9/11. Киноотпечаток 11 сентября

23 года назад в этот день произошла трагедия, которая потрясла Америку и весь мир. Сегодня у нас есть мемориал и музей 11 сентября, рассказы очевидцев, бесконечные версии произошедшего и глубокий след, оставшийся в культуре. Здесь собрано всего несколько фильмов и книг, рассказывающих о 9/11, но вы можете самостоятельно расширить подборку. «11 сентября» (11'09''01 — September 11), 2002, совместная работа одиннадцати режиссёров 11 пронзительных историй о том, как ураган беспощадной человеческой драмы и глобальных конфликтов влияет на жизнь простых людей по всему земному шару. «Потерянный рейс» (United 93), 2006, реж. Пол Гринграсс Фильм рассказывает историю, случившуюся с последним из четырёх самолётов, угнанных террористами в США. Картина в подробностях восстанавливает хронологию происшествий на борту рейса 93 авиакомпании «Юнайтед Эйрлайнс». «Башни-близнецы» (World Trade Center), 2006, реж. Оливер Стоун История героической борьбы за жизнь двух полицейских из Порт Оторити — Джона МакЛофлина и Уилла Химено, которые оказались под обломками упавшей башни Всемирного торгового центра после того, как они сами были направлены к месту теракта для помощи пострадавшим. «Опустевший город» (Reign Over Me), 2007, реж. Майк Байндер Чарли Файнман и Алан Джонсон когда-то вместе учились в колледже и делили одну комнату в общежитии. Судьба по-разному обошлась с ними. Чарли, потерявший 11 сентября жену и детей, поставил на своей жизни крест. Алан же стал хорошим дантистом и примерным семьянином. Случайная встреча становится для них переломным моментом. «Помни меня» (Remember Me), 2010, реж. Аллен Култер Сюжет фильма кажется стандартным: в который раз парень приударяет за девушкой, чтобы использовать её в своих интересах — и влюбляется. Кажется, что фильм построен на жанровых клише — только работают в нём эти клише не по законам жанра. В их встрече, как потом окажется, было что-то предопределённое и мистическое. «9/11», 2017, реж. Мартин Гиги История о пяти людях с непохожими взглядами и характерами, с разным достатком и статусом, которые оказываются взаперти в одном лифте во время теракта. В общей борьбе за выживание каждый из них покажет своё истинное лицо. «Меня зовут Кхан» (My Name Is Khan), 2010, реж. Каран Джохар Ризван Кхан, мусульманин из Индии, переезжает в Сан-Франциско и живёт со своим братом и невесткой. Ризван, страдающий от Синдрома Аспергера, влюбляется в Мандиру. Несмотря на протесты его семьи, они женятся и начинают вместе небольшой бизнес. Они живут счастливо до 11 сентября 2001 года, когда отношение к мусульманам резко меняется. «Жутко громко и запредельно близко» (Extremely Loud and Incredibly Close), 2005, Джонатан Сафран Фоер (потому что книга лучше фильма — прим. ред.) Главный герой книги — девятилетний мальчик по имени Оскар Шелл, нашедший ключ в вазе, принадлежавшей его погибшему отцу. Вдохновлённый этой находкой, Оскар начинает искать какую-либо информацию об этом ключе по всему Нью-Йорку.

«Стереть память, чтобы посмотреть вновь»

«Хочу стереть себе память, чтобы посмотреть снова», — говорим мы после просмотра фильма с неожиданной развязкой, которая либо полностью переворачивает сюжет, либо просто шокирует настолько, что поднять свою челюсть с пола становится невозможно. Сюжетный поворот — эта та точка в сюжете, которая его перестраивает или меняет его путь. Они бывают разными: глобальными/ключевыми, которые переворачивают сюжет с ног на голову, а также маленькими/локальными, которые не меняют сюжет, но меняют его маршрут и подогревают зрительский интерес. Но в кинематографе существует отдельное понятие для сюжетного поворота совсем другого характера — это твист. Твист — это сюжетный поворот, который после своего появления меняет не последующий сюжет, а предыдущий. И все, что мы видели до этого, резко переворачивается и представляет собой уже совсем другую картину. (Здесь можно вспомнить Финчера с его «Бойцовским клубом», Шьямалана с «Шестым чувством», Скорсезе и его «Остров проклятых»). Твист всегда путает зрителя, заставляет верить в то, чего нет, и, как правило, в центре сюжета с твистом стоит ненадежный рассказчик, который рассказывает историю так, как ее видит именно он, даже если это видение неверно). Главная особенность твиста — его невозможно предугадать. Часто локальные сюжетные или даже глобальные повороты можно разгадать, собирая зацепки, которые оставляют режиссеры по ходу фильма. Но разгадать будущий твист почти невозможно, даже если весь хронометраж в фильме показывали отсылки к будущему твисту. Обнаружить эти отсылки возможно только при последующих просмотрах фильма, когда зритель уже знает главный поворот. Твист не должен быть «роялем в кустах», сценарист и режиссер изначально должны продумать и рассказать две истории: ложную и настоящую. Поэтому твисты не всегда получаются идеально и вызывают желаемый эффект. Так, например, фильм «Море соблазна» демонстрирует совершенно нелогичный твист, который не просто меняет прошедший сюжет, но и полностью его перечеркивает. Поэтому твист — это всегда тот поворот, которого зритель не ожидал, и который вызывает у него шок. Все твисты и неожиданные сюжетные повороты созданы только для того, чтобы развлечь зрителя. Еще один способ добиться такого эффекта — создать непредсказуемую концовку или вовсе оставить финал открытым. Есть такие фильмы, над формулировкой которых кинокритики, режиссеры и просто зрители гадают до сих пор. Здесь сразу вспоминается Кристофер Нолан с его «Началом», где открытый финал и ни одного ответа на вопрос: что же произошло с героем на самом деле? Или фильм «Донни Дарко», который имеет множество интерпретаций событий. «Аннигиляция» — научная фантастика, которая оставляет после себя много вопросов. Подобное развлечение в кино строится по принципу «догадайся сам», но именно такие фильмы остаются в памяти и имеют особое послевкусие. Что посмотреть: • Игра, 1997; • Помни, 2000; • Престиж, 2006; • Мы, 2019; • Олдбой, 2003/2013; • Психо, 1960; • Книга Илая, 2010; • Другие, 2001; • Счастливое число Слевина, 2006.

Как правильно заказывать еду в ресторанах

Автор статьи — журналист Джо Пинскер. В XIX в., когда европейские мыслители начали разрабатывать экономический принцип убывающей предельной полезности, они, вероятно, не задумывались о том, что он может вдохновить кого-то на создание наилучшей стратегии для заказа еды в ресторане. Но почти спустя 200 лет этот принцип помогает мне определиться с тем, что я буду есть на ужин. Основная концепция, на которую опирались эти первые экономисты, заключается в том, что по мере того, как вы потребляете все больше и больше какого-либо продукта, каждая последующая единица этого продукта приносит вам меньше удовлетворения — или, если использовать экономический термин, полезности, — чем предыдущая. Недавно Адам Мастроянни, аспирант Колумбийской школы бизнеса, в своей рассылке «Экспериментальная история» сослался на эту идею, чтобы объяснить, почему пивной сет может быть более приятным, чем один большой бокал. «Первый глоток всегда самый лучший, — писал он, — а сет позволяет сделать несколько первых глотков вместо одного». Тот же принцип, я бы сказал, применим и к первым укусам: если первая половина блюда, как правило, приносит больше удовольствия, чем вторая, почему бы не съесть первую половину двух блюд вместо одного целого? В общем, когда вы идете в ресторан, возьмите кого-нибудь с собой, чтобы разделить с этим человеком блюда, и таким образом вы сможете попробовать больше. Диверсификация может избавить вас от неопределенности, когда вы разрываетесь между двумя блюдами, которые хотите попробовать. Такая логика также отвечает на вечный вопрос «Что съесть на бранч: сладкое или соленое?». Как сказал мне Мастроянни, «Вам необязательно выбирать между блинчиками и омлетом, просто возьмите и то, и другое». Конечно, все люди разные, и многим не настолько хочется пробовать новое, чтобы ради этого вступать в переговоры с соседями по столу по поводу того, какой едой можно поделиться друг с другом. Мастроянни предположил, что такие предпочтения могут быть связаны с «открытостью опыту», одной из черт личности, взятой из диспозициональной модели личности человека. Люди с высоким уровнем открытости опыту могут быть более склонны делиться едой, чтобы попробовать больше блюд. Это точно про меня — когда я иду в ресторан, мне хочется попробовать каждое блюдо в меню. Пол Фридман, историк из Йельского университета и автор книги «Десять ресторанов, которые изменили Америку», рассказал мне, что столетия назад китайские императоры иногда устраивали банкеты, на которых подавалось несколько сотен блюд, а на одном королевском пире в Англии XV в. подавали десятки видов рыбы. Такой сумасшедший размах — практически моя мечта, но поскольку я не могу жить, как монарх, я соглашусь разделить с моими спутниками по трапезе гораздо более скромное количество блюд. Важное уточнение: я не люблю пробовать эти маленькие дорогущие блюда на больших тарелках, мне нравятся нормальные порции, которыми можно поделиться. Однако даже я, любитель разделить блюдо, при каждом возможном случае признаю, что у такого подхода есть свои минусы. Например, когда у людей есть ограничения в питании или разные финансовые возможности. Также не имеет смысла делить с кем-то блюдо, которое вы наверняка хотите съесть целиком. Дэн Пашман, ведущий подкаста «The Sporkful», подметил, что если обоим одно блюдо понравится больше, чем другое, то наименее вкусное блюдо может остаться несъеденным. Когда Пашман был ребенком, у него в семье питались похожим способом, передавая тарелки по столу, чтобы каждый мог попробовать все. «В целом это отличная система, но время от времени ты понимаешь, что кто-то другой получил то, что тебе нравится больше, — сказал он мне, — например, я был доволен своим палтусом, но только до поры, до времени — когда я попробовал свиную отбивную своего брата, мой палтус показался мне уже не таким вкусным». На самом деле на протяжении большей части истории человечества стандартом было есть то же самое, что и все остальные. Фридман рассказал мне, что одним из главных новшеств ресторанов, которые в современном виде существуют с конца XVIII в, было то, что каждый человек мог заказывать все, что ему заблагорассудится. В некоторых ресторанах нормой считается заказывать еду «по-семейному», деля все на всех, но идея личного выбора продолжает определять обеденную жизнь и сегодня. Однако даже если люди хотят есть вместе, рестораны, как правило, не приспособлены для этого. Чтобы разделить еду, людям обычно приходится использовать свою уже занятую чем-то тарелку или просить новую, а затем перекладывать еду самостоятельно. Многие рестораны все же начинают понимать, что некоторые посетители не хотят быть привязанными к одному блюду. В таких ресторанах сервируют шведские столы, которые, по сути, являются одним общим блюдом для каждого клиента. Однако потенциал индустрии общественного питания гораздо больше. Недавно Мастроянни и его невеста путешествовали с семьей по юго-западной Индии, откуда они родом, и в нескольких ресторанах он заметил, как люди заказывали блюда в пропорциях «три на пять» или «четыре на семь», то есть четыре порции супа на семь человек. Другими словами, в этих ресторанах была предусмотрена удобная система для тех, кто хочет разделять блюда. Мир, в котором мой любимый способ питания является стандартом, будет отличаться в своих ценностях от нынешнего мира. Если концепция «для каждого свое блюдо» поощряет индивидуальный выбор и, возможно, даже одобряет понятие частной собственности, то совместное питание возвышает компромисс и переговоры. Может быть, это и не так просто, но выгодой этого подхода является разнообразие и командный дух. Да, возможность заказать что-то приготовленное специально для вас — это в контексте истории еды просто потрясающее достижение. Но в том, чтобы сесть за стол и разделить трапезу, тоже есть настоящая ценность. По материалам статьи «The Economic Principle That Helps Me Order at Restaurants» The Atlantic

«Мысли — не чувства» — плохой совет психолога

Если вы брали в руки книгу по когнитивно-поведенческой или диалектической терапии, вы наверняка сталкивались с фразой «мысли — не чувства». Это утверждение призвано помочь клиентам провести различие между их интерпретацией ситуации и эмоциональной реальностью того, как эта ситуация повлияла на них. Возьмем, к примеру, этот отрывок из «Рабочей тетради по диалектической поведенческой терапии при биполярном расстройстве»: Когда терапевт спрашивает человека, что он чувствовал в той или иной ситуации, он может ответить: «Я чувствовал, что меня критикуют» или «Я чувствовал, что он должен был понять, что я чувствую». Если присмотреться, он не описывает эмоцию, а говорит, что он думает о ситуации. Почетный профессор социальных наук в Университете Твенте Ян Ван Дийк объясняет, что этот пациент чувствует злость или разочарование в связи с прошлым лечением. Но, как признает Ван Дийк, наши эмоции определяют то, как мы воспринимаем мир. И наоборот, содержание наших мыслей влияет на наши эмоции. Когда мы зацикливаемся на несчастливых темах, мы делаем себя еще печальнее. Связь между аффектом и познанием — это улица с двусторонним движением, которая никогда не закрывается. Так почему же мы вообще пытаемся отделить мышление от чувств? «Мысли — это не чувства» — это то, что пациенты, которые сильно интеллектуализируют свои эмоции, обычно слышат от своих терапевтов. Возьмем, к примеру, разговор доктора философии Д. Прайса с психотерапевтом, который был описан в его публикациях: Прайс: ещё один мой друг борется с мыслями о самоубийстве и депрессией. Терапевт: и что вы чувствуете по этому поводу? П: такое ощущение, что я ничего не могу сделать, чтобы защитить людей или помочь им стать лучше. Т: это мысль, а не чувство. Если целью психотерапевта было помочь Прайсу наладить связь с эмоциями, то он справился с этой задачей хуже некуда. Вместо того, чтобы выслушать страдания Прайса, он неодобрительно поправил клиента. Это заставило Прайса меньше доверять ему и дало почувствовать: что-то, что чувствует клиент, как-то «неправильно» с точки зрения терапевта. Когда терапевты просят пациентов поделиться чувством, а не мыслью, они, как правило, просят назвать прямое аффективное слово, такое как «радостный», «раздраженный», «разочарованный», «смущенный» или «грустный». По словам Прайса, на том приеме он не чувствовал, что такие эмоциональные слова, как «грустный» или «виноватый», соответствуют масштабам того, что он переживал. Он был встревожен, и буквально не мог перестать думать об этом несколько недель. Мышление Прайса было явно субъективным и интуитивным — оно было эмоциональным. Своими высказываниями терапевт отверг Прайса за то, что пациент предается чувствам, делясь своими мыслями. К сожалению, такой подход может быть характерен для целого ряда терапевтических подходов. Когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) учит пациентов избегать когнитивных искажений, определяя, соответствуют ли их мысли реальности. Диалектическая поведенческая терапия (ДПТ) также учит клиентов проводить четкую грань между своими мыслями и эмоциями. Возвращаясь к «Рабочей тетради по диалектической поведенческой терапии», можно сказать, что такое утверждение, как «Я идиот!» — это мысль, а не чувство. Но есть ли более эмоционально заряженная мысль, чем та, которая вот так отвергает всю вашу самость? Трудно представить, что можно думать о себе как об «идиоте» и не испытывать при этом поток негативных эмоций. Сказать, что человек чувствует стыд и смущение, значит потерять конкретику в данном случае. «Я идиот!» (или «Я чувствую себя идиотом») говорит о том, что человек испытывает глубокие негативные эмоции, направленные на себя, и что эти негативные эмоции связаны с беспокойством по поводу его интеллекта и способностей. Это многое говорит о том, почему клиент расстроен. Зачем терапевту заменять столь насыщенную, контекстуальную дискуссию неясным переключением на чувства? В своей книге «Разоблачение аутизма» Девон Прайс описывает, как социальное давление, заставляющее маскироваться под людей с нейротипичным поведением, приводит к тому, что многие аутичные люди не умеют разбираться в своих чувствах — особенно в самый ответственный момент. Ученые часто называют это алекситимией, и она проявляется по-разному. Это часто происходит со многими людьми. Большие потери и неожиданности выбивают из колеи и заставляют оцепенеть. Размышления — это часть того, как мы приходим к тому, что чувствуем. Поэтому если терапевт говорит нам, что вся эта важнейшая внутренняя работа недействительна, потому что «мысли — это не чувства», это разрушительно. Мысли — это чувства. А чувства — это мысли. Точно так же, как поведение — это общение. Много десятилетий назад психологи отказались от концепции картезианского дуализма, которая рассматривала разум и тело как отдельные сущности. Сегодня мы знаем, что разум и тело — это одно неразрывное целое. Биом нашего кишечника влияет на то, как мы себя чувствуем. Наши убеждения относительно пищи могут изменить наш метаболизм. Наше выражение лица может изменить наше настроение. Все взаимосвязано. Поэтому и простые люди, и психологи должны прекратить распространять представление о том, что можно провести резкую разделительную линию между чувствами и мыслями. По материалам статьи «Thoughts Are Not Feelings» Is Bad Psychological Advice» Psychology Today

Почему важно сомневаться в своих убеждениях

Самоуверенность и самовосхваление стали практически новой нормой в мире повсеместного маркетинга и соцсетей. А вот скромность воспринимается как ненужное и старомодное качество. Возможно, так происходит из-за того, что мы забыли, откуда появляется сомнение в собственных знаниях и как его можно использовать для саморазвития. Предлагаем заполнить этот пробел. Что такое интеллектуальное смирение? Марк Лири, профессор психологии и неврологии в Университете Дьюка, определяет интеллектуальное смирение как умение осознавать пределы своих возможностей, понимать, что убеждения могут быть неточными или ошибочными и признавать неправоту. Многие путают интеллектуальное смирение с покорностью, неумением отстаивать свою позицию, излишней скромностью или неуверенностью в себе. На самом деле она не имеет ничего общего с низкой самооценкой или отсутствием уверенности в своих действиях. Это, скорее, своеобразный метод мышления, когда человек оценивает вероятность своей неправоты. Он не доказывает с пеной у рта собственное мнение, допускает вероятность, что может чего-то не знать, а потому готов услышать разные точки зрения и изучить дополнительную информацию. Это качество позволяет постоянно исследовать свои когнитивные недостатки и совершенствоваться. Именно оно заставляет постоянно спрашивать себя «Что я упустил?» и искать альтернативные объяснения какого-либо феномена. Главный плюс интеллектуального смирения состоит в том, что его развитие не требует заоблачного IQ или каких-то особых навыков. Нужно лишь завести привычку размышлять о собственной ограниченности. История и исследования Об идее интеллектуального говорили еще в XVI веке. Французский мыслитель Мишель де Монтень в своих «Опытах» писал о том, что единственная возможность излечиться от невежества — признаться в том, что вы чего-то не знаете. «Странно судить о том, что правда, а что ложь, основываясь исключительно на своей осведомленности», — говорил Монтень. Позже, когда ученые начали глубже изучать этот вопрос, они выяснили, что интеллектуальное смирение связано не только со скромностью, но также с некоторыми другими чертами характера. В качестве примера можно привести исследование, результаты которого опубликованы в журнале Learning and Individual Differences. Целью эксперимента было изучить, как интеллектуальная скромность связана с проявлением мастерства, которое отличает стойкость и упорство в поисках решений сложных задач, несмотря на неудачи. После завершения онлайн-модуля испытуемых спросили, хотели ли бы они узнать больше о сложной теме, которая рассматривалась на занятиях, а затем предлагали изучить дополнительную информацию. Как и предполагали ученые, более заинтересованными в дальнейшем обучении были люди с высоким уровнем интеллектуального смирения. Похожие результаты отмечались не только в рамках эксперимента, но также за пределами лаборатории. По словам преподавателей школ и вузов, между интеллектуальным смирением и стремлением к знаниям есть большая связь — студенты и ученики с высоким уровнем интеллектуального смирения чаще хотят совершенствовать свои навыки и улучшать результаты тестов, строже относятся к доказательной базе и демонстрируют уверенность в себе, когда отвечают на вопрос неправильно. Авторы исследования считают, что этот феномен связан с любопытством — одним из скрытых качеств, присущих интеллектуальному смирению. То есть люди, которые скромно оценивают свои знания и считают, что информации, которой они обладают, может быть недостаточно для утверждения чего-либо, проявляют больше любознательности и заинтересованности в обучении. Поэтому они любят ставить перед собой сложные задачи, строить различные гипотезы, исследовать вопрос с разных сторон. Кроме того, для таких людей неудача — не конец света, а шанс сделать правильные выводы и пойти дальше. Также эксперимент доказал, что способность к рефлексии и аналитическое мышление тесно связаны со способностью отличить фейковые новости от реальных. Например, вы можете спросить у человека с низким уровнем интеллектуального смирения, слышал ли он о Краснорождественской битве (выдуманном историческом событии). Он обязательно ответит, что слышал. А вот интеллектуальные скромники сначала проверят информацию, и только потом выскажут свое мнение. Плюсы интеллектуального смирения Кроме того, что интеллектуальное смирение «провоцирует» любопытство и заставляет нас пополнять свои знания, искать дополнительную информацию, оно также имеет несколько других преимуществ. Вы не бросаете поиски, столкнувшись с противоположной позицией В 2018 году ученые Тенелль Портер и Карина Шуманн провели эксперимент. Они собрали материалы о политических убеждениях участников исследования, а затем представили им письменное изложение мнения другого человека. На самом деле письмо было фейковым — ученые подготовили его самостоятельно таким образом, чтобы оно выражало позицию, противоположную точке зрения участника. Испытуемые с высоким уровнем интеллектуального смирения предпочли узнать больше о причинах, которые побудили их «оппонентов» высказать мнение, противоположное их собственному. Отношения с окружающими становятся лучше На первый взгляд связь кажется неочевидной, но давайте подумаем, с кем вы с большим удовольствием будете общаться: с человеком, который на 100% уверен в собственной правоте и не хочет обращать внимание на реальные доказательства его ошибки, или с тем, кто допускает возможность того, что он чего-то не знает? Группа ученых под руководством Бенджамина Мигера из Колледжа Хоуп провела эксперимент, в ходе которого выяснила, что людей с высоким уровнем интеллектуального смирения воспринимают как более добрых, искренних и открытых. Они не навязывают свое мнение, но при этом задают много вопросов, используют меньше негативных высказываний, приводят больше доводов в поддержку своей точки зрения, но делают это мягко. Также интеллектуальное смирение тесно связано с эмпатией, альтруизмом, способностью к искренней благодарности. Такие выводы в ходе эксперимента сделала Элизабет Крумрей-Манкузо. Усиливается толерантность В ходе одного из экспериментов ученые из Дюкского Университета изучали, как интеллектуальная скромность связана с восприятием оппонентов по политическим вопросам. Были затронуты сложные темы: эвтаназия, аборты, добыча нефти и пр. Участники должны были выступить, а затем поделиться тем, как они относятся к людям с противоположной точкой зрения. Выяснилось, что люди с высоким уровнем интеллектуального смирения испытывают меньше негативных эмоций по отношению к оппонентам, дают им благоприятную оценку и даже подписываются на их профили в социальных сетях. Почему сложно воспитать в себе интеллектуальное смирение? Мы выяснили, что интеллектуальное смирение — весьма полезный навык. Но тогда почему на пути к нему возникает множество препятствий? Таня Ломброзо, психолог из Калифорнийского университета, говорит, что основная причина кроется в современных технологиях, которые усиливают собственную иллюзию мудрости. По ее словам, способ, которым мы получаем информацию о проблеме, напрямую влияет на наше понимание — чем легче мы воскрешаем в памяти образ, тем сильнее уверены в том, что успешно научились чему-то и можем воздержаться от дальнейшей когнитивной обработки. Кроме технологий есть еще несколько причин. • Мы редко замечаем собственные заблуждения из-за того, что мозг часто попадает в когнитивные ловушки мышления. Поэтому к своим убеждениям следует относиться с максимальной строгостью, всегда допуская хотя бы крошечную вероятность своей неправоты. • Нам может не хватить смелости признаться в том, что мы ошибались, особенно если до этого долгое время доказывали свое мнение, игнорируя точки зрения других людей. Чтобы было проще признаться в собственной неправоте, нужно избавиться от страха перед последствиями. • Полного интеллектуального смирения не получится достичь — в каких-то своих высказываниях мы будем уверены чуть меньше, в каких-то чуть больше. Следует просто внимательнее относиться к собственным взглядам и убеждениям.

Последний лист

В небольшом квартале к западу от Вашингтон-сквера улицы перепутались и переломались в короткие полоски, именуемые проездами. Эти проезды образуют странные углы и кривые линии. Одна улица там даже пересекает самое себя раза два. Некоему художнику удалось открыть весьма ценное свойство этой улицы. Предположим, сборщик из магазина со счетом за краски, бумагу и холст повстречает там самого себя, идущего восвояси, не получив ни единого цента по счету! И вот в поисках окон, выходящих на север, кровель XVIII столетия, голландских мансард и дешевой квартирной платы люди искусства набрели на своеобразный квартал Гринич-Виллидж. Затем они перевезли туда с Шестой авеню несколько оловянных кружек и одну-две жаровни и основали «колонию». Студия Сью и Джонси помещалась наверху трехэтажного кирпичного дома. Джонси — уменьшительное от Джоанны. Одна приехала из штата Мэн, другая — из Калифорнии. Они познакомились за табльдотом одного ресторанчика на Восьмой улице и нашли, что их взгляды на искусство, цикорный салат и модные рукава вполне совпадают. В результате и возникла общая студия. Это было в мае. В ноябре неприветливый чужак, которого доктора именуют Пневмонией, незримо разгуливал по колонии, касаясь то одного, то другого своими ледяными пальцами. По Ист-Сайду этот душегуб шагал смело, поражая десятки жертв, но здесь, в лабиринте узких, поросших мохом переулков, он плелся нога за ногу. Господина Пневмонию никак нельзя было назвать галантным старым джентльменом. Миниатюрная девушка, малокровная от калифорнийских зефиров, едва ли могла считаться достойным противником для дюжего старого тупицы с красными кулачищами и одышкой. Однако он свалил ее с ног, и Джонси лежала неподвижно на крашеной железной кровати, глядя сквозь мелкий переплет голландского окна на глухую стену соседнего кирпичного дома. Однажды утром озабоченный доктор одним движением косматых седых бровей вызвал Сью в коридор. — У нее один шанс... ну, скажем, против десяти, — сказал он, стряхивая ртуть в термометре. — И то, если она сама захочет жить. Вся наша фармакопея теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика. Ваша маленькая барышня решила, что ей уже не поправиться. О чем она думает? — Ей... ей хотелось написать красками Неаполитанский залив. — Красками? Чепуха! Нет ли у нее на душе чего-нибудь такого, о чем действительно стоило бы думать, — например, мужчины? — Мужчины? — переспросила Сью, и ее голос зазвучал резко, как губная гармоника. — Неужели мужчина стоит... Да нет, доктор, ничего подобного нет. — Ну, тогда она просто ослабла, — решил доктор. — Я сделаю все, что буду в силах сделать как представитель науки. Но когда мой пациент начинает считать кареты в своей похоронной процессии, я скидываю пятьдесят процентов с целебной силы лекарств. Если вы сумеете добиться, чтобы она хоть один раз спросила, какого фасона рукава будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти вместо одного из десяти. После того, как доктор ушел, Сью выбежала в мастерскую и плакала в японскую бумажную салфеточку до тех пор, пока та не размокла окончательно. Потом она храбро вошла в комнату Джонси с чертежной доской, насвистывая рэгтайм. Джонси лежала, повернувшись лицом к окну, едва заметная под одеялами. Сью перестала насвистывать, думая, что Джонси уснула. Она пристроила доску и начала рисунок тушью к журнальному рассказу. Для молодых художников путь в Искусство бывает вымощен иллюстрациями к журнальным рассказам, которыми молодые авторы мостят себе путь в Литературу. Набрасывая для рассказа фигуру ковбоя из Айдахо в элегантных бриджах и с моноклем в глазу, Сью услышала тихий шепот, повторившийся несколько раз. Она торопливо подошла к кровати. Глаза Джонси были широко открыты. Она смотрела в окно и считала — считала в обратном порядке. — Двенадцать, — произнесла она, и немного погодя: — одиннадцать, — а потом: — «десять» и «девять», а потом: — «восемь» и «семь» — почти одновременно. Сью посмотрела в окно. Что там было считать? Был виден только пустой, унылый двор и глухая стена кирпичного дома в двадцати шагах. Старый-старый плющ с узловатым, подгнившим у корней стволом заплел до половины кирпичную стену. Холодное дыхание осени сорвало листья с лозы, и оголенные скелеты ветвей цеплялись за осыпающиеся кирпичи. — Что там такое, милая? — спросила Сью. — Шесть, — едва слышно ответила Джонси. — Теперь они облетают быстрее. Три дня назад их было почти сто. Голова кружилась считать. А теперь это легко. Вот и еще один полетел. Теперь осталось только пять. — Чего пять, милая? Скажи своей Сьюди. — Листьев. На плюще. Когда упадет последний лист, я умру. Я это знаю уже три дня. Разве доктор не сказал тебе? — Первый раз слышу такую глупость! — с великолепным презрением отпарировала Сью. — Какое отношение могут иметь листья на старом плюще к тому, что ты поправишься? А ты еще так любила этот плющ, гадкая девочка! Не будь глупышкой. Да ведь еще сегодня утром доктор говорил мне, что ты скоро выздоровеешь... позволь, как же это он сказал?.. что у тебя десять шансов против одного. А ведь это не меньше, чем у каждого из нас здесь, в Нью-Йорке, когда едешь в трамвае или идешь мимо нового дома. Попробуй съесть немножко бульона и дай твоей Сьюди закончить рисунок, чтобы она могла сбыть его редактору и купить вина для своей больной девочки и свиных котлет для себя. — Вина тебе покупать больше не надо, — отвечала Джонси, пристально глядя в окно. — Вот и еще один полетел. Нет, бульона я не хочу. Значит, остается всего четыре. Я хочу видеть, как упадет последний лист. Тогда умру и я. — Джонси, милая, — сказала Сью, наклоняясь над ней, — обещаешь ты мне не открывать глаз и не глядеть в окно, пока я не кончу работать? Я должна сдать эти иллюстрации завтра. Мне нужен свет, а то я спустила бы штору. — Разве ты не можешь рисовать в другой комнате? — холодно спросила Джонси. — Мне бы хотелось посидеть с тобой, — сказала Сью. — А кроме того, я не желаю, чтобы ты глядела на эти дурацкие листья. — Скажи мне, когда кончишь, — закрывая глаза, произнесла Джонси, бледная и неподвижная, как поверженная статуя, — потому что мне хочется видеть, как упадет последний лист. Я устала ждать. Я устала думать. Мне хочется освободиться от всего, что меня держит, — лететь, лететь все ниже и ниже, как один из этих бедных, усталых листьев. — Постарайся уснуть, — сказала Сью. — Мне надо позвать Бермана, я хочу писать с него золотоискателя-отшельника. Я самое большее на минутку. Смотри же, не шевелись, пока я не приду. Старик Берман был художник, который жил в нижнем этаже, под их студией. Ему было уже за шестьдесят, и борода, вся в завитках, как у Моисея Микеланджело, спускалась у него с головы сатира на тело гнома. В искусстве Берман был неудачником. Он все собирался написать шедевр, но даже и не начал его. Уже несколько лет он не писал ничего, кроме вывесок, реклам и тому подобной мазни ради куска хлеба. Он зарабатывал кое-что, позируя молодым художникам, которым профессионалы-натурщики оказывались не по карману. Он пил запоем, но все еще говорил о своем будущем шедевре. А в остальном это был злющий старикашка, который издевался над всякой сентиментальностью и смотрел на себя, как на сторожевого пса, специально приставленного для охраны двух молодых художниц. Сью застала Бермана, сильно пахнущего можжевеловыми ягодами, в его полутемной каморке нижнего этажа. В одном углу уже двадцать пять лет стояло на мольберте нетронутое полотно, готовое принять первые штрихи шедевра. Сью рассказала старику про фантазию Джонси и про свои опасения насчет того, как бы она, легкая и хрупкая, как лист, не улетела от них, когда ослабнет ее непрочная связь с миром. Старик Берман, чьи красные глаза очень заметно слезились, раскричался, насмехаясь над такими идиотскими фантазиями. — Что! — кричал он. — Возможна ли такая глупость — умирать оттого, что листья падают с проклятого плюща! Первый раз слышу. Нет, не желаю позировать для вашего идиота-отшельника. Как вы позволяете ей забивать себе голову такой чепухой? Ах, бедная маленькая мисс Джонси! — Она очень больна и слаба, — сказала Сью, — и от лихорадки ей приходят в голову разные болезненные фантазии. Очень хорошо, мистер Берман, — если вы не хотите мне позировать, то и не надо. А я все-таки думаю, что вы противный старик... противный старый болтунишка. — Вот настоящая женщина! — закричал Берман. — Кто сказал, что я не хочу позировать? Идем. Я иду с вами. Полчаса я говорю, что хочу позировать. Боже мой! Здесь совсем не место болеть такой хорошей девушке, как мисс Джонси. Когда-нибудь я напишу шедевр, и мы все уедем отсюда. Да, да! Джонси дремала, когда они поднялись наверх. Сью спустила штору до самого подоконника и сделала Берману знак пройти в другую комнату. Там они подошли к окну и со страхом посмотрели на старый плющ. Потом переглянулись, не говоря ни слова. Шел холодный, упорный дождь пополам со снегом. Берман в старой синей рубашке уселся в позе золотоискателя-отшельника на перевернутый чайник вместо скалы. На другое утро Сью, проснувшись после короткого сна, увидела, что Джонси не сводит тусклых, широко раскрытых глаз со спущенной зеленой шторы. — Подними ее, я хочу посмотреть, — шепотом скомандовала Джонси. Сью устало повиновалась. И что же? После проливного дождя и резких порывов ветра, не унимавшихся всю ночь, на кирпичной стене еще виднелся один лист плюща — последний! Все еще темно-зеленый у стебелька, но тронутый по зубчатым краям желтизной тления и распада, он храбро держался на ветке в двадцати футах над землей. — Это последний, — сказала Джонси. — Я думала, что он непременно упадет ночью. Я слышала ветер. Он упадет сегодня, тогда умру и я. — Да бог с тобой! — сказала Сью, склоняясь усталой головой к подушке. — Подумай хоть обо мне, если не хочешь думать о себе! Что будет со мной? Но Джонси не отвечала. Душа, готовясь отправиться в таинственный, далекий путь, становится чуждой всему земному. Болезненная фантазия завладевала Джонси все сильнее, по мере того, как одна за другой рвались все нити, связывавшие ее с жизнью и людьми. День прошел, и даже в сумерки они видели, что одинокий лист плюща держится на своем стебельке на фоне кирпичной стены. А потом, с наступлением темноты, опять поднялся северный ветер, и дождь беспрерывно стучал в окна, скатываясь с низко нависшей голландской кровли. Как только рассвело, беспощадная Джонси велела снова поднять штору. Лист плюща все еще оставался на месте. Джонси долго лежала, глядя на него. Потом позвала Сью, которая разогревала для нее куриный бульон на газовой горелке. — Я была скверной девчонкой, Сьюди, — сказала Джонси. — Должно быть, этот последний лист остался на ветке для того, чтобы показать мне, какая я была гадкая. Грешно желать себе смерти. Теперь ты можешь дать мне немножко бульона, а потом молока с портвейном... Хотя нет: принеси мне сначала зеркальце, а потом обложи меня подушками, и я буду сидеть и смотреть, как ты стряпаешь. Часом позже она сказала: — Сьюди, я надеюсь когда-нибудь написать красками Неаполитанский залив. Днем пришел доктор, и Сью под каким-то предлогом вышла за ним в прихожую. — Шансы равные, — сказал доктор, пожимая худенькую, дрожащую руку Сью. — При хорошем уходе вы одержите победу. А теперь я должен навестить еще одного больного, внизу. Его фамилия Берман. Кажется, он художник. Тоже воспаление легких. Он уже старик и очень слаб, а форма болезни тяжелая. Надежды нет никакой, но сегодня его отправят в больницу, там ему будет покойнее. На другой день доктор сказал Сью: — Она вне опасности. Вы победили. Теперь питание и уход — и больше ничего не нужно. В тот же день к вечеру Сью подошла к кровати, где лежала Джонси, с удовольствием довязывая ярко-синий, совершенно бесполезный шарф, и обняла ее одной рукой — вместе с подушкой. — Мне надо кое-что сказать тебе, белая мышка, — начала она. — Мистер Берман умер сегодня в больнице от воспаления легких. Он болел всего только два дня. Утром первого дня швейцар нашел бедного старика на полу в его комнате. Он был без сознания. Башмаки и вся его одежда промокли насквозь и были холодны, как лед. Никто не мог понять, куда он выходил в такую ужасную ночь. Потом нашли фонарь, который все еще горел, лестницу, сдвинутую с места, несколько брошенных кистей и палитру с желтой и зеленой красками. Посмотри в окно, дорогая, на последний лист плюща. Тебя не удивляло, что он не дрожит и не шевелится от ветра? Да, милая, это и есть шедевр Бермана — он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист. * * * Автор — непревзойденный мастер новелл, Уильям Сидни Портер, также известный как О'Генри.

Георгианская эпоха: пять советов для удачных отношений

Если георгианцы и любили что-то, так это саму идею любви. В георгианскую эпоху (от коронации Георга I в 1714 году до смерти Георга IV в 1830 году) любовь и брак прославлялись в популярной культуре, в том числе в таких романах, как «Памела, или Награжденная добродетель» Сэмюэля Ричардсона, где героиня выходит замуж за своего хозяина. Создание социально выгодного брака, основанного также на любви и привязанности, было игрой с самыми высокими ставками, в которую когда-либо играли мужчины и женщины. То, как они пережили этот эмоционально напряженный процесс, описывается в книге «Игра любви в георгианской Англии». В современную эпоху быстрых изменений, где люди формируют собственные привязанности, было бы неплохо встряхнуться и заглянуть в прошлое за некоторыми советами. Вот пять из них, которые могут повлиять на процесс поиска любви. 1. Перейдите на бумажные письма Георгианская эпоха была великой эпохой, когда влюбленные пары писали письма и обменивались непрерывным потоком романтических посланий. Некоторые обнаруживали для себя, что письма помогали им выразить чувства, которые они не осмелились бы высказать лично. Как драгоценный источник близости, самоанализа и самораскрытия, шквал любовных писем может даже превзойти количество личных встреч. С письмами обращались как с драгоценными сосудами любви, к которым можно прикасаться, целовать, опрыскивать духами и использовать для создания романтических стихов. Их часто носили в карманах и прятали под подушкой, чтобы они вызывали сны с участием их автора. Многие долгое время хранили свои любовные послания, чтобы перечитывать их снова и снова. Письма — драгоценное свидетельство отношений и знаменательных моментов в жизни (и, если на то пошло, важные вещественные доказательства в суде). 2. Поделитесь хорошей книгой В тот период наблюдался бум печатных изданий, роман стал новым жанром, а количество мужчин и женщин, умеющих читать и писать, постоянно росло. В результате книги стали популярными романтическими подарками. Некоторые женщины использовали книги, чтобы заставить мужчину с большей готовностью выражать свои чувства. Философ-феминистка Мэри Уоллстонкрафт отправила том самого продаваемого романа Жан-Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761 год) своему возлюбленному Уильяму Годвину в 1796 году с просьбой: «Остановись на своих чувствах, то есть покажи мне свое сердце с высоты птичьего полета». Самые проницательные любовники делали пометки в своих книгах, выделяя отрывки, с которыми они больше всего соглашались. Это давало некую гарантию, что они найдут супруга со схожим интеллектом, интересами и взглядами на жизнь. 3. Сделайте подарок собственными руками Георгианские женщины часами собственноручно создавали подарки для женихов. Они могли сделать своим возлюбленным носовой платок, жилет, цепочку для часов, кружева в знак своей привязанности. Такой поступок демонстрировал добродетель женщины, навыки рукодельницы и показывал ее вклад в отношения — время и силы, которые она вложила в это. Когда мужчина носил на публике какой-либо подарок, сделанный женщиной, другие понимали, что она претендует на его сердце. 4. Намекните с помощью волос Что может быть более личным, чем подарить кому-то буквально часть своего тела? Волосы имели особое значение, поскольку, подобно вечной любви, они не тускнеют и не разрушаются со временем. Подарить мужчине прядь своих волос было верным признаком того, что вы скоро выйдете замуж. Как предположила Маргарет Дэшвуд в романе Джейн Остин «Чувство и чувствительность» (1811 год), Уиллоуби и Марианна были уверены, что «очень скоро поженятся, потому что у него есть прядь ее волос». Люди георгианской эпохи вставляли в различные украшения, включая пуговицы, броши, медальоны, браслеты и кольца пряди волос, которые были заплетены, усеяны крошечными жемчужинами и даже нарезаны, чтобы сделать изящные картины. Однако это не всегда были волосы с головы. Аристократка леди Кэролайн Лэмб отправила конверт с лобковыми волосами своему любовнику лорду Байрону во время их бурного романа в 1812 году, а состоятельная землевладелица из Йоркшира Анна Листер хранила лобковые волосы, собранные у своих любовниц, в шкафу. 5. Завяжите узел Бедные сельские пары применяли один метод, ставший традицией, — связывание. Его практиковали в Уэльсе, Ирландии и Шотландии. Полностью одетая пара ложилась в постель в семейном доме женщины. Иногда между ними могла лежать деревянная доска, а иногда женщины завязывали в узел свою юбку. Ритуал помогал парам сблизиться — они проводили время друг с другом, допоздна разговаривая, и не обязательно занимаясь любовью. Многие молодые пары поступали аналогичным образом, так как количество внебрачных детей резко возросло за столетие, и до одной трети невест в Англии уже были беременны в день свадьбы. Крепкие отношения георгианцев Эти знаки и акты любви предоставили мужчинам и женщинам жизненно важные средства, чтобы узнать друг друга, проверить свою совместимость и построить большую близость до брака. Конечной целью был счастливый и довольный союз с партнером такого же ранга и состояния. Это обеспечивало путь к другой ключевой цели той эпохи — да и сегодняшней тоже — прочному счастью. По материалам статьи «Five dating tips from the Georgian era» The Conversation

Сомали: четыре урока по борьбе с голодом

С 1990 г. в мире почти не осталось голода — за исключением лишь двух вопиющих случаев, и оба зафиксированы в Сомали в 1991-1992 и 2010-2012 гг. Сегодня Всемирная продовольственная программа ООН заявляет, что почти семь миллионов сомалийцев не смогут прокормиться до конца 2022 г. В городах Байдоа и Бурхакаба в регионе Залива Сомали грозит наиболее высокий уровень голода в случае отсутствия адекватной продовольственной помощи. Кризис в Южном Сомали грозит повторением того, что произошло в 1991-19992 и 2010-2012 гг., когда голод привел к гибели сотен тысяч людей. На основе опыта, полученного тогда, мы можем извлечь несколько уроков, которые помогут изменить ситуацию в лучшую сторону. Оказать международную помощь Информация об уровне бедности в этой стране малодоступна. В докладе о демографических последствиях голода 1991-1992 гг. говорится следующее: «Об общей численности населения Сомали известно катастрофически недостаточно». С 2013 г. экономика Сомали занимает третье или четвертое место в мире по уровню бедности, согласно данным Всемирного банка. Международная гуманитарная помощь будет играть важную роль в преодолении будущих кризисов. Но для того, чтобы помощь была эффективной, необходим мир. И, к счастью, одним из обнадеживающих фактов является то, что ситуация с безопасностью в настоящее время лучше, чем десять лет назад, и что международное сообщество стремится помочь местному правительству восстановить закон и порядок. Это способствовало увеличению потока международной гуманитарной помощи в последние годы. ООН уже собрала 1,4 млрд долларов для Сомали (около одной пятой нынешнего ВВП этой страны) в рамках недавнего призыва, но считает, что необходим еще 1 миллиард долларов, чтобы предотвратить голод. Война затрудняет доставку помощи Исторический опыт, показывающий, что война может привести к голоду, применим и к современной ситуации в Сомали. С 1990 г. гражданская война сдерживала развитие экономики Сомали, нарушала работу здравоохранения и образования и неоднократно препятствовала распределению гуманитарной помощи из-за рубежа, в том числе во время прошлых кризисов. Война затруднила доставку помощи туда, где она была нужнее всего. А для сотрудников неправительственных и других организаций это была крайне опасная задача. НПО «Врачи без границ» (MSF), работающая в сфере здравоохранения, прекратила свою деятельность в Сомали в разгар голода 2010-2012 гг, завершив 22-летний период работы в этой стране. Это решение было принято после того, как несколько сотрудников организации были убиты, а другие похищены. MSF вернулась в Сомали в 2017 г., решив, что снова может работать безопасно и эффективно. Проблемы со здоровьем у переживших голод Исторически сложилось так, что массовый голод уносит сотни тысяч жизней, а в самых тяжелых случаях — несколько миллионов, но есть еще один аспект, который часто недооценивается, — это состояние здоровья выживших. По данным широко цитируемого исследования, проведенного в 2013 г., число погибших в Сомали в 2010-2012 гг. составило 260000 человек. Более ранние оценки в 50000-100000 человек, возможно, более правдоподобны, поскольку более высокую цифру трудно согласовать со свидетельскими показаниями, собранными после. Ключевой вопрос, на который необходимо ответить, — был ли этот голод более смертоносным, чем его предшественник 1991-1992 гг. Число людей, переживших голод, но получивших неизгладимые физические и психологические травмы, было намного больше, чем число погибших: сегодня около трети населения Сомали страдает от психических расстройств. Лечение ущерба психическому здоровью взрослых и детей, нанесенного травматическим опытом голода, — это область, которой следует уделять больше внимания, поскольку, по данным ВОЗ, служб психического здоровья в Сомали практически не существует. Международная помощь могла бы многое сделать для исправления этой ситуации. Миграция и родственники за рубежом могут помочь Миграция в поисках помощи является извечным последствием голода. Как правило, ожидается, что большинство мигрантов вернутся домой после того, как плохие времена закончатся, так в основном и происходит. Во время голода в 2012 г. более миллиона сомалийцев пересекли границы с Кенией и Эфиопией. Комплекс для содержания беженцев в Дадаабе на востоке Кении на некоторое время стал крупнейшим в мире. Но из-за проблем, связанных с засухой и отсутствием безопасности, многие из беженцев десятилетней давности до сих пор не вернулись домой, к разочарованию кенийских властей. В этих обстоятельствах, очевидно, вопрос о том, сможет ли миграция обеспечить аналогичный предохранительный клапан в случае очередного голода в Сомали, является спорным. Этот опыт подчеркивает как преимущества, так и недостатки массовой миграции. Открытые границы необходимы для обеспечения выхода для тех, кто подвергается риску голода, но соседние страны часто несут огромные финансовые потери, предоставляя убежище таким людям. Жизненно важно, чтобы международное сообщество признало и поддержало их вклад. Сомалийцы, живущие в Европе и США, часто пытаются помочь своим семьям на родине. В разгар прошлых кризисов наличие даже дальних родственников за границей было явным преимуществом. Деньги, отправленные на родину, позволили некоторым семьям остаться в своих деревнях. Денежные переводы успевали дойти, когда другие средства помощи не могли этого сделать. Механизм, используемый для перевода средств от семей за границу, должен быть надежно защищен и укреплен. На протяжении всей истории человечества наиболее частой непосредственной причиной голода были суровые погодные условия, вызванные быстрым изменением климата. Годы засухи и другие экстремальные климатические явления подорвали способность Сомали обеспечивать себя продовольствием — и, вероятно, эта проблема приобретет повторяющийся характер. Возможно, самым пугающим аспектом надвигающегося сомалийского голода является то, что он может стать первым в череде катастроф, которые будут следовать одна за другой. Ожидается, что глобальное потепление будет и дальше вызывать метеорологическую нестабильность в течение многих десятилетий. Мы должны признать, что мы не способны справляться с голодом достаточно эффективно, как недавно подчеркнула Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН, ситуация только ухудшается. По материалам статьи «Somalia: four lessons from past experience of dealing with famine» The Conversation

«Оргонный накопитель» Вильгельма Райха

Оргоническая энергия, или оргонная энергия (лат. organismus — живое существо) — псевдонаучный термин, обозначающий некую «универсальную энергию жизни». Термин предложен психоаналитиком Вильгельмом Райхом в рамках его теории о причинах отдельных психических болезней. Райх также построил и несколько оргонных накопителей, представлявших собою не что иное, как ящик, состоящий из чередующихся слоев металла и диэлектрика. В нем необходимо было сидеть, дабы подвергнуться чудесному воздействию оргонной энергии, что излечивало от стенокардии, рака, астмы, переутомления, бородавок и недовольства жизнью. Существует анекдот, согласно которому одним из покупателей этого устройства стал некий профессор одного из университетов. Он прекрасно понимал, что это надувательство, однако считал покупку полезной, «потому что его жена тихо сидела внутри устройства по 4 часа каждый день». Сам Вильгельм, после отказа управления по санитарному надзору США выдать ему лицензию на производство и использование явно антинаучных «приборов», вступил в конфликт с властями и был приговорен к двум годам тюрьмы за неуважение к властям, где и умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти лет.