Дорогой Джек, ты помнишь, как жил в Канаде? Возможно, смутно — ты был совсем маленьким. Но про своего брата, который умер слишком рано, ты помнил всю жизнь. В твоём сознании он стал ангелом-хранителем. Здорово, что ты посвятил ему книгу, когда вырос. Ты помнишь, как в шесть лет пришлось учить английский, а в десять — помогать отцу в типографии. Пока он не начал так много пить. Ты прятался за маму, которую очень любил всю жизнь и которая сильно любила тебя и прощала тебе абсолютно всё. Помнишь свои футбольные успехи в старшей школе? Если бы не эта стипендия Колумбийского университета, не видать тебе Нью-Йорка. Но да, если бы не эта травма, ты бы так и учился там. Помнишь, как тебя лишили стипендии и после этого ты пошёл работать на торговый флот, как раз перед войной? Ты уже был знаком и хорошо сошёлся характерами с Алленом и Уильямом. Они ещё не раз появятся в твоей жизни и отразятся в твоих рассказах под разными псевдонимами. Вы станете героями, о которых будут говорить при жизни и после смерти, но, когда вы слушали джаз, употребляли алкоголь и наркотики и невероятно много говорили — ты этого ещё не знал. Да, эта творческая тусовка из Нью-Йорка здорово изменила твою жизнь, Джек. Помнишь, как в 42-м тебя забрали служить на военный флот, но вскоре тебя отстранили? Так было глупо писать диагноз «шизофрения», ведь ты просто сказал, что не хочешь убивать других людей. За эту миролюбивость тебя и выгнали, уже тогда ты был близок к Будде, но не знал этого, старина. А помнишь тот случай с Берроузом, когда вы прикрывали Люсьена Карра за убийство любовника? Да, у бедолаги съехала крыша и чрезмерно играла совесть, за что он сдался и потащил вас двоих с собой. Тогда за тебя заплатили родители Эди Паркер, и из-за этого ты женился на ней. Хорошая девочка была, просто восхитительная, только жить с ней оказалось невозможно — поэтому вы развелись через пару месяцев, и ты ни минуты не жалел об этом, Джек. Помнишь, как вы с Берроузом из разных кусочков составляли «И бегемоты сварились в своих бассейнах»? Это был чертовски правдивый роман, старина, жаль, не опубликованный при жизни! Помнишь, как ты отправился служить на флот? И написал об этом «Городок и Город». Да, твой фирменный стиль ещё не был так ярко выражен, не так уж много бензедрина в тебе ещё было. Но это был отличный роман, очень классический, Джек. Помнишь встречу с Нилом Кэссиди? И как ты ехал через всю Америку, как вышел на трассу и начал стопить? Как выставлял большой палец вверх, как забирался в фургоны и как оставался в хлопковых полях? Как женился на Джоан и развёлся с ней? Любил и был любимым, был с Нилом, слушал джаз в лучших барах городов Америки, той славной и живой Америки. И ты носил свою чёрную водолазку с горлом, а ещё всё время писал. Помнишь, как ты заперся на чердаке у своих друзей на неделю, склеил бумагу скотчем в тридцать шесть метров полотна и писал, писал, писал и писал о своей жизни? Создавая свою икону бит-поколения, книгу, изменившую сознания многих людей, позволившую двинуться в путь, повторяя твои строки и твои подвиги. А помнишь, как ты обивал пороги типографий и издательств, потому что никто не хотел публиковать этот рулон, называя его туалетной бумагой, особенно когда ты отказывался вырезать постельные сцены и отрывки про наркотики и ставить знаки препинания? В итоге ты согласился на редактуру, поэтому роман вышел в свет. «На дороге» изменила видение многих людей на годы вперёд. Это была твоя джазовая импровизация, Джек — идеал бит-поколения. Помнишь, ты потом увлёкся дзен-буддизмом и начал им дышать, потому что именно это казалось тебе ключом к пониманию себя и поиску своего истинного я и своего спокойствия? Ты написал тогда «Бродяг Дхармы», которые на ура пришлись публике и критикам, но тебя это не устраивало. Дальше, всё ещё в поисках, без остановки и передышки, с запасом наркотиков и постоянными вечерами в баре — ты путешествовал и искал себя. Сначала ты пытался бросить пагубные привычки и поехал с другом Лоуренсом в Биг Сур, но увёз оттуда только воспоминания и свой роман «Биг Сур». Потом была поездка в Париж в поисках дальних родственников, и ты выписал из себя «Сатори в Париже». Ты не знал, возможно, тебе некому было объяснить, но тогда ты уже был болен депрессией — но ни алкоголь, ни наркотики не могли заглушить эту боль вечного одиночества, дружище. Помнишь, как женился в третий раз, уже на Стелле Сампас, и вместе с ней и твоей мамой вы переехали в Сент-Питерсберг? Там тебе казалось, что одиночество отстанет, что ты будешь в конце своей дороги, где и останешься насовсем. Ты надеялся, что достигнешь просветления, но однажды утром тебя настигла смерть. Воспоминания о твоих друзьях навсегда остались в сердце вашего поколения и всех последующих: «Они приплясывали на улицах как заведённые, а я плёлся сзади, как всю жизнь плетусь за теми, кто мне интересен, потому что интересны мне одни безумцы, те, кто без ума от жизни, от разговоров, от желания быть спасённым, кто жаждет всего сразу, кто никогда не скучает и не говорит банальностей, кто лишь горит, горит, горит»…