коллеге, соседке. Важно найти человека, который не осудит и никому не расскажет. Можно использовать для этого и неодушевленные предметы, рассказывать о переживаниях воде и т.д. Главное, чтобы это были не просто жалобы, а рассказ о своих чувствах с тем, чтобы найти выход из положения. 4. Верный способ успокоить взбудораженные чувства — выплеснуть их на бумагу. Если вы чувствуете ярость, обиду, раздражение — опишите эти эмоции, напишите, вследствие чего они появились. На бумаге важно писать не стесняясь, поскольку никто не увидит написанное. А значит, нужно в подробностях изложить абсолютно все, не задумываясь о том, можно или нельзя такое писать. Здесь можно не стесняться в выражениях, а написанное потом выбросить. 5. Если не можете писать — рисуйте. Взяв карандаши, краски, вооружившись стопкой чистых листов, смело начинайте рисовать. Не нужно стараться нарисовать красивый рисунок. Просто отдайтесь чувствам. Есть и другие способы успокоиться: пение песен, танцы, молитвы. Вслед за успокоением нахлынувших эмоций нужно проанализировать свои мысли, найти утешение, поговорить с собой. Необходимо стараться в дальнейшем контролировать мысли. Тогда у вас получится настраивать себя на позитив и извлекать пользу из некоторых событий, не погружаясь при этом в уныние.
Как научиться любить лучше
Любовь — это очень изнурительное понятие, чувство, опыт, но от которого люди никогда не устают. От великих философов до современных ученых и простых людей — вас и меня — мы пытаемся понять его, изучить это чувство, определить, что же это такое, и, в конце концов, испытать его. Но что на самом деле значит — испытать любовь? Одни говорят, что радость и счастье — это плоды любви. Другие — что любовь не может существовать без боли. Любовь — это отдавать и получать, это смех и слезы, это жизнь и смерть. Любовь — это жертва. В последнее время я часто думаю о любви. Как и все вы, наверняка. Мы постоянно о ней думаем: когда находим ее, и когда теряем. Мы думаем о любви, которая может быть или могла быть, о любви, которой никогда не суждено быть — эту тяжелее всего принять. Но я чаще думаю о том, как любить лучше. По этому поводу мне нравятся несколько выражений: «Мы принимаем ту любовь, которую по нашему мнению мы заслуживаем». И еще: «Ты отпугивающая, странная и красивая — такую не каждый знает, как любить» (это из фильма) и «Извини, что тебя никогда не любили по-настоящему и это сделало тебя жестокой». Суть этих цитат в том, что они о разнице между тем, как нас любят, и как мы хотим, чтобы нас любили. О том, как мы хотим получать или не получать любовь. Но еще больше меня заставила задуматься другая фраза: «Ты — это тот, кого ты любишь, а не кто любит тебя». Я несколько дней над этим думала. То, как мы любим и кого любим, очень много говорит о нас самих. Многие из нас думают, что если мы можем дать кому-то любовь, то это дар, и мы лучшие, кто может ему подарить его. Но ведь это не нечто сверхъестественное — любить. То, что мы можем любить кого-то, не делает нас лучше других. Но мы думаем, что это так, и что нас должны любить ответно. Все это происходит где-то на подсознании, буквально с рождения, вот почему мы так часто остаемся с разбитым сердцем. Еще мы часто думаем, что мы не выбираем любовь — что так просто случается. Но что если истинная цель любви не в том, чтобы думать, как любить или как найти любовь? Что если цель любви в том, чтобы определить, кто мы такие? Может тогда мы сможем любить лучше. Любовь — это и выбор, и приговор. Сначала ты выбираешь: город, в котором жить, где работать, где отдыхать, с кем гулять. А потом твой выбор становится твоим приговором. Любовь — это исповедь твоего характера. По тому, кого ты любишь, можно узнать тебя. «Ты — это тот, кого ты любишь, а не кто любит тебя». Ты полюбишь такого же отпугивающего, странного и красивого, как и ты.
Советы на каждый день №29
Купать собаку, конечно, весело, но мало кому нравится неприятный запах, который ваш довольный питомец разносит по всему дому. Однако, если добавить в тазик воды столовую ложку уксуса и ополоснуть собаку после купания, неприятный запах исчезнет. Не запекайте свежее мясо прямо из холодильника. Перед запеканием положите кусок мяса в герметичный пластиковый пакет и опустите его в теплую (но не горячую) воду на 30-40 минут. Прогретое мясо пропечется равномерно и будет более сочным. С помощью этой маленькой хитрости любую зелень можно сохранить свежей в течение по крайней мере недели. Поставьте петрушку, кинзу или базилик в стакан с водой, затем накройте пучок целлофановым пакетом, перетяните стакан резинкой и поставьте в холодильник. Так же следует хранить спаржу. Чтобы листовой салат сохранился дольше, сложите нарезанные листья в салатницу, накройте бумажной салфеткой и затяните пищевой пленкой. Салфетка впитает влагу, и салат сохранит свежесть на протяжении 5-7 дней. Чтобы хрустальные бокалы и вазы вновь засверкали всеми гранями, протрите их уксусом со щепоткой соли и смойте прохладной водой. Ни в коем случае не используйте соду, мыло и горячую воду, от этого хрусталь помутнеет. А если лень возиться с мытьем, просто протрите бокалы крахмалом. Чтобы сыр не подсыхал с одной стороны, помажьте его тонким слоем сливочного масла. Не храните сыр в полиэтиленовой пищевой пленке, он в ней «задыхается» и обретает неприятный привкус. Заверните сыр в вощеную бумагу и положите в пакет, не завязывая его. Если в холодильнике нет специального отсека для сыра, храните его в отсеке для овощей. В наиболее охлаждающих частях холодильника сыр быстро потеряет вкусовые качества. Любые продукты лучше хранить не в пластиковых контейнерах, которые всегда обладают специфическим запахом, а в стеклянных банках. Воск для полировки автомобилей прекрасно подойдет и для полировки раковин, кранов и других никелированных поверхностей. Вот еще один способ открыть бутылку вина, если под рукой нет штопора. Срежьте пластиковую защитную пленку с пробки и оберните бутылку полотенцем или любой другой тканью так, чтобы донышко оставалось открытым. Теперь уверенными, но не слишком сильными движениями начните стучать донышком бутылки об дерево. Уже после 10-15 ударов вы увидите, что под давлением углекислого газа пробка начинает выходить из горлышка. Еще минута-другая — и бутылка открыта. Любые грибы нужно хранить только в бумажном пакете и ни в коем случае — в целлофановом. Никогда не храните лук в одной корзине с картофелем, так он быстрее испортится. Лук следует хранить в открытой таре, в месте с хорошей циркуляцией воздуха, а не в шкафчике под умывальником. Если вы страдаете от повышенного артериального давления, ваша диета обязательно должна содержать продукты с повышенным содержанием калия. В первую очередь, это сушеные абрикосы — курага или урюк, содержание калия в которых в разы превышает его содержание в других фруктах и овощах. Нельзя обойтись без фасоли, гороха и морской капусты. И, конечно, орехи — миндаль, фундук и арахис. Помните, однако, что повышенное потребление калия и даже полный отказ от поваренной соли не являются лечением гипертонии, без адекватных медикаментов вам не обойтись.
Многозадачность без вреда
Термин многозадачность (мультитаскинг) впервые появился в 1960-х годах: он относился к компьютерным системам, которые выполняли несколько алгоритмических процессов одновременно. Затем определение перешло в психологию и стало применяться по отношению к людям. Изначально многозадачность была панацеей для продуктивности. Считалось, что выполнение нескольких дел за одну единицу времени способствует повышению успеваемости и прокачивает мозг. Однако Клиффорд Насс, профессор из Стэнфордского Университета, считает необходимым концентрироваться только на одной задаче. Подводя итоги своих исследований, он отмечает, что чем больше дел одномоментно человек пытается выполнить, тем менее высокие результаты получатся на выходе: «Те, кто привыкли работать в многозадачном режиме, жертвуют качеством выполняемой основной задачи. Зачастую они делают массу ненужного». По мнению профессора, «страдающие» многозадачностью не способны: • сосредоточиться на чем-то одном; • анализировать информацию; • сделать работу качественно. Американский профессор физической медицины и реабилитации Джордан Графман из Национального института неврологических заболеваний и инсульта полностью подтверждает слова Насса: «Совершенствование способности к многозадачности мешает нашей способности мыслить глубоко и творчески... Чем больше задач вы на себя вешаете, тем менее целеустремленными становитесь, тем в меньшей степени способны здраво рассуждать и разрешать проблемы». Мультитаскинг перешел в разряд вредных привычек. Некоторое время назад считалось, что нарушения когнитивного характера от одновременного выполнения дел проходят бесследно. Однако группа исследователей из Сассекского университета выявила, что любители многозадачности имеют меньшую плотность мозга в области, которая отвечает за сопереживание, когнитивный и эмоциональный контроль. Теперь авторы книг по тайм-менеджменту твердят одно: составляйте план и решайте задачи по порядку — никак иначе. К сожалению, не у всех в наше время есть возможность выполнять дела одни за другими. Часто приходится все совмещать, чтобы добиться большей продуктивности (зачастую мнимой). Такой подход негативно сказывается не только на качестве сделанной работы, но и на здоровье. Профессор финского университета Аалто, нейробиолог Айро Яаскеляйнен в ходе научного исследования обнаружил, что человек, который практикует одновременное выполнение нескольких задач, уделяя каждой по 5-10 минут, снижает свою продуктивность на 30% и более. Высока вероятность допустить глупую ошибку, которая не могла бы возникнуть при должной концентрации. Физическое состояние и психологическое тоже страдают: нарушается когнитивный и эмоциональный контроль, о котором говорилось выше, можно запросто переутомиться и слечь на несколько дней с температурой. Однако при определенных условиях многозадачность все же может принести пользу. Первое условие: одна из поставленных задач должна выполняться на уровне автоматизма. Простой пример — вождение машины и прослушивание радио. Первое время достаточно трудно сосредоточиться на дороге, посторонние шумы отвлекают, мало кто включает музыку. Но проходят месяцы, и такая сложная когнитивная задача, как вождение автомобиля, переходит в другой отдел головного мозга (базальные ядра), который отвечает за привычки. Радио, аудиокниги, подкасты или разговор с друзьями перестают быть отвлекающими факторами. В этом случае многозадачность активирована и не приносит никакого вреда. Такие простые действия люди выполняют каждый день не задумываясь. Это может быть набор сообщения на компьютере, телефоне (мозг знает расположение букв на клавиатуре и сосредоточен только на содержании текста), просмотр видеороликов во время завтра и так далее. Второе условие для многозадачности без вреда: переключаться с основного дела на второстепенное. При таком раскладе идет фоновый процесс в голове. В своей книге «Думай как математик» профессор инженерии в Оклендском университете Барбара Оакли отмечает, что мозг имеет два разных режима обработки: сфокусированный и диффузный (рассеянный). Они модальны. Если говорить проще, рассеянное мышление — это режим автопилота, позволяющий изучать новые возможности, находить пути и охватывать более широкую картину. Благодаря этому режиму появляется возможность увидеть контекст. Также автор книги советует не «насиловать» свое серое вещество и давать отдых от пребывания в сфокусированном состоянии. А находиться в двух фазах одновременно, к сожалению, невозможно. На первый взгляд сфокусированный режим — это очень эффективно. Однако он ограничивает мышление. Его следует применять только в тех случаях, когда времени на задачу требуется немного или поджимает дедлайн. В рассеянном режиме идет процесс формирования новых нейронных связей, а в сфокусированном они закрепляются при частом повторении какого-либо действия. Постоянное переключение между этими режимами очень важно для работы или обучения. Долго находиться в одном режиме непродуктивно. Не забывайте переключать внимание с главной задачи на менее важную: переход в диффузное состояние позволяет генерировать новые идеи. Если необходимо выполнить большой объем умственной работы, но в плане на день присутствует уборка дома, то смело можно подключить мультитаскинг. 30-40 минут уделить основному занятию и 10 минут — второстепенному. Именно таким образом мозг получит возможность отдохнуть от сильной концентрации на основной задаче и придумать другой интересный подход для той работы, которая выполнялась ранее.
Сомерсет Моэм о старости
Вчера мне исполнилось семьдесят лет. Перешагивая порог очередного десятилетия, естественно, пусть и вопреки здравому смыслу, рассматривать это как значительное событие. Когда мне исполнилось тридцать, брат сказал: «Ты теперь не юнец, а мужчина — веди себя соответственно». Когда мне стукнуло сорок, я сказал себе: «Молодость прошла». В пятьдесят я сказал: «Не надо строить иллюзий — ты теперь пожилой человек, и с этим придется смириться». В шестьдесят я сказал: «Настала пора привести дела в порядок, наступает старость — надо расплатиться с долгами». Я решил оставить театр и написал «Подводя итоги»; в этой книге я попытался обозреть — прежде всего для себя самого — все, что узнал о жизни и литературе, что успел написать и какое удовольствие от этого получил. Но из всех годовщин семидесятая, по-моему, самая значительная. Считается, что такой срок отмерен человеку — «Дней наших семьдесят лет», — и можно сказать, что оставшиеся годы ты исхитрился украсть, когда старуха с косой ненароком отвернулась. В семьдесят ты уже не на пороге старости. Ты старик. В континентальной Европе существует славный обычай отмечать эту дату в жизни именитого человека. Его друзья, коллеги, ученики (если таковые имеются), объединив усилия, издают книгу эссе, написанных в его честь. В Англии не принято отдавать такую лестную дань нашим знаменитым людям. В лучшем случае в их честь устраивают обед, да и то, если они уж очень знамениты. Я был на одном таком обеде в честь семидесятилетия Герберта Уэллса. На обеде присутствовала не одна сотня гостей. Бернард Шоу, великолепный — высоченный, с белоснежной бородой и шевелюрой, свежим цветом лица и горящими глазами, произнес речь. Он стоял, очень прямой, скрестив руки на груди, и с присущим ему лукавым юмором сумел наговорить много колкостей — как почетному гостю, так и кое-кому из присутствующих. Поздравление получилось в высшей степени занятное, произносил он его зычным голосом, по всем правилам ораторского искусства, и его ирландский акцент одновременно и подчеркивал, и скрадывал ядовитые выпады. Потом Уэллс, чуть не водя носом по бумажке, пискливым голосом прочитал свою речь. Он брюзгливо говорил о своем преклонном возрасте и с присущей ему сварливостью напал на тех присутствующих, кому, возможно, взбрело в голову, будто юбилей и сопровождающий его банкет означают, что он намерен отойти от дел. И заверил их, что он, как всегда, готов направлять человечество на путь истинный. Мой день рождения прошел вполне буднично. Утром я, как обычно, работал, днем гулял в пустынном леске за домом. Мне так и не удалось разгадать, что придает этому леску его таинственную притягательность. Второго такого я в жизни не видал, такой глубокой тишины я нигде больше не встречал. С густолиственных виргинских дубов причудливыми гирляндами, точно клочья рваного савана, свисал бородатый мох, эвкалипты в эту пору уже оголились, а ягоды на мыльном дереве съежились и пожелтели; там-сям над низкорослыми деревьями высились сосны с их сочной сверкающей на солнце зеленью. В этом заглохшем безлюдном леске есть нечто странное, и хотя кроме тебя тут никого нет, не покидает жутковатое чувство, что где-то рядом шныряют незримые существа — не люди, но и не звери. Чудится, что какая-то тень, выглянув из-за ствола, безмолвно следит за тобой. Вокруг разлита тревога — кажется, все затаилось и чего-то ждет. Я вернулся домой, приготовил себе чашку чая и до обеда читал. После обеда снова читал, два-три раза разложил пасьянс, послушал по радио последние известия, в постели перед сном читал детективный роман. Окончив его, я заснул. За исключением двух моих служанок, я за весь день ни с кем не перемолвился ни словом. Вот как я провел свой семидесятый день рождения, да я и не желал бы провести его иначе. Я размышлял. Два-три года назад я гулял с Лизой, и она завела речь, уж не помню в связи с чем, о том, каким ужасом преисполняет ее мысль о старости. — Не забывай, — сказал я ей, — многое из того, что так радует тебя сейчас, в старости тебе будет не нужно. Зато у старости есть свои преимущества. — Какие? — спросила она. — Тебе практически не придется делать ничего, чего не хочется. Музыка, искусство и литература будут радовать тебя иначе, чем в молодости, но никак не меньше. Потом очень любопытно наблюдать за событиями, которые больше не касаются тебя непосредственно. И пусть наслаждения теряют былую остроту, зато и горе переживается не так мучительно. Я видел, что мои слова не слишком утешили ее, и, еще не закончив свою тираду, осознал, что перспективу нарисовал не слишком вдохновляющую. Позже, предаваясь размышлениям на эту тему, я пришел к выводу, что главное преимущество старости — духовная свобода. Наверное, это не в последнюю очередь объясняется безразличием, с которым в старости относишься ко многому из того, что в расцвете сил представлялось важным. Другое преимущество заключается в том, что старость освобождает от зависти, ненавистничества и злости. Пожалуй, я никому не завидую. Я не зарыл в землю таланты, которыми меня одарила природа, и не завидую тем, кого она одарила щедрее; я знал успех, большой успех, и не завидую чужому успеху. Я вполне готов освободить ту небольшую нишу, которую так долго занимал, и отдать ее другому. Мне теперь безразлично, что думают обо мне. Нравлюсь — хорошо, нет — так нет. Если я нравлюсь людям — мне приятно, если нет — меня это ничуть не трогает. Я давно заметил, что у определенного рода людей я вызываю неприязнь; это в порядке вещей, всем мил не будешь, и их недоброжелательство меня скорее занимает, чем обескураживает. Мне лишь любопытно, чем вызван их антагонизм. Безразлично мне и мнение о моих книгах. В общем и целом, я осуществил все свои замыслы, ну а там будь что будет. Я никогда не жаждал такого шумного успеха, каким пользуются некоторые писатели и который многие из нас в простоте душевной принимают за славу, и не раз жалел, что не взял псевдоним — лишнее внимание только помеха. Вообще-то свой первый роман я намеревался подписать псевдонимом и свое имя поставил лишь после того, как издатель предупредил меня, что на книгу обрушится лавина нападок, и мне не захотелось скрываться под вымышленной фамилией. Я полагаю, многие авторы в глубине души питают надежду, что их не забудут и после смерти, я и сам подчас тешился, взвешивая свои шансы на посмертную известность, пусть и недолговечную. Моей лучшей книгой, как правило, считают «Бремя страстей человеческих». Судя по количеству проданных экземпляров, у романа все еще широкий круг читателей, а ведь он был издан тридцать лет тому назад. Для романа это большой срок. Но романы такого объема редко живут долго, и, надо полагать, с уходом нынешнего поколения, которому он, к моему удивлению, чем-то близок, его забудут вкупе с другими книгами, посущественнее его. Думаю, одна-две мои комедии некоторое время еще кое-как продержатся на сцене: они написаны в традициях английской комедии и по этой причине им отыщется место в длинном ряду, начало которому положили драматурги эпохи Реставрации и который так прелестно продолжает своими пьесами Ноэль Коуард. Не исключено, что пьесы обеспечат мне строчку-другую в истории английского театра. Думаю, несколько моих лучших рассказов еще долгие годы будут включать в антологии, хотя бы по той причине, что в кое-каких из них речь идет и о местах, и о коллизиях, которые течение времени и развитие цивилизации окружат романтическим ореолом. Две-три пьесы, да дюжина рассказов — не слишком внушительный багаж для путешествия в будущее, но все же лучше, чем ничего. А если я заблуждаюсь и меня забудут через неделю после смерти, я об этом не узнаю. Прошло десять лет с тех пор, как я отвесил последний поклон в театре (фигурально выражаясь: после первых пьес я перестал выходить на сцену, сочтя эту процедуру слишком унизительной); журналисты и друзья решили, что это пустые разговоры и через год-другой я передумаю и вернусь в театр; но я не изменил своего решения и не намерен его менять. Несколько лет назад я лелеял планы написать еще четыре романа, а потом вообще отойти от литературы. Один я написал (я не беру в расчет роман о войне, который, насилуя себя, написал, чтобы сделать что-то для нашей победы) в бытность мою в Америке, но теперь понимаю, что остальные три вряд ли когда-либо напишу. В одном речь должна была идти о чуде, совершившемся в XVI веке в Испании; во втором — о пребывании Макиавелли у Чезаре Борджиа в Романье — этот визит дал ему замечательный материал для «Государя»; я намеревался вплести в их беседы материал, легший в основу макиа-веллиевой «Мандрагоры». Зная, как часто авторы используют в произведениях эпизоды собственной жизни, порой вполне несущественные, интерес и значительность которым придает лишь сила их воображения, я решил, что было бы забавно, оттолкнувшись от пьесы, восстановить события, породившие ее к жизни. Последний роман я собирался написать о рабочей семье из трущоб Бермондзи. Меня прельщала мысль завершить путь романом о непутевых обитателях трущоб — полвека назад я начал его романом о них же. Но теперь довольствуюсь тем, что коротаю часы досуга, размышляя об этих романах. Впрочем, именно так писатель получает больше всего радости от своих книг: когда книги написаны, они ему уже не принадлежат, и его больше не забавляют разговоры и поступки созданий его фантазии. Думается, на восьмом десятке я уже вряд ли напишу нечто подлинно великое. Вдохновение не то, силы не те, воображение не то. Историки литературы с жалостливым сочувствием, а чаще с жестоким равнодушием отвергают произведения даже самых великих писателей, написанные на склоне лет, да я и сам огорчался, читая недостойные творения, выходившие из-под пера тех моих друзей, даже очень талантливых, которые продолжали писать после того, как от их былого таланта осталась лишь жалкая тень. Писатель прежде всего находит отклик в своем поколении, и он поступит мудро, предоставив следующим поколениям самим отыскивать выразителей своих настроений. Впрочем, что бы он ни делал, этого все равно не миновать. Его язык будет для следующих поколений тарабарщиной. Думаю, представление о моей жизни и деятельности, которое я хотел бы оставить после себя, уже сложилось, и мне не написать ничего такого, что его существенно дополнило бы. Я выполнил свое предназначение и готов поставить точку. Не так давно я обнаружил, что если раньше больше жил будущим, чем настоящим, теперь меня все больше занимает прошлое, а это явно свидетельствует, что я поступил мудро. Наверное, это в порядке вещей, если впереди у тебя от силы лет десять, а позади такая долгая жизнь. Я всегда любил строить планы, и, как правило, выполнял их; но можно ли строить планы сегодня? Кто скажет, что тебя ждет через год, через два года? Каковы будут твои обстоятельства, сможешь ли ты жить по-прежнему? Мою парусную яхту, на которой я ходил по Средиземному морю, реквизировали немцы, мой автомобиль — итальянцы, на моей вилле сначала поселились итальянцы, потом немцы, и мебель, книги, картины — те, которые не расхитили, где только ни разбросаны. Однако все это меня решительно не волнует. Я успел пожить в роскоши, о которой можно только мечтать. И теперь мне вполне достаточно двух комнат, трехразового питания и возможности пользоваться хорошей библиотекой. Мыслями я все чаще уношусь в давно ушедшие годы юности. О многих своих тогдашних поступках я сожалею, но стараюсь, чтобы это не слишком портило мне жизнь; я говорю себе: это сделал не ты, а тот другой человек, которым ты некогда был. Я причинил зло разным людям, но раз этого не исправить, я стараюсь искупить свою вину, делая добро другим людям. Временами я не без сокрушения думаю о плотских радостях, упущенных в те годы, когда мог ими наслаждаться; но я знаю, что не упустить их я не мог — я всегда был брезглив, и когда доходило до дела, физическое отвращение удерживало меня от приключений, которые я предвкушал в своем воспаленном воображении. Я был более целомудрен, чем мне хотелось бы. Люди в большинстве своем очень словоохотливы, а старики и вовсе болтливы, и хотя я больше люблю слушать, чем говорить, недавно мне показалось, что я впадаю в грех многоречивости; едва заметив это, я стал себя одергивать. Стариков выносят с трудом, поэтому надо вести себя крайне осмотрительно. Стараться никому не быть в тягость. Не навязывать своего общества молодым — при тебе они чувствуют себя скованно, не в своей тарелке, и надо быть очень толстокожим, чтобы не заметить, как они радуются, когда ты уходишь. Если у старика есть имя, молодые порой ищут знакомства с ним, но надо понимать, что с ним хотят познакомиться не ради него самого, а ради того, чтобы посудачить о нем с приятелями своего возраста. Для молодых старик — гора, на которую взбираются не ради покорения высоты или ради открывающегося с нее вида, а ради того, чтобы, спустившись с нее, похвастаться своим подвигом. Старику надлежит проводить время среди своих сверстников, и если он получает от этого удовольствие, значит, ему очень повезло. Грустно, конечно, бывать на сборищах, где все без исключения стоят одной ногой в могиле. Дураки в старости не умнеют, а старый дурак куда зануднее молодого. Не знаю, кто невыносимее — те старики, которые отказываются считаться с возрастом и ведут себя с тошнотворной игривостью, или же те, которые завязли в давно прошедшем времени и брюзжат на мир, который не завяз там вкупе с ними. Что и говорить, перспективы у стариков не слишком привлекательные: молодые избегают их общества, а в обществе сверстников им скучно. Им не остается ничего другого, как довольствоваться собственным обществом, и мне это на руку: собственное общество мне никогда не надоедало. Я всегда не любил большие сборища, и для меня не последнее преимущество старости — возможность под благовидным предлогом отказаться от приглашения на какой-нибудь вечер или, соскучась, улизнуть с него. Теперь, когда я вынужден все чаще пребывать в одиночестве, оно меня все больше радует. В прошлом году я несколько недель прожил в небольшом домике на берегу Комбахи-ривер; там не было ни одной живой души, но я не испытывал ни тоски, ни скуки. И когда жара и комары вынудили меня покинуть мое прибежище, я с неохотой вернулся в Нью-Йорк. Удивительно, до чего поздно начинаешь понимать, какими милостями осыпала меня природа. Я лишь недавно осознал, до чего же мне повезло: у меня никогда не болели ни голова, ни живот, ни зубы. В автобиографии Кардано — он написал ее, когда ему было под восемьдесят, — я прочел, что у него сохранилось пятнадцать зубов, с чем он себя и поздравляет. Я в свою очередь пересчитал зубы и обнаружил, что у меня их двадцать шесть. Я перенес много тяжелых болезней — туберкулез, дизентерию, малярию и много чего еще, но был умерен в выпивке и еде и в результате здоров телом и душой. Само собой разумеется, в старости не пожить в свое удовольствие, если нет ни здоровья, ни денег. Причем не обязательно больших денег — старикам не так много нужно. Дорого обходятся пороки, в старости же сохранять добродетель не трудно. А вот быть бедным в старости плохо; ради самых насущных своих потребностей прибегать к чужой помощи — еще хуже; и я очень признателен своим читателям: их благосклонность позволяет мне не только не испытывать лишений, но и удовлетворять свои прихоти и оказывать помощь тем, кто вправе ожидать ее от меня. Старикам свойственна скаредность. Для них деньги — средство властвовать над теми, кто от них зависит. До сих пор я не замечал в себе таких дурных наклонностей. Если не считать имен и лиц, память, как правило, мне не изменяет — все, что читал, я помню. Правда, есть в этом и свое неудобство: я прочитал все великие романы по два-три раза и уже не получаю от них прежнего удовольствия. Современные же писатели не вызывают у меня интереса, и не знаю, что бы я делал, если бы не бесчисленные детективы, которые помогают не без приятности коротать время, а по прочтении тут же улетучиваются из головы. Я никогда не испытывал желания прочесть книгу о далеких от моих интересов материях, и по сей день не могу заставить себя прочесть занимательную, равно как и познавательную книгу о людях или странах, мало что для меня значащих. Я не хочу ничего знать про историю Сиама, про обычаи и нравы эскимосов. У меня нет никакого желания прочесть биографию Мандзони, а про бравого Кортеса мне достаточно знать, что он стоял на вершине Да-рьена. Я с наслаждением читаю поэтов, которых читал в юности, и с интересом — современных поэтов. Я рад, что благодаря долгой жизни смог прочесть поздние поэмы Йетса и Элиота. Мне по-прежнему любопытно все, что пишут о докторе Джонсоне и почти все, что пишут о Колридже, Байроне и Шелли. Старость много отнимает — того трепета, с каким впервые читал шедевры мировой литературы, уже не испытываешь — чего не вернешь, того не вернешь. Грустно, конечно, прочитать, скажем, стихи, которые когда-то вызывали у тебя такой же восторг, какой охватывал «астронома» Китса, и прийти к заключению, что не так уж они и хороши. Но есть один предмет, ничуть не менее увлекательный для меня, чем прежде, — это философия, но не философия отвлеченных аргументов и скучнейшей терминологии — «Бесплодно слово философа, если оно не врачует людские страдания», — а философия, которая пытается найти ответ на вопросы, встающие перед каждым из нас. Платон, Аристотель (говорят, что он суховат, но те, у кого есть чувство юмора, найдут в нем немало забавного), Плотин, Спиноза и кое-кто из современных философов, в их числе Брэдли и Уайтхед тешат меня и побуждают к размышлениям. В конечном счете лишь они и древнегреческие трагики говорят о самом для нас важном. Они возвышают и умиротворяют. Читать их все равно, что плыть при легком ветерке по морю, усыпанному бесчисленными островками. Десять лет назад я сбивчиво изложил в «Подводя итоги» свои суждения и воззрения, рожденные жизнью, чтением и размышлениями о Боге, бессмертии, смысле и ценности жизни, и, по-моему, с тех пор не находил причин их изменить. Если бы мне пришлось переписать «Подводя итоги» заново, я бы не так поверхностно коснулся столь насущной темы, как нравственные ценности и, вероятно, сумел бы сказать что-нибудь более основательное об интуиции — тема эта послужила некоторым философам основой, на которой они возвели из догадок целые построения, притом весьма внушительные; мне же кажется, что на фундаменте, таком же неустойчивом, как пинг-понговый шарик в тире, подбрасываемый струйкой воды, можно возвести разве что воздушный замок. Теперь, когда я на десять лет ближе к смерти, я боюсь ее ничуть не больше, чем десять лет назад. Выпадают дни, когда меня не покидает чувство, что в моей жизни все повторялось уже слишком много раз: не счесть, скольких людей я знал, сколько книг прочел, сколько картин, церквей, особняков перевидал, сколько музыки переслушал. Я не знаю, есть Бог или его нет. Ни одно из тех доказательств, которые когда-либо приводились, чтобы обосновать его существование, меня не убедило, а вера должна покоиться, как некогда сказал Эпикур, на непосредственном ощущении. Со мной такого не случилось. Вместе с тем никто не сумел хоть сколько-нибудь удовлетворительно объяснить мне, как совмещается зло с идеей всемогущего и всеблагого Бога. Какое-то время меня привлекала индуистская концепция таинственного безличного начала, которое есть жизнь, знание и блаженство, не имеющее ни начала, ни конца, и, пожалуй, эта концепция представляется мне более приемлемой, чем любой другой Бог, сотканный из людских упований. Но вообще-то я считаю, что это не более чем впечатляющая фантазия. Многообразие мира первопричиной логически не объяснить. Когда я думаю об огромной вселенной с ее бесчисленными звездами и измеряемыми тысячью тысяч световых лет расстояниями, меня охватывает трепет, но вообразить ее Творца — задача для меня непосильная. Впрочем, я, пожалуй, готов счесть существование вселенной загадкой, неразрешимой для человеческого разума. Что же касается жизни на земле, наименее неприемлемой представляется мне концепция, утверждающая, что существует психофизическая материя, в которой содержится зародыш жизни, и ее психическая сторона и есть источник такого непростого процесса как эволюция. Но в чем ее цель, если она вообще имеется, в чем смысл, если он вообще имеется, для меня так же темно и неясно, как и всегда. Могу сказать одно: что бы ни говорили об этом философы, теологи или мистики, меня они не убедили. Но если Бог есть и его заботят людские дела, в таком случае у него должно достать здравого смысла отнестись к ним с той же снисходительностью, с какой разумный человек относится к людским слабостям. Что сказать о душе? Индуисты называют ее Атман и считают, что она существует от века и будет существовать в веках. В это куда легче поверить, чем в то, что ее сотворение обусловлено зачатием или рождением человека. Индуисты считают, что Атман — часть Абсолюта и, истекая из него, в конечном счете в него же и возвращается. Греющая душу фантазия; а вот фантазия ли это или нечто большее — никому знать не дано. Из нее исходит вера в переселение душ, а из него, в свою очередь, выводится объяснение природы зла — единственно вероятное из всех, которые когда-либо изобретало людское хитроумие: оно рассматривает зло как возмездие за прошлые грехи. Однако оно не объясняет, почему всеведущему и всеблагому Создателю захотелось или удалось сотворить грехи. Что же такое душа? Начиная с Платона, многие пытались дать ответ на этот вопрос, но в большинстве случаев они излагали его предположения, лишь несколько видоизменяя их. Мы то и дело употребляем слово «душа» — следовательно, оно что-то для нас означает. Христианство считает, что душа — просто духовная субстанция, сотворенная Богом и наделенная бессмертием, и это один из его догматов. Но и для тех, кто в это не верит, слово «душа» имеет некий смысл. Когда я задаюсь вопросом, какое значение я вкладываю в слово «душа» — могу ответить только, что для меня оно означает осознание самого себя, «я» во мне, ту личность, которая и есть я; а личность эта состоит из моих мыслей, чувств, опыта и особенностей моего телосложения. Мысль, что случайные особенности телесной организации могут влиять на душевную конституцию, многим придется не по вкусу. Что касается меня, я уверен в этом, как ни в чем другом. Моя душа была бы совершенно иной, не заикайся я и будь дюймов на пять выше ростом; зубы у меня чуть торчат вперед, в моем детстве еще не знали, что, если надеть золотую пластину, пока кости формируются, этот дефект можно исправить; будь это известно, мой облик был бы иным, я вызывал бы в людях иные чувства, а следовательно, и мой характер и взаимоотношения с людьми тоже были бы иными. Но что это за штука такая — душа, если она может измениться из-за какой-то пластины? Каждый из нас по своему опыту знает, что жизнь приняла бы иной оборот, не повстречайся нам по воле случая этот или тот человек или не окажись мы в такое-то время на таком-то месте; а значит, и характер и душа у нас тоже были бы иные. Потому что чем бы ни была душа — мешаниной свойств, склонностей, особенностей и сам не знаю чего еще или просто духовной субстанцией, она ощутимо проявляет себя в характере. Полагаю, никто не станет оспаривать, что страдания, как душевные, так и телесные, влияют на характер. Мне случалось встречать людей в бедности и безвестности завистливых, злобных и низких, которые, достигнув успеха, становились благодушными и добрыми. Разве не странно, что величие души было обретено ими благодаря некой сумме в банке и вкусу славы? И напротив, мне случалось встречать людей приличных и порядочных, которых болезни и безденежье делали лживыми, коварными, склочными и недоброжелательными. Вот почему я не склонен верить, что душа — раз она так зависима от тела — может существовать отдельно от него. Когда видишь мертвых, поневоле думаешь: жуть до чего они мертвы. Мне иногда задавали вопрос: не хотел бы я прожить жизнь снова. В общем и целом, я прожил жизнь неплохо, лучше многих, но повторять ее нет смысла. Это все равно, что перечитывать уже раз читанный детектив — такое же праздное времяпрепровождение. Но если предположить, что переселение душ существует — а в него безоговорочно верит три четверти человечества — и была бы возможность выбирать, прожить или нет еще одну жизнь, прежде я, как мне порой казалось, согласился бы на такой эксперимент при условии, что открою для себя те сферы жизни, насладиться которыми мне не позволили обстоятельства или моя собственная брезгливость, как духовная, так и телесная, и узнаю многое из того, на что у меня не было ни времени, ни возможности. Но теперь я ни за что не пошел бы на это. С меня довольно. Я не верю в бессмертие и не желаю его. Я предпочел бы умереть быстро и безболезненно и хотел бы верить, что с последним дыханием моя душа, со всеми ее порывами и несовершенствами, растворится в небытии. Во мне находят отклик слова Эпикура, обращенные к Менекею: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает жизнь усладительной — не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что в не жизни нет ничего страшного». Этими словами я почитаю уместным завершить в этот день эту книгу. Прошло пять лет с того времени, как я окончил эту главу. Я не стал ничего в ней менять, хотя и написал с тех пор три из четырех упомянутых в ней романов; четвертый я счел за благо не писать. Когда после долгого пребывания в Соединенных Штатах я вернулся в Англию и посетил тот район Лондона, где должно было происходить действие моего романа, я возобновил знакомство с людьми, которых предполагал сделать прототипами моих персонажей, и увидел, что их жизнь переменилась до неузнаваемости. Бермондзи было уже совсем не то Бермондзи, которое я знал. Война причинила множество разрушений, унесла множество жизней; и вместе с тем она положила конец безработице, страх которой подобно черной туче висел над моими друзьями; теперь они жили уже не в жалких клоповниках, а в чистеньких, опрятных муниципальных квартирках. Обзавелись радиоприемниками и фортепиано, дважды в неделю ходили в кино. Это были уже не пролетарии, а мелкие собственники. Но этими переменами — несомненно к лучшему — дело не ограничилось. Я не узнавал здешних жителей. Прежде, в плохие времена, несмотря на тяготы и лишения, они были веселыми и добродушными. Теперь в них появилась ожесточенность, их грызли зависть, ненавистничество и недоброжелательство. Раньше они безропотно несли свой крест, теперь в. них клокотала злоба на тех, кто имел больше благ, чем они. Они были подавлены, недовольны жизнью. Мать семейства, уборщица, с которой я знаком не один десяток лет, сказала: «Трущобы и грязь исчезли, а вместе с ними исчезли радость и веселье». Я столкнулся с неведомым мне миром. Не сомневаюсь, что и в нем достаточно материала для романа, но я вынашивал другой замысел, а той жизни, о которой мне хотелось писать, не стало, и этот замысел не осуществился. За последние пять лет я, как мне кажется, прибавил малую толику к накопленным ранее знаниям. Случайная встреча с выдающимся биологом дала мне возможность, пусть и весьма поверхностно, ознакомиться с философией организма. Поучительный и захватывающий предмет. Он высвобождает дух. По единогласному, насколько я могу судить, мнению мужей науки, в некий весьма отдаленный период наша с вами Земля прекратит поддерживать жизнь даже простейших организмов, но еще задолго до этого человечество вымрет, как вымерли многие виды живых существ, не сумевшие приспособиться к изменившимся условиям. Поневоле приходишь к выводу, что в таком случае пресловутый процесс эволюции совершенно напрасен и прогресс, приведший к появлению человека, — грандиозная бессмыслица со стороны природы, грандиозная в том смысле, в каком грандиозны извержение вулкана Ки-лауэа или разлив Миссисипи, но тем не менее бессмыслица. Ведь ни один разумный человек не станет отрицать, что на всем протяжении истории человеческое горе намного перевешивало счастье. Человек чуть не постоянно жил в вечном страхе и под угрозой смерти, и не только в первобытном состоянии жизнь его, как утверждал Гоббс, была одинокой, нищей, убогой, скотоподобной, недолгой. Испокон века вера в потустороннюю жизнь очень многим возмещала тяготы кратковременного пребывания в земной юдоли. Им можно только позавидовать. Вера — тем, кому она дана, — помогает найти ответ на неразрешимые вопросы, перед которыми разум останавливается. Некоторые видят в искусстве ценность, которая и есть самооправдание, и они убедили себя, что злосчастный удел обычных людей — не слишком высокая плата за блистательные шедевры художников и поэтов. Мне эта точка зрения не близка. На мой взгляд, правы те философы, которые измеряют ценность искусства силой его воздействия и из этого делают вывод, что его ценность не в красоте, а в положительном влиянии. Но что это за воздействие, если оно не действенно? Искусство, которое всего лишь доставляет наслаждение, пусть и самое что ни на есть духовное, не может считаться значительным: оно сродни скульптурам на капителях колонн, держащих мощный свод, — их изящество и своеобразие радуют глаз, но функциональной нагрузки они не несут. Искусство, если оно не оказывает положительного влияния, всего лишь опиум для интеллигенции. И не искусство помогает утолить скорбь, еще в незапамятные времена с непреходящей силой воплощенную в Книге Екклесиаста. По-моему, та поистине героическая отвага, с какой человек противостоит абсурдности мира, своей красотой превосходит красоту искусства. Я вижу ее в бесшабашности Пэдди Финьюкейна, передавшего по радио летчикам своей эскадрильи, когда его самолет сбили: «Тютелька в тютельку, братцы!» В хладнокровной решимости капитана Оутса, который ушел в полярную ночь навстречу смерти, чтобы не быть обузой своим товарищам. В верности своим друзьям Элен Ва-лиано, женщины не такой уж молодой, красивой и умной, которая выдержала чудовищные пытки и приняла смерть, притом не за свою родину, лишь бы никого не предать. Паскаль в отрывке, который чаше всего цитируют, писал: «Человек — всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он — тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит вселенная, человек все равно возвышеннее, чем она, ибо сознает, что расстается с жизнью и что слабее вселенной, а она ничего не сознает. Итак, все наше достоинство — в способности мыслить». * * * Прав ли он? Конечно же, нет. Мне кажется, к понятию «достоинство» сейчас относятся с некоторым пренебрежением, и, по-моему, правильнее было бы перевести его как благородство. Бывает и такое благородство, которое порождается не мыслью. Оно дается от природы. Вне зависимости и от культуры, и от воспитания. Оно восходит к изначальным инстинктам человека. Перед его лицом Богу, если он и сотворил человека, следовало бы устыдиться и закрыть лицо руками. И лишь уверенность в том, что человек, при всех своих слабостях и пороках, порой способен проявить редкое величие духа, помогает превозмогать отчаяние. Но все это очень серьезные вопросы, и здесь, даже будь я способен их разрешить, они неуместны. Ведь я подобен пассажиру, ожидающему во время войны корабль в порту. Мне неизвестно, на какой день назначено отплытие, но я готов в любой момент сесть на корабль. Многие достопримечательности я так и не осмотрел. Меня не тянет поглядеть ни на отличную новую автостраду, по которой мне не ездить, ни на великолепный новый театр с наисовременнейшими приспособлениями, который мне не посещать. Я просматриваю газеты, перелистываю журналы, но когда мне дают почитать книгу, я отказываюсь: что если я не успею ее закончить, да и предстоящее путешествие не располагает интересоваться книгами. Я завожу новых знакомых в баре или за картами, но не стараюсь с ними подружиться — слишком скоро нам суждено расстаться. Я вот-вот отбуду. Источник: Уильям Сомерсет Моэм. «Записные книжки» Перевод Марии Лорие
Как наносон поможет вам совершить открытие
Наука рассматривает сон как физиологическое состояние, характеризующееся отсутствием сознательной психической деятельности и значительным снижением реакций на внешние раздражители. Классическая медицина считает, что во сне человек проводит приблизительно одну треть своей жизни. Статистика в этом вопросе более точна — исследование группы из австралийских и американских ученых показало различия в среднесуточной продолжительности сна у представителей разных стран. Минимальным показатель оказался в Японии — там спят в среднем 7 часов 16 минут в сутки, то есть на сон тратится 30,3% жизни. Дольше всех остальных на земном шаре спят аргентинцы — 10 часов 16 минут, что составляет уже 42,8% всей продолжительности жизни. Представляете, почти половина! Для России измеренная средняя продолжительность сна составила 9 часов и 20 минут (эквивалентно 37,5% жизни). Еще в 1953 году американцы-нейрофизиологи Евгений Азеринский (наиболее широко известен научному сообществу как Юджин Асерински; потомок эмигрантов из России) и Натаниэл Клейтман (что интересно, родился в городе Кишиневе Российской империи) открыли фазу быстрого сна и тем самым вывели научные исследования на новый уровень. Именно после совершенного ими открытия появилось знание о том, что человеческий сон — состояние не однородное, а состоящее из двух качественно разных фаз: медленной и быстрой, в научной терминологии — ортодоксальной и парадоксальной. Интересно, что у быстрого сна есть даже собственная аббревиатура — R.E.M., собранная из первых букв таких английских слов как «rapid eye movements», что в буквальном переводе значит «быстрые движения глаз». Как вы догадываетесь, это не случайно: если во время медленной фазы активность мозга и организма в целом значительно снижается, то в быстрой фазе усиливаются мозговой кровоток, сердцебиение, дыхание и возникают быстрые движения глазных яблок. Медленный сон необходим для восстановления и отдыха организма, именно во время «Non R.E.M. фазы» происходит регенерация всех тканей и органов. Быстрый сон позволяет сознанию человека «привыкнуть» и приспособиться к событиям, происходящим в реальной жизни, и тем самым помогает ему как личности оставаться эмоционально стабильным. Также «R.E.M. фаза» за счет активации процессов готовит тело к тому, чтобы проснуться. Помимо полноценного ночного сна ученые также выделяют состояние полудремы — думаю, оно знакомо каждому, — когда после обеда или длительной прогулки на свежем воздухе мы вдруг начинаем «клевать носом». Примером полудремы является еще и дневной сон, распространенный в южных странах, - Греции, Италии, Испании. Сиеста — это настоящая традиция, пришедшая из XVII века, когда всем жителям Италии без исключения официально разрешили предаваться послеобеденному сну. Связь такого отдыха прослеживается и с биологическими ритмами человеческого организма, и с особенностями климата южноевропейских государств. Так, согласно исследованиям ученых, у человека в середине дня — примерно через восемь часов после утреннего пробуждения — наступает своеобразный упадок сил, для восстановления которых требуется отдых. С другой стороны, в тропических землях, колонизированных Испанией, а также в самой Испании, в это время на улице жарче всего, и даже животные прячутся от палящего солнца. Таким образом, ученые-нейрофизиологи выделяют два вида полудремы: наносон (сон в течение всего нескольких секунд) и «сиесту» (по аналогии с вышеназванной испанской традицией), которая длится до получаса. Главным отличием этих видов является глубина сна. Так, в первом случае «расслабление» головного мозга достигает лишь первой стадии сна, когда после альфа-ритмов следуют тета-ритмы. Во время «сиесты» сон находится уже на средней глубине — при этом сознание постепенно отключается, присутствуют как тета-, так и сигма-ритмы. Альфа-ритм работы человеческого мозга характерен для состояния расслабленного бодрствования (8 — 13 колебаний в секунду), тета-ритм наблюдается при снижении уровня бодрствования (4 — 7 колебаний), а сигма-ритм — на начальной стадии медленного сна. Согласно рекомендациям NASA, дремать следует приблизительно 26 минут. Этот непродолжительный отдых обеспечивает улучшение настроения, мыслительной функции мозга, облегчение восприятия, повышение внимания и выносливости. Немаловажной пользой является также прокачка памяти, что осуществляется путем стимуляции гиппокампа (часть лимбической системы головного мозга, которая участвует в механизмах формирования эмоций и перехода кратковременной памяти в долговременную). Новая информация, поступившая в мозг после того, как человек подремал, усваивается намного лучше и эффективнее — это доказали исследователи из Йоркского университета. Японские медики из Токийского университета присоединяются к представителям американских аэронавтов и утверждают, что дневная полудрема не должна превышать по длительности 1 час, так как сон дольше шестидесяти минут на 45% повышает риск развития сахарного диабета второго типа. Причина — вхождение человека в новую фазу сна. Часа полудремы достаточно, чтобы завершить фазу быстрого сна, дальше организм переходит в фазу медленного сна, прерывание которой чревато наступлением состояния инерции, сопровождающегося снижением умственной и физической активности, а также эндокринными нарушениями. Наносон в свою очередь не приносит организму заметной пользы, так как является слишком поверхностным, однако при этом он и не полностью бесполезен. Интересным свойством наносна является то, что он делает наше воображение более изощренным. В процессе засыпания мозг перестает уделять внимание внешним раздражителям, словно бы «блокируя» их. В результате постепенно отключаются одна зона мозга за другой — и это разделение становится причиной возникновения необычных ассоциативных связей, появляющихся на границе сна и яви. Мозг работает в эти моменты не как единая система, контролирующая все и вся, — отдельные его участки получают свободу и могут по-новому оценивать ситуацию и выдавать неординарные решения. Этим свойством наносна активно пользовался известный испанский художник-сюрреалист Сальвадор Дали. Именно он придумал необычную технику искусственного поиска вдохновения. Она подразумевает полное расслабление человека, когда он сидит в кресле, облокотив голову и уложив руки на подлокотники. Этот человек держит в руке тяжелый металлический ключ. Когда он засыпает, мышцы расслабляются — и ключ выпадает, с грохотом ударяясь о пол. В этот момент человек просыпается, однако сохраняет вдохновение, которое успел уловить между сном и явью. Официально это вдохновение называется гипнагогией или «феноменом лица в затемненном помещении». По своей сути это так называемый сонный паралич — состояние, когда сознание возвращается в реальную жизнь, а мышцы еще остаются расслабленными. Сонный паралич способен вызвать сильные галлюцинации вроде темных пятен перед глазами или ощущения рядом чьего-то присутствия. Аналогичным образом поступал и американский изобретатель Томас Эдисон, только вместо ключа он держал в руках бутылку с водой, а после пробуждения заново пересматривал свои идеи. Именно так им были сделаны многие из более чем тысячи запатентованных открытий. Полезным состояние наносна может оказаться не только для художников, писателей или ученых — а также и для любого из нас. Современные исследования подтверждают, что в решении любой задачи участвуют как сознательная, так и бессознательная части человеческой психики. Каждому наверняка приходилось слышать совет: «отвлекись, и решение придет само». И он возник не на пустом месте. Согласно мнению Грэма Уоллеса и Жака Саломона Адамара, процесс творчества состоит из четырех основных этапов: • подготовки, в течение которой формулируется и обдумывается задача; • инкубации — периода времени, на которое о задаче следует забыть; • озарения - представляет собой интуитивное решение, выданное бессознательным; • проверки. Речь в вышеназванном совете идет как раз об инкубации — состоянии, когда человек отключается от задачи, но при этом бессознательно все так же не выпускает ее из поля зрения. Часто именно в состоянии наносна мозг и предлагает нетривиальные варианты решений, которые впоследствии могут прийти к нам как озарение. И для этого совершенно не обязательно спать с бутылкой воды или тяжеленным ключом в руке. Когда сознательное и бессознательное скооперируются и выполнят каждое свою часть задачи, решение незамедлительно придет. В заключение приведу интересные факты о сне: Вздрагивания во время засыпания называются гипнотическими рывками и являются остатками дневной активности, они абсолютно безвредны для организма. Животным, как и человеку, снятся сны — обычно они видят в сновидениях те действия, которые совершают в состоянии бодрствования. Практически все видят сновидения, но не все их запоминают. Не могут видеть снов только люди с серьезными психическими заболеваниями. Через 5 минут после пробуждения человек забывает половину сна, а через 10 минут — 90%. Именно поэтому бывает так сложно вспомнить, что же нам снилось, даже несмотря на то, что сон казался интересным или будоражил воображение. Человеческое подсознание не способно самопроизвольно генерировать чужие лица — это значит, что всех людей, которые нам снятся, мы когда-то уже видели в реальности, но не запомнили. В течение ночи мы видим от двух до семи разных сновидений — их количество зависит от числа фаз быстрого сна. 12% людей на Земле способны видеть только черно-белые сны — по словам ученых, это связано с особенностями работы зрительного центра мозга: у этих людей он не способен генерировать цветное изображение во время сна. Ребенок начинает видеть сны еще в утробе матери. Сновидения начинаются на восьмой неделе беременности и появляются параллельно с развитием зрительных органов. Наука, изучающая сон, называется сомнология, наука о сновидениях — онейрология. Некоторые исторические личности были способны спать всего 3-4 часа в сутки. Эдисон, Да Винчи, Франклин, Тесла, Черчилль — все они спали гораздо меньше признанной нормы и чувствовали себя вполне здоровыми. Ученые считают, что подобные нарушения сна — обратная сторона большого таланта или гениальности. Начиная с 2008 года, каждую вторую пятницу марта отмечается Всемирный день сна. Автор: Нина Соколова
Анимационные работы независимого кинематографа
В практике независимого кинематографа нередко встречались глобальные эксперименты. Культовые режиссеры «артхаусного» направления иногда испытывали свои силы и способности в анимации. К такой практике прибегали Ларс фон Триер, Дэвид Линч, Мишель Гондри — получалось у них довольно интересно. Для них это было лишь экспериментальное отступление от привычного режиссерского стиля, для других анимационные фильмы — отнюдь не случайность и не разовая «акция». Например, для Уэса Андерсона, который выпустил удивительную анимационную полнометражку «Остров собак». Андерсон огромное внимание уделял мультфильмам, которые были совсем не детскими. Наоборот, они наполнены глубоким смыслом, интересными и порой сложными диалогами. Примечательно то, что даже фильмы Андерсона выполнены в таком интересном стиле, что он напоминает анимацию. Такой эффект достигается с помощью неординарных локаций, цветов, съемки и, конечно же, актерской игры. Британский институт составил список, включающий в себя анимационно-экспериментальные работы культовых режиссеров. «Страна дураков», реж. Дэвид Линч. Мультик, размещенный на сайте режиссера спустя много лет после создания. Он рассказывает историю жизни обычного недалекого американского деревенщины и его друзей. Мультик наполнен необычным чувством юмора, которое присуще самому Дэвиду Линчу. Режиссер занимался анимацией начиная с 60-х годов. В этот период вышла самая запоминающаяся работа — «Шестеро заболевают». Спустя некоторое время выходит «Страна дураков», которая была озвучена и отрисована самим Дэвидом Линчем. «Бесподобный мистер Фокс», реж. Уэс Андерсон. История о лисе, одетом в вельветовый костюм, ворующем у трех фермеров — первый полнометражный анимационный фильм Уэса Андерсона, который был выполнен в стиле олдскульного стоп-моушена в Лондоне. До начала производственного процесса Андерсен заявил, что все декорации должны быть выполнены вручную, в миниатюре. В результате чего были созданы куклы, которые сделали мультик необычным, невероятно живым и качественным. Друзья Уэса — Джордж Клуни, Мэрил Стрип, Джейсон Шварцман, Билл Мюррей, Оуэн Уилсон, Уиллем Дефо, Джарвис Кокер не оставили режиссера, они дополнили картину своими невероятными образами. «Путешествие в сплющенную страну», реж. Ларс фон Триер. Задолго до того, как Ларс фон Триер стал одним из самых нестандартных и скандальных режиссеров, он также пробовал себя в анимации. «Путешествие в сплющенную страну» он создал в возрасте 11 лет. Эта история о путешествующей верхом на ките сосиске в сплющенную страну, на своем пути она встречает зайцев, наделенных не самым жизнерадостным характером. Мультик был создан из раскрашенных обрезков бумаги и имел покадровый характер. В конце концов, учитывая возраст будущего режиссера, работа получилась впечатляющая. «Карусель», реж. Жан-Пьер Жёне. Жан-Пьер Жёне — один из постановщиков удивительного фильма «Амели» — за 11 лет до всеобщего признания совместно со своим другом Марком Каро снял анимационный фильм о группе лысых людей с искаженными физиономиями, которые непрерывно кружатся на карусели. Анимация длится всего 10 минут, тем не менее, она обладает жутковатой атмосферой ночи с не заканчивающимся дождем. Мультфильм спустя годы получил премию «César» за лучший анимационный фильм. «Пробуждение жизни», реж. Ричард Линклейтер. «Фильм-прогулка» основан на осознанном сновидении. Различные элементы, характеризующие данный тип снов, которые показаны в фильме, были описаны психофизиологом Стивеном Лабержем. Главный герой картины просто гуляет весь фильм, встречая на своем пути самых различных людей, обсуждает с ними экзистенциальные проблемы. Его цель — познать реальность и найти истинный смысл жизни. Фильм основан на рассказах людей, которые употребляли ЛСД. Автор: Катарина Акопова
Астрид Линдгрен. «Нет насилию!»
В 1978 году Астрид Линдгрен получила Премию Мира немецкой книготорговли. На вручении этой премии она произнесла знаменитую речь «Нет насилию!», которая вызвала множество дискуссий в европейских странах. Сейчас в это трудно поверить, но в 1970-е гг. телесные наказания детей были практически нормой во многих странах. В 1979 году Швеция стала первой страной в мире, где они были запрещены – во многом благодаря этому выступлению Линдгрен. Но в этой речи писательница говорит не только о проблеме детских наказаний, но и о том, что истоки войн и агрессии, в которых утопает наш мир, лежат в детстве каждого из нас. Дорогие друзья. С самого начала истории человечество живет под знаменем войн и насилия, а тот хрупкий мир, который иногда воцаряется на Земле, всегда находится под угрозой. И этот момент вовсе не исключение. Именно сейчас мы в очередной раз замерли в ожидании новой глобальной войны, которая уничтожит всех нас. В меня вселяет хрупкую надежду тот факт, что все больше людей говорят об этом и даже пытаются действовать на благо мира. Но эта надежда эфемерна. Ведь политики всего мира, которые так много говорят о разоружении, имеют в виду все что угодно, но только не разоружение своей собственной страны. Никто не хочет стать первым, потому что никто не верит в искренность стремления к миру других. Но не пора ли нам спросить себя, оглядываясь на тысячелетия истории насилия, что такого есть в нашем сознании что неизменно приводит нас к войнам и убийствам друг друга? Неужели мы все обречены погибнуть в результате этой бесконечной агрессии? И если мы все в итоге искренне желаем себе мира, то есть ли возможность у нас измениться так, чтобы полностью отмежеваться от насилия, пока еще не стало слишком поздно? Постараться стать новым видом человеческих существ. Но как это сделать и с чего начать? Я уверена, что мы должны начать с самой основы. С наших детей. Сегодня вы наградили меня «Премией Мира», но как детского писателя. И вы вряд ли ожидаете от меня широких политических взглядов или умных предложений по решению международных проблем. И я хочу поговорить о детях. Все мои надежды опираются только на них. Ведь именно они те, кто спустя не так уж много лет станет принимать решения, в том числе о войне и о мире и о том, в каком мире нам жить — в мире насилия или в мире братства и сотрудничества. Есть ли хоть маленькая надежда на то, что ужасный мир созданный человечеством станет вдруг другим? И почему нам никак не удается создать хороший мир, несмотря на все добрую волю, которая существует? Я верю в тот факт, что дети не рождаются с зачатками добра или зла. С рождением мы получаем интеллект, но добро и зло развиваются в нас позже. Но что и кто влияет на то, каким станет ребенок — открытым и любящим, способным к искренним человеческим отношениям или же черствым и злобным, способным лишь к конфронтации с другими? Гете сказал, что человек познает мир через того, кто дарит ему любовь. И ребенок, который растет в любящей семье, учится у родителей такому же чувству по отношении к миру и сохраняет это и дальше. И если такой ребенок станет тем, кто влияет на судьбы мира, то мы все будем благодарны тому, что его природа стремится к любви, а не к смерти и насилию. Иногда мне страшно думать о том, что на самом деле, характер наших теперешних мировых лидеров полностью сформировался к их пятому дню рождения. Но давайте оглянемся назад и спросим себя, как наши дети воспитывались на протяжении всей нашей истории? Не слишком ли часто их стремления и воля были сломлены при помощи той или иной формы насилия? Сколько детей получили эти уроки от тех людей, которых они любят — от своих родителей? И все это передавалось их поколения в поколение. «Пожалеешь розг — испортишь ребенка», вот что говорит нам Ветхий Завет и множество матерей и отцов слепо следовало этим заповедям. Они использовали розги и называли это любовью. Так какого рода детство было у тех, кто сегодня угнетает, мучает и тиранит собственные народы? Я думаю, что за большинством из таких людей стоит насилие в семье — воспитание с помощью кнута или психологического насилия. Даже в детской литературе нет недостатка в таких сценах, когда розги использовали для того, чтобы добиться послушания и подчинения. К счастью, всегда есть те родители, которые воспитывают своих детей в атмосфере тепла и любви. При этом справедливо будет вспомнить, что только в 20 веке, да и то далеко не везде, люди начали относиться к детям, как к равным себе личностям, позволяя им свободно развиваться без насилия и угнетения. И меня охватывает чувство настоящего ужаса, когда я слышу многочисленные голоса, ратующие за возврат к старым методам воспитания. Люди требуют «больше строгого подхода, больше жесткости к детям» и при этом думают, что таким путем они смогут искоренить детские и юношеские пороки, они считают, что их причина в слишком большой свободе и отсутствии строгости. Но на самом деле это ни что иное, как попытка изгнать дьявола с помощью Вельзевула, приводящая лишь к еще большему насилию. И до тех пор пока мы не признаем, что насилие порождает лишь насилие, такой подход будет сохраняться и множится. Увы, очень многие родители всерьез обеспокоены демократическим подходом к воспитанию. Они думают — не приведет ли такое к вседозволенности? Но антиавторитарное воспитание вовсе не означает, что дети плывут по течению и делают все что угодно. Это не означает отсутствия норм и правил. Мы все нуждаемся в определенных рамках и правилах, и этим вещам дети всегда учатся на примере своих родителей. Разумеется, детям нужно уважать родителей, но взрослые точно так же должны уважать своих детей, а не злоупотреблять своей естественной властью над ними. Я хочу рассказать любителям жесткого подхода к воспитанию историю, однажды услышанную мною от одной старушки. В те времена когда она еще была молодой матерью, а люди вовсю верили в идею, что «баловство портит ребенка», ее сын созорничал и первый раз в своей жизни решил скрыть от нее свое озорство. Дело, тем не менее, открылось, и она сказала мальчику пойти и найти хворостину для наказания. Его долго не было. В конце концов он вернулся плачущий и сказал: «Мама, я не могу найти прут, но вот держи вместо него камень». И мать вдруг поняла, как эту ситуацию на самом деле воспринял ее ребенок. Он решил, что мать просто хочет причинить ему боль, а значит и камень тут вполне сойдет. Тогда она разрыдалась, обняла его и какое то время они так и стояли и плакали вместе. Потом она взяла тот камень и положила его на кухне на самом видном месте, и с тех пор он всегда напоминал ей — никакого насилия! Так что же, если мы будем воспитывать своих детей без насилия, то произведем новую породу человека, который будет жить в состоянии вечного мира? Только автор книг для детей может быть настолько простодушен, чтобы поверить в такое! Но я хорошо понимаю, что это утопия! Конечно же в нашем больном и страдающем мире множество вещей, помимо детей, требуют внимания, если мы хотим достичь мира. Даже сейчас, когда на планете в основном царит мир, даже сейчас в нем есть много несправедливости, жестокости и насилия, и наши дети, конечно, не могут закрыть глаза и не видеть этого. Они видят это, слышат это и читают про это каждый день, и несомненно, в них зарождается убежденность, что насилие естественный инструмент человеческих отношений. Но, то что мы можем сделать у себя дома, так это показать им, что есть и другой путь прожить нашу жизнь — и это любовь и понимание. И возможно, неплохо было бы нам всем иметь в кухне на полке такой же камень, который вечно напоминал бы нам — никакого насилия!
Аркейский отшельник. Эрик Сати
Удивительные, чувственные композиции вдохновляли многих творцов. Музыка Эрика Сати украшала фильмы таких режиссеров, как Луи Маль, Жан-Люк Годар. Тем не менее, музыка не забирала на себя все внимание. Часть ценителей присвоили композиции понятие «меблировочной музыки». Она создавала атмосферу уюта и мягкости. Как и в большинстве случаев, талант Эрика стал проявляться еще в детстве, но родители не придавали этому значения. Это происходило потому, что в семье Сати не было людей искусства. В 12 лет мальчик после переезда из Онфлера в Париж стал серьезно обучаться музыке в Парижской консерватории. К сожалению, он так и не закончил обучение, хотя и поступал туда два раза: в 12 и 18 лет. Его учебу нельзя было назвать очень успешной, поэтому его исключили в первый раз. В 18 лет он бросил обучение уже сам, интерес иссяк окончательно. Он ушел в армию. Отслужил год, вернулся и пошел работать в кафе тапером. В 1888 году появился первый цикл «Три гимнопедии». В нем были примечательны свободные соотношения нонаккордов. Такой прием был в обиходе композиторов раньше, но Сати стал первым, кто развил гармоничность приема, и использовал его в «Сыне звезд». Последовательность нонаккордов уже строилась по квартам. Однажды в очень уютном кафе на Монмартре Сати познакомился и в скором времени подружился с Клодом Дебюсси, который предложил оркестровать «Три гимнопедии». Именно дружба с Дебюсси помогла Сати преодолеть юношеское увлечение вагнеровской музыкой. Экстравагантность Сати была заметна почти во всем: в изречениях, взглядах на жизнь, внешнем образе, в привычке писать заметки красными чернилами, и соответственно, в музыкальных композициях. Неожиданный метод построения композиции — несколько непродолжительных пассажей, соединяющиеся друг с другом в определенных сочетаниях, и в следствии получается пьеса. Непростые отношения с Сюзанн Валандон, которая отличалась жестким и властным характером, побудила Сати создать необычную композицию «Vexations». Пьеса, звучавшая однообразно, отлично отображала чувства композитора. Она погружает слушателей в атмосферу непростой жизненной ситуации, в которой оказался автор. Пьеса непродолжительна, но автор управлял ситуацией рождения композиции, он предписывал пианисту многократно повторять одно и тоже. Казалось бы, ограничений нет, но Сати пришлось их все-таки установить: максимум был 840 раз. Композиции, в зависимости от темпа, продолжались от 12 часов до целых суток, потом они значительно сокращались. В подобном стиле писались «Перезвоны Розы и Креста», «Готические танцы» и другие. С 1898 года у Сати начинается период «Аркейского отшельника». В тот период он переехал в Аркей, где ограничил круг своего общения до самого себя. Все же иногда он возвращался в Париж, исключительно для того, чтобы представить свои произведения. Эрик Сати не был известен большой публике до знакомства с Морисом Равелем в 1911 году, тот организовал цикл концертов из произведений Сати. Несмотря на отречение от социума, в 1915 году произошло еще одно значимое знакомство в жизни Сати. Он встретил Жана Кокто. По его инициативе композитор принял участие в создании балета для труппы Сергея Дягилева. Назывался балет «Парад». Музыка Сати шокировала зрителей, и это еще очень мягко сказано. В ней присутствовали немузыкальные звуки: шум печатной машинки, вой сирен и так далее. Самым знаменитым стал цикл пьес «Гноссиены». Слово было придумано самим Сати, что опять подтверждает — он сам контролирует процесс, он здесь хозяин. Охарактеризовать пьесы можно следующим выражением — «настроение элегического раздумья». Эксцентричный Эрик Сати умер в 1925 году. К сожалению, это печальное событие осталось практически незамеченным до середины ХХ века. Понадобилось время, чтобы публика поняла, насколько он опережал свою эпоху. Так или иначе, он завоевал громкое имя и стал заметной персоной в истории французской музыки. Автор: Катарина Акопова
© 2015 — 2024 stakanchik.media
Использование материалов сайта разрешено только с предварительного письменного согласия правообладателей. Права на картинки и тексты принадлежат авторам. Сайт может содержать контент, не предназначенный для лиц младше 16 лет.
