Как проводить время качественно

Впервые о термине «качественное время» я прочитала в книге «Пять языков любви» Гэри Чепмена, и это вызвало во мне настоящий резонанс. Конечно, это сильно апеллирует к общей пропаганде жить в моменте времени, наслаждаться настоящим, быть в фокусе. И качественное время — это то время, которое отдано исключительно чему-то или кому-то одному, будь то любимый человек, работа, хобби или отдых. К сожалению, многие люди, даже прекрасно зная об этом, не могут проводить своё время качественно. Какие условия необходимы для того, чтобы время можно было считать таковым? Первое условие — это понимание того, где вы находитесь в настоящий момент. Просто обратите внимание на то, что находится вокруг вас, или тех людей, которые с вами рядом. Другими словами, запишите в свой мысленный блокнот «я дома» или «я на работе». Отдельной строкой идёт «я в отпуске». Последнее часто уходит в фон, так как многие люди склонны «оставаться на рабочем месте», даже находясь за сотни километров от офиса, где-то на побережье океана. А если вы работаете удалённо, то риск всегда и везде чувствовать себя онлайн доходит до помешательства. Второе условие — это понимание того, зачем вы здесь. Конечно, сейчас мы говорим не о глубинном смысле бытия и нашем предназначении. Просто отдайте себе отчёт в том, что вы хотели здесь сделать, чем заняться, для чего пришли в это место в это время. Опять же к нашим примерам из первого пункта. Если вы на работе — наверное, вы пришли сюда, чтобы выполнить часть какого-то проекта, задание вышестоящего руководства или просьбу вашего партнёра по улучшению совместной разработки. Если вы дома, на отдыхе, на прогулке с любимым человеком, и у вас более-менее свободная программа, осознайте это и прочувствуйте соответствующее настроение. Не рабочее, сконцентрированное, напряжённое, а расслабленное, открытое для изменения планов, внесения предложений. И обязательно слушайте желания своего партнёра, который также хочет отдохнуть, а не вступать в рабочие споры во имя благополучия проекта. Третье условие — это понимание того, как вы будете делать то, что собирались. В этом пункте многие проседают и прокрастинируют, не имея в голове чёткого плана. Об этом мы ещё поговорим. Если вы уже делали что-то подобное, будь то проект на работе или совместное время с любимым человеком, отдайтесь на усмотрение своего предыдущего опыта. Возьмите за базу тот материал, тот опыт, который у вас уже есть. И… Четвёртое условие — просто делайте то, что собирались. Этот пункт вполне может находиться на месте предыдущего. Именно так я училась делать звонки по телефону на рабочем месте. У меня всё усложнялось тем, что разговор должен был проходить на иностранном языке. Не идеально владея арсеналом технической лексики, я опасалась, что не пойму что-то во время разговора, и поэтому предпочитала вести деловую переписку. Когда мне нужно было звонить по телефону, я придумывала для себя различные отговорки, пока не стала использовать одно волшебное средство. Я просто набирала номер, совершенно не представляя себе беседу, и просто устанавливала контакт. Самые важные вопросы всегда выносились в переписку, но после личного контакта голосом переписка имела совершенно другой тон — гораздо более доброжелательный, чем обезличенное общение без голосового обращения к собеседнику. Таким образом, если у вас нет понимания того, как что-то делать, делайте это вслепую, как раз получая тот самый опыт, который в следующий раз будет на третьем, а не на четвёртом месте в осознании процесса вашей деятельности. Теперь, когда мы разобрали стадии осмысления себя в моменте времени, давайте обратимся к вопросам тех, кто переживает за то, что время проходит напрасно. Недавно я увидела граффити на стене дома с надписью: «Пока ты убиваешь время, время убивает тебя». Фраза хороша, хотя я бы поспорила с решением тратить время на то, чтобы «пачкать» фасад здания. В конце концов, «стена» в социальной сети куда более привлекательна с точки зрения эффективности по количеству просмотров. Если вы осознаёте все четыре пункта, описанные выше, время уже не может проходить мимо вас. Вы получаете огромное количество опыта по своей деятельности (если вы на работе, к примеру), вы обретаете опыт взаимодействия с окружающими людьми или своими близкими (на работе или дома), вы изучаете и лучше понимаете себя, постоянно совершенствуя этот навык (просто благодаря осознанию своих страхов, моментов принятия решений и того, как вы это делаете). Проводя время качественно, а не на автомате, фоном, вы вводите в фокус себя и всю свою жизнь. И это не значит, что каждый такой опыт вы будете постоянно вспоминать и возвращаться к нему. Вы пройдёте этот этап как тренировку и будете двигаться дальше, обучаясь чему-то новому. Качественное время — это, прежде всего, внимание к самому себе. Когда вы освоите три шага осознания и фокуса плюс один шаг действия, вы сможете перейти на следующий уровень — возможность повышать качество каждого из этих шагов. Для этого на каждом шаге вам нужно задать себе вопрос: «А как я могу лучше осознавать и понимать этот шаг»? Такая техника подобна медитации. Кратко пройдёмся по пунктам. Где я? Вам нужно не просто осознать, что вы на работе, но и заметить форму, цвет, объём предметов, которые находятся вокруг вас. Услышать звуки, понять, откуда они исходят. Другими словами, обострить всё своё чувственное восприятие. Пожалуй, эта техника подсмотрена у детей и художников в широком смысле слова — взглянуть на мир как в первый раз, с любопытством и искренней наблюдательностью. Зачем я здесь? Перед вами листок бумаги, на котором вы должны представить своё видение по улучшению работы своего отдела. Подумайте о том, почему вы работаете именно над этим проектом, как вы реализуетесь в этой деятельности. Возможно, вас захлестнёт досада, что вы не там, где хотели бы находиться — и это, конечно, важная мысль, к которой нужно прислушаться, особенно, если она посещает вас достаточно часто. Но, быть может, вы вспомните, что именно здесь вы сотрудничаете с интересными людьми, отдыхаете на море за счёт компании или выезжаете за границу, где посещаете интересные места в рамках культурной программы. Или вы получаете зарплату, благодаря которой вы можете радовать своих близких подарками или поездками. Конечно, не забывайте, что вам всё же нужно сделать задание по работе, а не уйти в философию жизни. С практикой вы сможете переключаться от близкого к далёкому и обратно, успешно работая с обоими планами, как художник. Как мне сделать то, что я планировал? Если вам мало собственного опыта, вы можете расширить его — обратиться к коллегам, друзьям, близким — тем, кто действительно может помочь. Или хотя бы прочитать новую информацию в интернете, чтобы использовать что-то новое. Нет, это не только про работу. Вариант оригинального свидания с любимым человеком тоже вполне можно заимствовать из других источников. Тем более, что финальное решение всегда за вами. Действие. Если вы пройдётесь по первым трём пунктам и улучшите их при помощи перечисленных рекомендаций, вам уже не придётся ничего улучшать в четвёртом пункте. Вы сделаете то, что собирались, лучше, чем раньше. Прелесть осознанного движения к чему-либо в том, что вы готовитесь к действию постепенно. Усилия, которые вы затрачиваете, словно снимаются с той тяжести, которая должна была быть затрачена на само выполнение. Иными словами, лучшая импровизация — подготовленная импровизация. Удачи вам во всех сферах!

20 цитат «философа пессимизма» Артура Шопенгауэра

Известный немецкий философ XIX века Артур Шопенгауэр был известным мизантропом, закоренелым холостяком и любителем свободы. Он тяготел к немецкому романтизму, увлекался мистикой, высоко оценивал работы Иммануила Канта, называя их «самым важным явлением, какое только знает философия в течение двух тысячелетий», ценил философские идеи буддизма. Артур Шопенгауэр называл существующий мир «наихудшим из возможных миров», за что получил прозвище «философа пессимизма». Но это не помешало ему глубоко исследовать человеческую природу во всех ее проявлениях, её мотивацию и желания. Его стиль письма прозвали афористичным — многие его цитаты стоят того, чтобы их выучить наизусть: В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле. Мы редко думаем о том, что имеем, но всегда беспокоимся о том, чего у нас нет. Каждый усматривает в другом лишь то, что содержится в нем самом. Самостоятельность суждений — привилегия немногих: остальными руководят авторитет и пример. Истинный характер человека сказывается именно в мелочах, когда он перестает следить за собой. Между гением и безумным то сходство, что оба живут совершенно в другом мире, чем все остальные люди. Для каждого человека ближний — зеркало, из которого смотрят на него его собственные пороки; но человек поступает при этом как собака, которая лает на зеркало в том предположении, что видит там не себя, а другую собаку. Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля. С точки зрения молодости жизнь есть бесконечное будущее, с точки зрения старости — очень короткое прошлое. Кто жесток к животным, тот не может быть добрым человеком. Есть одна только врожденная ошибка — это убеждение, будто мы рождены для счастья. Лицо человека высказывает больше и более интересные вещи, нежели его уста: уста высказывают только мысль человека, лицо — его природу. Разумно было бы почаще говорить себе: «Изменить я этого не могу, остается извлекать из этого пользу». Ты не можешь ничего поделать с окружающей тебя тупостью! Но не волнуйся напрасно, ведь камень, брошенный в болото, не производит кругов. Богатство подобно соленой воде: чем больше ее пьешь, тем сильнее жажда. Люди в тысячу раз больше хлопочут о наживании себе богатства, нежели об образовании своего ума и сердца, хотя для нашего счастья то, что есть в человеке, несомненно, важнее того, что есть у человека. Посредственность озабочена тем, как бы убить время, а талант — как бы время использовать. Кто не любит одиночества — тот не любит свободы. Иногда нам кажется, что мы тоскуем по какому-нибудь отдаленному месту, тогда как на самом деле мы тоскуем о том времени, которое мы там провели, будучи моложе и бодрее, чем теперь. Так обманывает нас время под маской пространства… Каждый ребенок в какой-то мере гений, и каждый гений в какой-то мере ребенок. Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг. Одним из существенных препятствий для развития рода человеческого следует считать то, что люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто громче всех говорит. Каждого человека можно выслушать, но не с каждым стоит разговаривать.

Самые необычные сувениры со всего мира

Туристы тратят огромные суммы на подарки, привезенные родственникам и друзьям из путешествий. Если раньше принято было привозить магниты на холодильник, то сейчас появилось такое большое количество разнообразных сувениров, что есть из чего выбрать. Из разных стран люди везут определенные подарки, которые иногда очень удивляют. Tuttuki Bako, Япония Одним из самых распространенных сувениров, привезенных из Японии, является статуэтка борца сумо, но это далеко не самый необычный подарок. А вот устройство под названием Tuttuki Bako действительно интересно. В этой маленькой коробочке есть экран и углубление, в которое нужно поместить палец. Устройство оцифрует палец, и владелец сможет играть в несколько мини-игр при помощи пальца. Например, тыкая пальцем в амебу, нужно заставить ее прилипнуть к пальцу, а на следующем уровне следует бросать пальцем мяч. Есть несколько игр и разные персонажи: панда, осьминог, девочка. Змеиное вино, Вьетнам, Китай Многие путешественники возвращаются из Вьетнама и Китая с красивыми бутылками, в которых плавают настоящие змеи. Это не декоративная атрибутика, а настоящее змеиное вино. Ядовитых змей заливают алкоголем, отчего их яд становится безвредным. Создатели сего вина утверждают, что оно невероятно полезно для здоровья. Но вполне возможно, что это простой маркетинговый ход. Сушеные головы тсантса, Эквадор Давным-давно индейцы, убивая своих врагов, делали обереги из их голов. За такие диковинные талисманы европейцы готовы были щедро платить, что привело к появлению сувениров подобного рода. Сейчас их делают из кожи обезьян или козлов, но раньше для того, чтобы обогатиться на сувенирах, убивали людей. Леденцы со скорпионами, Америка Одна кондитерская в Калифорнии придумала создавать необычные сласти, их начинку, как правило, составляли насекомые. Такой рискованный трюк удался, сладости стали пользоваться спросом. Наибольшей популярностью (как у местного населения, так и у гостей страны) пользуются леденцы со скорпионами. Для начинки используют настоящих скорпионов, которые после специальной обработки становятся абсолютно безопасны для человека. Многие говорят, что скорпион в сладостях по вкусу очень похож на грецкий орех. Чашка-Дракула, Румыния Первая ассоциация с Румынией — это граф Дракула. Поэтому не удивительно, что сувенирные магазины забиты разнообразными аксессуарами на эту тему. Очень популярны чашки с изображением графа и деревянные статуэтки. Термометр с Великой Китайской Стеной, Китай Это одновременно и практичный, и интересный подарок, который можно купить не только для друзей, но и для себя. Термометр всегда будет напоминать о путешествии. Почтовые марки, Ватикан В Ватикане можно найти много интересных сувениров, в основном на религиозную тематику: ладанки, крестики, бутылочку святой воды и прочее. Здесь часто приобретают копии произведений искусства великих мастеров, но наиболее интересны почтовые марки Ватикана. Они очень ценные, ведь их выпускают лишь в то время, когда умер Папа римский, а его преемник еще не назначен. Медальоны Картуш, Египет Традиционно принято везти из Египта папирусы, специи, ароматические масла и разнообразные статуэтки, изображающие фараонов, животных, пирамиды. Медальоны Картуш — более привлекательный подарок, ведь его можно сделать на заказ, от чего он станет уникальным. Обычно в медальонах скрыты послания, но можно попросить сделать особую надпись, зашифровать имя. Музыкальные инструменты, Африка, Мексика Барабаны, маракасы, бубны, выполненные в этническом стиле, выглядят очень привлекательно и аутентично. Они подойдут в качестве подарка не только музыкантам, но и всем ценителям диковинок. Воздух в банке Такой «продукт» купить можно и в Китае, и в России, и во Франции. Даже не выезжая в другую страну, можно приобрести в интернет-магазине воздух практически из любой части мира. Обычно такие банки красиво оформлены, а на этикетках расписаны все преимущества законсервированного воздуха. Предметы культа В каждой стране есть свои амулеты, приносящие удачу, и необычные предметы культа. Из Тибета можно привезти статуэтку Будды, тибетское колесо, из Африки и Мексики — деревянные маски, из Индонезии — фигурки богов, маски богини Шакти и т.д.

10 правил воспитания детей по Толстому

Лев Толстой вошел в историю не только как классик мировой литературы, но и как педагог. В 31 год он открыл свою школу в Ясной Поляне, в которой бесплатно обучал крестьянских детей по своей методике. Принципы его воспитания и образования были новаторскими для XIX века, а что мы скажем о них сегодня? Не портить воспитанием Толстой говорил: детский возраст — это первообраз гармонии, которую портят и уничтожают. По мнению классика, любое воспитание — попытка загнать ребенка в рамки, подчинить правилам и законам взрослого мира. Лучше всего отказаться от целенаправленного воспитания. Это не значит, что с детьми не нужно заниматься, но следует развивать то, что в них уже есть, и ценить «первобытную красоту». «Человек всякий живет только затем, чтобы проявить свою индивидуальность. Воспитание стирает ее», — писал Толстой. Не наказывать Толстой был ярым противником насилия: он категорично заявлял, что в школе не может быть розг, а ученика нельзя наказывать за невыученные уроки. Отмена любых наказаний в Яснополянской школе стала новаторством для XIX века. Современники сомневались, может ли такая методика быть эффективной, и спорили: «Все это очень справедливо, но согласитесь, что без розги иногда невозможно и что надо иногда заставлять учить наизусть». Не скрывать свои недостатки Классик был уверен: дети значительно проницательнее взрослых — и советовал родителям сперва обнаружить свои слабые стороны. В противном случае дети уличат в лицемерии и не будут прислушиваться к мнению старших. Учить полезному Толстой критически относился к тому, как был устроен учебный процесс в России XIX века. Он возмущался, что для получения аттестата ученикам приходится зубрить теорию, которую потом невозможно применить в профессии. Латынь, философия, церковные науки казались писателю архаикой. По его мнению, намного важнее знания, которые пригодятся в жизни, а ученики имеют право самостоятельно выбирать, что изучать. Воспитывать самостоятельность Толстой говорил, что люди из народа — те, кто не обучались в гимназиях и университетах — «свежее, сильнее, могучее, самостоятельнее, справедливее, человечнее и, главное — нужнее людей, как бы то ни было воспитанных». Именно поэтому один из основных заветов обучения в его Яснополянской школе был такой: не заставлять детей подчиняться жестким правилам, а воспитать в свободе и учить самостоятельности. Разрешить недовольства В Яснополянской школе, помимо уроков, часто проводили беседы. На этих встречах учителя и ученики обсуждали все, что считали важным: вопросы науки, новости, учебный процесс. Ученики могли высказывать свою точку зрения и даже критиковать учителей. Свободное воспитание, которое воспевал Толстой, подразумевало честный и открытый разговор. Развивать воображение Воспитание и образование — это не только изучение учебников. Писатель отмечал, что на формирование личности ребенка воздействует все, что его окружает: «детские игры, страдания, наказания родителей, книги, работы, учение насильственное и свободное, искусства, науки, жизнь — все образовывает». Познавая мир, ребенок развивает воображение и творческие способности. Огромной ошибкой Толстой считал обучение по четкой методике, вместо того чтобы лишь направить ребенка в изучении мира во всем его многообразии. Учить понятно Свободное образование было неприемлемо для гимназий или университетов XIX века, где учеников насильно, иногда под страхом телесных наказаний, заставляли заучивать уроки. Толстой построил учебный процесс без принуждения к образованию и стремился учить так, чтобы ребенок получал от этого удовольствие. Основные советы учителям писатель собрал в брошюре «Общие замечания для учителя», где рекомендовал пристально наблюдать за душевным и физическим состоянием учеников, а вместо сухих терминов преподносить ребятам впечатления. Быть человечнее «И дети смотрят на воспитателя не как на разум, а как на человека», — писал Толстой. Знания, правила, науки — меньшее, чему может научить ребенка взрослый человек. Наблюдая за родителями и учителями, дети делают выводы о том, что значит быть хорошим человеком, как следует себя вести в обществе и по каким законам жить. Детскую проницательность нельзя обмануть ни знаниями, ни правами. Самому жить хорошо По Толстому, дети — чисты, невинны и безгрешны от природы. Взрослея, они познают мир, ориентируясь прежде всего на поведение родителей и близких людей. Поэтому главный завет всей толстовской педагогики — в первую очередь заботиться не о воспитании молодого поколения, а совершенствовать самого себя. Автор: Мария Соловьева

10 советов тридцатилетним от тех, кому за сорок

Когда тебе двадцать лет и вся жизнь впереди, ты считаешь, что знаешь все и обо всем. В тридцать к тебе приходит понимание того, что это далеко не соответствует реальности. Ну а в сорок лет ты уже можешь спокойно расслабиться и все, что происходит, принимать таким, какое оно есть на самом деле. Более того, сорокалетние могут дать дельные советы более молодым людям. Если изучить все рекомендации, то можно выделить несколько главных, встречающихся чаще всего. Откладывайте деньги на старость уже сейчас, не медля ни одного дня Эта фраза в разных формулировках звучит чаще всего. Срочно позаботьтесь о собственной финансовой стабильности и благополучии, начните делать сбережения. Чтобы добиться этой цели, предлагается выполнять ряд действий: • Поставьте перед собой основную задачу выплатить все кредиты и долги в кратчайшие сроки. • Создайте свой «стабфонд» — многие люди лишились финансов в связи с различными жизненными ситуациями, в частности, связанными со здоровьем. • Откладывайте третью часть заработной платы на депозит, сберегательный счет или тратьте ее, чтобы скорее выплатить кредит. • Не делайте легкомысленных покупок, в том числе и не берите ипотеку на жилплощадь, пока не убедитесь, что можете выполнить условия договора. • Не доверяйте брокерам на биржах и не вкладывайте средства в то, в чем вы не разбираетесь. Многие люди в возрасте старше 40 сталкивались с серьезными проблемами только потому, что не умели или не хотели накапливать сбережения. Именно они и предупреждают молодых о возможных последствиях. Вывод у всех один без исключения: как можно раньше и больше личных денег начинайте откладывать на будущее. Позаботьтесь о здоровье уже сейчас Каждый из нас — достаточно образованный человек, хорошо осведомленный в важности заботы о собственном здоровье. Мы в курсе, какие продукты стоит употреблять в пищу и как нужно питаться, сколько часов в сутки спать и на какой кровати, насколько важен спорт и все прочее. Но вспоминаем об этом только тогда, когда организм начинает давать серьезный сбой в работе. Люди после сорока утверждают, что, если вы до сих пор легкомысленно относились к здоровью, срочно займитесь собой. В ближайшее десятилетие закономерный процесс разрушения должен быть сведен до минимума. Главное, что нужно усвоить — не пренебрегайте спортивными занятиями и активным образом жизни. Именно об этом говорят те, кто пережил инфаркты и инсульты, имеет заболевания суставов и сосудов, болезни эндокринной системы. Все единогласно утверждают, что находя оправдания не заниматься собой, они совсем не задумывались о последствиях своей бездеятельности. Откажитесь от общения с людьми, которые относятся к вам негативно На следующем месте стоит простой, но очень важный совет: научитесь выстраивать ограничения в личных отношениях. Если говорить о большинстве тех, кто уже перешагнул рубеж в сорок лет, то они бы это сделали, будь у них машина времени, позволяющая повернуть время вспять. Общаться нужно только с хорошими позитивными людьми, а не заставлять себя поддерживать отношения с теми, кто относится к вам плохо. Не стоит терпеть их ради финансовой выгоды, по эмоциональным причинам, ради детей и бояться ранить чьи-то чувства. Желание понравиться окружающим, изменить что-то, заставить их обратить на себя внимание здесь не срабатывает, а наоборот, делает ситуацию только более сложной. В 20 на мир мы смотрим широко открытыми глазами и держимся за тех, кто нам совершенно не нужен. Но спустя годы понимаем, что всегда найдутся действительно верные друзья, способные на взаимовыручку в любых жизненных ситуациях. К тем, кто вам небезразличен и дорог, необходимо относиться хорошо Выстраивая стену между собой и теми, с кем нам не хочется общаться, следует больше времени уделять родным, близким, любимым людям. Только подумайте, какую неоценимую поддержку вы можете оказать в трудную минуту тем, кого любите и цените, просто побыв с ними, внимательно выслушав, искренне посочувствовав и не осуждая за ошибки. Нельзя добиться всего — сосредоточьтесь на тех действиях, которые у вас лучше всего получаются В двадцатилетнем возрасте мы полны иллюзий и мечтаний, и уверены, что времени у нас более, чем достаточно. Профессию, род занятий мы тоже выбираем именно в этот период нашей жизни. К сожалению, лишь единицам везет пойти действительно по верному пути. В большинстве своем люди по прошествии нескольких лет или даже десятилетий начинают осознавать, что их решение, принятое в самом начале взрослой жизни, оказывается ошибочным. Чтобы понять, что мы можем делать хорошо и что нас радует, иногда понадобятся годы. И в этом случае следует сфокусировать все внимание на том, что мы умеем и что дает свои плоды, чем за все время сделать другое, но лишь на 50%. То есть, необходимо определиться с приоритетами и вокруг них строить собственную жизнь. Многим в тридцать лет психологически сложно менять привычный устой, отказываться от карьерного роста и определенного уровня быта, так как затраты исчисляются периодом в десятилетие. Именно отсюда и вытекает следующий совет более зрелых людей. Все можно полностью изменить, главное — не бояться рисковать Несмотря на стойкое убеждение, что нет смысла в риске и смене ранее выбранной дороги, важно понимать, что изменить все еще не поздно. Ведь спустя десяток лет подавляющее число тех, кто остался на проложенной дорожке, сожалели о не сделанном шаге. Причиной всему остается общественное мнение. От нас ожидают, что мы определимся с работой, финансовым и семейным положением до тридцати лет. Ни в коем случае нельзя позволять обществу принимать подобные решения за взрослого человека и влиять на его будущее. Вы обязаны идти вперед и развиваться Многие сорокалетние мужчины и женщины утверждают, что именно повторное обучение в тридцатилетнем возрасте стало самым полезным решением в их жизни. И не важно, будут ли это семинары, курсы, занятия у психолога, медитация — главное, чтобы вы становились с каждым днем лучше. Ни один человек на планете Земля не понимает в полном объеме, что он делает Пока вы живете полноценной эмоциональной, социальной жизнью и не разучились думать, вы не можете стать предсказателем и предугадать, как будут развиваться события в вашей жизни спустя пять лет. Не стоит что-то планировать далеко наперед, переживать из-за происходящего на данном этапе. Все проходит, и сегодняшний день тоже останется в прошлом. Да и вряд ли ситуация будет такой, какой вы желаете ее видеть. Точно можно сказать лишь одно: вы не потеряете то, чего у вас никогда и не было. Все то, что в настоящий момент является архиважным, через 5-10-15 лет будет сущим пустяком, и это нормально. Вкладывайтесь в собственную семью — усилия того стоят Семья не является основополагающим фактором для счастья, но лишь для отдельных людей, которые не хотят нести ответственность, выполнять обязательства, иметь детей. В основном же именно семья будет всегда с нами, даже если возникнут крайне серьезные проблемы. Проводите с дорогими людьми больше времени, общайтесь, радуйтесь и грустите вместе. Берегите семью, но только тогда, когда отношения в ней гармоничные и здоровые. Относитесь к себе с уважением и добротой Пусть и не открыто, но практически каждый сорокалетний человек пришел к выводу, что иногда нужно быть чуточку эгоистом и делать приятные мелочи исключительно для себя. Другими словами можно сказать так: будете любить себя — вас полюбят и окружающие. В каждом возрасте есть свои преимущества, но лишь после 40 лет мы можем спокойно смотреть на вещи и тех, кто нас окружает, не идеализируя их. Мы можем позволить себе не обращать внимания на мнение о нас и просто жить в свое удовольствие, зная, что все в этом мире скоротечно. Автор: Инесса Борцова

Как сделать для себя талисман

Многие люди считают, что секрет успеха — это оказаться в нужное время в нужном месте. А чтобы выпутаться из жизненных передряг или с честью пройти через всевозможные испытания, такие как, например, экзамены, выступления перед публикой, важные презентации на работе, люди пользуются талисманами. Конечно же, самыми «суеверными» являются студенты. А на втором месте, пожалуй, работники творческих профессий и спортсмены. Актёр не станет поднимать упавшие на пол листки со сценарием и текстом, пока не сядет на них и не вытащит их из-под себя. А как иначе, если постановки произведений Булгакова и Гоголя, по слухам, сопровождаются несчастными случаями и травмами. Карьера спортсмена зачастую зависит от нескольких минут. Вспомним Елену Исинбаеву, которая перед выступлением накрывалась с головой одеялом, а потом стала олимпийской чемпионкой с мировым рекордом. Даже если вы не планируете выступать перед стадионом или номинироваться на Оскар, вам тоже не помешают вещи, которые будут ассоциироваться у вас с удачей и благополучием. При выборе такой вещицы стоит учесть несколько деталей. 1. Будущий талисман может быть связан с какой-то определённой деятельностью. Чем конкретнее связь — тем больше будет вера в то, что вещица принесёт удачу именно в том деле, в котором вам нужно. Например, если вам предстоит заключить важный контракт, неплохо иметь при себе «счастливую» ручку. Потенциал талисмана «наращивается» со временем. Чем больше бумаг вы подпишете этой ручкой, тем больше будет ваша уверенность в себе, когда вы отправляетесь на очередную сделку с талисманом при себе. Для писателей источником вдохновения могут служить любимые книги в интересных обложках или полученные особенным путём — найденные на полке буккроссинга, полученные в подарок, по наследству. Такие книги могут всегда располагаться на рабочем столе, напоминая о великой цели — создать что-то не менее ценное, достойное остаться в веках. 2. Талисман обязательно должен вам нравиться, вызывать у вас вдохновение или решимость. Среди многих полудрагоценных камней можно выбрать тот, который соответствует вашему знаку зодиака и цели, для которой вы выбираете талисман — любовь, изобилие, прибыль, здоровье. А вот форма должна быть какая-то особенная, отличающая ваш талисман от остальных камней, другими словами, индивидуальная. Быть может, это слоник из оникса, ромб из граната или просто фарфоровый ангелок. 3. Талисман должен изначально представлять для вас кладезь накопленных положительных эмоций. Здорово находить себе вещицы на «должность» талисмана в каких-то приятных поездках, где вам было комфортно, весело, интересно. Для женщин талисманом может быть зеркальце из Италии или клатч из Франции — почему бы и нет? Индия богата вещами, которые олицетворяют женственность — изящные браслеты, серьги, палантины. Всё это тоже может быть определённого рода талисманами. Для мужчин можно порекомендовать современные украшения, визитницы, портмоне, а то и просто вдохновляющий чехол для смартфона. Кстати, очень интересно наблюдать за выбором всяческих «игрушек» мужчин на панели своего автомобиля. 4. Талисман должен быть небольшим по размеру. Скорее всего, вы захотите взять талисман с собой — положить в сумку, рюкзак, карман. И увесистая статуя языческого бога вряд ли подойдёт для этой цели. Поэтому старайтесь выбирать что-то миниатюрное. Те же маленькие статуэтки, медальоны, кольца, иконки, мешочки с травами, если вам больше по вкусу «ароматные» талисманы. 5. Постоянный талисман. Чем больше энергии вы будете отдавать одному талисману, не расплёскивая её на несколько вещей, тем больше будет ваша вера в него, а значит, и его помощь вам. 6. Место для талисмана. Если вам совсем не обязательно носить талисман с собой, а достаточно просто вспомнить о нём с утра, то располагайте талисман дома на самом видном месте. Конечно, в идеале это место должно быть чистым, светлым, без других вещей, словно вы освобождаете путь для притока энергии в свой талисман. Если вам не по нраву сама идея передачи ответственности за свою судьбу какой-то вещи, то для вас «талисманом» может стать определённая привычка. Например, ранний подъём, чашечка кофе или любимого чая с добавлением определённых трав или других секретных ингредиентов. Перед сном можно читать аффирмации, ставить у изголовья кровати стакан воды с убеждённостью в том, что за ночь она обретёт волшебные свойства и утром будет способствовать вашему лёгкому пробуждению, бодрости и творческому или рабочему подъёму.

Подлинная история Синей Бороды

Кто не слышал о злодее, увековеченном Шарлем Перро под именем Синей Бороды? С тех пор как история была напечатана в 1697 году в сборнике «Сказки моей матушки Гусыни...», ее читали все дети Европы, а вот откуда она появилась, известно не каждому взрослому. Считается, что прообразом Синей Бороды послужил Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рэ, маршал Франции, герой Столетней войны, современник и соратник знаменитой Жанны д’Арк. Вот только справедливо ли достались ему «лавры» убийцы и колдуна? Утром 26 октября 1440 года площадь перед нантским кафедральным собором была запружена огромной толпой. Всем хотелось поглядеть на казнь знатного сеньора, обвиненного в чудовищных преступлениях. В соборе маршал Жиль де Рэ каялся и просил прощения. У церкви — за вероотступничество, ересь, богохульство и колдовство. У своего сеньора, герцога Жана Бретонского, — за многочисленные убийства малолетних детей. Церемония не была долгой — уже в десятом часу с площади к месту казни тронулась процессия повозок: на первой — сам маршал, за ним — двое его ближайших слуг-телохранителей и, по их собственным показаниям, помощников в нечестивых делах — Анри Гриар и Этьен Корийо. Эти двое, люди незнатные, полчаса спустя будут заживо сожжены на костре. Их господина палач задушит гарротой, «символически» подожжет хворост под мертвым телом, тут же вытащит труп, который и передадут родственникам. Те, впрочем, остерегутся хоронить «изверга» в фамильном склепе — он найдет вечное упокоение под безымянной плитой в кармелитском монастыре на окраине Нанта... Наперсник дофина «Жил-был человек, у которого были красивые дома и в городе, и в деревне, посуда, золотая и серебряная, мебель вся в вышивках и кареты, сверху донизу позолоченные. Но, к несчастью, у этого человека была синяя борода, и она делала его таким гадким и таким страшным, что не было ни одной женщины или девушки, которая не убежала бы, увидев его». Уже в самом начале сказки, похоже, содержится первый навет на героя нашей истории, носившего, судя по портретам, аккуратно подстриженную темную бородку. Жиль де Рэ, рожденный в 1404 году в замке Машкуль на границе Бретани и Анжу, — отпрыск старинного и знатного рода, давшего Франции двенадцать маршалов и шесть коннетаблей (носитель этой должности соединял обязанности главнокомандующего и военного министра). О его детстве источники ничего не говорят, что обычно для той смутной эпохи. Известны лишь самые общие сведения. В 1415-м одиннадцатилетний Жиль и его младший брат Рене лишились обоих родителей: отец Ги де Лаваль, барон де Рэ, погиб то ли на войне, то ли на дуэли, матушка скончалась чуть раньше, а дети оказались под опекой своего деда Жана де Краона. Тот, видимо, приложил немало сил, чтобы привить Жилю любовь к чтению и наукам — занятиям, вообще-то, не слишком популярным у довольно грубого в те времена рыцарства. Во всяком случае, в зрелом возрасте его воспитанник страстно собирал древности и проявлял крайнюю пытливость ума. Проведя большую часть жизни в седле и на поле брани, он тем не менее умудрился составить богатую библиотеку и никогда не жалел денег на ее пополнение. Еще в юном возрасте этот блестящий рыцарь выгодно (но, заметьте, в первый и единственный раз!) женился на девице Катрин, внучке виконта де Туара, и получил вдобавок к и без того немалому состоянию два миллиона ливров приданого и обширные земли в Пуату (в том числе замок Тиффож, которому суждено будет сыграть немалую роль в его дальнейшей судьбе). Женой он интересовался мало и почти не уделял ей внимания. Достаточно сказать, что родилась у них — в 1429 году — только одна дочь, Мари де Лаваль. А вот богатством своим барон де Рэ пользовался, по крайней мере, любовно, внимательно и рачительно. В краткий срок оно помогло расположить к себе наследника, принца Карла Валуа, и получить место в его свите. Молодой дофин, почти ровесник Жиля, в отличие от своего нового придворного вечно жил у края финансовой пропасти, в силу чего его шансы на французскую корону приближались к нулю. Да и корона-то была призрачной: половину страны уже давно прочно занимали англичане и их союзники бургундцы, а во многих провинциях хозяйничали местные феодалы. Бедному во всех отношениях принцу с трудом удавалось удерживать только города в долине Луары, и при этом он и носа не высовывал из своей резиденции в Шинонском замке. Бушующая кругом Столетняя война и определила поприще нашего героя. Он решился сделать ставку на дофина Карла, в те годы правильность этого выбора была совсем не очевидна. Однако барон не изменил ему и не просчитался. Национальный герой В Жиле де Рэ текла кровь прославленного коннетабля Бертрана Дюгесклена — знаменитейшего из полководцев страны, погибшего в 1380 году. Конечно, внучатому племяннику «грозы англичан» не давали покоя лавры знаменитого предка. И ему удалось достичь столь же громкой славы. Преодолевая вялость и апатию своего сюзерена и друга Карла, барон де Рэ не жалел сил и средств. Он за свой собственный счет формировал крупные отряды и совершал — с 1422 по 1429 год — весьма удачные рейды по землям, занятым врагом, штурмом взял несколько замков и, наконец, покрыл себя общенациональной славой, сражаясь рука об руку с Жанной д’Арк под Орлеаном и при Жаржо. За эти подвиги Монморанси-Лаваль уже в 25 лет стал маршалом Франции — случай беспрецедентный! Злые языки утверждали, что случилось это благодаря тому, что барон де Рэ на свои деньги содержал не только войско, но и Карла со всем его двором, оплачивая всевозможные пиры, охоты и прочие увеселения, которые так обожал дофин. Впрочем, и действительные военные подвиги маршала никто не ставил под сомнение. После памятной Орлеанской победы в мае 1429 года война покатилась к успешному для Карла концу. 17 июля того же года он короновался в Реймсе — месте, где традиционно с 498 года венчались на царство французские короли. Победа Валуа уже вызывала так мало сомнений, что Жиль де Рэ счел уместным осторожно дать понять новоиспеченному государю, что теперь, когда все идет хорошо, пора начать расплачиваться по займам. И, как нередко бывает в подобных случаях, маршал не только не получил обратно потраченные средства, но вдобавок еще впал в немилость и был удален от двора. Ведь хорошо известно: маленький долг рождает должника, большой — врага. Ошибка Жиля де Рэ С 1433 года наш герой — официально в отставке. Он тихонько живет себе в замке Тиффож в глухой Бретани и от скуки зачитывается книгами по алхимии. В конце концов, в ней была и насущная нужда — его финансовые дела шли все так же скверно, а надежда поправить их возвратом королевского долга улетучилась. Видимо, в поисках выхода из денежных затруднений Жиль де Рэ совершает и главную стратегическую ошибку в жизни. В 1436 году он радушно принимает у себя нового дофина — Людовика. Принимает как сына своего старого боевого друга и короля. Барон не мог не знать, что дофин, будущий король Людовик XI, хитрейший из монархов Европы, уже сейчас интригует против отца и в поместьях маршала, собственно, укрывается от монаршего гнева. Хорошо зная Карла, как же мог он сомневаться, что тень вражды отца и сына ляжет на него самым непосредственным образом (пусть даже формально визит Людовика был представлен ему как «инспекторская» проверка). Наказание последовало незамедлительно. Чтобы добыть хоть какую-то наличность, маршалу приходилось закладывать недвижимость — то один замок, то другой... Операции эти были абсолютно законны и выгодны, но от короля последовал указ: барона Жиля де Рэ в коммерческих операциях с его владениями ограничить. Для опального маршала это стало немалым ударом — тем с большим усердием он принялся искать способ превращения свинца в золото. Он приказал своему алхимику Жилю де Силле сконцентрироваться только на этой задаче. Под алхимическую лабораторию переоборудовали чуть ли не весь первый этаж замка Тиффож. Хозяин не скупился на расходы. Его агенты скупали в промышленных масштабах нужные для опытов компоненты, некоторые из которых — например, акульи зубы, ртуть и мышьяк — стоили по тем временам очень дорого. Но, как нетрудно догадаться, это не помогло — получить золото никак не удавалось. В сердцах маршал распрощался с более или менее трезвомыслящим де Силле и в 1439 году пригласил на место главного алхимика Франческо Прелати, который, по всей видимости, убедил барона в своей исключительности. Возможно, его привлек тот факт, что итальянец прямо заявлял, что он — колдун и держит в услужении личного демона, через чье посредство общается с миром мертвых (и это в то время, как прежние «ученые мужи» барона были в основном священниками). К сожалению, очень скоро Франческо Прелати получил огромную власть над своим хозяином, человеком сколь эрудированным, столь и нестандартно мыслящим. Последнее качество заставляло его все время желать общения с людьми необыкновенными, явно ломающими рамки современных ему представлений о науке. Однако на сей раз наш герой не распознал явного шарлатана. Со временем об их колдовских упражнениях прослышала вся Бретань и ужаснулась до такой степени, что вмешаться пришлось самому герцогу Бретонскому, вассалом которого был барон де Рэ. Вскоре герцог во главе двухсот вооруженных солдат стучал в ворота Тиффожа. Тучи над головой маршала сгустились, но он сам еще не знал, насколько они грозны. Еще один злодей... Большинство филологов — исследователей волшебных сказок, а также историков сходятся на мысли, что в истории Синей Бороды реальный сюжет с казнью Жиля де Рэ наложился причудливым образом на мифологический, литературный, а не наоборот, как это бывает обычно. С самого раннего Средневековья в Бретани (а также в кельтских областях Великобритании — Корнуолле и Уэльсе) был популярен сюжет о графе Кономоре, который женился на некоей Трефинии, впоследствии святой. Он просил руки девушки у ее отца, графа Героха, но тот отказал «по причине чрезвычайной жестокости и варварства, с которыми тот обращался с другими своими женами, которых, как только они становились беременными, приказывал убивать самым бесчеловечным образом». Так, во всяком случае, сообщает «Жизнеописание святых Бретани». Затем при посредничестве одного праведного аббата свадьба — при торжественных клятвах Кономора вести себя достойно — все же состоялась. Но едва Трефиния забеременела, граф — язычник в душе — все же убил ее, очевидно, исполняя какой-то дьявольский ритуал. Далее, как гласит легенда, последовали воскрешение святой и кара убийце. Не правда ли, контуры будущей «страшилки» о Синей Бороде вполне просматриваются? Учитывая, что в XV веке, когда жил Жиль де Рэ, рассказы такого рода составляли основной массив местного фольклора, неудивительно, что судьба маршала соединилась с ними. И неудивительно, что дети, «замученные» сеньором де Монморанси-Лавалем, слились в народной памяти с женами из легенд о Кономоре и уже в таком виде попали к Шарлю Перро. Обычное дело в истории литературы... Пробный удар В конце августа 1440 года монсеньор Жан де Малеструэ, епископ Нантский, главный советник и «правая рука» герцога Бретонского, выступил в кафедральном соборе с сенсационной проповедью перед толпой прихожан. Его преосвященству якобы стало известно о гнусных преступлениях одного из знатнейших дворян Бретани, маршала Жиля де Рэ, «против малолетних детей и подростков обоего пола». Епископ потребовал, чтобы «люди всякого звания», располагающие хоть какими-то сведениями об этих «леденящих душу деяниях», доносили ему о них. Речь епископа, исполненная многозначительных недомолвок, произвела в слушателях впечатление, будто следствие располагает серьезными уликами. На самом же деле Малеструэ было тогда известно об одном-единственном исчезновении ребенка, которое хоть как-то удавалось связать с Жилем де Рэ, и произошло оно за месяц до судьбоносной проповеди. О прямых доказательствах не шло и речи — очевидно, что правящие верхи Бретонского герцогства просто решили использовать удобный случай, чтобы расправиться с опальным маршалом. Вскоре у епископа появился повод проинформировать обо всем главу инквизиционного трибунала Бретани — отца Жана Блуэна. В общем, следствие с этих пор развернулось по всем направлениям. Уже через несколько дней на свет появился обвинительный акт. На современников он произвел сильное впечатление. Чего здесь только не было: и человеческие жертвоприношения домашнему демону, и колдовство «с применением специальных технических средств», и убийства детей с расчленением и сжиганием их тел, и сексуальные извращения... Обвинительное заключение из 47 пунктов было отправлено герцогу Бретонскому и генеральному инквизитору Франции Гийому Меричи. Маршала официально поставили о них в известность 13 сентября 1440 года и предложили ему явиться в епископальный суд для объяснений. Обвинение в колдовстве Заседание трибунала было назначено на 19 сентября, и Жиль де Рэ наверняка понимал: у него есть более чем веские основания уклониться от явки. Если обвинения в пропаже детей он еще мог счесть «неопасными», то колдовские манипуляции, подробно описанные в обвинительном акте, могли стать причиной больших неприятностей. Церковь преследовала их весьма свирепо. Кроме того, герцог Бретонский санкционировал еще и светское разбирательство, и оно тоже дало кое-какие результаты... В принципе оставалась возможность бежать в Париж и пасть к ногам Карла VII, но, видимо, надежды на помощь старого друга было очень мало, раз обвиняемый не захотел воспользоваться этим средством. Он остался в Тиффоже и объявил, что непременно явится в суд. Тут его положение еще ухудшили собственные приближенные, чьи нервы оказались не так крепки. Друг Жиля, Роже де Бриквилль, и бывший доверенный алхимик Жиль де Силле на всякий случай пустились в бега. В ответ прокурор Бретани Гийом Шапейон объявил их розыск, что дало ему законную возможность явиться со стражниками в баронский замок и схватить там других подозреваемых: колдуна-итальянца и телохранителей барона — Гриара и Корийо. Все эти люди последние годы провели бок о бок с хозяином и, конечно, могли много порассказать о его занятиях. Что они, собственно, и сделали на суде, заседавшем в октябре 1440 года в городской ратуше Нанта. Власти постарались придать процессу как можно большую гласность: о нем было объявлено на площадях всех городов Бретани, и на него приглашали всех, кто мог иметь хоть какое-то, истинное или мнимое, отношение к делу (при этом требование обвиняемого об адвокате отвергли!). Зрители допускались свободно, и наплыв их оказался столь велик, что многим пришлось торчать за дверьми. В адрес Жиля де Рэ неслись оскорбления, женщины бросались на охранников, чтобы прорваться поближе и суметь плюнуть «проклятому злодею» в лицо. Ну а что касается показаний... Достаточно сказать, что они оправдали ожидания толпы. Алхимик Франческо Прелати под присягой заявил, что барон де Рэ сочинил и кровью написал соглашение с демоном Барроном, в котором обязался приносить последнему кровавые жертвы за три дара: всеведения, богатства и власти. Свидетелю неизвестно, получил ли обвиняемый эти дары, но жертвы он приносил: сначала пробовал откупиться курицей, но по требованию Баррона перешел на детей. Жиль де Силле подробно рассказал о сексуальном поведении своего бывшего патрона — чудовищных надругательствах над несовершеннолетними обоего пола. Кроме того, подтвердил, что барон участвовал в алхимических экспериментах, отдавая себе отчет в их греховности, и, таким образом, впал в ересь. О пропавших детишках свидетельствовали их родители. Кое-кто из них заявлял, что последний раз видел своих детей, когда отправлял их во владения барона де Рэ — просить милостыню. Наконец, Гриар и Корийо дали самые жуткие показания, будто маршал коллекционировал человеческие головы, которые хранились в особой темнице замка, а также о том, что, почувствовав опасность ареста, маршал лично приказал им эти головы уничтожить (показание особенно важное, ввиду того что при многочисленных обысках во владениях маршала ничего подозрительного найдено не было). Печать Зла Как же возникла связь между реально существовавшим бароном Жилем де Рэ и литературным персонажем Синей Бородой? И почему «борода» именно «синяя»? Известно, что, собирая бретонские легенды, Шарль Перро, в частности, записал такую: мимо замка Жиля де Рэ ехали граф Одон де Тремеак и его невеста Бланш де Лерминьер. Барон пригласил их на обед. Но когда гости уже собрались уезжать, он приказал бросить графа в каменный мешок, а испуганной Бланш предложил стать его женой. Та отказалась. Тогда он повел ее в церковь и стал пылко клясться, что в случае согласия «навсегда отдаст ей душу и тело». Бланш согласилась — и в тот же миг превратилась в Дьявола синего цвета. Дьявол засмеялся и сказал барону: «Теперь ты в моей власти». Он сделал знак — и борода Жиля тоже стала синей. «Теперь ты не будешь Жилем де Лавалем, — прогрохотал Сатана. — Тебя будут звать Синяя Борода!» Вот вам и соединение двух сюжетных линий: в фольклорном сознании якобы замученные дети превратились в жен, а «печатью нечистой силы» стал цвет бороды. Конечно же, обросло предание и топографическими признаками: буквально все разрушенные замки близ Нанта и в долине Луары ко времени Перро приписывались Жилю де Рэ, а в Тиффоже за пару монет показывали комнату, где он резал то ли маленьких ребят, то ли женщин. Вынужденное признание Какими бы крепкими нервами ни обладал бывалый полководец, наверняка он испытал потрясение. Тем большее уважение вызывает то невозмутимое спокойствие, с которым он продолжал твердить о своей невиновности и требовать адвоката. Видя, что никто и не думает слушать его, он заявил, что лучше пойдет на виселицу, чем будет присутствовать в суде, где все обвинения лживы, а судьи — злодеи. Такого, в свою очередь, не могли стерпеть «злодеи»: епископ Нантский немедленно отлучил обвиняемого от церкви, а 19 октября суд постановил пытать его, дабы «побудить прекратить гнусное запирательство». Жиля де Монморанси-Лаваля, барона де Рэ, растянули на так называемой лестнице. Этот способ пытки, самый популярный в тогдашней Франции, заключался в том, что жертву, привязав за руки и за ноги, растягивали на горизонтальной решетке, как на дыбе. Под пыткой мужественный маршал быстро раскаялся в былом упорстве и пообещал впредь быть сговорчивее. Для начала он преклонил колени перед епископом, смиренно просил его снять отлучение, а позже начал давать показания и мало-помалу «сознался» во всем. Для полной «капитуляции» перед судом, правда, потребовались новые пытки, 21 октября, но уж после них Жиль де Рэ публично согласился и с тем, что «наслаждался пороком», и подробно описал свои любимые способы убийства и собственные ощущения при этом. Барон сам назвал число замученных им детей — 800 (таким образом, он должен был умерщвлять по одному ребенку в неделю последние 15 лет!). Но суд благоразумно посчитал, что довольно будет и 150. 25 октября епископ Нантский повторно «исторг Жиля де Рэ из лона Церкви Христовой» за «столь тяжкие прегрешения против догматов веры и законов человеческих, что невозможно человеку и вообразить их». В тот же день «грешника», естественно, приговорили к костру — вместе с его «словоохотливыми» сообщниками. В качестве акта особой гуманности (все-таки речь шла о маршале Франции) в случае покаяния и примирения с церковью Жилю де Рэ обещали не сжигать его живьем, а предварительно задушить. Маршал предпочел примириться с церковью на этих относительно гуманных условиях и был казнен со своими сообщниками на следующий день. Среди друзей-родственников казненного маршала не нашлось ни одного, кто бы рискнул защищать его имя и честь. Прошло несколько столетий, прежде чем некоторые историки стали указывать на разного рода изъяны и нестыковки обвинений в процессе над героем Столетней войны. Сомнителен уж сам факт совершения инкриминированных ему деяний. Во всяком случае, оговор его специально подготовленными свидетелями представляется весьма вероятным, а признания под пыткой недорогого стоят. Кроме того, подозрения вызывает и такой факт: самые одиозные персонажи процесса, вроде колдуна Франческо Прелати, подверглись всего лишь заключению (из которого он, кстати, скоро и легко бежал). Возможно, оговорили де Рэ по почину короля, испытывавшего сильную неприязнь к своему бывшему другу: он был уверен, что Жиль поддерживает опального дофина Людовика, а главное, Карлу очень не хотелось возвращать маршалу огромный долг. Только в 1992 году французские ученые добились исторической справедливости — организовали новый «посмертный суд» в сенате Французской Республики. Тщательно изучив документы из архивов инквизиции, трибунал из нескольких парламентариев, политиков и историков-экспертов маршала полностью оправдал. Источник: Вокруг света Автор: Сергей Нечаев

«Почти всякое государство видит в своем подданном либо раба, либо – врага»

Иосиф Бродский. «Писатель — одинокий путешественник» (Письмо в «Нью-Йорк Таймс») Уважаемый господин Издатель, оглянувшись на стены родного Содома, жена Лота, как известно, превратилась в соляной столб. Поэтому среди чувств, которые я испытываю, берясь сейчас за перо, присутствует некоторый страх, усугубляющийся еще и полной неизвестностью, которая открывается при взгляде вперед. Можно даже предположить, что не столько тоска по дому, сколько страх перед неведомым будущим заставили вышеупомянутую жену сделать то, что ей было заповедано. Мне оглядываться не запрещено. Больше того, я имею возможность оглянуться в довольно комфортабельных условиях и зафиксировать открывшуюся картину на бумаге, в данном случае на страницах, любезно предоставленных мне газетой «Нью-Йорк Таймс». Но я не вполне убежден, что изображаемая мной картина удовлетворит всех ее, картины, зрителей. Что ж, в свое оправдание я могу только сказать, что, хотя «большое» — как писал один русский поэт — «видится на расстояньи», на таком расстоянии от объекта, как нынешнее, кое-что становится уже расплывчатым, и речь идет уже не о точке зрения , но о самом зрении. Надеюсь, что мое зрение мне не изменяет, но я хочу подчеркнуть, что это мое, собственное, зрение, и если я вижу или не вижу что-то из того, что видят или не видят другие, то это следует считать не пороком зрения, но его частным качеством. Я не претендую на объективность, мне даже представляется, что объективность есть некий сорт слепоты, когда задний план и передний решительно ничем друг от друга не отличаются. В конце концов, я полагаюсь на добрые нравы свободной печати, хотя свобода слова, как и всякая благоприобретенная, а не завоеванная свобода, имеет свои теневые стороны. Ибо свобода во втором поколении обладает достоинством скорее наследственным, чем личным. Аристократия, но обедневшая. Это та свобода слова, которая порождает инфляцию слова. Тут, конечно, есть и свои плюсы. Такая свобода, во всяком случае, дает возможность взглянуть на вещь со всех возможных точек зрения, включая и абсолютно идиотическую. Решение, которое мы примем, таким образом гарантировано от каких-либо упущений. Но чем больше обстоятельств и точек зрения мы учитываем, тем труднее нам это решение принять. Дополнительные реалии, как и дополнительные фикции, возникающие при инфляции слова, засоряют наш мозг и, начиная жить собственной жизнью, зачастую затмевают подлинное положение вещей. В результате возникает не свобода, но зависимость от слова. Соляному столбу, впрочем, обе эти вещи — рабство или свобода — не угрожают. Я покинул Россию не по собственной воле. Почему все это случилось — ответить трудно. Может быть, благодаря моим сочинениям — хотя в них не было никакой «contra». Впрочем, вероятно, не было и «pro». Было, мягко говоря, нечто совершенно иное. Может быть, потому что почти всякое государство видит в своем подданном либо раба, либо — врага. Причина мне неясна. Я знаю, как это произошло физически, но не берусь гадать, кто и что за этим стоит. Решения такого сорта принимаются, как я понимаю, в сферах довольно высоких, почти серафических. Так что слышен только легкий звон крыльев. Я не хочу об этом думать . Ибо все равно, по правильному пути пойдут мои догадки или нет, это мне ничего не даст. Официальные сферы вообще плохой адрес для человеческих мыслей. Время тратить на это жалко, ибо оно дается только один раз. Мне предложили уехать, и я это предложение принял. В России таких предложений не делают. Если их делают, они означают только одно. Я не думаю, что кто бы то ни было может прийти в восторг, когда его выкидывают из родного дома. Даже те, кто уходят сами. Но независимо от того, каким образом ты его покидаешь, дом не перестает быть родным. Как бы ты в нем — хорошо или плохо — ни жил. И я совершенно не понимаю, почему от меня ждут, а иные даже требуют, чтобы я мазал его ворота дегтем. Россия — это мой дом, я прожил в нем всю свою жизнь, и всем, что имею за душой, я обязан ей и ее народу. И — главное — ее языку. Язык, как я писал уже однажды, вещь более древняя и более неизбежная, чем любая государственность, и он странным образом избавляет писателя от многих социальных фикций. Я испытываю сейчас довольно странное чувство, делая язык объектом своих рассуждений, глядя на него со стороны, ибо именно он обусловил мой несколько отстраненный взгляд на среду, социум, то есть то качество зрения, о котором я говорил выше. Разумеется, язык сам испытывает некоторое давление со стороны среды, социума, но он — чрезвычайно устойчивая вещь; ибо, если бы язык, литература зависели бы от внешних факторов, у нас давным-давно не осталось бы ничего, кроме алфавита. И для писателя существует только один вид патриотизма: по отношению к языку. Мера писательского патриотизма выражается тем, как он пишет на языке народа, среди которого он живет. Плохая литература, например, является формой предательства. Во всяком случае, язык нельзя презирать, нельзя быть на него в обиде, невозможно его обвинять. И я могу сказать, что я никогда не был в обиде на свое отечество. Не в обиде и сейчас. Со мной там происходило много плохого, но ничуть не меньше — хорошего. Россия — великая страна, и все ее пороки и добродетели величию этому более или менее пропорциональны. В любом случае, размер их таков, что индивидуальная реакция адекватной быть не может. Ибо, если, например, вспомнить всех загубленных в сталинских лагерях и тюрьмах — не только художников, но и простолюдинов, — если вспомнить эти миллионы мертвых душ — то где взять адекватные чувства? Разве ваш личный гнев, или горе, или смятение могут быть адекватны этой сводящей с ума цифре? Даже если вы их растянете во времени, даже если станете их сознательно культивировать. Возможности сострадания чрезвычайно ограничены, они сильно уступают возможностям зла. Я не верю в спасителей человечества, не верю в конгрессы, не верю в резолюции, осуждающие зверства. Это всего лишь сотрясение эфира, всего лишь форма уклонения от личной ответственности, от чувства, что ты жив, а они мертвы. Это всего лишь оборотная сторона забвения, наиболее комфортабельная форма той же болезни: амнезии. Почему тогда не устроить конгресса памяти жертв инквизиции, Столетней войны, Крестовых походов? Или они мертвы как-нибудь иначе? Уж если устраивать съезды и принимать резолюции, то первая, которую мы должны принять, это резолюция, что мы все — негодяи, что в каждом из нас сидит убийца, что только случайные обстоятельства избавляют нас, сидящих в этом гипотетическом зале, от разделения на убийц и на их жертв. Что следовало бы сделать в первую очередь, так это переписать все учебники истории в том смысле, что выкинуть оттуда всех героев, полководцев, вождей и прочих. Первое, что надо написать в учебнике, — что человек радикально плох. Вместо этого школьники во всех частях света заучивают даты и места исторических сражений и запоминают имена генералов. Пороховой дым превращается в дымку истории и скрывает от нас безымянные и бесчисленные трупы. Мы усматриваем в истории философию и логику. Что ж, вполне логично, что и наши тела исчезнут, заслоненные тем или иным — скорее всего, радиоактивным — облаком. Я не верю в политические движения, я верю в личное движение, в движение души, когда человек, взглянувши на себя, устыдится настолько, что попытается заняться какими-нибудь переменами: в себе самом, а не снаружи. Вместо этого нам предлагается дешевый и крайне опасный суррогат внутренней человеческой тенденции к переменам: политическое движение, то или иное. Опасный более психологически, нежели физически. Ибо всякое политическое движение есть форма уклонения от личной ответственности за происходящее. Ибо человек, борющийся в экстерьере со Злом, автоматически отождествляет себя с Добром, начинает считать себя носителем Добра. Это всего лишь форма самооправдания, self-comfort, и в России она распространена ничуть не меньше, чем где бы то ни было, может быть, несколько на иной лад, ибо там она имеет больше физических оснований, более детерминирована в прямом смысле. Коммунальность в сфере идей, как правило, ни к чему особенно хорошему еще не приводила. Даже в сфере идей очень высоких: вспомним Лютера. Что же говорить о идеях чисто политических! «Мир плох, надо его изменить. Таким-то и таким-то образом». Мир как раз неплох, можно даже сказать, что мир хорош. Что правда, так это то, что он испорчен обитателями. И если нужно что-то менять, то не детали пейзажа, но самих себя. В политических движениях дурно то, что они уходят слишком далеко от своего источника; что их следствия подчас так уродуют мир , что его и впрямь можно признать плохим, чисто визуально; что они направляют человеческую мысль в тупик. Напряжение политических страстей прямо пропорционально расстоянию от источника проблемы. Все мы ведем себя в жизни таким образом, как будто кто-то когда-то где-то сказал нам, что жизнь будет хорошей, что мы можем рассчитывать на гармонию, на Рай на земле. Я хочу сказать, что для души — для человеческой души — есть нечто оскорбительное в проповеди Рая на земле. И нет ничего хуже для человеческого сознания замены метафизических категорий категориями прагматическими, этическими и социальными. Но даже оставаясь на уровне прагматическом, если мы постараемся вспомнить, кто и когда говорил нам что-либо подобное, то в нашем сознании всплывут либо родители в тот момент, когда мы больны и лежим в постели, нянюшка, учительница в школе, газетный заголовок или просто реклама газировки. На самом деле если кто и говорил что-то человеку, так это Господь Бог — Адаму о том, как он будет зарабатывать свой хлеб и чем будут для него дни и ночи. И это больше похоже на правду, и надо еще благодарить Творца за то, что время от времени Он дает нам передышку. Жизнь — так, как она есть, — не борьба между Плохим и Хорошим, но между Плохим и Ужасным. И человеческий выбор на сегодняшний день лежит не между Добром и Злом, а скорее между Злом и Ужасом. Человеческая задача сегодня сводится к тому, чтоб остаться добрым в царстве Зла, а не стать самому его, Зла, носителем. Условия жизни на земле чрезвычайно быстро усложнились, и человек, не будучи, видимо, к столь стремительной перемене достаточно — даже биологически — подготовлен, сейчас расположен более к истерике, чем к нормальному мужеству. Но если уж не к вере, то именно к этому и следует его призывать — к личному мужеству, а не к надежде, что кто-то (другой режим, другой президент) облегчит его задачу. В этом я вижу одну из задач литературы, может быть, даже — главную: дать человеку подлинный масштаб происходящего. Что касается средств, то они всегда индивидуальны, у каждого писателя они другие. Я думаю, что русская литература всегда решала эту задачу более успешно, чем русская политическая мысль, и, как русский литератор, я смею думать, что не слишком выпадаю из традиции. Со всеми вытекающими последствиями. Роберт Фрост сказал однажды: «Сказать о себе, что ты поэт, это все равно, что сказать о себе, что ты — хороший человек». Мне не очень удобно называть себя писателем, ибо писатель ассоциируется с прозой, а я прозы не писал. Я — литератор: это более нейтрально. Во всяком случае я скорее частное лицо, чем политическая фигура. Я не позволял себе в России и тем более не позволю себе здесь использовать меня в той или иной политической игре. Я не собираюсь объяснять urbi et orbi, что такое Россия, не собираюсь никому «открывать глаза». Я не репрезентативен, и я не журналист, не ньюзмен. У меня нет материала для сенсаций. Я и вообще думаю, что сенсаций на свете не существует. Если что-то происходит противу ожиданий, то это только следствие нашей недальновидности. Кроме того, я просто не хочу создавать дополнительные реальности. Вообще говоря, я не полностью разделяю современную точку зрения насчет того, что страны должны больше знать друг о друге. Как сказал Роберт Фрост: «Сосед хорош, когда забор хороший». Примерно так и в таком духе и должен высказываться поэт. По причинам, которые перечислять было бы слишком долго, церковь, образование, правосудие и некоторые другие социальные институции в России всегда находились в состоянии крайне неудовлетворительном и со своими обязанностями не справлялись. И случилось так, что литературе пришлось взять на себя многие из этих функций. Это ситуация, насколько я понимаю, уникальная. Литература взяла на себя так называемую «учительскую» роль. Она стала средоточием духовной жизни народа, арбитром его нравственного облика. Со временем эта тенденция — учить и судить — превратилась в традицию. Подобная традиция таит в себе для писателя не только преимущества, но и серьезные опасности. Из XIX века в сознание русского читателя по инерции перешло представление о том, что у нас — великая литература. И мы более или менее автоматически стали выдавать желаемое за сущее. На протяжении полувека в ранг великих писателей официально и неофициально было возведено не менее дюжины авторов, чье творчество по тем или иным причинам оказывалось в центре общественного внимания. Но великим писателем является тот писатель, который привносит в мир новую духовную идею. Как, например, Достоевский, сказавший, что в человеке две бездны — Зла и Добра, и что человек не выбирает между ними, но мечется, как маятник. Или — Мелвилл, сказавший, что в поединке Добра со Злом победителя не существует: они взаимно уничтожают друг друга, что воспринимается как трагедия гибели двух высших человеческих категорий, вернее — трагедия человека в качестве зрителя этой гибели. В этом смысле в русской литературе ХХ века ничего особенного не происходило, кроме, пожалуй, одного романа и двух повестей Андрея Платонова, кончившего свои дни, подметая улицы. Все остальное представляет интерес скорее историографический — а для западного читателя — почти этнографический. Это литература, характеризующаяся гурманством стиля или остротой социального наблюдения, иногда и тем и другимвместе, но в вышеуказанном смысле эту литературу великой назвать нельзя. Первой из опасностей, возникающих при отождествлении писателем себя с «учительской традицией», является возникающее почти автоматически ощущение своей априорной правоты и интеллектуальной неподсудности. Если у писателя хватает внутренней трезвости, он выдерживает свои идеи некоторое время под спудом. Если не хватает — он начинает вещать. Ибо — в результате проводившейся десятилетиями политики духовной кастрации — мы все — интеллигенты в первом поколении, и наши идеи (не говоря уже о стиле) обладают для нас почти гипнотическим обаянием первородства. Отсутствие сколько-нибудь серьезного критицизма, проводящегося топографически сверху, но в квалификационном отношении снизу, довершает дело. Хуже всего то, что большинство тезисов и, главное, антитез, содержащихся в современной советской литературе, детерминировано официальной точкой зрения. Это отрицание, находящееся на том же самом уровне, что и утверждение. Если же этот уровень хоть на миллиметр преодолевается, то раздается такой гром аплодисментов — пусть и неофициальных, — который начисто заглушает голос Музы. Ко всему этому следует прибавить психологию подвижничества, резистанса, ибо условия, в которых приходится работать, никак нельзя назвать идеальными; тут и система редакторов, и цензура, и довольно удушливый климат официального позитивизма. Кроме того, существует и просто конкуренция коллег, конкуренция эстаблишмента, стоящего у кормушки и совершенно не желающего тесниться. Не следует думать, будто молчание или кошмарные судьбы лучших писателей нашего времени — результат чистого политического террора. Это также и результат конкуренции; ибо репрессии против того или иного писателя редко происходят без гласной или безгласной санкции его коллег. Так, судьбу М. М. Зощенко во многом определило пожатие плечами В. Катаева. Если учесть эти телодвижения, регулярные тематические партинструктажи, негласный геноцид или просто антисемитизм, закулисную грызню и бешеное желание каждого главного редактора сохранить место, математически беспредельные сроки оттяжек и прочее, то, конечно, мужеству людей, посвятивших себя литературе, нельзя не подивиться, а им самим — нельзя не уважать себя. Сказанное относится, главным образом, к положению в прозе, как в рамках, так и вне рамок Союза писателей. Вполне возможно, что картина, набросанная мной, не полна или неверна в деталях, но общий вид примерно таков. Я не был членом Союза писателей и не испытывал сколько-нибудь сильного желания им стать. Не из обскурантизма и не из-за высоких принципов, но потому что меня вполне устраивали те условия работы, в которых я находился, потому что сама работа отнимала довольно много времени и душевной энергии, и жалко было тратить остававшееся на хитросплетения внутреннеполитической жизни литературного мира. Я был членом профсоюза литераторов при Министерстве культуры, и профсоюзный билет более или менее ограждал меня от неприятностей, возможных для человека, не имеющего штампа с места работы в паспорте. Источником моего существования служили переводы, и в этой области я не испытывал никакого остракизма: работы всегда было слишком много — так много, что порой она мешала заниматься собственными делами, то есть сочинительством. Я зарабатывал около ста рублей в месяц, и этого для меня было достаточно. Меня мало беспокоило, что стихи мои не печатаются. Прежде всего потому, что поэзия — это скорее подход к вещам, к жизни, а не типографская продукция. Разумеется, мне бывало приятно, когда мои стихи печатались, но мне гораздо интереснее было просто писать их и думать то, что я думал. Я не очень люблю параллели между видами искусства, но хочу сказать, что художнику приятней работать над картиной, чем слышать то, что ему о ней, вывешенной, говорят. Пусть даже и знатоки. Работа сама по себе куда интереснее, чем судьба продукта, в этом я расхожусь с Марксом. Как, в конце концов, можно представить себе торжество художника, особенно поэта? В чем оно должно выражаться? Цветы, прожекторы, поцелуй кинозвезды? Я думаю, что торжеством Фроста было не присутствие на инаугурационной церемонии Джона Кеннеди, но день, когда он поставил точку в стихотворении «West-Running Brook». Ибо у искусства нет внешнего измерения. Оно всегда индивидуально: в момент созидания — художником, в момент потребления (восприятия) — зрителем. Оно не нуждается в посредниках и даже когда труд окончен, чуждо автору. Автору можно сказать спасибо, но можно и не говорить: максимум — созидание, а не награда за него. Я любил заниматься своим делом, и если за это даже приходилось расплачиваться кое-какими неприятностями — что ж, я всегда был более или менее готов. Готов и сейчас. Разница между положением писателя на Востоке и на Западе, по сути дела, не слишком велика. И там, и здесь он пытается прошибить лбом довольно толстую стену. В первом случае стена реагирует на малейшее головы к ней прикосновение таким образом, что это угрожает физическому состоянию писателя. Во втором — стена хранит молчание, и это угрожает состоянию психическому. Я, правду сказать, не знаю, что страшнее. Хуже всего, когда имеет место сочетание, а для многих из нас оно существовало. Говоря «нас», я имею в виду большую группу литераторов послевоенного поколения, точнее — так называемое «поколение 56-го года». Это поколение, для которого первым криком жизни было Венгерское восстание. Боль, шок, горе, стыд за собственное бессилие — не знаю, как назвать этот комплекс чувств, которые тогда мы испытали и с которых началась наша сознательная жизнь. Ничего подобного мы уже больше не испытывали, даже в августе 1968-го. Это была трагедия не только политического свойства: как и всякая настоящая трагедия, она носила еще и метафизический характер. Мы довольно быстро поняли, что дело не в политике, но в миропорядке, и — каждый по-своему — миропорядок этот стали исследовать. Так возникла наша литература, судьба которой оформила характер и наших личных судеб. С течением времени местоимение «мы» распалось и превратилось в скромную цифру нескольких сильных «я». И каждое из этих «я» пошло своим длинным, извилистым и, во всяком случае, очень тяжелым путем к собственной реализации. Каждое «я» прошло через поиски собственного стиля, собственной философии, через сомнение в своих силах и через сознание собственной значительности, через личные трагедии и через искус капитуляции. Одни приняли статус-кво, другие сели в сумасшедший дом, третьи занялись литературной поденщиной, четвертые ударились в мистицизм, пятые замкнулись в самих себе, в башне из херовой кости. Осталось несколько человек, благодаря душевной твердости которых, сейчас, сидя за тридевять земель от них, я чувствую, что за литературу на русском языке можно быть более или менее спокойным. Я не называю их имен не только по соображениям их безопасности, но также и потому, что не вижу смысла называть их здесь, если они почти что безымянны дома. Потому что литература не есть сфера журналистики. Потому что не хочу, чтобы скорые на руку ньюзмены зачислили их в диссиденты, в оппозиционеры, в борцы. Они ими не являются, они являются писателями. Необъясним и отвратителен газетный истерический взгляд на литературу. Не парадокс ли, что журналист пишет о писателе? Информация о литературе — что это такое? Зачем тогда собственно литература? Нужны книги, а не статьи «о». Ныне уже существует огромная культура «о», затмевающая самые объекты. Пар на крышке кастрюли, где кипит суп, голода не утоляет. Я приехал в Америку и буду здесь жить. Надеюсь, что смогу заниматься своим делом, то есть сочинительством, как и прежде. Я увидел новую землю, но не новое небо. Разумеется, будущее внушает бульшие опасения, чем когда бы то ни было. Ибо если прежде я не мог писать, это объяснялось обстоятельствами скорее внутренними, чем внешними. Сомнения, которые овладевали мною и приводили время от времени к молчанию, я думаю, знакомы каждому сколько-нибудь серьезному литератору. Это скверное время, когда кажется, что все, что ты мог сделать, сделано, что больше нечего сказать, что ты исчерпал себя, что хорошо знаешь цену своим приемам; что твоя литература лучше, чем ты сам. В результате наступает некоторый паралич. От сомнений такого рода я не буду избавлен и в будущем, я это знаю. И более или менее к этому готов, ибо, мне кажется, знаю, как с этим бороться. Но я предвижу и другие поводы для паралича: наличие иной языковой среды. Я не думаю, что это может разрушить сознание, но мешать его работе — может. Даже не наличие новой, но отсутствие старой. Для того чтобы писать на языке хорошо, надо слышать его — в пивных, в трамваях, в гастрономе. Как с этим бороться, я еще не придумал. Но надеюсь, что язык путешествует вместе с человеком. И надеюсь, что доставлю русский язык в то место, куда прибуду сам. На все, в конце концов, воля Божья. Перефразируя одного немецкого писателя, оказавшегося тридцать пять лет назад в похожей ситуации: «Die Russische Dichtung ist da wo ich bin». В общем, предыдущая жизнь, жизнь дома, кажется мне сейчас более комфортабельной в психическом смысле, нежели предстоящая. Большинство обстоятельств, с которыми приходилось бороться, были физическими, материальными. Физическому давлению, сколь бы высокий характер оно ни носило, сопротивляться все-таки легче. Этому можно научиться, в этом можно даже достичь известного артистизма. Думаю, что я его достиг. Это всего лишь наука игнорировать реальность. Надеюсь, что мои познания в этой сфере мне помогут — в той мере, в какой это необходимо, чтобы писать на родном языке, каковое занятие, казавшееся мне прежде моим личным делом, я считаю теперь моим личным долгом. Что касается давления психического, то тут никто за себя ручаться не может, но надеюсь, что иммунитет все-таки выработается. Писатель — одинокий путешественник, и ему никто не помощник. Общество всегда — более или менее — враг. И когда оно его отвергает, и когда принимает. Во всяком случае, и то и другое оно делает в грубой форме. И не только в силу своего личного, но и в силу видимого мной окружающего опыта, я все больше и больше убеждаюсь в правоте Святого Павла, назвавшего землю «юдолью плача». Человек, как слагаемое, от перестановки ничего не выигрывает. Трагедию можно обменять только на трагедию. Это старая истина. Единственное, что делает ее современной, это ощущение абсурда при виде ее — трагедии — героев. Так же, как и при виде ее зрителей. Иосиф Бродский, 1972 Эссе было написано по-русски по просьбе газеты «The New York Times» в 1972 году и опубликовано в переводе Карла Проффера (Carl Proffer) в воскресном приложении к ней: «Say Poet Brodsky, Ex of the Soviet Union: „A Writer is a Lonely Traveller, and No One is His Helper“» («The New York Times Magazine», 1 October 1972. P 11, 78-79, 82-84, 86-87). Машинопись русского текста сохранилась в нью-йоркском архиве поэта; он был впервые опубликован в журнале «Звезда» (2000. № 5. С. 3-9).

Фридрих II, или Уставший король

Прусский король Фридрих II, беседуя однажды с великим французским просветителем Даламбером, одним из авторов «Энциклопедии», спросил его, видел ли тот короля Франции. Даламбер ответил утвердительно: — Да, государь. Я преподнес ему речь, произнесенную мною при вступлении в Академию. Король поинтересовался: — И что же он вам сказал? — Государь, он не стал со мной разговаривать, — ответил Даламбер. Фридрих удивился: — С кем же он тогда говорит? *** На заседании Берлинской академии наук Фридрих II как-то задал своим ученым такой вопрос: «Почему бокалы с шампанским издают более чистый и приятный звук, чем бокалы с бургундским?» Председатель академии встал и с поклоном ответил королю: «При том содержании, которое им назначено вашим величеством, ваши ученые, к сожалению, не имеют возможности ставить подобные эксперименты». *** Однажды кучер Фридриха II по неловкости опрокинул коляску, и король страшно разгневался на него. Кучер невозмутимо заметил: «Велика беда! С кем такого не бывает! Разве вам не случалось проигрывать сражения?» *** Накануне битвы при Росбахе в 1757 году Фридрих II заявил, что в случае поражения уедет в Венецию и сделается врачом. Один из его приближенных офицеров, Карл-Теофил Гишар, немедленно отозвался на это: «Вот прирожденный человекоубийца!» *** Как-то Фридрих II посетил городскую тюрьму Берлина. Заключённые один за другим припадали к королевским стопам, сетовали на злую судьбу и клялись в своей невиновности. Лишь один скромно стоял в стороне, не прося короля о помиловании. — Ну, а ты, — обратился к нему король, — ты тоже попал сюда по ошибке? — Нет, ваше величество, я несу заслуженное наказание. Я осужден за вооружённое ограбление. — Эй, стража! — вскричал монарх. — Немедленно выгнать отсюда этого бандита, чтобы он не портил своим присутствием общество честных людей! *** Когда принц Генрих, брат Фридриха II, прибыл в Невшатель, городские власти, представляясь принцу, сказали ему, что невшательцы обожают прусского короля. «Еще бы! — ответил принц. — Как подданным не любить монарха, если он живет за триста лье от них!» *** «Повинуйтесь», — неустанно повторял своим подданным Фридрих Великий. А умирая, вздохнул: «Я устал управлять рабами». Источник: Забытые Истории. Блог Сергея Цветкова