Советы на каждый день №33

Если назавтра вам предстоит выступить с речью, прочтите ее еще раз перед сном. Долговременная память формируется в мозгу человека именно во время сна. Чтобы продержаться под водой дольше, мало сделать глубокий вдох. Перед погружением сделайте несколько быстрых вдохов и выдохов. Если вам предстоит произнести публичную речь, держите в руках бутылку воды. В случае если вы сбились с мысли, не торопясь сделайте глоток. Это позволит вам собраться с мыслями, а публика не обратит на паузу внимания. Перед тем как сдать багаж в аэропорту, попросите на стойке регистрации наклейку FRAGILE (хрупкое содержимое). Конечно, гарантий нет, но шансы что с вашим чемоданом будут обращаться бережнее, возрастают. Хотите реально сэкономить? Спрячьте подальше все кредитные карты и рассчитывайтесь только наличными. Социологи утверждают, что этот прием помогает сэкономить до 20% расходов в месяц. Оказывается, воображаемые деньги тратить гораздо легче. Если вам приходится защищаться от нападения, все решает сила первого удара. Представьте себе, что вы должны ударить не нападающего, а предмет за ним. Это значительно усилит удар. Пытаясь зажигалкой зажечь свечи на торте или в глубоком подсвечнике, можно сильно обжечься. Палочка спагетти прекрасно горит и с легкостью заменит зажигалку или спичку. Если вы переезжаете, последней погруженной в машину вещью должен быть ящик с инструментами и электрическими удлинителями. Тогда при разгрузке вы достанете их первыми. Чтобы тяжелые мешки с покупками не врезались в пальцы, проденьте через ручки мешка любой продолговатый предмет, например, зажигалку или шариковую ручку. Укроп, петрушку, базилик и мяту нужно всегда использовать свежими. А вот розмарин, тимьян, орегано (душицу) и майоран можно хранить, заморозив их в оливковом масле, используя формочки для льда. Травы пропитают масло своим ароматом, и эти пряные кубики можно будет потом использовать при приготовлении супов и тушеных блюд. Эффект значительно превзойдет таковой от использования сушеных трав. А имбирь вообще следует хранить только в морозильнике. Если вы заклеили конверт и лишь после этого вспомнили, что забыли дописать нечто важное, не спешите его рвать. Положите конверт в морозильник на 10 минут, и он с легкостью отклеится. Если вам не хватает сил открутить крышку с банки маринованных огурцов — пробейте крышку ножом и банка легко откроется. Если вам сложно смотреть собеседнику в глаза, смотрите на кончик его носа. Различить разницу сложно, а репутация внимательного слушателя вам будет обеспечена. Чтобы остановить носовое кровотечение, ни в коем случае нельзя забивать нос ватными тампонами и запрокидывать при этом голову — кровь может попасть в дыхательные пути. Вместо этого, плотно прижмите кусочек ваты или марли к верхней губе, прямо под перегородкой носа. Это быстро остановит кровотечение. Постучите по донышку алюминиевой банки с пивом или колой — и напиток будет пениться меньше. Помните правило трех щелчков Джона Дориана? Чтобы при продолжительном беге не испытывать острой боли в правом боку, настройте дыхание таким образом, чтобы выдох приходился на толчок левой ногой.

Почему мы привязываемся к тем, кто делает нам больно

Зачем нужна мама? Кормить, одевать, следить, чтобы ребенок «не убился»? Открытый в XX веке госпитальный синдром — при нем дети, помещенные в идеальные больничные условия, но при этом оторванные от матерей, умирают буквально «от тоски» — показал: мама нужна, чтобы было кого любить. А последующие эксперименты психологов и этологов подтвердили: детеныш привязывается к матери, даже если она не самым лучшим образом справляется со своими родительскими обязанностями. О нейрофизиологической подоплеке этих процессов — в отрывке из бестселлера приматолога и нейробиолога Роберта Сапольски. Зачем нужна мама? Мать — фигура ключевая. Однако до середины XX столетия большинство специалистов этого не признавали. В западных культурах в отличие от традиционных были приняты особые приемы воспитания детей: меньше физического контакта с матерью, дети спали отдельно от матери с более раннего возраста, им дольше приходилось ждать, пока мать отреагирует на плач. На рубеже XIX–XX вв. ведущий тогда эксперт в этом вопросе Лютер Холт из Колумбийского университета предостерегал против «порочной практики» утешения плачущих детей на ручках и вообще предупреждал, что негоже слишком часто их ласкать. Таков был мир детей из богатых семей — с нянями, которые должны были ненадолго показывать родителям детей перед сном, мир, в котором детей должно быть «видно, но не слышно». Этот период породил страннейший в истории роман на одну ночь, а именно когда фрейдисты и бихевиористы объединились для того, чтобы объяснить возникновение привязанности детей к матери. Для бихевиористов все было понятно: матери поощряют привязанность с помощью калорий, когда кормят своих детей. Фрейдисты с той же степенью уверенности утверждали, что у младенцев еще отсутствуют те структуры личности, Эго, которые могли бы сформировать отношения с чем-то, кроме материнской груди. Обе установки в сочетании с принципом воспитания «лучше, чтобы детей было видно, но не слышно» предполагают, что, если обеспечить младенца едой, комфортной температурой плюс всякими необходимыми мелочами, то получится прекрасное начало жизни. А куда в этой схеме помещаются любовь, душевное тепло, физический контакт? Никуда, они вообще не нужны. По крайней мере в одном случае подобные теоретические измышления стали губительными. Когда ребенок попадал надолго в больницу, считалось, что мама ему там не нужна, она только вызовет дополнительный эмоциональный переполох, ведь все, что нужно, обеспечивает медицинский персонал. Обычно матерям разрешали навещать детей раз в неделю в течение нескольких минут. Если дети лежали в больнице долго, то очень многие становились жертвами госпитализма — они просто угасали в больничной обстановке, умирая от невыясненных инфекций, болезней кишечника, болезней, никак не связанных с теми, из-за которых они попали в больницу. Это было время, когда знание о микробах привело к убеждению, что уж если ребенок попал в больницу, то его в целях антисептики лучше максимально изолировать и оставить в покое. Показательно, что смертность от госпитализма взлетела в больницах с новомодными инкубаторами (идеей, позаимствованной из куроводства); в лечебницах для бедных дела обстояли гораздо лучше, там детей выхаживали по старинке — с помощью тепла человеческих рук, доброты и заботы. В 1950-х гг. британский психиатр Джон Боулби поставил под сомнение бытовавшее мнение, что младенцы являются простейшими в эмоциональном плане организмами. С его теории привязанности началось развитие современных взглядов на дуэт мать-дитя. В трех томах своего труда «Привязанность и утрата» (Attachment and Loss) он сформулировал ответы на вопрос: «Что детям требуется от матери?». Они сейчас очевидны: любовь, ласка, теплота, отзывчивость, стимуляция, постоянство, надежность. А если лишить этого в детстве, то кого мы получим? Тревожного, печального и/или неспособного к привязанности взрослого. Боулби вдохновил Гарри Харлоу из Висконсинского университета на один из ключевых, хрестоматийных экспериментов в истории психологии. Этот эксперимент разрушил и фрейдистские, и бихевиористские догмы о связи «мать — дитя». Гарри вырастил детеныша макаки-резуса без матери, но с двумя «суррогатами». Оба суррогата представляли собой проволочный каркас в форме обезьяньего тела с пластиковой обезьяноподобной головой. К одной такой «маме» приделали бутылку с молоком. А тело другой обернули плюшевой тканью. Другими словами, одна «мама» давала калории, а другая — нечто похожее на материнское тепло. Фрейд и Скиннер наверняка наперегонки бы кинулись к «молочной» матери. А малыши-обезьянки выбрали плюшевую маму. «На одном молоке не выжить. Любовь — это чувство, и с ложки ею не накормишь», — писал Харлоу. Мать выполняет какую-то основополагающе необходимую функцию, и это стало безоговорочно ясно после одного чрезвычайно неоднозначного наблюдения. С 1990-х гг. в Америке резко упала преступность. Почему? Либералы превозносили экономическое процветание. Консерваторы — увеличенные полицейские бюджеты, расширение тюрем, введение закона «трех преступлений». Тем временем ученый-юрист Джон Донохью из Стэнфордского университета и экономист Стивен Левитт из Чикагского взглянули на проблему совсем с другой стороны. В качестве причины падения преступности они предположили легализацию абортов. Авторы сопоставили, штат за штатом, год разрешения абортов и демографию снижения преступности. В результате они выяснили, что когда в том или ином штате становились возможны аборты, то через 20 лет здесь падала преступность. Удивлены? Результаты вызвали полемику, но для меня они выглядят совершенно логично, хотя и печально. Что в общем и целом предвещает преступную жизнь? Родиться у матери, которая, будь ее воля, не завела бы этого ребенка. Так что же это за основополагающе необходимая функция, которую выполняет мать? А вот какая: мама дает ребенку уверенность в том, что счастлива просто самим фактом его существования. И все. Харлоу сумел продемонстрировать идею, важнейшую для наших рассуждений, — показать, что же такое матери (а позже сверстники) дают детям. Чтобы это сделать, ему пришлось провести один из самых болезненных и безумных экспериментов в истории психологии. Эксперимент заключался в том, что детенышей обезьян выращивали в изоляции, рядом не было ни матери, ни сверстников; первые месяцы и даже годы своей жизни обезьянки были лишены контакта с живым существом, и только потом их отправляли в общество других обезьян. Как и предполагалось, для тех бедняг дело закончилось катастрофой. Некоторые сидели в одиночестве, обнимая себя за плечи или раскачиваясь, как это делают аутисты. Другие предпринимали совершенно нелепые сексуальные или иерархические эскапады. Здесь нужно отметить кое-что важное. Оказавшись в группе, обезьяны не то чтобы вели себя совсем неожиданным образом — они не демонстрировали агрессию, подобно страусу, и не завлекали самок, как гекконы, — их поведение было нормальным, но неуместным. Они, например, выказывали жестами подчиненность по отношению к малявкам вполовину их меньше или угрожали альфа-самцам, хотя должны бы были съежиться от почтения. Матери и сверстники не учат моторике или порядку поведенческих актов, это как раз заложено в генах. Они учат где, когда и кому надлежит тот или иной поведенческий акт реализовать — т. е. соответствующему контексту поведения. Они дают первые уроки о плохом и хорошем поведении, будь то касание руки или нажатие на спусковой крючок. Когда я изучал павианов в Кении, мне довелось наблюдать поразительную ситуацию — как раз пример такого обучения. Две самки — одна высшего, другая низшего ранга — одновременно родили дочек. Дочка из «высшего ранга» развивалась быстрее, что уже обозначило некоторое неравенство. Когда обеим крошкам было несколько недель, они впервые встретились. Низкоранговая малышка углядела «аристократку» и заковыляла к ней, чтобы познакомиться. Ее мама заметила это и за хвост оттянула от несостоявшейся подружки. Так мама преподала дочке первый урок под названием «знай свое место». «Видела ее? Ее ранг намного выше твоего, поэтому нельзя просто подойти и сказать «давай дружить». Если ты ее увидишь, сиди смирно, в глаза не смотри, может, обойдется, и она не вытащит у тебя еду изо рта». Поразительно, что и через 20 лет, превратившись в почтенных старушек, эти две дамы сохранят ранговую асимметрию, которой они научились тем далеким утром. В шторм сгодится любая мама Харлоу подарил науке еще один важный вывод, и произошло это тоже благодаря одному безжалостному эксперименту. Детенышам обезьян в качестве мамы выдавали проволочный суррогат, у которого в середину тела был вделан воздушный пульверизатор. Когда малыш прижимался к такой маме, он получал в грудь струю воздуха. Как, по мнению бихевиориста, поведет себя обезьянка, встретившись с таким наказанием? Будет спасаться бегством. Но подобно детям, терпящим издевательства и побои в семье, наши обезьянки только крепче прижимались к суррогату. Как же получается, что мы привязываемся к источнику негативного подкрепления, ищем утешения в страданиях у источника страданий? И почему мы любим не тех людей, почему позволяем себя мучить, почему возвращаемся за следующей порцией мучений? У психологов наготове масса ответов. Потому что у вас низкая самооценка и вы не верите, что заслуживаете лучшего. Или убеждены, что только вы способны изменить этого дурного человека. Или идентифицируете себя с насильником, или считаете, что виноваты и потому навлекли на себя его / ее справедливый гнев — так насилие кажется более рациональным и менее пугающим. Все эти ответы небессмысленны, много чего объясняют и очень помогают изменить ситуацию к лучшему. Но Регина Салливан из Нью-Йоркского университета стала искать ответ совсем в другой области, на километры отстоящей от психологии человека. Салливан учила крысят ассоциировать нейтральный запах с электрошоком. Если формирование такого рефлекса начиналось, когда крысятам было десять дней и больше (т. е. это были крысята-подростки), то при появлении запаха происходила вполне логичная вещь: активировалась миндалина, выделялись глюкокортикоиды, крысята избегали запаха. Но что поразительно — стоило выработать ассоциацию запах-шок у совсем маленьких крысят, то ничего подобного не происходило; напротив, их тянуло к запаху. Почему? Здесь уместно рассказать о любопытном явлении, касающемся стресса у новорожденных. Плод грызунов прекрасным образом способен выделять глюкокортикоиды. Но спустя всего несколько часов после рождения надпочечники резко теряют данную функцию: они едва работают. Этот необычный эффект «стрессовой гипореактивности» (SHRP, англ. stress hyporesponsive period) постепенно идет на убыль в течение нескольких следующих недель. Каково значение SHRP? Глюкокортикоиды имеют настолько разнообразное и противоречивое влияние на развитие мозга (внимание, не отключайтесь, оставайтесь на связи!), что для оптимального развития их на всякий случай лучше выключить и с помощью SHRP сыграть в рулетку: «Я, пожалуй, не буду выделять глюкокортикоиды, чтобы мой мозг мог нормально развиваться; а если случатся неприятности, то у меня есть мама и пусть она с моими неприятностями справляется». Соответственно, если лишить крысят матери, то уже через несколько часов надпочечники увеличатся и восстановят способность к секреции большого количества глюкокортикоидов. В период SHRP младенцы будто бы используют следующее правило: «Если мама рядом (и мне не нужны свои глюкокортикоиды), меня должно тянуть к сильным стимулам. Это не может быть плохо для меня: Мама не позволила бы случиться плохому». Вернемся к эксперименту с запахом — стоило ввести глюкокортикоиды в миндалину совсем маленьких крысят во время выработки условного рефлекса, как та активировалась и крысята вырабатывали избегание запаха. И наоборот, если у крысят-подростков во время обучения заблокировать глюкокортикоиды, то у них разовьется пристрастие к этому запаху. А если при эксперименте присутствует мать, то глюкокортикоиды у крысят не выделяются и опять же развивается тяга к «опасному» запаху. Другими словами, у совсем маленьких детенышей крыс даже неприятные стимулы получают подкрепление в присутствии Мамы, даже если Мама сама является источником неприятных ощущений. Как писали Салливан с коллегами, «привязанность [у этих детенышей] к опекуну сформировалась в результате эволюции таким образом, чтобы связь между ними не зависела от качества проявляемой заботы». Если ты попал в шторм, то сгодится любая мама. Применительно к людям эти результаты объясняют, почему те, кого обижали в детстве, во взрослых отношениях часто ищут партнера, который бы их тоже обижал. А как же быть с обратной стороной проблемы? Почему 33% взрослых, испытавших издевательства в детстве, сами стали обидчиками? Психологи и тут находят множество ответов, построенных на модели идентификации с насильником и на рационализации для умаления ужаса происходящего: «Я люблю своих детей, но иногда, если это необходимо, могу их поколотить. Мой отец поступал так же, значит, и он меня любил». И, как и в предыдущем случае, здесь играет роль определенная глубинная биология — обезьянки-самочки, с которыми жестоко обращались матери, с большей вероятностью сами станут жестокими матерями. Источник: «Теории и практики»

Притча о бессмысленной борьбе здорового образа жизни с нездоровым

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была покрыта брокколи, цветной капустой, шпинатом и овощами разными: зелеными, желтыми и оранжевыми всех видов, и у Адама с Евой жизнь была долгой и здоровой... Но сотворил Сатана мороженое и бублики с маслом. И спросил Сатана Адама: «Хочешь ли ты отведать жирного сыра с бубликом?» И ответил Адам: «Да!» И добавила Ева: «И я хочу! Добавь солений!» И поправились Адам с Евой каждый на 3 килограмма. И сотворил Бог живой биойогурт, чтобы Ева смогла сохранить фигуру, которую так любил Адам. Но сотворил Сатана белую пшеничную муку, дрожжи и тростниковый сахар и перемешал их. И перешла Ева с 36 размера на 44-й. И сказал Бог: «Ешь с аппетитом этот зеленый салат из моего райского сада!» И сказал Сатана: «И добавь в него соус из голубого сыра, и положи рядом чесночный хлеб». И расстегнули Адам и Ева свои пояса после трапезы. И сказал Бог: «Послал я вам свежие овощи для здорового сердца и оливковое масло холодного отжима». И выложил Сатана на стол бараний кебаб, шaурму в пите и курицу в панировочных сухарях и предложил есть, не стесняясь. И подскочил у Адама и Евы холестерин до небес. И сотворил Бог картофель с повышенным содержанием калия и других полезных ингредиентов, запеченный в духовке без масла. Но почистил Сатана картофель и нарезал его на тоненькие ломтики, и пожарил в глубоком масле, и назвал его «чипсами», и щедро посолил. И Адам еще набрал вес. А у Евы выскочили прыщи. И сотворил Бог кроссовки для бега, и дал их своим детям, чтобы сожгли они излишек веса. Но дал Сатана Адаму и Еве кабельное телевидение с пультом дистанционного управления, чтобы не напрягались они, если захотят переключить программы. И смеялись, и плакали Адам и Ева напротив мерцающего экрана, и надели удобные домашние треники с резинкой на животе. И дал Бог Адаму и Еве постное мясо, диетические продукты, нежирные сосиски, чтобы не набирали они много калорий. Но сотворил Сатана «Макдоналдс» и чизбургер за пять долларов. И сказал Сатана Адаму: «Хочешь чипсов?» «Да! — ответил Адам. — Увеличенную порцию!» И получили Адам и Ева инфаркт. И вздохнул Бог, утирая пот со лба, и создал операцию по шунтированию сосудов сердца. И усмехнулся Сатана, продолжая борьбу, и создал министерство здравоохранения. Керен Певзнер

«Стыдно быть несчастливым...»

«На фронте была далеко идущая мечта: если бы мне разрешили — потом, потом, когда кончится война, когда совсем кончится и все уже будет позади, — пускай не жить, к чему такая крайность, но просто оказаться Там и просто увидеть, просто посмотреть вокруг — что будет? Тогда, тогда, когда — совсем, совсем?.. И мне разрешили. Не просто смотреть, но: купаться, кататься, кувыркаться, одеваться, раздеваться, подниматься, опускаться, напиваться и не напиваться, обижаться и не обижаться, забываться и не забываться и еще тысячу всего только на эту рифму, и еще сто тысяч — на другие. Стыдно быть несчастливым. А женщины, самые, казалось бы, несовершенные, иногда говорят такие слова... И так смешно шутят, и так проницательно думают о нас — чтобы нам было лучше, чтобы нам было сладко — с последней из всех, как с первой из всех. И то и дело это им удается, то тут, то там, то так, то сяк. А если не удается, они страдают молча. А если говорят — иногда говорят такие слова... Стыдно быть несчастливым. А есть собаки. Они не умеют читать, ничего не читали, ни одной строчки! Ни разу по этому поводу у них не колотилось сердце, не подступал комок к горлу, они ни разу не хохотали, не перечитывали вслух своим знакомым. Стыдно быть несчастливым. А есть коровы — только и знают, что жуют свою жвачку и ничего не делают своими руками. Не смогли бы, даже если бы захотели! Пустяковый подарочек теленку — и то не в силах. Не говоря уже о работе ума: что-нибудь сочинить, сделать мало-мальское открытие на пользу таким же коровам, как они, и заволноваться, и вскричать: «Черт побери!» Ничего этого для них не существует. Стыдно быть несчастливым. Да что там, есть улитки! Им за всю свою жизнь суждено увидеть метр земли максимум... Просто увидеть! Просто смотреть, что происходит теперь, теперь, когда совсем, совсем кончилась война. Нет, если бы мне разрешили одно только это — я бы и тогда сказал: «Стыдно быть несчастливым». И каждый раз, когда я несчастлив, я твержу себе это: «Стыдно, стыдно, стыдно быть несчастливым!» Александр Володин

Поезд в тоннеле

Поезд остановился прямо в тоннеле. Причем первый вагон уже вышел из тоннеля, а последний еще не вошел. Неожиданная остановка огорчила всех, кроме пассажира из последнего вагона. И не потому, что в его вагоне было светлей, чем в других, а потому, что недалеко от тоннеля жил его отец. Каждый отпуск проезжал пассажир через этот тоннель, но отца не видел уже много лет, так как остановки здесь поезд не делал. Пассажир высунулся из окошка и окликнул проводника, который разгуливал вдоль поезда: — Что случилось? — Да при выходе из тоннеля рельс лопнул. — А скоро поедем? — Да не раньше, чем через четыре часа, — сказал проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля. Прямо напротив последнего вагона находилась телефонная будка. Пассажир сошел с поезда и позвонил отцу. Ему ответили, что отец на работе, и дали номер рабочего телефона. Пассажир позвонил на работу. — Сынок?! — почему-то сразу узнал его отец. — Я, батя! На целых четыре часа. — Какая жалость, — расстроился отец. — У меня до конца работы как раз четыре часа. — А нельзя отпроситься? — Нельзя, — ответил отец. — Работа срочная. Ну да я что-нибудь придумаю. Пассажир повесил трубку. Проводник как раз возвращался из тоннеля. — Едем через два часа, — объявил он. — Как через два?! — ахнул пассажир. — Вы же обещали: через четыре! — Так ремонтник думал: за четыре отремонтирует, а теперь говорит: за два, — объяснил проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля. Пассажир бросился к телефону: — Отец! Тут, понимаешь, какое дело: не четыре часа у меня, а два! — Какая досада! — огорчился отец. — Ну да ничего, поднажму маленько — может, за час управлюсь. Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, насвистывая, вышел проводник: — Такой ремонтник попался хороший! За час, говорит, сделаю! Пассажир бросился к телефону: — Отец! Извиняй! Не два часа у меня, а час! — Вот незадача-то! — приуныл отец. — В полчаса я, конечно, не уложусь. Пассажир повесил трубку. Из тоннеля как раз возвращался проводник: — Ну, анекдот! Там работы, оказывается, на полчаса. — Что ж он голову-то морочит?! — закричал пассажир и бросился к телефону. — Отец! А за десять минут не сделаешь? — Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю! Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник: — Ну и трепач этот ремонтник! “Столько работы, столько работы!” А там делов-то на десять минут. — Вот гад! — прошептал пассажир и набрал номер. — Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там гад один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут. — Действительно — гад, — согласился отец. — Ну да не отчаивайся: сейчас кончу! — Все по вагонам! — донесся из тоннеля голос проводника. — Прощай, отец! — крикнул пассажир. — Не дали нам с тобой встретиться! — Погоди, сынок! — шумно дыша, закричал отец. — Я уже освободился! Не вешай трубку! Но пассажир уже вскочил в вагон. При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в ее окне — старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку: — Освободился я, сынок! Освободился! Но стук колес заглушал его слова…

Удивительная фотоловушка в лесу

Для наблюдений за дикой природой исследователи часто используют фотоловушки. Небольшие камеры автоматически запускаются от датчика движения и снимают фото или видео без участия человека. Видео, снятое одной из таких ловушек во французском лесу, набрало огромную популярность в соцсетях. Камеру расположили возле лесного ручья рядом с упавшим деревом. Когда установившие фотоловушку наблюдатели просмотрели видео, они были поражены. Бревно превратилось в мостик, которым воспользовались многочисленные животные, чтобы перебраться с одного берега на другой. На видео можно заметить лесного кота, бобра, малиновку, выдру, мышек, лису, утку, болотную курочку, цаплю, неспешно ползущую змею, любопытную белку и других животных.

Гений моды — Ив Сен-Лоран

«Слава делает человека одиноким. Заниматься модой — это убийственное дело. Я должен ежегодно готовить четыре коллекции, и каждая следующая коллекция должна подтверждать, что я самый лучший. И так будет продолжаться до конца моей жизни» — такое признание сделал Лоран, находившийся на пике своей популярности. К сожалению, в 1993 году он перестал выпускать сезонные коллекции одежды. «Пророчество» не сбылось. С 2002 года Лоран жил на вилле в Марокко, и таким образом окончательно отдалился от людей. С чего же все началось? В Алжире, в 1936 году в семье владельца сети кинотеатров, президента страховой компании и домохозяйки родился будущий гений моды. Мать поощряла его страсть к рисованию. Кроме того, она занималась выписками французского журнала Vogue, посвященного моде. Благодаря ее заботе и воспитанию Лоран успешно развивал творческие способности с самого детства. Счастье и гармония окружали его только под семейным крылом. В школе над ним издевались, подшучивали из-за худобы и аристократичности. Юноша стремился вырваться из провинции, переехать в большой город, где он однозначно будет чувствовать себя в своей тарелке. В 1974 году Ив Сен-Лорана впервые заметили. В Париже проходил конкурс шерсти от Международного секретариата шерсти. Именно там семнадцатилетний Лоран представил свою дебютную работу — коктейльное платье, отличающееся асимметрией, и выиграл главный приз. Поначалу в журнале Vogue главный редактор Мишель де Брюнофф публиковал рисунки начинающего дизайнера. Затем Диор принял его на должность ассистента. С этого начался рост модельера. Ив Сен-Лоран окунулся в необъятный мир моды. В 1957 году произошло печальное событие, которое, тем не менее, подарило ему возможность стать профессионалом с большой буквы. Диор скончался. 21-летнему Лорану предложили место его преемника. В 1958 году выходит его первая коллекция под названием «Трапеции». Она была уникальной и революционной для империи Christian Dior — неожиданные эксперименты с пропорциями, короткие платья. Следующая коллекция — «Битник». Ее название говорит само за себя — еще более рискованные и неординарные решения. Мотоциклетные куртки, костюмы, слишком короткие для того времени, под ними — водолазки. Излишняя свобода решений и новаторство испугали акционеров компании. Как только им представился случай, юного гения отстранили. На его место поставили талантливого, но в меру сдержанного Марка Боана. В 1960 году Ив Сен-Лорана призвали на службу, в ряды французских вооруженных сил. Но казарменная жизнь не произвела большого впечатления, скорее оказала даже гнетущее. В результате он попал в психиатрическую лечебницу с тяжелейшем стрессом. При выписке он весил 35 килограммов, лечили его весьма неординарно: электрошоком и сильными медицинскими препаратами. После этого Ив совсем разучился разговаривать. Справиться с таким состоянием ему помог лучший друг Пьер Берже. Они отсудили у инвесторов компании Dior 700 тысяч франков за преждевременное расторжение контракта. Благодаря этому они успешно открыли собственный модный дом «Yves Saint Laurent». Возвращение было громким, и не заметить его трудно. Первая коллекция принесла ему звание анархиста. Женщины были одеты в костюмы, до этого их носили только мужчины. Он изобрел укороченное пальто и полупрозрачные блузки. После этого Лоран не остановился. В разгар вьетнамской войны вышла коллекция в камуфляжном стиле. Следом вышла фотосессия для рекламы духов собственного производства YSL Pour Homme, где он позировал голым. Из-за богемного образа жизни он стал много пить и употреблять наркотики. Репортеров желтой прессы он шокировал, а клиенток модного дома приводил в восторг. Творческая активность была необычайна. За сезон он мог выпустить по пять-шесть коллекций. К сожалению, за такую плодотворную деятельность приходилось платить реабилитационными курсами, паническими атаками и депрессиями. В 1993 году деятельность пошла на сильный спад. Потеряв значительное количество инвесторов, он продал свой дом фармацевтической компании Sanofi и прекратил работу над выпуском новой одежды. Последняя коллекция вышла в 1998 году. С этого момента дом YSL и имя гения Ив Сен-Лоран никак не связаны. В 1999 году дом переходит к Gucci, директором становится Том Форд. Гений модной индустрии закрылся на собственной вилле в Марракеше за чтением книг и прослушиванием классической музыки с верным другом — псом породы бульдог. Умер он в июне 2008 года от рака мозга в возрасте 71 года. На прощальном показе 2002 года Ив Сен-Лоран сказал: «Я чувствую, что создал гардероб современной женщины и участвовал в трансформации своей эпохи. Я делал это при помощи одежды и очень горжусь тем, что женщины всего мира носят сегодня брючные костюмы, смокинги, двубортные жакеты, тренчи». Автор: Катарина Акопова

Артур Конан Дойл. «Любящее сердце»

Врачу с частной практикой, который утром и вечером принимает больных дома, а день тратит на визиты, трудно выкроить время, чтобы подышать свежим воздухом. Для этого он должен встать пораньше и выйти на улицу в тот час, когда магазины ещё закрыты, воздух чист и свеж и все предметы резко очерчены, как бывает в мороз. Этот час сам по себе очаровывает: улицы пусты, не встретишь никого, кроме почтальона и разносчика молока, и даже самая заурядная вещь обретает первозданную привлекательность, как будто и мостовая, и фонарь, и вывеска — все заново родилось для наступающего дня. В такой час даже удаленный от моря город выглядит прекрасным, а его пропитанный дымом воздух — и тот, кажется, несет в себе чистоту. Но я жил у моря, правда, в городишке довольно дрянном; с ним примирял только его великий сосед. Но я забывал его изъяны, когда приходил посидеть на скамейке над морем, — у ног моих расстилался огромный голубой залив, обрамленный желтым полумесяцем прибрежного песка. Я люблю, когда его гладь усеяна рыбачьими лодками; люблю, когда на горизонте проходят большие суда: самого корабля не видно, а только маленькое облачко надутых ветром парусов сдержанно и величественно проплывает вдали. Но больше всего я люблю, когда его озаряют косые лучи солнца, вдруг прорвавшиеся из-за гонимых ветром туч, и вокруг на много миль нет и следа человека, оскорбляющего своим присутствием величие Природы. Я видел, как тонкие серые нити дождя под медленно плывущими облаками скрывали в дымке противоположный берег, а вокруг меня все было залито золотым светом, солнце искрилось на бурунах, проникая в зеленую толщу волн и освещая на дне островки фиолетовых водорослей. В такое утро, когда ветерок играет в волосах, воздух наполнен криками кружащихся чаек, а на губах капельки брызг, со свежими силами возвращаешься в душные комнаты больных к унылой, скучной и утомительной работе практикующего врача. В один из таких дней я и встретил моего старика. Я уже собирался уходить, когда он подошел к скамье. Я бы заметил его даже в толпе. Это был человек крупного сложения, с благородной осанкой, с аристократической головой и красиво очерченными губами. Он с трудом подымался по извилистой тропинке, тяжело опираясь на палку, как будто огромные плечи сделались непосильной ношей для его слабеющих ног. Когда он приблизился, я заметил синеватый оттенок его губ и носа, предостерегающий знак Природы, говорящий о натруженном сердце. — Трудный подъем, сэр. Как врач, я бы посоветовал вам отдохнуть, а потом идти дальше, — обратился я к нему. Он с достоинством, по-старомодному поклонился и опустился на скамейку. Я чувствовал, что он не хочет разговаривать, и тоже молчал, но не мог не наблюдать за ним краешком глаза. Это был удивительно как дошедший до нас представитель поколения первой половины этого века: в шляпе с низкой тульей и загнутыми краями, в черном атласном галстуке и с большим мясистым чисто выбритым лицом, покрытым сетью морщинок. Эти глаза, прежде чем потускнеть, смотрели из почтовых карет на землекопов, строивших полотно железной дороги, эти губы улыбались первым выпускам «Пиквика» и обсуждали их автора — многообещающего молодого человека. Это лицо было своего рода летописью прошедших семидесяти лет, где как общественные, так и личные невзгоды оставили свой след; каждая морщинка была свидетельством чего то: вот эта на лбу, быть может, оставлена восстанием сипаев, эта — Крымской кампанией, а эти — мне почему-то хотелось думать — появились, когда умер Гордон. Пока я фантазировал таким нелепым образом, старый джентльмен с лакированной тростью как бы исчез из моего зрения, и передо мной воочию предстала жизнь нации за последние семьдесят лет. Но он вскоре возвратил меня на землю. Отдышавшись, он достал из кармана письмо, надел очки в роговой оправе и очень внимательно прочитал его. Не имея ни малейшего намерения подсматривать, я все же заметил, что письмо было написано женской рукой. Он прочитал его дважды и так и остался сидеть с опущенными уголками губ, глядя поверх залива невидящим взором. Я никогда не видел более одинокого и заброшенного старика. Все доброе, что было во мне, пробудилось при виде этого печального лица. Но я знал, что он не был расположен разговаривать, и поэтому и ещё потому, что меня ждал мой завтрак и мои пациенты, я отправился домой, оставив его сидеть на скамейке. Я ни разу и не вспомнил о нем до следующего утра, когда в то же самое время он появился на мысу и сел рядом со мной на скамейку, которую я уже привык считать своей. Он опять поклонился перед тем как сесть, но, как и вчера, не был склонен поддерживать беседу. Он изменился за последние сутки, и изменился к худшему. Лицо его как-то отяжелело, морщин стало больше, он с трудом дышал, и зловещий синеватый оттенок стал заметнее. Отросшая за день щетина портила правильную линию его щек и подбородка, и он уже не держал свою большую прекрасную голову с той величавостью, которая так поразила меня в первый раз. В руках у него было письмо, не знаю то же или другое, но опять написанное женским почерком. Он по-стариковски бормотал над ним, хмурил брови и поджимал губы, как капризный ребенок. Я оставил его со смутным желанием узнать, кто же он и как случилось, что один-единственный весенний день мог до такой степени изменить его. Он так заинтересовал меня, что на следующее утро я с нетерпением ждал его появления. Я опять увидел его в тот же час: он медленно поднимался, сгорбившись, с низко опущенной головой. Когда он подошел, я был поражен переменой, происшедшей в нем. — Боюсь, что наш воздух не очень вам полезен, сэр, — осмелился я заметить. Но ему, по-видимому, было трудно разговаривать. Он попытался что-то ответить мне, но это вылилось лишь в бормотание, и он замолк. Каким сломленным, жалким и старым показался он мне, по крайней мере лет на десять старше, чем в тот раз, когда я впервые увидел его! Мне было больно смотреть, как этот старик — великолепный образец человеческой породы — таял у меня на глазах. Трясущимися пальцами он разворачивал свое неизменное письмо. Кто была эта женщина, чьи слова так действовали на него? Может быть, дочь или внучка, ставшая единственной отрадой его существования и заменившая ему... Я улыбнулся, обнаружив, как быстро я сочинил целую историю небритого старика и его писем и даже успел взгрустнуть над ней. И тем не менее он опять весь день не выходил у меня из головы, и передо мной то и дело возникали его трясущиеся, узловатые, с синими прожилками руки, разворачивающие письмо. Я не надеялся больше увидеть его. Ещё один такой день, думал я, и ему придется слечь в постель или по крайней мере остаться дома. Каково же было мое удивление, когда на следующее утро я опять увидел его на скамье. Но, подойдя ближе, я стал вдруг сомневаться, он ли это. Та же шляпа с загнутыми полями, та же лакированная трость и те же роговые очки, но куда делась сутулость и заросшее серой щетиной несчастное лицо? Щеки его были чисто выбриты, губы твердо сжаты, глаза блестели, и его голова, величественно, словно орел на скале, покоилась на могучих плечах. Прямо, с выправкой гренадера сидел он на скамье и, не зная, на что направить бьющую через край энергию, отбрасывал тростью камешки. В петлице его черного, хорошо вычищенного сюртука красовался золотистый цветок, а из кармана изящно выглядывал краешек красного шелкового платка. Его можно было принять за старшего сына того старика, который сидел здесь прошлое утро. — Доброе утро, сэр, доброе утро! — прокричал старик весело, размахивая тростью в знак приветствия. — Доброе утро, — ответил я. — Какое чудесное сегодня море! — Да, сэр, но вы бы видели его перед восходом! — Вы пришли сюда так рано? — Едва стало видно тропинку, я был уже здесь. — Вы очень рано встаете. — Не всегда, сэр, не всегда. — Он хитро посмотрел на меня, как будто стараясь угадать, достоин ли я его доверия. — Дело в том, сэр, что сегодня возвращается моя жена. Вероятно, на моем лице было написано, что я не совсем понимаю всей важности сказанного, но в то же время, уловив сочувствие в моих глазах, он пододвинулся ко мне ближе и заговорил тихим голосом, как будто то, что он хотел сообщить мне по секрету, было настолько важным, что даже чайками нельзя было это доверить. — Вы женаты, сэр? — Нет. — О, тогда вы вряд ли поймете! Мы женаты уже пятьдесят лет и никогда раньше не расставались, никогда. — Надолго уезжала ваша жена? — спросил я. — Да, сэр. На четыре дня. Видите ли, ей надо было поехать в Шотландию, по делам. Я хотел ехать с ней, но врачи мне запретили. Я бы, конечно, не стал их слушать, если бы не жена. Теперь, слава богу, все кончено, сегодня она приезжает и каждую минуту может быть здесь. — Здесь? — Да, сэр. Этот мыс и эта скамейка — наши старые друзья вот уже тридцать лет. Видите ли, люди, с которыми мы живем, нас не понимают, и среди них мы не чувствуем себя вдвоем. Поэтому мы встречаемся здесь. Я точно не знаю, каким поездом она приезжает, но даже если бы она приехала самым ранним, она бы уже застала меня здесь. — В таком случае... — сказал я, поднимаясь. — Нет, нет, сэр, не уходите. Прошу вас, останьтесь, если только я не наскучил вам своими разговорами. — Напротив, мне очень интересно, — сказал я. — Я столько пережил за эти четыре дня! Какой это был кошмар! Вам, наверное, покажется странным, что старый человек может так любить? — Это прекрасно. — Дело не во мне, сэр! Любой на моем месте чувствовал бы то же, если бы ему посчастливилось иметь такую жену. Наверное, глядя на меня и после моих рассказов о нашей долгой совместной жизни, вы думаете, что она тоже старуха? Эта мысль показалась ему такой забавной, что он от души рассмеялся. — Знаете, такие, как она, всегда молоды сердцем, поэтому они и не стареют. По-моему, она ничуть не изменилась с тех пор, как впервые взяла мою руку в свои; это было в сорок пятом году. Сейчас она, может быть, полновата, но это даже хорошо, потому что девушкой она была слишком уж тонка. Я не принадлежал к её кругу: я служил клерком в конторе её отца. О, это была романтическая история! Я завоевал её. И никогда не перестану радоваться своему счастью. Подумать только, что такая прелестная, такая необыкновенная девушка согласилась пройти об руку со мной жизнь и что я мог... Вдруг он замолчал. Я удивленно взглянул на него. Он весь дрожал, всем своим большим телом, руки вцепились в скамейку, а ноги беспомощно скользили по гравию. Я понял: он пытался встать, но не мог, потому что был слишком взволнован. Я уже было протянул ему руку, но другое, более высокое соображение вежливости сдержало меня, я отвернулся и стал смотреть на море. Через минуту он был уже на ногах и торопливо спускался вниз по тропинке. Навстречу ему шла женщина. Она была уже совсем близко, самое большее в тридцати ярдах. Не знаю, была ли она когда-нибудь такой, какой он мне описал её, или это был только идеал, который создало его воображение. Я увидел женщину и в самом деле высокую, но толстую и бесформенную, её загорелое лицо было покрыто здоровым румянцем, юбка комично обтягивала её, корсет был тесен и неуклюж, а зеленая лента на шляпе так просто раздражала. И это было то прелестное, вечно юное создание! У меня сжалось сердце, когда я подумал, как мало такая женщина может оценить его и что она, быть может, даже недостойна такой любви. Уверенной походкой поднималась она по тропинке, в то время как он ковылял ей навстречу. Стараясь быть незамеченным, я украдкой наблюдал за ними. Я видел, как они подошли друг к другу, как он протянул к ней руки, но она, не желая, видимо, чтобы хоть кто-то был свидетелем их ласки, взяла одну его руку и пожала. Я видел её лицо в эти минуты и успокоился за моего старика. Дай бог, чтобы в старости, когда руки мои будут трястись, а спина согнется, на меня так же смотрели глаза женщины.

Драматург Жан Ануй

«Дело чести драматурга — поставлять пьесы. Прежде всего мы обязаны думать о том, что актерам надо каждый вечер играть для публики, которая приходит в театр, чтобы забыть о своих невзгодах и смерти. А если какая-нибудь из них окажется вдруг шедевром — что ж, тем лучше!» — Жан Ануй Театр привлекал юного Жана. В детстве ему посчастливилось попасть на оперетту в казино, где работали его родственники. Его вдохновляли комики, игра актеров очаровывала. Это научило его видеть «крупно», дало большой опыт восприятия театрального искусства. Путь драматурга начинался с малого — он писал юмористические сценарии для кино. Огромное влияние на него оказала актерская игра Жуве, у которого Жан работал секретарем. В своем дневнике Ануй писал, как его взволновало его исполнение Зигфрида в 1928 году. С ним, к сожалению, он не нашел общего языка, но дорога в театр Жироду была открыта. После его смерти он часто вспоминал тот самый вечер, когда ему открылся секрет Мариво, считающийся утерянным: «Дорогой Жироду, сейчас уж не скажешь вам, раз уж я так и не осмелился или так и не захотел сказать вам, какая странная борьба отчаяния и безудержного ликования, гордости и нежнейшего смирения шла в душе зеленого юнца, сбежавшего с галерки «Комеди де Шанз-Элизе». Волнение, как мне кажется, похожее на то, что я пережил некогда, читая рассказы Чехова, волнение тех минут, когда говоришь себе: «То, что я мечтаю сделать, то, чего мне, конечно, никогда сделать не удастся, кому-то удалось, и это — прекрасно». Жироду научил Ануя поэтическому языку, языку искусства более подлинному, чем стенографическая запись диалогов и событий. Мировую славу французскому драматургу принесла пьеса «Антигона», которую поставили на сцене оккупированного Парижа в 1944 году. Постановка сразу же стала популярной, она призывала не подчиняться насилию, отразить натиск захватчиков. В то же время, она заняла нишу в истории европейской драматургии. Ануй занимался творчеством еще до «Антигоны». Первая самостоятельная пьеса вышла в 1931 году — «Горностай». В течении 30 лет Ануй стабильно писал по произведению в год. Вместе с «Пассажиром без багажа» пришел первый успех. Жана заметила публика и восприняла его с большой симпатией. Позже он писал сценарии к таким фильмам, как «Мсье Винсент» и «Маленький Мольер». Жан Ануй оказал огромное влияние на театр. Сейчас по всему миру ставятся его пьесы. В России в первый раз была представлена «Антигона» в 2001 году в Московском Художественном театре имени А. П. Чехова. В том же году в Небольшом Драматическом Театре прошла премьера «Оркестра». По сей день в больших и любительских театрах ежемесячно проходит «Антигона». К сожалению, найти печатное издание в книжных магазинах будет непросто. Но в чудо-Интернете — всегда! По материалам статьи «Андре Моруа. От Монтеня до Арагона. Жан Ануй» Автор: Катарина Акопова