Дед говорил, что был младше, чем я сейчас, Бегал с мальчишками по золотой степи. Нравилось им там бегать, играть, кричать, В солнечном свете ребячий задор ловить. Утром — рыбачить, патроны искать в пыли. После войны патронов осталось много. Поодаль до Самбека бежит дорога И грузовик подскакивает вдали. Если запрыгнуть в кузов грузовика На спину лег — и лежи себе всю дорогу. Сверху большое небо — его так много. Воля вокруг, только глазом успей сверкать. Воля вокруг — такая большая степь, Нет никаких границ, никакой преграды. Вот, это то, чего мне от жизни надо. Вот, это то, чего я хочу успеть. Дед говорил мне много, о самом разном, Трудно, но интересно сложилась жизнь. Как удалось ему себе сделать паспорт, Как довелось в Бранденбурге ему служить. Как в Ленинграде с коляской встречал с завода Бабушку, как в кочегарке топил котел. Как был начальником. Штопал водопроводы На острове, где швартуется ледокол. В этих историях очень простая правда, И юмор, и тихая грусть, и эффектный жест. Где-то вдали от пыльного Ленинград В южной степи от ветра качнутся травы, В дождь на покатой крыше шумит асбест. Много в России морей, еще больше — неба. Много границы, но сложно ее объять. Жизнь иногда похожа на детский ребус: Знаешь ответ, но не написать в тетрадь. Все потому, что волю так сложно выразить Только в картинах Куинджи, и, среди прочих. В редких рассказах тех, кто ее воочию Видел, и в сердце воспроизвел и выносил. Дед говорил, что в самое время зябкое (Дочери две и пашешь на трех работах) Он все равно оставался себе хозяином, И, уходя из котельной совсем замотанный, Глядел, как Большой Проспект уходил от центра, И в самом конце дотягивался до моря, Где свет фонарей разбивался янтарной цедрой И даже Васильевский остров вдруг стал просторен. Азовское море сливалось с Финским заливом, А сверху — большое небо. Такое чистое. Наверно, мой дедушка вырос очень счастливым. Ведь он захотел быть свободным — и получилось. Ира Знаменосец