Джон Рональд Руэл Толкин вернулся с фронта в 1916 году. В бойне он потерял двух близких друзей. Уже никогда Толкин не будет прежним. Антимилитаристские настроения и отвращение к любым формам насилия он пронесёт через всю жизнь. На родину, в Англию, он вернулся преждевременно состарившимся молодчиком, которому не исполнилось и двадцати пяти лет. Некоторые его ближайшие товарищи-единомышленники, в прошлом члены Оксфордского клуба ЧКБО (Чайный клуб и барровианское общество), мертвы, некоторые — отдалились из-за стремления адаптироваться к мирному быту. Да, жить надо — но как? Ответа на этот вопрос Толкин ещё не знал. Он обратился к тем занятиям, в которых ранее преуспевал и подавал большие надежды, — прежде всего к филологии и преподаванию. Со школьных лет Толкин обладал литературной одарённостью и употреблял её на создание сказочных баллад и поэм. Будучи профессором, он не распрощался с дорогим его сердцу занятием, хоть произведения в жанре фэнтези и считались «несерьёзным» подвидом литературы. Читал свои произведения Джон Рональд исключительно в семейном кругу, так как не льстил себе предположением, что его «побасёнки» стоят хоть полпенса. Сочинительство давало ему возможность облечь фееричные по мощи фантазии в форму стройного эпоса. Сегодня Толкина окрестили бы эскапистом: он «уплывал» от рутины и травмирующих переживаний на любовно созданный им материк, где бок о бок сосуществовали люди, гномы (Толкин намеренно писал на английском «dwarves», а не «dwarfs», как это рекомендовалось по словарю), эльфы и хоббиты. Каждая раса имела свои уникальные традиции и уклад, но в трудные времена жители Средиземья были готовы отбросить распри и противостоять общему врагу. Толкин был человеком огромного воображения, и порой оно оборачивалось для него проклятием. Образы из его головы так разрастались, что вытесняли действительность. Сам того не сознавая, Толкин жаждал компании единомышленника, который бы непрестанно мотивировал его на завершение литературных трудов, применял «тянущую силу». Встреча Толкина с Клайвом Стейплзом Льюисом, впоследствии автором «Хроник Нарнии», состоялась 11 мая 1926 года. Толкин был старше, курил трубочный табак, пользовался уважением в колледже. Льюис носил мешковатый костюм и для друзей откликался на «Джек». Оба посещали собрания английского факультета в Мертон-Колледже. Члены клуба именовали себя Инклинги, и все они без исключения были представителями талантливой интеллигенции. Два оксфордских преподавателя, Толкин и Льюис, сошлись далеко не сразу. Общение между ними было вежливым, но носило отпечаток некоторой настороженности. При описании Толкина Льюис использовал прилагательные «спокойный, прилизанный, болтливый». Льюис милостиво записал в дневник: «Совершенно безобидный, ему (Толкину) бы только встряхнуться малость». Впоследствии Толкин и Льюис обнаружили достоинства друг друга. Оказалось, их опыт во многом совпадал; на войне Льюис, как и Толкин, потерял двух друзей. Кроме того, их сближала увлечённость мифологией и скандинавским фольклором. «Дружба всегда «о чем-то», хотя бы это было домино или интерес к белым мышам», — такой позиции придерживался Льюис. Если Клайв Стейплз вскоре после знакомства с Толкиным стал его преданным слушателем-апологетом и оказывал ему всяческую поддержку, то Джон Рональд Толкин не допускал младшего товарища до своих чаяний и мечтаний вплоть до 1929 года. Один вечер всё изменил. Тогда они три часа кряду проговорили о мифологии, а в завершении беседы Толкин принял решение (грозящее определёнными репутационными рисками) поделиться с Льюисом тем видением мира, которое было присуще ему самому, — дать прочесть «Песнь о Лейтиан». Дружба Толкина и Льюиса правда была «о чём-то». Это была дружба джентльменов и философов. Они могли часами обсуждать занимающую их тему: спорить, доказывать правоту, но уважать противоположную позицию. Помимо всего прочего, у них на редкость совпадало чувство юмора; биографы упоминают случай, когда Льюис и Толкин пошли на вечеринку в костюмах белых медведей, хотя маскарад не планировался. Писатели оказали друг на друга влияние, значение которого можно сопоставить только с демиургическим сотворением фэнтезийного мира. Толкин помог Льюису вернуться к христианству после длительного периода атеизма. Для Льюиса обретение веры было всё равно что первый вздох после кислородного голодания. Он вспоминал слова Толкина, произнесённые одним судьбоносным вечером: «Воистину, только благодаря мифотворчеству, только становясь «со-творцом» и выдумывая истории, способен человек стремиться к состоянию совершенства, которое было ведомо ему до Падения». После долгого разговора с Толкиным Льюис наконец смог прийти к внутреннему согласию: миф и реальность сплелись в его восприятии, дав Льюису именно то, чего ему не хватало, — гармонию материального и нематериального, духовного и физического. Не оставаясь в долгу, Клайв Стейплз всячески поддерживал друга в литературных начинаниях. Именно Льюис убедил Толкина, что его наброски к фэнтези-произведениям, нарисованные им карты, выдуманные со всей подробностью и систематичностью языки — не блажь и не пустяк, а многообещающий материал. О поэме «Берен и Лутиэн» Льюис отозвался как нельзя более благосклонно: «Могу сказать совершенно откровенно, что не припомню, когда мне в последний раз доводилось столь приятно провести вечер. И дело не в том, что мне нравилось читать поэму, написанную моим другом: я получил бы не меньше удовольствия, будь это книга неизвестного автора, случайно купленная в лавке». Льюис и сам писал понемногу, однако идея «Хроник Нарнии» зародилась у него позднее. Когда началась Вторая мировая война, в доме Льюиса стали жить дети, эвакуированные из Лондона. Именно они, в особенности младшая девочка, вдохновили Льюиса на создание сказки-притчи о сёстрах и братьях Певенси, о мудром льве Аслане, о злой колдунье. Краеугольным камнем для выстраивания фэнтезийного пространства у Льюиса был приём метафоры. Двойственность и аллегоричность шли рука об руку с нарративом «Хроник Нарнии». Первую версию повести друзья по клубу, в том числе Толкин, подвергли критике, из-за чего Льюис уничтожил рукопись, но не сдался — переписал её заново, с правками. Среди почитателей творчества обоих писателей бродит легенда, что Толкин и Льюис заключили пари на предмет того, кто из них скорее опубликуется. Победил более шустрый в письме Льюис. Толкин недолюбливал цикл «Хроники Нарнии», но не столько из-за ревности, вызванной популярностью книг, сколько из-за расхождения с Льюисом в тех принципах, на которых фэнтези-мир должен базироваться. Толкин считал Нарнию выдуманной наспех страной, не имеющей глубоких корней и самостоятельной первоосновы. Не одобрял профессор и связь Нарнии с реальным миром — что в неё можно попасть из Англии через всевозможные «порталы». По мнению Толкина, выдуманная земля обязана быть полностью изолированной, никак не связанной ни с нашей историей, ни с нашими легендами. Льюис не скрывал, что писал по наитию: не изобретал новые наречия, как Толкин, и не видел проблемы в заимствовании чего-либо из мультикультурного фольклора. Впрочем, Толкин был честен с собой и с другом и не исключал, что успех Льюиса ему досаждает. Из письма к Льюису: «Думаю, из меня и не получится сносного критика; а хуже всего я, наверное, выгляжу тогда, когда мысли другого писателя оказываются настолько мне близкими (как порою твои), что того и гляди случится короткое замыкание, вспышка, взрыв — и даже вонь, одним из ингредиентов которой вполне может оказаться элементарная зависть». Никто не мог вообразить тогда, что правила функционирования Нарнии, как и правила функционирования Средиземья, станут фундаментальными методами для двух равновеликих видов фэнтези, — их принято обозначать как «низкое» («low fantasy») и «высокое» («high fantasy»). То, что в «Хрониках Нарнии» Толкин считал недочётами, в 90-е Джоан Роулинг использует для «Гарри Поттера», дополнив личными находками. Сегодня уже никто не вправе умалять заслуги Толкина и Льюиса или говорить, что фэнтези сродни литературному ребячеству. Черты «низкого» и «высокого» фэнтези до сих пор обрисованы лишь приблизительно. Главное качество «высокого фэнтези» — суверенность мира, за которую так ратовал Толкин. В Средиземье нет никакого доступа из реальности, не считая чтения книг. Черта проводится с того момента, как мы открываем первую главу. «Оставь всё за порогом», — как бы призывает автор, начиная повествование о Третьей Эпохе и о том, как хоббиты живут-поживают в Шире. Мы прислушиваемся — и уходим во влекущее нас Средиземье, не оборачиваясь. В случае «Хроник Нарнии» происходит не «окунание с головой», а как бы «медленное, постепенное погружение». Читатели могут увидеть зыбкую границу, отделяющую магию от обыденности, и пересечь её вместе с главными героями. Когда маленькая Люси раздвигает шубы и выходит на заснеженную поляну с фонарным столбом, мы понимаем её трепет и восторг, поскольку сами были детьми-мечтателями (и, возможно, залезали в шкафы, стремясь отыскать Нарнию). Вызывающее мурашки первооткрытия «перешагивание» интерпретируется в аналогичной сцене из «Философского камня», когда Гарри оказывается на платформе 9¾. По праву этот эпизод можно назвать наиволшебнейшим во всей серии. Пленительность первого впечатления ничто не превзойдёт. И ярчайшее подтверждение тому предложил именно Льюис. Дружба двух писателей, подаривших XX веку классику фэнтези, продолжалась вплоть до смерти Льюиса в 1963 году. Разногласиям в творчестве и конкуренции не удалось подточить их отношения. Толкина и Льюиса соединила прежде всего верность мифу, и этот «канат» оказался столь прочным, что он не порвался даже под влиянием обид и недопониманий. Они произвели на свет нечто великое не только в жанре фэнтези, но и в литературе в общем. Поэтому даже спустя почти век мы продолжаем возвращаться к их произведениям снова и снова.