Чудовище Франкенштейна вновь возвращается к жизни. В связи с выходом новой экранизации готического шедевра Мэри Шелли от Netflix, снятой Гильермо дель Торо, интересно взглянуть на историю о возвращении к жизни глазами анатома. Может ли собранное из частей тело дышать, кровоточить или мыслить? Когда Шелли написала «Франкенштейна» в 1818 году, анатомия была наукой на грани открытий и респектабельности. Публичные анатомические театры собирали толпы, похитители трупов поставляли медицинским школам нелегальные тела, а электричество сулило новые прорывы в понимании искры жизни. Роман Шелли идеально уловил этот момент. На творение Виктора Франкенштейна повлияли реальные научные дискуссии: эксперименты Луиджи Гальвани с подергивающимися под действием тока лягушачьими лапками и демонстрации Джованни Альдини, заставлявшие казненных преступников корчить лица от разрядов. Для аудитории начала XIX века жизнь действительно могла казаться делом анатомии и электричества. Первая проблема для любого современного Франкенштейна сугубо практическая: как собрать тело. В романе Шелли Виктор «собирал кости из склепов» и «нечестивой рукой вторгался в сокровенные тайны человеческого тела», отбирая фрагменты трупов «с заботой» об их пропорциях и прочности. С анатомической точки зрения, на этом этапе эксперимент обречен на провал. После извлечения из тела ткани быстро разрушаются: мышечные волокна теряют тонус, сосуды разрушаются, а клетки, лишенные кислорода, начинают отмирать в течение нескольких минут. Даже охлаждение не может сохранить ткани пригодными для трансплантации дольше, чем на несколько часов. Для присоединения конечностей или органов потребовался бы хирургический анастомоз — точное соединение артерий, вен и нервов с помощью швов тоньше человеческого волоса. Представление о том, что можно сшить целое тело «инструментами жизни» и восстановить кровообращение в стольких местах соединений, противоречит как физиологии, так и хирургической практике. Описание процесса сборки у Шелли расплывчато. По оценкам профессора анатомии Мишель Спир и доцента кафедры анатомических наук Бристольского университета Эллисон Фулфорд, только для соединения конечностей потребовалось бы более 200 хирургических соединений. Каждый фрагмент ткани должен был быть подобран так, чтобы избежать отторжения иммунной системой, а всю конструкцию необходимо было бы поддерживать в стерильности и обеспечивать кровоснабжением, чтобы предотвратить отмирание тканей. Иллюзия электричества Допустим, все части успешно встанут на свои места. Сможет ли электричество вернуть тело к жизни? Опыт Гальвани с лягушками ввел многих в заблуждение, заставив поверить в это. Однако электричество лишь стимулирует нервные мембраны, передавая импульсы клеткам. Это не более чем кратковременная имитация жизни, а не ее восстановление. По этому принципу работают дефибрилляторы: своевременный разряд способен «перезапустить» сердце, потому что сам орган жив, а его ткани по-прежнему способны проводить сигналы. Когда клетки умирают, их мембраны разрушаются, как и внутренняя химия организма. Никакой ток, какой бы сильный он ни был, не может восстановить это равновесие. Проблема мышления Даже если бы монстра удалось заставить двигаться, смог бы он мыслить? Мозг — самый «прожорливый» орган, требующий постоянного притока богатой кислородом крови и глюкозы для энергии. Жизненно важные функции мозга работают только при строго контролируемой температуре тела и зависят от циркуляции жидкостей — не только крови, но и спинномозговой жидкости (СМЖ), которая перекачивается под определенным давлением, доставляя кислород и выводя продукты жизнедеятельности. Мозговая ткань остается жизнеспособной всего шесть-восемь часов после извлечения из тела. Чтобы сохранить ее в течение этого времени, мозг необходимо охладить льдом или поместить в специальный раствор, богатый кислородом. В этот период клетки еще какое-то время способны функционировать — передавать сигналы и выделять химические вещества. Охлаждение мозга уже используется в медицине, например, после инсульта или у недоношенных детей, для его защиты и снижения повреждений. Теоретически охлаждение мозга донора перед трансплантацией может помочь продлить его жизнеспособность. Если удается пересаживать лица, сердца и почки, почему нельзя сделать это с мозгом? Сосуды быстро пересаженного мозга можно было бы соединить с новым телом, но перерезанный спинной мозг оставил бы тело парализованным, с потерей чувствительности и искусственной вентиляцией легких. При восстановленном кровообращении, пульсирующем потоке СМЖ и неповрежденном мозговом стволе пробуждение и ясность сознания могли бы быть возможны. Но без сенсорной информации могло бы такое существо обладать полным сознанием? Мозг хранит каждое воспоминание, мысль и действие, и получение донорского органа было бы губительным, так как он запрограммирован на чужую личность и наследие воспоминаний. Новые воспоминания смогли бы формироваться, но лишь те, что получены из тела, сильно ограниченного отсутствием движения и ощущений. Итальянский хирург Серджо Канаверо, известный своим неоднозначным заявлением, говорил, что пересадка человеческой головы может обеспечить «экстремальное омоложение». Но помимо этических проблем, это потребовало бы восстановления всех периферических нервов, а не просто соединения спинного мозга — задача, выходящая за рамки современных возможностей. Жизнеобеспечение, а не воскрешение На сегодняшний день медицина способна заменить, восстановить или поддерживать многие органы. Врачи занимаются трансплантацией, аппараты позволяют крови циркулировать, а легким вентилироваться. Но это акты поддержания жизни, а не сотворения. В отделениях интенсивной терапии граница между жизнью и смертью определяется не бьющимся сердцем, а активностью мозга. Когда она необратимо прекращается, даже самая сложная система поддержки может сохранить лишь видимость жизни. Не зря полное название романа звучит как «Франкенштейн, или Современный Прометей». Это история не только о научных амбициях, но и об ответственности. Неудача Франкенштейна заключается не в его анатомическом невежестве, а в моральной слепоте: он создает жизнь, не понимая сути человеческой природы. Спустя два столетия специалисты все еще борются с похожими вопросами. Достижения в области регенеративной медицины, создания нейронных органоидов и синтетической биологии раздвигают границы понимания жизни, но они же напоминают, что жизненную силу нельзя свести к одному лишь механизму. Анатомия показывает, как работает тело, но не объясняет, в чем ценность жизни. По материалам статьи «Frankenstein: could an assembled body ever breathe, bleed or think? Anatomists explain» The Conversation