Добрым людям не следует жертвовать этим, даже ради любимых

Доброта теряет силу, когда превращается из заботы в самопожертвование. Вы помогаете, потому что так велит сердце, потому что любить — значит ставить других выше себя. Но со временем это может стать опустошающей ловушкой. Даже любовь не оправдывает отказ от собственных границ. Только сохраняя их, можно любить искренне, а не из чувства долга. Поэтому не стоит жертвовать следующими границами. 1. Своими главными ценностями и моральными принципами В глубине души вы знаете, когда что-то кажется неправильным, даже если вы делаете это ради того, кого любите. Добрые люди часто убеждают себя, что отказ от своих моральных принципов свидетельствует о верности и преданности. Вы говорите себе, что один маленький компромисс не имеет значения, что любовь иногда требует трудного выбора. Но каждый раз, когда вы действуете вопреки своим убеждениям, что-то внутри вас ломается. Возможно, вы лжете, чтобы защитить кого-то от необходимых последствий. Или вы молчите, когда видите поведение, противоречащее всему, за что вы выступаете. Или вы даже участвуете в действиях, которые заставляют вашу совесть кричать в знак протеста. Ваши ценности — основа вашего существа, они помогают вам преодолевать самые трудные моменты жизни. Когда вы отказываетесь от них ради других, вы теряете свои моральные ориентиры, а с ними и собственное «я». Истинная любовь никогда не требует от вас стать кем-то другим. Люди, которые заботятся о вас, уважают ваши границы и ищут решения, не требующие от вас поступаться убеждениями. Ваши принципы заслуживают защиты, особенно от вашего собственного доброго сердца. 2. Своим психическим здоровьем и эмоциональным благополучием Забота о других подразумевает, что вы ощущаете их эмоции и разделяете их проблемы. Вы берете на себя их стресс, переживаете за их неприятности и готовы взять на себя ответственность, которая может оказаться слишком тяжелой для вас. Ваше сопереживание может казаться сверхспособностью, пока не начинает разрушать ваше равновесие. Бессонные ночи в беспокойстве о чужих бедах становятся обыденностью. Тревога становится постоянным спутником, когда вы пытаетесь исправить то, что, как вам кажется, сломано в жизни окружающих. Депрессия усиливается, когда ваши потребности отходят на второй план день за днем, месяц за месяцем. Ваше доброе сердце подсказывает вам, что хорошие люди готовы жертвовать своим эмоциональным благополучием ради других. Вы верите, что если будете много заботиться, отдавать и беспокоиться, то сможете как-то улучшить их жизнь. Однако когда вы взваливаете на себя ответственность, которая никогда не предназначалась вам, ваше психическое здоровье начинает разрушаться. Каждый человек имеет право на эмоциональный покой и психическую стабильность. Если вы нуждаетесь в помощи, не стоит стыдиться просить о ней. Устанавливать границы, когда вы понимаете, что не можете эмоционально справиться с чем-то, — это не эгоцентрично. Ваше психическое здоровье так же важно, как и здоровье других, и, заботясь о себе, вы становитесь опорой для окружающих. 3. Своей физической безопасностью Добрые люди часто недооценивают опасность, которая может грозить им, когда они думают о нуждающихся в помощи. Вы остаетесь в опасных ситуациях, потому что боитесь, что вас могут оставить. Вы игнорируете предупреждающие знаки, потому что не хотите, чтобы вас сочли равнодушным или осуждающим. Безопасность — это не только про явный физический вред. Жизнь в условиях хаоса, пренебрежение своим здоровьем или финансовые риски — все это тоже ставит под угрозу вашу безопасность. Вы можете оправдывать такой выбор как временные жертвы ради общего блага. Ваши защитные инстинкты, такие сильные по отношению к другим, будто исчезают, когда речь заходит о вас. Вы убеждаете себя, что ваша безопасность не так важна, как их потребности. Вы минимизируете риски и отговариваете себя от мер предосторожности, которые могли бы вас защитить. Любовь должна делать вас увереннее и защищеннее, а не уязвимее. Ваше благополучие — основа, на которой вы сможете помогать другим. Защита себя не эгоистична, а, напротив, обеспечивает ваше присутствие и заботу о тех, кто вам дорог. 4. Своей свободой воли Каждый день нам приходится принимать множество мелких решений, и порой добрые люди, стремясь осчастливить других, отказываются от собственных желаний. Вы автоматически выбираете чей-то любимый ресторан, место для отдыха или развлечения, считая свои предпочтения эгоистичными и потому неуместными. Проходят годы, прежде чем вы понимаете, что забыли, чего действительно хотите. Когда кто-то спрашивает вашего мнения, вы часто отказываетесь или сразу соглашаетесь с тем, что, как вам кажется, будет лучше для других. Из-за недостатка практики ваши навыки принятия решений ослабевают. Даже основные жизненные решения, такие как выбор места жительства, карьеры или видов досуга, становятся частью этого шаблона. Вы фильтруете все, что делаете, через призму пользы или удовольствия для окружающих. Вы убеждаете себя, что у бескорыстных людей нет личных желаний, а желание чего-то для себя делает вас поверхностными или требовательными. Но для того, чтобы отношения были настоящими, нужно, чтобы оба партнера были самостоятельными и могли осознанно выбирать вместе. Когда вы постоянно задвигаете то, чего хотите, вы лишаете отношения своей индивидуальности и предпочтений. Ваши желания и потребности заслуживают уважения, даже если они отличаются от желаний и потребностей других людей. 5. Своими мечтами, целями и стремлениями Ваши мечты могут показаться эгоистичными, когда кто-то другой нуждается в вашем внимании, времени или ресурсах. Вы можете откладывать свое образование, карьерный рост или отказываться от творческих занятий, потому что сосредоточенность на собственных целях кажется вам эгоцентричной на фоне трудностей, с которыми сталкиваются другие люди. Конечно, поддержка людей иногда требует корректировок ваших планов. Но добрые люди часто превращают эти временные паузы в постоянные жертвы. Вы говорите себе, что ваши мечты могут подождать, что они не так важны, как насущные потребности окружающих. Пока вы ждете «подходящего момента» для реализации своих желаний, жизнь проходит мимо вас. Вы наблюдаете, как другие люди делают карьеру, развивают навыки или создают произведения искусства, о которых вы всегда мечтали. Ваше великодушное сердце убеждает вас, что хорошие люди не стремятся к собственным амбициям, в то время как другие страдают. Отложенные мечты часто остаются несбывшимися. Ваши цели и стремления придают вашей жизни смысл и направление. Они представляют собой ваш уникальный вклад в развитие мира. Если вы откажетесь от них, то не сможете помочь другим и лишите мир того, что могли бы создать или кем стать. 6. Своими самоуважением и достоинством Вам легче мириться с неуважительным обращением, если вы думаете, что оно направлено на достижение какой-то высшей цели. Вы терпите оскорбления, пренебрежительные комментарии и поведение, которое унижает ваше достоинство, потому что считаете, что ваша терпимость свидетельствует о любви и смирении. Ваше доброе сердце воспринимает жестокое обращение как возможность обрести благодать. Вы находите оправдания такому обращению, которого никогда бы не допустили по отношению к своему другу. Когда другие указывают на то, как с вами плохо обращаются, вы оправдываете такое поведение или вините себя. Вы убеждаете себя, что по-настоящему хорошие люди не требуют уважения; они заслуживают его бесконечным терпением и пониманием. Однако достоинство нельзя заслужить, терпя плохое обращение. Самоуважение — это не эгоизм, оно необходимо для построения здоровых отношений с окружающими. Умение постоять за себя — это не только проявление силы характера, но и важный урок для окружающих. Оно помогает другим понять, как нужно к вам относиться. Кроме того, это способствует установлению здоровых границ, о которых, возможно, раньше никто не знал. Ваше самоуважение необходимо не только для вашего счастья, но и для примера того, какими должны быть здоровые отношения. 7. Своей финансовой стабильностью и уверенностью в завтрашнем дне Деньги — символ безопасности и свободы, но многие добрые люди готовы без колебаний пожертвовать своей финансовой стабильностью, когда кто-то нуждается в помощи. Вы можете опустошить свои сбережения, взять в долг или пренебречь своими финансовыми нуждами, веря, что щедрые люди делятся тем, что у них есть. Вы рассматриваете этот шаг как временную меру, которая поможет в решении проблемы. Но в результате ваши пенсионные фонды могут истощиться, а ваша финансовая безопасность оказаться под угрозой, пока вы сосредоточены на удовлетворении чужих насущных потребностей. Планирование собственного будущего может казаться эгоистичным, когда другие сталкиваются с трудностями сегодня. Вы говорите себе, что хорошие люди не копят ресурсы, пока другие обходятся без них. Ваши великодушные порывы могут преобладать над практической мудростью, когда речь заходит о долгосрочном финансовом благополучии. Но финансовая стабильность позволяет вам постоянно помогать другим на протяжении многих лет. Если вы пренебрегаете своей безопасностью, то в итоге не сможете помочь никому, включая себя. Защита вашего финансового будущего гарантирует, что у вас будут ресурсы, чтобы помогать другим. 8. Своей истинной сущностью и интересами Постепенно вы незаметно для себя начинаете подстраиваться под других. Ваши интересы меняются, чтобы соответствовать их интересам, ваша личность меняется, чтобы быть удобной для окружающих, а естественные причуды подавляются, чтобы избежать конфликтов или разочарований. Вы отказываетесь от хобби, которые когда-то приносили вам радость, потому что они отнимают время, которое вы могли бы посвятить помощи другим. Друзья отдаляются от вас, потому что вы больше не участвуете в делах, которые раньше были общими. Ваша уникальная точка зрения фильтруется через то, что, по вашему мнению, хотят услышать другие. Умение приспосабливаться кажется достоинством, пока вы не осознаете, что не узнаете себя. Вы настолько приспособились к потребностям и предпочтениям окружающих, что ваше подлинное «я» исчезло. Вы ошибочно принимаете это самоистязание за любовь. Отношения расцветают, когда два человека решают объединить свои жизни, а не когда один человек пытается стать копией другого. Ваши качества, интересы и взгляд на мир обогащают отношения, и их невозможно заменить. Сохранение вашей истинной личности делает ваши отношения крепче, потому что вы приносите в них свои уникальные дары. 9. Своим правом испытывать и выражать негативные эмоции Многие добрые люди считают, что они всегда должны быть позитивными, готовыми поддержать и эмоционально открытыми для окружающих. Они стараются подавлять гнев, потому что он может показаться недобрым, скрывают печаль, опасаясь, что это может быть тяжело для других, и сдерживают разочарование, чтобы сохранить мир. Из-за этого их эмоциональный мир сужается до тех чувств, которые считаются приемлемыми в обществе. Плохие дни становятся чем-то, что они не могут себе позволить. Когда у них возникают трудности, они чувствуют вину за то, что не могут удовлетворить чьи-то потребности. Они убеждают себя, что сострадательные люди не злятся, не чувствуют обиды и не выражают разочарование. Их естественные эмоциональные реакции воспринимаются как недостатки характера, а не как нормальные человеческие переживания, которые заслуживают признания и выражения. Однако эмоции выполняют важную функцию, даже если они вызывают дискомфорт. Гнев служит сигналом о нарушении границ, печаль — о потере, а фрустрация — о неудовлетворенных потребностях. Подавление этих чувств не делает вас лучше — оно делает вас менее искренним и в итоге менее способным к подлинным отношениям с окружающими. Вам не нужно приносить себя в жертву ради доброты Баланс — ключ к гармонии. Когда вы заботитесь о себе так же, как о других, жизнь становится легкой и наполненной. Отношения крепнут, ведь вы приносите в них цельное, а не истощенное «я». Энергия возвращается, когда вы перестаете отдавать ее туда, где нет отдачи. Те, кто любит вас по-настоящему, радуются вашему росту и здоровью. Любить по-настоящему — это помогать из изобилия, а не из долга. Даже говоря «нет», вы наполняете свои «да» смыслом. Со временем вина уступает место спокойствию: вы чувствуете, как выравнивается энергия, и доброта становится глубже. Ведь истинная забота о других невозможна без заботы о себе. Именно в этом сила и устойчивость любви. По материалам статьи «Kind people should never make these 9 sacrifices for someone (no matter how much they love them)» A Conscious Rethink

Чернуха 90-х

Восприятие 1990-х в массовом сознании — это смесь ностальгии, тревоги и боли. В культурной памяти эти годы прочно закреплены как эпоха «беспредела» и выживания. Российское кино этого периода — особенно жанровое и криминальное — стало зеркалом перемен, выразив дух времени, возможно, даже точнее, чем официальный кинематограф или фестивальное авторское кино. «Чернуха», как часто называют это направление, оказалась не просто эстетикой, а настоящим способом осмысления действительности. Фильмы вроде «Астенического синдрома» или «Маленькой Веры» стали знаковыми примерами этой тенденции. В постсоветскую эпоху эстетика чернухи сохранилась и развивалась: от работ Алексея Балабанова до сериалов Андрея Звягинцева и Юрия Быкова. Эстетика выживания: когда кино перестало врать Фильмы конца 80-х — начала 90-х фиксировали на пленке острую социальную травму, возникшую на стыке двух эпох. Художники наконец получили свободу выражения, но одновременно лишились поддержки государства и производственной базы. «Мосфильм» и «Ленфильм» сокращали объемы, киностудии закрывались или переходили на коммерческие рельсы, а съемочные группы учились работать с минимальными ресурсами — на рынках, в подвалах, в камерах. Зато с максимальной достоверностью. Режиссеры и сценаристы, работавшие в «чернушном» жанре, опирались на личный опыт или истории близких. Это кино снимали люди, хорошо знавшие, как выглядят драки, жаргон, криминальные схемы и атмосфера безвластия — не из газет, а из жизни. Поэтому даже простые сюжеты — вроде «бывший спортсмен идет в бандиты» или «честный парень попадает за решетку» — воспринимали как срез эпохи, а не просто развлечение. Время беззакония Уровень жизни в крупных городах стремительно падал, а в глубинке казался откатившимся в прошлые века. На этом фоне герои криминальных фильмов — будь то бывший спортсмен, подставной сутенер или идеалист-журналист — выглядели последними борцами за справедливость, пусть и по своим, уличным законам. Так, в «Фанате» (1989) зритель видел, как молодой каратист погружается в криминальную среду и участвует в боях не на ринге, а во дворах и ангарах. Алексей Серебряков, еще до «Левиафана» и «Груза-200», играл не сломленного циника, а гибкого, решительного парня с лицом героя, но жестокими обстоятельствами. С другой стороны — Евгений Сидихин в «За последней чертой» (1991): бывший боксер, выныривающий из тюрьмы прямо в объятия криминала. Против него — герой Игоря Талькова, харизматичный, но опасный рэкетир, чья роль была значительно урезана в финальном монтаже, сделавшая его не союзником, а антагонистом. Обе картины демонстрируют, как даже профессиональные спортсмены, призванные защищать порядок, становятся частью хаоса. Тюрьма как метафора страны Кульминацией жанра стал фильм «Беспредел» (1989) Игоря Гостева — тюремная драма, в которой колония превращается в аллегорию Советского Союза на изломе. Здесь столкновение «старых» уголовников и «новых» молодых осужденных символизирует смену поколений и ценностей. Картина пугает своей реалистичностью: многие роли исполнили реальные заключенные, а диалоги и сцены бунта до сих пор вызывают мурашки. Сергей Гармаш в роли вора по кличке Могол и Лев Дуров в роли начальника оперчасти Кума воплощают противоположные полюса лагерной иерархии, но в то же время — две правды о стране, где насилие стало нормой, а понятие справедливости — поводом для конфликта. Триллер, боевик, сплотейшен Не менее ярким примером позднесоветского боевика стал «Курьер на восток» (1991) — почти забытая сегодня лента, которая легко могла бы конкурировать с современными западными экшенами. Это история борца, попадающего в среднеазиатскую колонию, совершающего побег и ввязывающегося в стремительную криминальную одиссею. Динамичные драки, выстроенная драматургия и неожиданные сюжетные повороты делают фильм настоящим шедевром «чернушного» жанра. Отдельного внимания заслуживают и менее известные, но жанрово выразительные фильмы: «Охота на сутенера», «Криминальный квартет», «Сатана», «Караул», «Лошади в океане». Каждый из них по-своему отражает тревожное, яростное, дикое время, в котором закон казался фикцией, а дружба и предательство — вопросом выживания. Сегодня многие из этих фильмов воспринимаются с неожиданной свежестью. Отчасти — благодаря документальной стилистике, съемкам на пленку, актерам без «глянца». Отчасти — потому что они фиксируют чувства, которые снова становятся актуальными: неуверенность в будущем, утрату ориентиров, разочарование в институтах власти. Сериалы как продолжение: чернуха 90-х в XXI веке С середины 2010-х годов российская телеиндустрия переживает всплеск интереса к драмам, рассказывающим о жизни в позднем СССР, в «лихих» 1990-х и на постсоветском пространстве. Эти проекты продолжают традицию чернухи и даже получили свое название «неочернуха». Сегодня этот жанр адаптировался к реалиям стриминговых платформ. Современные проекты не просто воспроизводят атмосферу девяностых — они активно используют узнаваемые нарративные и визуальные элементы. Фактически зрителю предлагается конструктор из характерных тропов и типажей. Проекты вроде «Слово пацана», «Лихие», «Фишер», «Аутсорс» и «Дети перемен» воссоздают узнаваемые визуальные и нарративные маркеры: провинциальный антураж, бытовой алкоголизм, насилие как повседневность, подростковая жестокость, упадок семейных связей. Есть несколько обязательных маркеров для таких сериалов: • Подростки на грани: школьники, быстро превращающиеся в участников ОПГ. • Трагичные девушки: образ «розы на помойке» возвращается в виде героинь, несущих на себе груз социальной и личной драмы. • Честный милиционер: всегда одинокий и обреченный, борющийся не только с преступностью, но и с системой. • Неблагополучная семья: отсутствие отцов, униженные матери, травмированные дети. • Маньяки и психопаты как метафора скрытой социальной агрессии. Атмосфера и язык времени Даже если события формально происходят в другое десятилетие, вся эстетика — от саундтрека до предметов быта — возвращает зрителя в 90-е. Звучат хиты Татьяны Булановой и «Комбинации», на экране — панельки, прокуренные кухни, VHS и пыльные фотообои. Пространство действия — не Москва, а Саратов, Хабаровск, Камчатка, Казань. Провинция в этих проектах становится не просто сценой, а метафорой заброшенности, разрухи и социальной оторванности от центра. Этика без закона Главное, что объединяет старое кино и новые сериалы — это моральная серая зона. Персонажи существуют в мире, где законы не работают, и создают собственные кодексы: «по чести», «по справедливости», «по понятиям». Но эти правила, как и в 90-х, не выдерживают столкновения с реальностью — дружба предает, сила бессильна, справедливость подменяется местью. Чернушное кино и сериалы остаются актуальными, потому что отражают глубинную тревогу общества: ощущение, что прошлое никуда не делось, что нестабильность и безвременье по-прежнему рядом. Эти истории цепляют не только реализмом, но и эмоциональной правдой — отчаянием, протестом, желанием выжить. «Чернуха» — это не про криминал ради экшена. Это — язык разговора о травмах, которые до сих пор не пережиты. И если в 90-х это были фильмы «про нас», то сегодня это сериалы «про тогда, но про нас снова». Истории, в которых художественная правда оказывается больнее, точнее и честнее любых официальных хроник. Жанровое кино и современные драмы — это настоящая народная история, рассказанная с улицы. И, как ни парадоксально, именно она до сих пор дает возможность услышать ту правду, от которой все пытались отвернуться.

Почему некоторые люди никогда не взрослеют

Максу было чуть за двадцать, а он все еще не чувствовал себя взрослым. Жил с матерью и отчимом, подрабатывал время от времени и просиживал дни в видеоиграх. Друзей вне интернета не было, планы на будущее расплывались. Он словно удерживал жизнь на паузе — без риска, без решений, без движения. Это был не просто растянутый подростковый период. Макс замкнулся: выходил из дома редко, питался энергетиками и едой навынос. В его мире оставались только мать, брат-близнец и онлайн-подруга Дженна. Любое приглашение «выйти в люди» раздражало и пугало; он уходил почти сразу, будто улица обнажала его хрупкость. В играх, напротив, все поддавалось контролю: можно приглушить эмоции, переписать сюжет, выключить реальность. Так сложился образ жизни, построенный на избегании: он уходил от людей, ответственности, усилий — и прежде всего от риска встретиться лицом к лицу с возможной неудачей и собственным стыдом. Когда избегание становится идентичностью За кажущейся пассивностью жил тяжелый, невыносимый стыд. Макс понимал, что отстает, ненавидел свое тело и слабость, но не мог это выразить. Никаких психологических инструментов — только старые, знакомые способы увести себя в сторону: диссоциация, еда, гаджеты, игры. Заглушая стыд, он заглушал и все остальное. Это была не застенчивость и не просто социальная тревога. Речь шла об избегающем расстройстве личности — устойчивом паттерне подавленности, чувства неадекватности и болезненной чувствительности к критике. Такие люди хотят близости и роста, но страх быть разоблаченным и «недостаточным» оказывается сильнее. Тогда избегание перестает быть тактикой и становится частью личности: не идти туда, где больно; не пробовать то, что может не получиться; не открываться тому, кто способен увидеть слабость. День за днем Формально Макс учился в университете, но в практическом смысле не присутствовал там: пары пропускал, в клубы не ходил, друзей не заводил. Он не поддерживал разговор, не предлагал тем, будто внутри не было опоры, собственного взгляда. Даже в играх — его главном занятии — не искал глубины: перескакивал с сюжета на сюжет, хватал новизну, избегал усилий. Это были не увлечение и не мастерство, а ритуал отвлечения — способ переждать жизнь. После выпуска из университета Макс работал, только когда мать находила ему подходящее место. Через несколько недель его начинала душить рутина, раздражали коллеги и совместные задачи. Он не имел опыта доводить проекты до конца, и всякий раз неадресованная злость выталкивала его к двери. Важно понимать: это не «лень» как моральный изъян. Для людей с избегающим расстройством личности даже небольшие социальные и профессиональные требования переживаются как реальная угроза: «Сейчас они увидят, что я не справляюсь». И лучше уйти заранее, чем подтвердить собственный страх. Регрессия как стиль жизни Макс не справлялся с простыми вещами: заполнить анкету, разобраться с оплатой, выбрать недорогую микроволновку. Любая зона неопределенности — и он отступал. Мир казался чрезмерным: слишком громкий, сложный, требовательный. Поэтому он звонил единственному человеку, который как будто мог удержать его от распада, — матери. Он звонил по много раз в день: что написать в сообщении, куда обратиться с насекомыми в квартире, как решить спор с провайдером. Мать ворчала: «Не приходи ко мне по каждой мелочи», — и все же спешила спасать. Ее помощь приносила облегчение обоим: ему — освобождение от ответственности, ей — ощущение нужности. Но такая «поддержка» не учила, а подменяла самостоятельность: она давала ответы, а не инструменты. Эта зависимость — не про страх потерять привязанность (как при зависимом расстройстве), а про бегство от возможного разоблачения и стыда. Регрессия здесь становится ролью: лучше оставаться ребенком, чем признать свою неуклюжесть на взрослой территории, где нужно пробовать, ошибаться и расти. Идеализация, основанная на фантазиях В офлайне у Макса друзей не было. Единственной связью оставалась Дженна — знакомая из игр, с которой он переписывался с подростковых лет. Они никогда не встречались, их «дружба» целиком жила в онлайне, но Макс идеализировал ее: «самая умная, самая красивая, лучшая». То же происходило и с публичными фигурами: случайный повар в ролике вдруг становился «лучшим в мире», актриса — «лучше чем Мэрил Стрип». Логики в оценках не было — была детская восторженность недосягаемым. Чем дальше человек, тем совершеннее он казался, потому что не предъявлял встречных ожиданий. Идеализация на расстоянии — удобная защита. Реальная близость всегда связана с риском: тебя могут не понять, раскритиковать, увидеть уязвимым. А далекий объект любви безопасен: он не требует усилий и не отражает твоей слабости. Без опыта живых отношений с их нюансами и разочарованиями у Макса не формировались взвешенные суждения — только фантазии, которые не проверяются на прочность. Проецируемый стыд Стыд Макса был не просто сильным — он был невыносимым. Признать его означало встретиться с пустотами собственного опыта. Поэтому он делал иначе: создавал проекции. Когда в его жизни появилась молодая женщина — амбициозная, поддерживающая, — он отреагировал нападением. Он критиковал ее планы, высмеивал учебу и работу, распространял нелепые слухи среди тех немногих, кто был у него «своими»: матери, брата-близнеца, Дженны. Иногда злость прорывалась внезапно: едва заметный повод — и поток презрения. Он сравнивал ее с Дженной, уверяя, что «та во всем лучше». На деле именно эта женщина подсвечивала самое болезненное: другие двигаются, а он — нет. Ее энергия и компетентность напоминали ему о том, чего у него не было, и он пытался сделать ее такой же ничтожной, как чувствовал себя сам. Это уже не просто защитная реакция, а стратегия: не вынести стыд — значит спроецировать его на другого. Парадокс в том, что желание близости у людей с избегающим расстройством личности никуда не исчезает. Макс заставлял себя выходить из комнаты и встречаться с девушкой — в пределах «безопасного»: тихое кафе, короткая прогулка. Но чем ближе становилась реальность, тем громче звучал страх унижения. Поддержку он принимал за скрытую критику, зависть маскировал презрением, а искренность — угрозой. Видимость перемен К тридцати у Макса появились «улучшения»: еженедельные вечера настольных игр, осторожное слово «друзья» в адрес небольшой компании. Это был самый стабильный социальный ритуал за последние годы. Но фундамент оставался прежним. Он все еще жил с матерью и отчимом; комната была захламленной пещерой с мигающими экранами; прогресс — аккуратно выстроенной декорацией. Параллельно усиливался внутренний разлад. Он остро чувствовал собственную инертность и незначительность в мире, где ценятся действие и участие, — и в то же время стал резче отстаивать категоричные суждения. В чатах появлялись тезисы уровня приговора: «Все богатые — мошенники», «Система — сплошной обман». Стоило попросить пояснить, он замыкался. Не потому, что не имел мнения, — потому что любое углубление грозило разоблачить: за громкими формулами пусто. Этот «тихий крах» проявился особенно ясно во время короткой поездки за границу — первой в его жизни. Небольшая компания все спланировала, но в день отъезда у одного участника сорвался перелет, и группе пришлось быстро перестроиться. Все собрались обсуждать варианты, а Макс сел в угол и уткнулся в телефон. На мягкое «Макс, нам нужно решить это вместе, присоединишься?» — отвернулся и замолчал. Не оправдывался, не спорил, просто исчез из ситуации. Это была не растерянность. Это было чистое избегание — отказ вступать в реальность, даже когда ставки невысоки. Любое решение несло риск ошибиться, а значит — риск ответственности. А ответственности Макс не переносил: ни за поездку, ни за дружбу, ни — что важнее — за собственную жизнь. Избегание не меняется с возрастом Еженедельные выходы «в свет» не отменили главного: внутренний механизм остался прежним. Макс качался между детской беспомощностью и хрупким превосходством, между потребностью в людях и страхом быть увиденным настоящим. Он по-прежнему объяснял свои трудности «внешней системой», а когда система — то есть живые люди — просила участия, он растворялся в тишине. Он не нашел себя ни в офлайне, ни в вымышленном мире. Он перестал участвовать в жизни раньше, чем научился в ней жить. И в этом нет ничего экзотического: такие истории случаются чаще, чем мы готовы признать. Люди с избегающим расстройством личности нередко выглядят пассивными и даже кажутся примирившимися с изоляцией. Но за спокойной поверхностью идет непрерывная внутренняя борьба — за право не стыдиться себя, за возможность выдержать реальность и остаться в контакте. По материалам статьи «Why Some People Never Seem to Grow Up» Psychology Today

Почему иногда думать о бывшем не так уж и плохо

Без сомнения, разрыв отношений — это одно из самых сложных испытаний, с которыми можно столкнуться. Даже если вы сами приняли решение о расставании, все равно последует болезненный период, прежде чем вы сможете двигаться дальше. Однако, насколько глубоко люди переживают этот разрыв? Представьте, что вы ожидаете приема у врача. Фоновая музыка представляет собой заранее установленную подборку мелодий, популярных в прошлом десятилетии. Это типичная фоновая музыка, которую вы даже не замечаете. Но когда ожидание затягивается дольше, чем хотелось бы, вы вдруг осознаете, что играемая песня была «вашей» с когда-то любимым человеком. Эмоции нахлынули на вас, и вы почувствовали облегчение только тогда, когда медсестра пригласила вас в кабинет. Сложная природа чувств к бывшему партнеру Согласно недавнему исследованию, проведенному Барри Фарбером и его коллегами из Колумбийского университета, хотя каждый из нас переживает разрыв романтических отношений, изучение того, как прошлый опыт продолжает влиять на наше восприятие, было на удивление ограниченным. Но все мы знаем, что наши внутренние репрезентации прошлых отношений могут сохраняться на протяжении всей жизни. Возможно, вы не уделяли много внимания своим бывшим, но даже знакомая песня может затронуть эту глубоко спрятанную часть вашего сознания. Исследователи из Колумбийского университета, осознавая этот пробел в научных исследованиях, предложили свое определение внутренней репрезентации. Они описывают ее как синтез конкретных воспоминаний, ментального образа или ментальной модели, которая включает в себя сочетание чувств, мыслей, убеждений, ожиданий и ощущения ощутимого присутствия этого человека. Затем они сформулировали ряд исследовательских вопросов, направленных на изучение интенсивности этого переживания и более детальной природы самих представлений. Эти вопросы касались чувств, мыслей и факторов, влияющих на взаимоотношения, таких как тип привязанности и характер завершения отношений. Затем они указывают на то, что эта форма разбитого сердца может существенно отличаться от чувства утраты, которое вы испытываете, когда умирает ваш близкий человек. Поскольку рядом с вами все еще может находиться живой человек, который, возможно, вызывает дискомфорт в зависимости от обстоятельств, эти эмоции технически не подпадают под определение горя. На что же тогда похоже это переживание? Выявление внутренних репрезентаций «прошлых других» Фарбер и его коллеги разработали метод, который они назвали «Представления о прошлых значимых других». Они опросили 2203 взрослых, 87% из которых были женщинами, в среднем возрасте 31 год. Опрос включал подробные вопросы о прошлых отношениях и выявлял частоту мыслей о бывшем партнере, а также демографическую информацию. Когда речь зашла о частоте мыслей, участники исследования неожиданно высоко оценили ее — в среднем 5,5 по шкале от 1 до 7. Они также дали высокую оценку живости этих мыслей — 5,1. Женщины в целом показали более высокие результаты по шкале частоты, как и те, кто чаще был инициатором разрыва отношений, и те, кто состоял в долгосрочных отношениях. Наиболее распространенными причинами, по которым люди думают о своих бывших, являются ностальгия, одиночество, прослушивание определенных песен, празднование памятных дат и просто грусть. Люди часто задаются вопросами: думает ли бывший о них, вспоминает ли хорошие и плохие времена, скучает ли он или она по ним, и будут ли они когда-нибудь снова вместе. Эти мысли вызывают разные эмоции: страх, вину, раскаяние и стыд. Кроме того, были выявлены и другие интересные результаты. В частности, пожилые одинокие женщины и женщины с тревожным типом привязанности чаще других думали и переживали о своих бывших партнерах. Одинокие молодые женщины с тревожным типом привязанности, которые не чувствовали себя достаточно замкнутыми, также с большей вероятностью размышляли о проблемах в отношениях. Для тех, кто уже давно прекратил отношения, прошлые плохие времена часто становились источником беспокойства. Отсутствие ощущения завершенности также способствовало размышлениям о прошлых хороших временах. Авторы исследования пришли к выводу: «Таким образом, существует сильное чувство амбивалентности в том, как люди продолжают думать о значимых бывших партнерах». Что это значит для ваших внутренних репрезентаций Авторы исследования обращают внимание на то, что мысли о бывшем партнере могут возникать довольно часто — почти раз в неделю. Они связывают это не только с личными вещами, такими как фотографии, или с людьми, например, друзьями, но и с социальными сетями. Авторы говорят, что практически все люди время от времени думают о своих бывших партнерах. Однако теперь социальные сети могут значительно облегчить этот процесс. Их доступность и распространенность значительно расширяют возможности для размышлений о прошлом. Возвращаясь к гипотетической ситуации в кабинете врача, авторы также подробно описывают, как музыка может влиять на мысли о бывшем партнере. Музыка связана с активностью лимбической системы мозга — области, ответственной за эмоции и память. Частота мыслей о бывшем партнере может зависеть от того, как часто люди слышат определенные песни в исполнении других людей или как часто они сами исполняют их, чтобы сохранить воспоминания о прошлом. Было неожиданно обнаружить, что страх так часто связан с эмоциями, которые возникают при воспоминаниях о бывшем. Возможно, вы сможете оценить это открытие, если, как предполагают авторы, напоминания о бывшем могут угрожать вашему чувству безопасности или просто возвращать в сознание мысль о том, что у вас все еще есть чувства к этому человеку. Если мысли о вашем бывшем так часто приходят вам в голову (или если вы намеренно проигрываете старые песни), у вас может возникнуть ощущение, что вы изменяете своему нынешнему партнеру. В этом исследовании также интересно отметить, что многие люди задаются вопросом, помнят ли о них их бывшие партнеры. Ваши прошлые отношения были неотъемлемой частью вашего прошлого и помогли вам стать тем, кем вы являетесь сегодня. Когда этот человек исчезает из вашей жизни, вы можете почувствовать, что теряете часть своей индивидуальности. Подтверждение того, что вы были важны для вашего бывшего партнера и до сих пор остались в его мыслях, может помочь вам почувствовать, что вы действительно значили что-то для кого-то другого. Авторы исследования также делают несколько клинических выводов, в частности о том, как отсутствие завершенности может влиять на сохранение воспоминаний о бывшем партнере. Независимо от того, обращаетесь ли вы за помощью к специалисту или нет, полезно «интегрировать разрыв отношений в ваше более широкое самовосприятие». В заключение можно сказать, что нет ничего необычного в том, чтобы думать о бывшем партнере. Это не означает, что вы потерпели неудачу. Наши прошлые отношения помогают нам понять, кто мы есть сегодня, позволяя нам смотреть вперед и одновременно оглядываться назад. По материалам статьи «Why It Might Not Be So Bad to Think About an Ex» Psychology Today

Почему у маньяков появляются фанаты?

Когда слышим слово «фэндом», на ум зачастую сразу приходят фанаты известных музыкальных групп, актеров, сериалов, фильмов или видеоигр. Однако реальность оказывается куда многослойнее: в современном медиапространстве объектами обожания все чаще становятся фигуры, с которыми трудно ассоциировать что-либо положительное — серийные убийцы, насильники и массовые преступники. И если культовые персонажи типа Дарта Вейдера или Джокера — все же вымышленные, то в случае с Тедом Банди, Андреем Чикатило или Александром Пичушкиным речь идет о вполне реальных людях, совершивших тяжкие преступления. Несмотря на очевидную жестокость, они приобретают статус «икон» — не в религиозном или культурном смысле, а в логике фанатской любви: с фан-страницами, романтизацией, мифологизацией и даже признаниями в любви. Поп-культура и образ преступника В популярной культуре серийные убийцы все чаще получают экранизации и биографические фильмы. Эти истории вызывают интерес, прежде всего, из-за их темной, психологически насыщенной природы. Однако граница между документальностью и романтизацией порой стирается. Так, в фильме «Красивый, плохой, злой» роль Теда Банди исполнил Зак Эфрон — актер с уже сформированной армией поклонниц. И хотя сценарий задуман как критическое осмысление темы, сама подача — харизматичный главный герой, привлекательный визуальный стиль — затрудняет восприятие героя как монстра. Подобная эстетизация приводит к когнитивному диссонансу: человек, совершивший зверские преступления, кажется зрителю обаятельным и «несправедливо осужденным». В фильме «Монстр» история Эйлин Уорнос — проститутки, ставшей убийцей — подана как драма о женской уязвимости и борьбе. Интерпретации зрителей часто смещаются от анализа преступления к сочувствию и даже восхищению персонажем, что подтверждают отзывы и рейтинги. Так рождаются культурные нарративы, где убийца — жертва обстоятельств, герой сопротивления или даже романтический объект. Социальные сети как безопасное пространство для табуированных фантазий Фанатские сообщества в социальных сетях становятся своеобразной «лабораторией» для подобных увлечений. Здесь люди публикуют не только фотографии, интервью и вырезки из новостей о преступниках, но и стихи, рисунки, коллажи, признания в любви, эротические фантазии. Убийца становится символом — кто-то видит в нем идеального мужчину, кто-то проецирует на него свою боль или одиночество. Например, в группе, посвященной Александру Пичушкину («битцевскому маньяку»), подписчики обсуждают не столько ужасы его преступлений, сколько его «ум», «харизму» и даже «привлекательность». Некоторые открыто пишут о влечении к нему: «Хочу ему написать, но стесняюсь. Он интересная личность, и у него привлекательная внешность». Подобные комментарии — не редкость. Более того, в день казни Чикатило его поклонники до сих пор рассылают друг другу «валентинки» с его фотографией. Гибристофилия: когда преступление возбуждает В психологии существует термин гибристофилия — форма сексуального влечения к людям, совершившим насилие, убийства или другие тяжкие преступления. Явление не новое: оно известно также как «синдром Бонни и Клайда». Исследования показывают, что чаще всего гибристофилию проявляют женщины, однако причины подобного поведения до конца не изучены. Иногда это романтизация преступлений: насилие воспринимается не как абсолютное зло, а как нечто допустимое, особенно если оно не касается лично. Такие люди могут верить, что их возлюбленный — особенный, непонятый, и с ними он будет другим. Некоторые женщины видят в преступнике «идеального» партнера — сильного, доминантного, контролируемого, ведь он за решеткой и не может причинить им вред. В других случаях это проекция собственной травмы. Писательница Шейла Айзенберг в книге «Женщины, которые любят мужчин, которые убивают» утверждает, что многие поклонницы убийц в прошлом подвергались насилию или психологическому давлению. Их увлечение опасными мужчинами становится способом прожить травму в «управляемом» виде. История Эфтон Бертон и Чарльза Мэнсона Обычная школьница Эфтон Бертон влюбилась в Чарльза Мэнсона после того, как узнала о нем в рамках школьного проекта. Мэнсон — лидер жестокой секты «Семья», организатор резни в доме актрисы Шэрон Тейт. Несмотря на его пожизненный срок, у пары завязался роман, и девушка даже переехала в Калифорнию, чтобы быть ближе к нему. Свадьба так и не состоялась. Поговаривали, что Эфтон хотела использовать тело Мэнсона после его смерти ради славы. И хотя сам Мэнсон был жестоким преступником, у него нашлись поклонницы, считавшие его честным и добрым человеком. Ричард Рамирес и эффект ореола Ричард Рамирес, «Ночной сталкер», был жестоким серийным убийцей, но одновременно — привлекательным, вежливым и харизматичным. У него была армия поклонниц, в том числе Дарин Лиой, которая написала ему 75 писем и в итоге вышла за него замуж. Брак продлился 7 лет и распался только после того, как суд доказал его вину в педофилии. Подобные примеры психологи объясняют эффектом ореола — когнитивной ошибкой, когда по одной положительной черте (например, привлекательности) люди делают вывод о человеке в целом. Даже Владислав Росляков, керченский стрелок, получил волну фанатского внимания в сети — в основном от подростков и девушек, которые называли его «непонятым» и «трагическим героем». Когда фэндом становится опасным В некоторых случаях увлечение преступниками переходит в опасную стадию — подражание. История Владимира Муханкина, который называл себя учеником Чикатило, — яркий пример. Он не просто восхищался маньяком, а начал убивать, считая, что «продолжает его дело». Еще один случай — Константин Черемушкин, действия которого также напоминали почерк Чикатило. Фанаты могут искать мистический смысл в действиях своих кумиров, считать их «жертвами режима», «интеллектуалами, которых не поняли» или даже «мстителями». В социальных сетях нередко распространяют теории заговора о том, что преступников «подставили», как в случае с Чикатило, где одна из групп утверждала, что он просто «защищался от маленькой девочки, напавшей на него с веревкой». Чем опасна влюбленность в маньяков Любовь к преступнику часто становится частью зависимого расстройства личности — человек считает одиночество катастрофой, а сильного (даже если это убийца) — гарантом безопасности. Когда мозг влюблен, снижается активность фронтальной коры — человек меньше анализирует и критически оценивает ситуацию. Вместо этого активируется система вознаграждения, и чувство любви затмевает здравый смысл. Культура обожания преступников уходит далеко за пределы психиатрических диагнозов. Это — социальный, культурный и медийный феномен. С одной стороны, он порождается интересом к запретному, к человеческой психике и природе зла. С другой — подпитывается медиа, которые подают преступника как головоломку или харизматичную фигуру. Интернет и открытый доступ к информации позволяют поклонникам легко находить фотографии, документы, детали расследований и кадры с мест преступлений. Все это формирует иллюзию «близости» к объекту обожания и часто подменяет реальность — жестокую, кровавую и страшную — на нечто героическое или романтичное. Что с этим делать? Гибристофилия, как и любое психологическое отклонение, имеет свои причины и может требовать профессиональной помощи. Не каждая женщина, увлеченная жанром true crime, влюбляется в преступников. Но в отдельных случаях «репетиции в голове» переходят в реальность — и тогда рождаются истории вроде тех, что случились с Эфтон Бертон, Натальей Чушкиной или Дарин Лиой. Они и сами, и их кумиры, зачастую нуждаются в психологической поддержке. А общество нуждается в специалистах, способных эту помощь оказать. Феномен поклонения серийным убийцам — не просто странная аномалия. Это сигнал о многослойной проблеме: о том, как общество справляется с травмой, насилием и страхом. Это также напоминание о влиянии культуры и медиа на восприятие реальности. Маньяки — не Ганнибалы Лектеры из кино. Это, как правило, психически нестабильные, разрушенные люди, чья тяга к насилию не заслуживает восхищения. И пока фэндомы серийных убийц продолжают существовать и набирать популярность, важно помнить: за каждым мифом стоит живая, часто забытая правда — о жертвах, боли и настоящем зле, которому не место на фан-плакатах.

Искусственный интеллект и будущее любви

Искусственный интеллект все чаще становится пространством для эмоциональной разгрузки, заменяя людям поддержку, которой им не хватает в реальных отношениях. В условиях одиночества, тревожности и дистанцирования в близких связях все больше людей обращаются к ИИ как к источнику утешения, слушающему собеседнику или даже виртуальному партнеру. Эти технологии, способные имитировать заботу и внимание, заполняют эмоциональные пустоты, предлагая стабильность и контроль в противовес сложностям человеческого общения. Такие практики отражают глубинные изменения в способах переживания близости и выстраивания привязанностей в цифровую эпоху — изменения, которые перестают быть исключением и становятся частью повседневной реальности. Для тех, кто страдает от эмоциональной перегрузки или боли, искусственный интеллект может предложить своего рода связь. Он реагирует, слушает и повторяет успокаивающие слова, которые могут помочь успокоить нервную систему. ИИ последователен и всегда доступен. Когда человек находится в тревожном, навязчивом или неконтролируемом состоянии, такая отзывчивость может стать настоящим спасением. Она дает ощущение отражения в зеркале, без риска недопонимания, и присутствия, не требующего эмоциональных переговоров. Для многих это не просто удобно, это опьяняет. И нетрудно понять почему. Теория привязанности объясняет, что мы формируем связи с теми, кто способен нас успокоить. Наше тело нуждается в контроле, разум — в гармонии, а психика, особенно в моменты уязвимости, тянется ко всему, что приносит облегчение: к людям, к историям, к вещам, к фантазии или, в данном случае, к языковой модели. Искусственный интеллект способен имитировать аспекты надежной опоры. Он может сохранять спокойствие, поддерживать пространство и даже предлагать идеи. Однако он не может по-настоящему общаться. У него нет нервной системы, внутреннего мира и тонкого чувства недосказанности. Он не может ни разрушать, ни восстанавливать. Тем не менее многие люди находят его достаточно хорошим в моменты эмоционального кризиса. В этой связи возникает ряд важных психологических вопросов: если человек чувствует, что за ним наблюдает что-то искусственное, меняет ли это его восприятие реальных людей? И если он учится контролировать ситуацию только с помощью запрограммированных проверок, то как это влияет на его способность к настоящей близости? Эти вопросы не являются абстрактными, они возникают в реальной жизни и требуют особого внимания. Желание имеет свойство адаптироваться, как и одиночество. Когда мир вокруг нас разочаровывает, когда мы чувствуем себя проигнорированными, невидимыми или эмоционально истощенными, наша психика начинает искать новые способы облегчения. Она может найти утешение в повторении, фантазии или даже в успокаивающих интонациях чат-бота. В эпоху цифровых технологий, когда нас окружает избыток информации и эмоциональный голод, многие люди стремятся не к близости в традиционном понимании этого слова, а к предсказуемости и возможности совместного регулирования эмоций по запросу. Это особенно заметно в мире, где любовь стала более поверхностной, игровой и эмоционально неуловимой. В приложениях для знакомств больше внимания уделяется перелистыванию, чем глубине. Текстовые сообщения заменяют разговоры. Отношения развиваются не только благодаря зрительному контакту и голосу, но и тщательно продуманным подписям и отложенным ответам. В этом контексте искусственный интеллект незаметно предлагает эмоциональную непосредственность, не требуя от нас эмоциональной отдачи. То, что когда-то мы могли обсуждать с партнером или психотерапевтом, сейчас все чаще передается на откуп различным системам. Хотя эти системы не могут полностью заменить общение, они могут создать иллюзию удовлетворения. Для людей, которые выросли в интернете или чьи самые глубокие эмоциональные переживания происходили через экраны гаджетов, эта иллюзия близости может казаться вполне реальной. Технологии будут продолжать развиваться, как и способы, которыми люди стремятся общаться. Вопрос не в том, станет ли искусственный интеллект более эмоционально интеллектуальным — он обязательно станет. Речь идет о том, какие потери и приобретения мы понесем, когда заменим реальный риск в отношениях искусственным сдерживанием. Отношения не всегда отражают нас самих. Они могут быть сложными, вызывать разочарование и противостоять нашим привычкам, но также и помогают нам расти. ИИ не способен на это. Он не может оспорить наши прогнозы или вызвать нашу защиту. Он не будет неправильно нас понимать и заставлять говорить более четко. Он не уйдет, но и не может по-настоящему остаться. Его присутствие лишь имитируется, а настройка закодирована. Но для людей, которые испытывают боль и отчаянно нуждаются в чувстве безопасности, это может быть не так важно в данный момент. Главное — то, что ИИ помогает им снова дышать. Он дает название буре, смягчает острые углы и позволяет почувствовать себя лучше. Это не провал. Это процесс адаптации. Но в то же время это и зеркало. Это показывает нам, чего не хватает в мире человеческих отношений. Многие люди сегодня не стремятся к традиционным связям. Они ищут стабильности, контроля и ощущения поддержки, не рискуя при этом потерять что-то важное. И в этом контексте искусственный интеллект выступает убедительным подтверждением этих тенденций. Однако, как мы знаем, искусственный интеллект — это лишь копия. Что еще предстоит исследовать — то, как это отразится на глубинных основах нашей эмоциональной жизни. Станем ли мы более самостоятельными или более отстраненными? Избавимся ли мы от некоторых вредных зависимостей или, возможно, приобретем новые? Станем ли мы более эмоционально развитыми или, наоборот, более закрытыми? Как напоминает нам Стивен Порджес, автор поливагусной теории, безопасность — это основа любых отношений. Когда мы не ощущаем безопасности рядом с другими людьми, наши системы ищут защиту в других местах. В мире, где любить становится все сложнее, искусственный интеллект может стать заменителем совместного регулирования. Искусственный интеллект обладает потенциалом для поддержки, регуляции и даже исцеления. Однако есть риск, что мы потеряем связь с качествами, которые делают настоящие отношения поистине преобразующими. Любовь, которая охватывает все сферы жизни, определяется не своим совершенством, а способностью выдерживать противоречия и хаос. Она позволяет нам раскрыться во всей нашей эмоциональной многогранности, а не просто отражать наши приятные реакции. Возможно, именно этого требует от нас сегодняшняя ситуация — не паниковать и не отступать, а исследовать. Как меняются наши потребности? Что мы ожидаем от технологий? И где те грани, которые мы все еще стремимся найти друг в друге? Будущее близости может оказаться не совсем человеческим. Возможно, это будет что-то гибридное, чего мы пока не до конца понимаем. Но если мы хотим оставаться в контакте с тем, что делает любовь преображающей, нам следует осознать, что мы размениваем. По материалам статьи «AI and the Future of Love» Psychology Today

Оккультизм и русская интеллигенция ХХ века

Конец XIX и начало XX века в истории России ознаменованы «Серебряным веком». Это название определяло поэтов, прозаиков различных литературных направлений: имажинистов, символистов, футуристов и других представителей интеллигенции. В те времена элита искала вдохновение не только в собственной жизни и в отражении эпохи, но и в том, что выходило за границы осязаемого, естественного и материального. Их манил выход «за грань», отношение к чему-то потустороннему, мистическому. Философ Николай Бердяев описывал эту тягу так: «томление духа, стремление к запредельному». Это захватило многих представителей высшего общества — спиритические сеансы и мистицизм стали главным и повсеместным развлечением в светских салонах. Этим же объяснялось и количество создававшихся в те времена закрытых кружков, где собирались молодые люди и обсуждали запретные и неоднозначные темы. Бурный интерес к эзотерике и оккультизму начал возрастать еще в 1880-х годах, когда открывались первые салоны, где проводили спиритические сеансы. «Медиумы» показывали фокусы с верчением столов, отрыванием ножек стула от пола, и даже уверяли, что умеют левитировать. Заразились этими идеями не только писатели и поэты, которые подпольно проводили свои встречи, но и пресса того времени. Так журнал с загадками «Ребус» полностью перепрофилировался на мистическую тематику, зато попал в волну интереса и бил рекорды по количеству подписок. Откуда же в Серебряном веке появился этот интерес? Дело заключалось в нежелании молодых умов обращаться к реализму, консерватизму и материализму. Каждый хотел ступить за грань и расширить свое сознание, пережив «мистический и внетелесный опыт». Также включалось и стремление внести эпатаж в свою личность, запомниться среди читателей, стать важной фигурой среди писателей — для этого были нужны изюминка и следование моде. Поэт и писательница Зинаида Гиппиус собрала вокруг себя множество слухов, что она — внеземное существо, которое имеет необычные для человека способности. В воспоминаниях современников ее образ связывали с ведьмами. Главным тайным обществом Серебряного века были встречи известных и популярных поэтов и писателей в башне Вячеслава Иванова в Санкт-Петербурге. О нем знали многие, и многие готовы были сделать что угодно, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на то, что творилось за стенами этой квартиры. А творилось там искусство: чтение стихотворений, зачитывание глав из новых произведений, эксперименты с формой слова и жанра, разговоры о мистике и «вечном». В историческую летопись навсегда вошли «среды Иванова» — дни, по которым стабильно проходили эти литературно-философские вечера. Главными членами клуба стали Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Николай Гумилев, Всеволод Мейерхольд, периодически заглядывал Александр Блок, которого уважали, почитали и к которому прислушивались поэты-современники. У участников также был проводник в потусторонний мир — Анна Минцлова, член Теософского общества и известная оккультистка, которая посвящала друзей в азы эзотерики. Современники поэтов часто вспоминали необычные события, связанные с мистицизмом. Например, Николай Гумилев делился с одной из художниц, что в молодости пытался «вызвать дьявола», и как будто ему это удалось. Поэт уверял, что это событие повлияло на его творчество. Валерий Брюсов, один из главных представителей литературного течения символистов, получил прозвище «чародей». Он изучал труды, посвященные алхимии и теологии, писал произведения, пропитанные потусторонним. Его роман «Огненный ангел» наполнен ведьмами, духами и демонами. Владислав Ходасевич в своих воспоминаниях рассказывал, что Брюсов «занимался оккультизмом, спиритизмом, черной магией — не веруя, вероятно, во все это по существу, но веруя в самые занятия, как в жест, выражающий определенное душевное движение». Андрей Белый также отзывался о Брюсове: «Брюсов… либо маг, либо великолепный актер… умный, знающий маг, к которому термин “пророк безвременной весны” подходит…». Сам же Андрей Белый был приверженцем мистического учения «антропософия», которая рассматривала человека как триединство тела, души и духа. Его главный роман «Петербург» пронизан идеями этого учения. Супружеская пара символистов, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, были любимыми гостями «Башни Иванова». Они верили и продвигали на собраниях идею «Третьего Завета», новую религию, по концепции которой существует продолжение линий Ветхого и Нового Заветов, которое предвещает новый этап взаимодействия Бога и человека. Чем же занималась элита общества начала ХХ века на встречах в «Башне»? Обсуждала проблемы веры и религии, духовность современного общества, философские концепции, искусство и мистику. А еще — влюблялась, томилась, страдала в любовной горячке, творила и создавала свои главные произведения, вдохновляясь своими же чувствами. «Башня Иванова» стала культурным феноменом. Она находила новые голоса и таланты. Именно на одной из встреч закрытого кружка Анна Ахматова выступила со своими стихотворениями — это произошло в 1910 году и было ее дебютом. Впоследствии и она стала постоянной участницей «Ивановых сред». В начале XX века появлялось все больше новых учений и тайных обществ: спиритизм, теософия, антропософия, мартинизм и масонские ложи и «Четвертый путь» Гурджиева. Каждый мог стать приверженцем того или иного учения — таким было веяние моды, которому старались следовать. Интерес к оккультизму и эзотерике закончился во время Октябрьской революции 1917 года — на первый план начали выходить другие идеи, смыслы и интересы. Многие, кто был постоянным участником «сред Иванова», эмигрировали, поэтому и тайное общество постепенно перестало существовать.

Симуляторы работы: почему люди предпочитают виртуальный труд настоящему

В недавно вышедшей игре Tiny Bookshop вам предлагают «оставить все позади и открыть маленький книжный магазинчик у моря». Эту игру охарактеризовали как атмосферную, повествовательную и управленческую. Она создает уютную и умиротворяющую атмосферу. От Zoo Tycoon и SimCity до Tiny Bookshop — компьютерные игры всегда превращали работу в развлечение. Но недавний взрывной рост популярности «уютных симуляторов труда» открывает нечто глубокое о современной работе и о том, почему люди ищут смысл в самых неожиданных местах. Почему люди играют в работу Критики и игроки в восторге от симулятора книжного магазина, где можно часами расставлять книги на полках, рекомендовать романы и общаться с покупателями. Тем временем 15 миллионов человек купили Euro Truck Simulator 2, чтобы водить виртуальные фуры по цифровым автомагистралям. А Stardew Valley с продажами более 20 миллионов копий позволяет сбежать на виртуальную ферму, где можно выращивать репу и доить коров. Но это не просто бегство от реальности. Это то, что философы пытаются объяснить десятилетиями. Американские исследования показали, что видеоигры обладают эффектом, сравнимым с морфином. Ученые из Вашингтонского университета Хантер Хоффман и Дэвид Паттерсон разработали игру для людей с ожогами, которые страдают от хронических болей: в Snow World создается иллюзия полета над ледяным каньоном с ледяной рекой и водопадом, с которых падают снежинки. Пациенты взаимодействуют с виртуальной реальностью, и за счет этого иммерсивного отвлечения снижаются субъективные болевые ощущения. Кроме того, результаты тестирования данной игры на американских солдатах показали, что она на самом деле действовала эффективнее морфина. Также эксперты отметили, что геймификация труда успокаивает работников, которым следовало бы требовать улучшений рабочих условий. И в этом есть доля правды. Скачать Tiny Bookshop гораздо проще, чем уволиться и открыть настоящий магазин. Романтизация малого бизнеса игнорирует тот факт, что владельцы книжных часто зарабатывают мало и не имеют социальных гарантий. А игру можно в любой момент закрыть и вернуться к ней, когда захочется. С реальной работой такой фокус не пройдет. Но нельзя сказать, что эти игры являются просто бегством от реальности. Как отметила политолог Кэти Уикс, они служат «лабораториями для пострабочего воображения». Игроки не бегут от плохой работы — они репетируют лучшую. Они пытаются почувствовать, каким мог бы быть труд, если бы он служил человеческим потребностям, а не накоплению капитала. Переосмысление труда Голландский историк Йохан Хёйзинга, основоположник игровых исследований, предложил концепцию «магического круга». Когда люди начинают играть, они оказываются в особом пространстве с собственными правилами. Внутри этого круга рутинные действия обретают смысл, потому что пользователи сами выбрали находиться там. Мытье посуды утомляет, но мытье посуды в игре Unpacking — это медитативно. Канцелярская работа — душераздирающее занятие. А вот обработка иммиграционных документов в Papers, Please превращается в моральный триллер. В чем разница? В свободе выбора и согласии. Человек добровольно входит в эти пространства, превращая обязанность в игру. Карл Маркс был бы от этого в восторге. В своей теории «отчуждения труда» он утверждал, что промышленный капитализм отделил работников от того, что они производят, как они это производят и зачем. На реальной работе вы можете никогда не видеть конечный продукт, не контролировать процесс и не понимать его цель. Но что происходит в Tiny Bookshop? Вы сами выбираете ассортимент, расставляете книги на полках и продаете их покупателям, которые благодарят вас. Весь цикл виден, управляем и наполнен смыслом. Вы испытываете то, что Маркс описывал как труд, в котором вы контролируете средства производства и видите прямой результат. Работа как игра, игра как работа Люди всегда размывали эти границы. Дети, например, инстинктивно играют в «дочки-матери» или «магазин», репетируя взрослый труд через добровольное развлечение. Изменились масштаб и контекст. Взрывной рост популярности уютных рабочих симуляторов примерно в 2020 году не был случайным. Эти игры привлекли совершенно новую аудиторию, особенно женщин и людей старшего возраста, которые никогда не считали себя геймерами. Они искали не побега от реальности, а ее иную версию. Корейская игра Work Time Fun (изначально выпущенная как Baito Hell 2000) сделала пародию на бессмысленный труд в реальной жизни: игрокам предлагают закрывать ручки колпачками за виртуальные гроши. Критики называли ее «намеренно скучной». Тем не менее люди играли в нее с одержимостью, что намекает на нечто более глубокое, чем просто развлечение. Концепция «процедурной риторики», предложенная ученым и геймдизайнером Яном Богостом, объяснила, как игры формулируют тезис через свои системы, а не сюжеты. Euro Truck Simulator поощряет аккуратное вождение и своевременную доставку, делая труд приятным. Tiny Bookshop связывает каждую продажу с радостью клиента, акцентируя внимание на том, что коммерция может быть личной и значимой. Это перекликается с тем, что венгерско-американский психолог Михай Чиксентмихайи назвал «потоком» — состоянием, в котором время исчезает, потому что вы идеально балансируете между сосредоточенностью на деятельности и своими навыками. Реальная работа редко вызывает это состояние: обратная связь запаздывает, цели размыты, а сложность возрастает случайным образом. Но игры — это тщательно откалиброванные машины по созданию потока, чтобы удержать вас в идеальной точке, где труд кажется легким и приятным. Теория антрополога Дэвида Грэбера о «бредовой работе» добавляет ко всему этому еще один слой. Он утверждал, что до 40% человек втайне считают свою работу бессмысленной, называя их «галочниками», «подхалимами» и «надсмотрщиками», которые существуют лишь для управления другими менеджерами. Такая работа нарушает фундаментальную человеческую природу — потребность чувствовать себя полезными. Виртуальный труд предлагает противоположное: у каждого посетителя в Coffee Talk есть своя история, каждый урожай в Stardew Valley кого-то кормит, даже в Papers, Please ваши решения определяют жизнь и смерть. Эти игры дают ясную связь между усилием и результатом. Переход от SimCity к Tiny Bookshop отражает смену устремлений. Людей все меньше интересует управление системами и все больше — взаимодействие на человеческом уровне. Эффективность уже так не воодушевляет, многих тянет к смыслу. Миллионы людей добровольно тратят свободное время на виртуальный труд, который имитирует реальную работу, но имеет направленность, цель и видимый результат. Это уже некая форма критики. Эти игры обнажают разрыв между работой, какой она является, и работой, какой она могла бы быть. Они показывают, что проблема в труде, лишенном самостоятельности, смысла и связи. Он должен развивать, а не истощать. В следующий раз, когда кто-то спросит, зачем вы тратите время на виртуальный книжный магазин, скажите, что вы не убегаете от работы, а познаете, какой она могла бы быть. Добровольной. Осмысленной. По-настоящему продуктивной. Люди вынуждены искать это в играх, а не на рабочем месте, — и это проблема сферы труда. По материалам статьи «Tiny Bookshop: why gamers are choosing to spend their free time simulating work – according to philosophy» The Conversation

Зачем детективам нужен рассказчик?

«Точка зрения», «фокализация». Эти слова отсылают нас к теории повествовательной перспективы исследователя Ж. Жанетта и М. Бала. Нарратор (рассказчик), согласно исследованию, может занимать одну из трёх позиций: • быть всезнающим (то есть знать больше, чем главный герой); • быть на одном уровне с героем (знать то же, что и он); • быть позади (говорить читателю меньше, чем знает герой). Третий вариант часто встречается в детективном жанре. Например, одним из ранних носителей «уотсоновской перспективы» становится рассказчик из серии произведений Эдгара Аллана По («Убийство на улице Морг», «Тайна Мари Роже», «Похищенное письмо»). В отличие от рассказчика Конан Дойла, у рассказчика По нет чёткого характера. Собственно, и сам Огюст Дюпен предстаёт перед читателями «щелкунчиком», который «колет» загадки одну за другой. Его компаньон — персонаж-функция; он знакомит нас с гениальным Дюпеном и выгодно оттеняет его интеллектуальность собственной недогадливостью. Можно говорить о том, что не только образ Холмса совершил революцию. Образ Уотсона повлиял на жанр не меньше. Именно глазами Уотсона мы видим Холмса, именно Уотсону мы симпатизируем настолько, чтобы доверять его мнению относительно детектива. Его взгляд на сыщика — наш взгляд. Можно даже сказать, что за счёт выраженной эмпатии и большей эмоциональной восприимчивости Уотсон становится камертоном всего происходящего: он оценивает события не столько с логической, сколько с этической точки зрения. Его образ привносит гармонию. Кроме того, у Уотсона (вот так сюрприз!) есть личность и индивидуальные качества. Капитан Гастингс в серии рассказов о Пуаро уже проявляет себя не слишком сообразительным рассказчиком. Его натура «сконструирована» таким образом, чтобы у читателя была возможность раскрыть дело раньше него. Иерархия меняется: читатель может смотреть на Гастингса снисходительно, но с симпатией. Сам Пуаро в романе «Смерть лорда Эджвера» произносит: «— Ни один человек не должен учиться у другого. Каждый должен развивать свои собственные способности до предела, а не стараться подражать кому-то. Я не хочу, чтобы появился второй Пуаро, который по качеству будет уступать оригиналу. Я хочу, чтобы вы оставались Гастингсом, лучше которого не бывает. И вы действительно лучший в своём роде. В ваших мыслях, Гастингс, я нахожу пример деятельности нормального человеческого ума». Детектив нуждается в доверенном лице и хроникёре гораздо больше, чем другие, не обременённые интеллектуальным превосходством люди. Зачастую какой-нибудь Арчи Гудвин (из повестей о Ниро Вульфе) и ему подобные фокальные персонажи выполняют функцию «камертонов нормальности», помогая тем самым своим гениям адекватно оценивать мир и человечество. Время от времени они просто-напросто сбивают с них спесь. Благодаря помощникам и друзьям сыщики видят «дельту человечности» и помнят о том, что ум — не единственное преимущество; доброта, милосердие, верность, готовность пойти на риск ради торжества закона или справедливости — те качества, которые их восхищают и которые они находят в своих босуэллах. Можно даже сказать, что традиционный рассказчик из детективных романов служит буфером между гениальностью детектива и обыденностью мира. Роль «усреднённого» друга детектива на первый взгляд может показаться неблагодарной, второстепенной, но на самом деле она играет «первую скрипку». Ведь детектив, погружённый в мир преступлений, часто теряет связь с реальностью. Он видит мотивы и улики там, где обычный человек видит лишь случайность. Рассказчик же возвращает его на землю, становится неумолимо прямым и честным голосом, предостерегающим от поспешных выводов и ложных обвинений. Потребность детектива в его «летописце» — та самая затаённая потребность быть понятым, услышанным, оценённым, которая знакома всем без исключения; нужда в друге, который, не колеблясь ни минуты, выберет его — всегда его. Он поддержит в трудную минуту, разделит с гениальным детективом успех и поражение. И именно подобные отношения — дружба или плодотворное сотрудничество, не важно — делают детективные истории такими тонкими, психологически выверенными и захватывающими. В этом партнёрстве кроется глубокая истина о природе познания и человеческого взаимодействия. Гений, подобно ночному светилу, сияет своим уникальным светом, но именно рассказчик делает это сияние видимым и понятным для мира. Он не просто записывает наблюдения, он их интерпретирует, он придаёт им человеческое измерение. Тандем «детектив и рассказчик» — благословенный небом союз, где сверхчеловеческое и человечное дополняют друг друга, создавая гармоничную и убедительную картину мира.