Подборка блиц-фактов №98

Антибиотики были открыты случайно. Александр Флеминг оставил пробирку с бактериями стафилококка без внимания на несколько дней. Из-за обычного для его лаборатории беспорядка в пробирке выросла колония плесневых грибов и стала разрушать бактерии, а затем Флеминг выделил активное вещество — пенициллин. Ацтеки использовали в качестве денег бобы какао. Известны случаи подделки подобной денежной единицы — пустая оболочка заполнялась землей или глиной. Боевые слоны были известны не только своей мощью, но и прагматичностью и даже трусостью. Для защиты своей пехоты от бегущих назад слонов карфагеняне и греки убивали их, вгоняя слону специальный кол в темя. Большинство жителей Исландии не имеют привычной нам фамилии, а обозначаются по имени и отчеству. Например, Магнус Карлссон — это Магнус, сын Карла, а Анна Карлсдоттир — это Анна, дочь Карла. В 1502 году высадившаяся на неизвестный берег экспедиция Колумба обратила внимание на местных индейцев, увешанных золотыми украшениями. Думая, что здесь находятся залежи золота, испанцы назвали свое открытие Коста-Рика, что в переводе означает «богатый берег». Впоследствии выяснилось, что Коста-Рика очень бедна полезными ископаемыми. В XVI веке в Италии за прочтение ежедневного публичного листка с информацией платили одну мелкую монету — газету. Впоследствии название монеты перешло к самому листку. В 1681 году набатный колокол Кремля был заключен в Никольско-Карельский монастырь за то, что своим звоном нарушил сон царя Фёдора Алексеевича. В 1591 году по приказу Бориса Годунова отрубили уши и вырвали язык Угличскому колоколу, сообщившему народу о гибели царевича Димитрия; затем его сослали в Тобольск. В 1827 году правитель Алжира ударил французского посла мухобойкой по лицу во время жаркой дискуссии по поводу неуплаченных долгов. Это послужило поводом для французского вторжения в Алжир через 3 года и последующей более чем столетней оккупации. В 1880 году управляющий ирландского имения Чарльз Бойкотт боролся с забастовкой рабочих против несправедливой арендной платы. В ответ общество подвергло его изоляции: соседи перестали с ним разговаривать, магазины отказывались обслуживать его, а в церкви люди не садились рядом и не разговаривали с ним. Такой метод сопротивления в большинстве языков мира сегодня называется бойкотированием. В XIX веке актрисы отказывались играть Софью в «Горе от ума» со словами: «Я порядочная женщина и в порнографических сценах не играю!». Такой сценой они считали ночную беседу с Молчалиным, который ещё не был мужем героини. В 1910 году преступник, приговорённый к казни, крикнул в толпу: «Пейте какао Ван Гуттена!» в обмен на солидную сумму от производителя какао для наследников. Эта фраза попала во все газеты, и продажи резко увеличились. В 1917 году НХЛ изменила правило, разрешив вратарям падать на лёд при попытках остановить шайбу. До этого голкиперы получали за это малый штраф и дополнительный денежный штраф в 2 доллара. Подобные штрафы от 2 до 15 долларов в то время сопровождали и все другие предусмотренные правилами фолы. В 1925 году Нобелевскую премию по литературе присудили Бернарду Шоу, который назвал это событие «знаком благодарности за то облегчение, которое он доставил миру, ничего не напечатав в текущем году». В 1938 году журнал «Тайм» назвал Адольфа Гитлера «Человеком года». Правда, это был единственный раз, когда фотография человека года не была размещена на обложке журнала. На Олимпийских играх 1948 года сборная Индии по футболу играла босиком, после чего ФИФА прямо запретила такой стиль. На чемпионат мира 1950 года Индия вышла автоматически после того, как все соперники по отборочной группе снялись с соревнований. Однако Индийская футбольная ассоциация решила не отправлять сборную в Бразилию якобы в связи с этим запретом ФИФА. Капитан сборной Сайлен Манна впоследствии вспоминал, что нежелание играть босиком было всего лишь отговоркой, а на самом деле ассоциация не осознала значимость турнира, посчитав Олимпиады гораздо важнее. Больше индийцам не удавалось квалифицироваться ни на один мундиаль.

Кроссворд, который невозможно разгадать

История знает немало троллей, однако, неофициально, одним из первопроходцев в этом деле считается художник Антон Ольшванг. В 1998 году на автобусных остановках Самары стали появляться придуманные им необычные кроссворды, которые буквально приводили в бешенство прохожих, коротающих ожидание транспорта в попытках его решить. Все дело в том, что ответов на вопросы этого кроссворда просто не существует в природе! Однако, кто знает, быть может именно вам удастся его разгадать? Нажмите на изображение, что открыть картинку. По горизонтали: 1. Незаметно склеенная посуда. 6. Сюрприз, известный заранее. 7. Человек, опоздавший на поезд или самолет. 9. Старое насекомое. 11. Минута, оставшаяся до встречи. 12. Квартира с большим количеством мебели. 13 Неуслышанный будильник. 20. Разросшаяся крапива. 21. Выросшие ноги. 22. Вовремя спрятанный предмет. 23. Незнакомое слово. 24. Стул, крутящийся только по часовой стрелке. 26. Двести грамм сыра. 30. Неприятная телепередача. 31. Мерный, повторяющийся звук. 32. Платье подруги. 33. Минимальный суверенитет. 34. Забытый в холодильнике продукт. 35. Любимая работа, выполняемая каждый день. По вертикали: 2. Действие, стимулирующее принятие решения. 3. Стертые обои. 4. Легкое нарушение в дорожном движении. 5. Мнение со стороны. 8. Чувство социального неравенства. 10. Чистая, но непрозрачная вода. 14. Одетый наизнанку свитер. 15. Научное открытие без эмоциональной окраски. 16. Тупая сторона ножа. 17. Следы от чернил в кармане. 18. Пыль в недоступных местах. 19. Старое одеяло. 25. Пустая катушка. 27. Хорошая привычка. 28. Опыт в стихосложении. 29. Абсолютная материальная ценность. Если вам удастся разгадать этот кроссворд, пожалуйста, напишите нам. Желаем удачи!

Лень: какой она бывает и как с ней бороться

Фрагмент книги Инны Иголкиной «Руководство начинающего счастливчика или Вакцина против лени». — М.: Мультимедийное издательство Стрельбицкого, 2013. Из книги читатель с удивлением узнает, что лень — это не только порок, но и полезный защитный механизм организма, предохраняющий человека от усталости и перенапряжения, познакомится с основными видами лени и приемами борьбы с ней, получит ценные сведения о том, где найти энергию для этой борьбы. Работа не волк — в лес не убежит. Кто хочет — находит время, кто не хочет — находит повод. (Поговорки) Лень — одно из древнейших слов в русском языке. Если вспомнить героев русских народных сказок, лень — вроде и отрицательное качество, а вроде и не совсем. Например, если сказать: «тунеядство», то смысл вкладывается резко отрицательный. А если лень — в зависимости от ситуации. Иногда бывает даже и положительной. Почему так? Потому что лень — не однородна, изменяется в зависимости от того, что за ней скрывается. Лень бывает разная. Бывает лень мыслительная. Т. е. человеку не хочется думать. Этому могут быть разные причины. Например, как в беседе Маленького принца с Пьяницей из романа Антуана де Сент-Экзюпери, который сказал, что пьет для того, чтобы забыть о том, что ему совестно пить. Анекдот Поставили как-то ученые эксперимент. Нашли 2 пальмы с бананами. Около каждой пальмы положили по одной палке. К первой пальме подвели обезьяну, а ко второй — прапорщика. Обезьяна сначала потрясла немного пальму, потом увидела палку, схватила ее, бросила, сбила бананы и начала их есть. Прапорщик тряс-тряс-тряс пальму… бананы все не падают… Подошли экспериментаторы: — Ты подумай, что надо сделать, вон палка лежит… Прапорщик: — Что тут думать, трясти надо! Мыслительная лень постепенно заводит человека в тупик. Чтобы этого избежать, на японских конвейерах, например, запрещено вносить рацпредложения, зато существуют «Кружки качества», там можно обсудить свою идею и даже получить за нее вознаграждение. Мыслительная лень бывает двух основных типов: Человеку лень думать о том, какой результат он хочет получить. И вот мы слышим бесконечные истории «Невозможно найти подходящего спутника жизни», «На хорошую работу просто так не устроишься» и т. д. Человек подумал о том, что он хочет, но повторяет одни и те же неэффективные действия (продолжает «трясти»). Следующий наиболее распространенный вид лени — физическая лень. Организм требует (иногда просто просит) отдыха. Проблема бывает в том, чтобы провести границу, когда простое желание отдохнуть переходит в бездействие, которое, как в болото, затягивает человека в пучину лени. В романе Гончарова «Обломов» главный герой настолько ленив, что стал именем нарицательным, обозначающим человека, полностью поглощенного ленью. Он предпочитает лежать на диване. Некоторые нации считаются ленивыми, как, например, обитатели жарких южных стран, у которых в традицию вошла обеденная «сиеста», когда все отдыхают от полуденного зноя. Физическая лень — одна из наиболее часто встречающихся. Дружит с мыслительной. Например, возникает желание спортом заняться. И тут же приходят в голову мысли: «Так это ж надо куда-то идти, руками-ногами махать, скучно, не хочу, лень…». В зависимости от самочувствия одно и то же дело может вызывать лень, или нет. Физическая лень тесно связана с эмоциями, биоритмами и тем, хочет ли сам человек делать дело, или ему «надо». Физическую лень необходимо отличать от болезни или временных обстоятельств, из-за которых человек вынужден не по своей воле некоторое время ничего не делать. Когда Софи Лорен забеременела, врачи предрекали ей неминуемую смерть во время родов. Они даже требовали сделать аборт, но актриса отказалась. Она провела в постели пять месяцев, не вставая, и родила здорового сына. При этом даже если человек лежит в кровати, он не обязан лениться. Есть много разных интересных и полезных дел, которые можно делать лежа. Физическую лень можно разделить на временную и постоянную. Она также различается по месту возникновения или по тому, что надо делать. Например, на работу идти лень, а в кино — не лень. Бывают у каждого ленивца такие дела, которые во мгновение ока поднимают его с кровати. Часто подобная лень возникает тогда, когда человек «потерялся» в жизни, занимается не тем, чем хочет, у него нет четкой цели в жизни, которая служила бы ему ориентиром. Подумайте, для чего у вас всегда находятся силы? Что мгновенно поднимает вас с кровати в любое время дня и ночи? Эмоциональная лень — это когда апельсины и мандарины такие же, как в детстве, а Новый Год почему-то не радует. Угасание эмоций плохо сказывается на человеке. Кажется, что вы экономите усилия, а на самом деле — обкрадываете себя. Наши близкие и любимые люди ждут от нас положительных эмоций, проявления нежности и чувств. Именно эмоции заставляют нас вставать по утрам с постели. Если нет эмоций, то логические доводы постепенно ослабевают, и человек может начать погружаться в апатию. По определению Большой Советской Энциклопедии апатия — это либо безразличное, безучастное отношение к окружающему, либо, в медицине — болезненное состояние, выражающееся в безучастном отношении к происходящему, в отсутствии внешних проявлений эмоциональных реакций. Нередко апатия сопряжена с общим снижением психической активности. Такие больные малоподвижны, неразговорчивы, безынициативны. Как можно понять из этого определения, апатию нужно лечить у специалистов. Эмоциональный интеллект стал известен благодаря одноименной книге Даниэля Голмана. Этот вид интеллекта отвечает за умение различать и понимать эмоции, управлять собственными эмоциональными состояниями и эмоциями своих партнеров по общению. Основу эмоционального интеллекта составляют самосознание, альтруизм и сострадание, и именно эти качества помогают преодолевать трудности жизни, и зачастую значат больше, чем высокий логико-математический интеллект (IQ). Подумайте сами, какие люди Вам больше нравятся: безупречно логичные или теплые и сердечные? Творческая лень. Это самый древний вид лени. Архимед использовал его в ванной, Ньютон — под яблоней, а Менделеев — прямо в своей кровати. Многие художники и музыканты сначала долго думают над чем-то, а потом вдруг получают ответ. Он как бы «падает с неба», как яблоко на Ньютона. Патологическая лень — это случай, когда лень захватила человека целиком, т. е. перешла границы допустимого. Причины могут быть различными. Дейл Карнеги5 описывал женщину, которая говорила, что больна. Ее мать ежедневно ухаживала за ней, приносила еду в постель. Когда мать умерла, женщина «выздоровела». Владимир Леви описывает в своей книге «Лекарство от лени» молодого человека, который не мог ничего делать, потому что у него были серьезные проблемы со здоровьем, о которых никто даже не догадывался. Все считали, что он просто ленив или даже что у него не все в порядке с головой. Когда с помощью лекарств молодой человек почувствовал силы встать с кровати, вся его жизнь наладилась — появилась семья, работа и отдых. Лень философская — это когда по религиозным убеждениям человек стремится к недеянию, т. е. к тому, чтобы ничего не делать. Философская лень чаще является следствием неправильного понимания религии, а не ее истинным смыслом. Она возникает, например, при неправильном его понимании буддизма и чрезмерно глубоком погружении в него. К чему стремиться, если все вокруг — пустота? И, последний вид лени — когда верхи не хотят, а низы не могут, лень от несовпадения желаний и возможностей. Когда хочешь, но не можешь — лень принудительная, когда можешь, но не хочешь — это лень классическая. Часто этот вид лени возникает у людей, занимающихся не своим делом, либо слишком увлекающихся мечтами: «А если бы…».

Об истинных причинах женского постоянства

Группа сорокалетних девчонок решила собраться и пообедать вместе. Поразмыслив, они выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там много молодых официантов в обтягивающих брюках. Через 10 лет, когда им исполнилось 50, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там хорошая еда, большой выбор вин и симпатичные официанты. Еще через 10 лет, когда им исполнилось 60, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там тихо, красивый вид на океан и вежливые официанты. Через 10 лет, когда им исполнилось 70, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там есть лифт и можно подняться в обеденный зал в инвалидной коляске, а официанты всегда готовы помочь. Через 10 лет, когда им всем исполнилось 80, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что раньше там еще не бывали.

Остановитесь и живите

Девять лет назад мы ездили в Париж. Помимо быстрых завтраков шоколадными круассанами и кофе, хождений по музеям, а также речных прогулок по Сене, мы катались по ночам на велосипедах около Собора Парижской Богоматери. А ещё… ничего не делали. Это лучшее, что я помню из той поездки. На четвёртый день пребывания во Франции, после ранних подъёмов и разнообразных экскурсий, мы решили отменить наш заранее зарезервированный столик в ресторане и остаться в отеле. У нас была квартира-студия, похожая на забегаловку, и в тот вечер мы купили какого-то невероятно сильно пахнущего французского сыра и красного вина (сцеженного, на минуточку, в старой кофеварке). Мы открыли нараспашку окна и начали пересматривать сериал «Сайнфелд», в то время как снаружи громогласно сигналили машины. То был вечер, навсегда сохранившийся в моей памяти. Атмосфера была максимально расслабляющей, а нам было дико весело. Будто бы вообще не было забот в этом несовершенном мире. Я поняла, что это целая философия — ничего не делать и наслаждаться моментом. А позже я наткнулась на довольно лаконичное, но взрывающее мозг письмо главного редактора электронного журнала Bon Appétit, и моя точка зрения только укрепилась благодаря очень простым и мудрым словам постороннего человека. Вот что было в этом послании: «Пока вы находитесь в другой стране, невозможно охватить всё, как бы вам этого ни хотелось. Даже не пытайтесь лезть из кожи вон. Желание посетить n-количество «самых-самых» мест лишь утомит вас, и на деле вы вовсе не отдохнёте. Именно поэтому я всегда выделяю время для релакса — ничегонеделания. Это может проявляться по-разному: поваляться подольше в кроватке, не спеша позавтракать, почитать книгу, которую я взяла из дома или купила в местном супермаркете за полцены. Или же я красиво поужинаю в одном ресторанчике, а по возвращении в отель я облачусь в удобный халат и буду смотреть телепередачи, пока не усну». И, поверьте мне, такие моменты могут оказаться самыми ценными, в какой бы точке земного шара вы ни находились. Французы — это нация, которая уважает себя и свои желания. Они позволяют себе остановиться, сделать перерыв (короткий или долгий — ограничений не существует), когда жизнь вокруг стремительно бурлит и ускользает сквозь пальцы. А у итальянцев есть даже выражение «dolce far niente», буквально означающее «прелесть ничегонеделания». Возможно, для кого-то такие слова могут прозвучать пугающе. Как это — совсем ничего не делать? Но вы попробуйте провести хотя бы один день по правилам мудрой итальянской философии, и поймёте, как приятно и сладостно ЖИТЬ. В мире царит достаточно жестокости и несправедливости, но место прекрасному тоже дано. Спрячьте ваши телефоны и наушники и оглянитесь вокруг: сфотографируйте глазами всё, что видите; запомните лёгкий покалывающий холодок приближающейся осени по коже и думайте об уютных вечерах под пледом с книгой; смакуйте горячую булочку с корицей и одурманивающий разум ароматный кофе; обратите внимание на счастливых людей — их очень много, вы просто раньше этого не замечали. Позвольте себе сделать паузу, и вы удивитесь, как на самом деле медленно бежит время. По материалам статьи «The Weirdest Best Part of Trips» A Cup of Jo Автор: Юлия Стржельбицкая

9 книг о сильных женщинах

В этой подборке вы найдете не только образы и характеры, созданные талантливыми писателями разных времен, но и реальные истории женщин, не дрогнувших под натиском судьбы и сумевших доказать себе и миру, что даже самая хрупкая, нежная, трепетная представительница прекрасной половины человечества способна бороться и побеждать. Падать и подниматься, защищать себя и своих близких, не теряя при этом способности любить и дарить свою любовь тем, кто ей дорог. «Вечная принцесса» Филиппа Грегори Исторический роман Филиппы Грегори об испанской принцессе Екатерине Арагонской, которая с детства была обручена со старшим сыном короля Англии, и позже вышла за него замуж. После его смерти принцесса стала молодой вдовой, что не стало препятствием для её брака с младшим братом своего первого мужа, а в последствии королем Англии — Генрихом VIII. Отважная и целеустремленная Екатерина делает все, чтобы стать королевой Англии и исполнить свое предназначение. «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл Классический роман Маргарет Митчелл, события которого происходят в 1860-х годах в США, в разгар гражданской войны и после ее окончания. Избалованная, очаровательная и капризная Скарлетт О`Хара проживает свою беззаботную юность в Джорджии в родном поместье. У нее есть любящие родители, сестры, поклонники, готовые на все ради одной только ее улыбки. Но Гражданская война унесет всю эту размеренную жизнь. Только сильный характер и непреклонность помогут Скарлетт выстоять в новом мире. «Зулейха открывает глаза» Яхина Гузель Шамилевна Роман Гузели Яхиной повествует о Зулейхе, женщине из глухой татарской деревни, жизнь которой подчинена патриархальным устоям. Все заканчивается зимой 1930 года, во времена раскулачивания, в результате которого Зулейха, вырванная из привычной среды, оказывается на пути в Сибирь. Эта история маленькой и хрупкой, но сильной и светлой женщины, на чью долю выпало столько испытаний, что не каждый выдержит, выстоит и не сломается. «У войны не женское лицо» Светлана Алексиевич Роман-исповедь о тех женщинах, которые прошли войну. Светлана Алексиевич взяла интервью более чем у 800 женщин и ей удалось разговорить своих собеседниц. Подобные рассказы часто замалчивались в России. Именно поскольку они женщины, эти истории не соответствовали стандартизированному образу героя Великой Отечественной войны. «Тайная жизнь пчел» Сью Монк Кидд Главная героиня книги — 14-летний подросток Лили Оуэн. Девочка наполовину сирота: в детстве она лишилась матери и живет с отцом, который издевается над ней. В конце концов, подросток сбегает из дома и вместе со своей няней отправляется в путешествие по следам своей мамы. Путь ей указывают личные вещи умершей, которые Лили трепетно хранит. Одна из них — открытка с чернокожей мадонной. Во время путешествия Лили предстоит не только узнать нечто новое о своей маме, но и заново открыть себя. «Крутой маршрут» Евгения Гинзбург «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург начался в страшном 1937-м, ей было чуть больше тридцати, и закончился, как у многих, только после смерти Сталина. Восемнадцать лет неволи — тюрьма, лагерь, ссылка, снова тюрьма… Трехлетний сын Вася, будущий писатель Василий Аксенов, «познакомился» с матерью уже подростком, в Магадане, между двумя ее арестами. В 1957 году Евгения Семеновна начала работу над книгой воспоминаний, которая была издана сначала за границей, а в 1988-м и в СССР. "Хроника времен культа личности" стала одним из главных произведений о сталинских лагерях, и первым — документальным — написанным женщиной. «Ребекка» Дафна Дюморье После смерти своей горячо любимой жены английский аристократ Максимилиан де Уинтер знакомится с юной девушкой. Вскоре он делает ей предложение, и вместе с ней они прибывают в его родовое поместье Мэндерли. В огромном мрачном особняке все напоминает новой хозяйке о ее погибшей предшественнице — прекрасной и утонченной Ребекке де Уинтер. Странное поведение Максимилиана, настороженность, всеобщие недомолвки повергают героиню в трепет. После нескольких месяцев она узнает страшную правду о прошлом обитателей Мэндерли. «Цвет пурпурный» Элис Уокер Роман написан в эпистолярном жанре: главная героиня Сили — молодая темнокожая девушка — пишет письма Богу и своей сестре Нетти. Сили пишет письма Богу, как единственному собеседнику, который всегда "на связи". Своему получателю Сили доверяет как бытовые горести, вроде тяжёлой работы по дому и присмотром за детьми мужа, так и более ужасные вещи, которые ей пришлось пережить. Героиня покорно и стойко принимает окружающую её действительность, вся её жизнь подчинена запретам, но она пытается находить утешение в простых радостях. «Остров в глубинах моря» Исабель Альенде «Остров в глубинах моря» — исторический роман классика латиноамериканской литературы Исабель Альенде о рабстве, мире куртизанок и легких деньгах плантаторов. Двадцатилетний француз Тулуз Вальморен прибывает из Франции на плантацию к своему отцу. Отец вскоре погибает, и сыну приходится взять дело на себя. Несмотря на молодость, ему удается за несколько лет превратить плантацию в процветающее предприятие. Все дело в том, что весь успех строится на эксплуатации труда рабов из Африки, проживающих в нечеловеческих условиях. Молодой плантатор посещает дорогих куртизанок и спит с красивыми рабынями-подростками. Рабыня по имени Зарите становится одной из рассказчиц книги.

Настоящий итальянец Адриано Челентано

Имея всего 5 классов образования и навыки часовщика, этот человек заслужил всенародную любовь в своей стране и по всему миру. Он является, пожалуй, воплощением истинного итальянца, обворожительного и артистичного. Челентано родился в Милане в 1938 году в типичной небогатой итальянской семье. Он стал пятым и последним ребенком, появившись на свет в то время, когда его матери было уже 44 года. Забавно, что день рождения Адриано совпал с традиционным итальянским праздником шутов и розыгрышей — День Бефаны. В 12 лет мальчику пришлось бросить школу, потому что его отец умер и семья осталась без кормильца. Он устроился подмастерьем в часовую мастерскую. Его мать отмечала, что с раннего детства мальчика тянуло в легкий комедийный жанр: он очень много шутил, обладал простым и бойким характером, что позволило ему обзавестись массой друзей. Семья жила хоть и бедно, но Адриано оставалось немного времени для его увлечения: он пародировал известных комедийных актеров. Однажды его старшая сестра сделала снимок Адриано и отправила его на конкурс двойников, который принес юноше первое вознаграждение в 100 тысяч лир. А еще в семье Челентано было принято слушать модный на тот момент рок-н-ролл. По утрам его мама включала радио и каждый день семья начинала с бодрой современной музыки. В середине 50-х Адриано организовал свою группу Rock Boys. Вместе со своими друзьями он постоянно принимал участие в различных музыкальных конкурсах, и однажды отметился в музыкальном соревновании, проходившем в Миланском дворце спорта. Многие участники попросту копировали именитые американские группы, но не Rock Boys, которые решили выступить со своей собственной песней Ciao ti diro. Композиция пришлась по душе как жюри, так и зрителям, в результате чего группа выиграла конкурс. Потом последовала следующая победа: в 1958 году Челентано исполнил песню Il tuo bacio e come un rock. Уже через два года певец подписал свой первый профессиональный контракт с компанией Jolly. В том же году вышел его первый официальный альбом и тогда же юношу призвали в армию. Однако, артистическую деятельность во время отбывания армейской службы Адриано не прекращал. Годом позже он принял участие в музыкальном фестивале в Сан-Ремо. Для этого ему понадобилось получить разрешение министра обороны Италии. На конкурсе он исполнил песню Ventiquattro mila baci и занял второе место. Композиция стала хитом национального масштаба и продолжительное время занимала верхние строчки музыкальных хит-парадов. После первого глобального успеха Челентано создал собственную звукозаписывающую компанию Clan Celentano. Следующий год, 1962-ой, принес певцу удвоенную славу – тираж его пластинки Non mi dir, выпущенной на собственном лейбле, составил более миллиона копий. Национальный успех Челентано развил в международный, когда отправился в гастрольный тур по Франции, выступив в знаменитом парижском мюзик-холле Олимпия. Потом была покорена Испания, где помимо концертов он принял участие в нескольких телевизионных шоу. Актерская карьера певца развивается параллельно музыкальной, и к 1963 году он уже снялся примерно в десятке эпизодических ролей, в том числе у маэстро Федерико Феллини в фильме «Сладкая жизнь». В 1963 году на съемках картины «Какой-то странный тип» он знакомится со своей будущей женой, актрисой Клаудией Мори. В июле следующего года они втайне обвенчались в церкви святого Франциска. Забегая немного вперед, стоит отметить, что пара до сих пор вместе. В их семье родилось трое детей, которые тоже впоследствии займутся творчеством. В музыкальной карьере певца поворотным моментом можно считать 1966 год, когда он выпустил хит Il ragazzo della via Gluck. Песня получилась во многом автобиографичной, публика приняла ее на ура. Около полугода композиция возглавляла итальянские хит-парады и плавно вышла в мировое музыкальное поле. В большинстве своих фильмов Челентано играл молодых юношей, которые неизменно поют. Его первой серьезной ролью стал простой деревенский парень в фильме «Серафино». В 1969 году эта лента была удостоена золотого приза на Московском кинофестивале. 70-е и 80-е годы стали для Челентано по-настоящему киношными: он снялся в таких фильмах, как «Супер ограбление в Милане», «Юппи ду», «Блеф», «Укрощение строптивого» и «Бинго бонго». В 80-х Адриано был телеведущим популярной передачи «Фантастико». Свою жизнь и политическую позицию Адриано Челентано не раз заявлял открыто, как в песнях, так и в своих многочисленных интервью. Когда премьер-министром Италии стал Сильвио Берлускони, певец неоднократно негативно высказывался в его адрес, называя того коррупционером и нечистым на руку. Удостоившись неофициального титула главного исполнителя Италии, успешный артист к началу 90-х постепенно завершает карьеру в кино, сетуя на то, что для него перестали появляться достойные сценарии. Но он продолжил выпускать новые альбомы, не сходя с музыкального Олимпа. Сейчас Адриано живет в небольшом провинциальном городке в 100 километрах от Милана, занимаясь вместе со своей женой Клаудией тем, с чего он начинал свою карьеру, а именно — ремонтом часов. В начале 2000-х певец выпустил новый альбом Per sempre. Диск имел огромный успех, а композиция Confessa снискала бешеную популярность в России. Последнее творение Челентано со своей женой выпустили в 2016 году. Это стало их второй совместной работой, которая, по слухам прессы, была посвящена 75-летнему юбилею его возлюбленной. В свои 80 лет Челентано продолжает оставаться в публичном поле, будучи преданным сыном своей любимой Италии. Автор: Мария Молчанова

Иосиф Бродский о Серёже Довлатове: «Мир уродлив и люди грустны»

Сергей Довлатов был единственным писателем-современником, о котором Иосиф Бродский написал эссе — в годовщину смерти писателя. Довлатов ушёл из жизни 24 августа 1990 года... За год, прошедший со дня его смерти, можно, казалось бы, немного привыкнуть к его отсутствию. Тем более, что виделись мы с ним не так уж часто: в Нью-Йорке, во всяком случае. В родном городе еще можно столкнуться с человеком на улице, в очереди перед кинотеатром, в одном из двух-трех приличных кафе. Что и происходило, не говоря уже о квартирах знакомых, общих подругах, помещениях тех немногих журналов, куда нас пускали. В родном городе, включая его окраины, топография литератора была постижимой, и, полагаю, три четверти адресов и телефонных номеров в записных книжках у наг совпадали. В Новом Свете, при всех наших взаимных усилиях, совпадала в лучшем случае одна десятая. Тем не менее к отсутствию его привыкнуть все еще не удается. Может быть, я не так уж привык к его присутствию — особенно принимая во внимание выплеска занное? Склонность подозревать за собой худшее может заставить ответить на этот вопрос утвердительно. У солипсизма есть, однако, свои пределы;жизнь человека даже близкого может их и избежать; смерть заставляет вас опомниться. Представить, что он все еще существует, только не звонит и не пишет, при всей своей привлекательности и даже доказательности — ибо его книги до сих пор продолжают выходить — немыслимо: я знал его до того, как он стал писателем. Писатели, особенно замечательные, в конце концов не умирают; они забываются, выходят из моды, пе реиздаются. Постольку, поскольку книга существует, писатель для читателя всегда присутствует. В момент чтения читатель становится тем, что он читает, и ему, в принципе безразлично, где находится автор, каковы его обстоятельства. Ему приятно узнать, разумеется, что автор является его современником, но его не особенно огорчит, если это не так. Писателей, даже замечательных, на душу населения приходится довольно много. Больше, во всяком случае, чем людей, которые вам действительно дороги. Люди, однако, умирают. Можно подойти к полке и снять с нее одну из его книг. На обложке стоит его полное имя, но для меня он всегда был Сережей. Писателя уменьшительным именем не зовут; писатель — это всегда фамилия, а если он классик — то еще и имя и отчество. Лет через десять-двадцать так это и будет, но я — я никогда не знал его отчества. Тридцать лет назад, когда мы познакомились, ни об обложках, ни о литературе вообще речи не было. Мы были Сережей и Иосифом; сверх того, мы обращались друг к другу на «вы», и изменить эту возвышенно-ироническую, слегка отстраненную — от самих себя — форму общения и обращения оказалось не под силу ни алкоголю, ни нелепым прыжкам судьбы. Теперь ее уже не изменит ничто. Мы познакомились в квартире на пятом этаже около Финляндского вокзала. Хозяин был студентом филологического факультета ЛГУ — ныне он профессор того же факультета в маленьком городке в Германии. Квартира была небольшая, но алкоголя в ней было много. Это была зима то ли 1959-го, то ли 1960 года, и мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную, миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтоб их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала. Мне всегда казалось, что при гигантском его росте отношения с нашей приземистой белобрысой реальностью должны были складываться у него довольно своеобразным образом. Он всегда был заметен издалека, особенно учитывая безупречные перспективы родного города, и невольно оказывался центром внимания в любом его помещении. Думаю, что это его несколько тяготило, особенно в юности, и его манерам и речи была свойственна некая ироническая предупредительность, как бы оправдывавшая и извинявшая его физическую избыточность. Думаю, что отчасти поэтому он и взялся впоследствии за перо: ощущение граничащей с абсурдом парадоксальности всего происходящего — как вовне, так и внутри его сознания — присуще практически всему, из-под пера его вышедшему. С другой стороны, исключительность его облика избавляла его от чрезмерных забот о своей наружности. Всю жизнь, сколько я его помню, он проходил с одной и той же прической: я не помню его ни длинновласым, ни бородатым. В его массе была определенная законченность, более присущая, как правило, брюнетам, чем блондинам; темноволосый человек всегда более конкретен, даже в зеркале. Филологические девушки называли его «наш араб» — из-за отдаленного сходства Сережи с появившимся тогда впервые на наших экранах Омаром Шарифом. Мне же он всегда смутно напоминал императора Петра — хотя лицо его начисто было лишено петровской кошачести, — ибо перспективы родного города (как мне представлялось) хранят память об этой неугомонной шагающей версте, и кто-то должен время от времени заполнять оставленный ею в воздухе вакуум. Потом он исчез с улицы, потому что загремел в армию. Вернулся он оттуда, как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломленностью во взгляде. Почему он притащил их мне, было не очень понятно, поскольку я писал стихи. С другой стороны, я был на пару лет старше, а в молодости разница в два года весьма значительна: сказывается инерция средней школы, комплекс старшеклассника; если вы пишете стихи, вы еще и в большей мере старшеклассник по отношению к прозаику. Следуя этой инерции, показывал он рассказы свои еще и Найману, который был еще в большей мере старшеклассник. От обоих нас тогда ему сильно досталось: показывать их нам он, однако, не перестал, поскольку не прекращал их сочинять. Это отношение к пишущим стихи сохранилось у него на всю жизнь. Не берусь гадать, какая от наших, в те годы преимущественно снисходительно-иронических, оценок и рассуждений была ему польза. Безусловно одно — двигало им вполне бессознательное ощущение, что проза должна мериться стихом. За этим стояло, безусловно, нечто большее: представление о существовании душ более совершенных, нежели его собственная. Неважно, годились ли мы на эту роль или нет, — скорей всего, что нет; важно, что представление это существовало; в итоге, думаю, никто не оказался внакладе. Оглядываясь теперь назад, ясно, что он стремился на бумаге к лаконичности, к лапидарности, присущей поэтической речи: к предельной емкости выражения. Выражающийся таким образом по-русски всегда дорого расплачивается за свою стилистику. Мы — нация многословная и многосложная; мы — люди придаточного предложения, завихряющихся прилагательных. Говорящий кратко, тем более — кратко пишущий, обескураживает и как бы компрометирует словесную нашу избыточность. Собеседник, отношения с людьми вообще начинают восприниматься балластом, мертвым грузом — и сам собеседник первый, кто это чувствует. Даже если он и настраивается на вашу частоту, хватает его ненадолго. Зависимость реальности от стандартов, предлагаемых литературой, — явление чрезвычайно редкое. Стремление реальности навязать себя литературе — куда более распространенное. Все обходится благополучно, если писатель — просто повествователь, рассказывающий истории, случаи из жизни и т.п. Из такого повествования всегда можно выкинуть кусок, подрезать фабулу, переставить события, изменить имена героев и место действия. Если же писатель — стилист, неизбежна катастрофа: не только с его произведениями, но и житейская. Сережа был прежде всего замечательным стилистом. Рассказы его держатся более всего на ритме фразы; на каденции авторской речи. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта — большая редкость. Собеседник начинает чувствовать, что у него — каша во рту, и так это на деле и оказывается. Жизнь превращается действительно в соло на ундервуде, ибо рано или поздно человек в писателе впадает в зависимость от писателя в человеке, не от сюжета, но от стиля. При всей его природной мягкости и добросердечности несовместимость его с окружающей средой, прежде всего — с литературной, была неизбежной и очевидной. Писатель в том смысле творец, что он создает тип сознания, тип мироощущения, дотоле не существовавший или не описанный. Он отражает действительность, но не как зеркало, а как объект, на который она нападает; Сережа при этом еще и улыбался. Образ человека, возникающий из его рассказов, — образ с русской литературной традицией не совпадающий и, конечно же, весьма автобиографический. Это — человек, не оправдывающий действительность или себя самого; это человек, от нее отмахивающийся: выходящий из помещения, нежели пытающийся навести в нем порядок или усмотреть в его загаженное™ глубинный смысл, руку провидения. Куда он из помещения этого выходит — в распивочную, на край света, за тридевять земель — дело десятое. Этот писатель не устраивает из происходящего с ним драмы, ибо драма его не устраивает: ни физическая, ни психологическая. Он замечателен в первую очередь именно отказом от трагической традиции (что есть всегда благородное имя инерции) русской литературы, равно как и от ее утешительного пафоса. Тональность его прозы — насмешливо-сдержанная, при всей отчаянности существования, им описываемого. Разговоры о его литературных корнях, влияниях и т. п. бессмысленны, ибо писатель — то дерево, которое отталкивается от почвы. Скажу только, что одним из самых любимых его авторов всегда был Шервуд Андерсон, «Историю рассказчика» которого Сережа берег пуще всего на свете. Читать его легко. Он как бы не требует к себе внимания, не настаивает на своих умозаключениях или наблюдениях над человеческой природой, не навязывает себя читателю. Я проглатывал его книги в среднем за три-четыре часа непрерывного чтения: потому что именно от этой ненавязчивости его тона трудно было оторваться. Неизменная реакция на его рассказы и повести — признательность за отсутствие претензии, за трезвость взгляда на вещи, за эту негромкую музыку здравого смысла, звучащую в любом его абзаце. Тон его речи воспитывает в читателе сдержанность и действует отрезвляюще: вы становитесь им, и это лучшая терапия, которая может быть предложена современнику, не говоря — потомку. Неуспех его в отечестве не случаен, хотя, полагаю, временен. Успех его у американского читателя в равной мере естественен и, думается, непреходящ. Его оказалось сравнительно легко переводить, ибо синтаксис его не ставит палок в колеса переводчику. Решающую роль, однако, сыграла, конечно, узнаваемая любым членом демократического общества тональность — отдельного человека, не позволяющего навязать себе статус жертвы, свободного от комплекса исключительности. Этот человек говорит как равный с равными о равных: он смотрит на людей не снизу вверх, не сверху вниз, но как бы со стороны. Произведениям его — если они когда-нибудь выйдут полным собранием, можно будет с полным правом предпослать в качестве эпиграфа строчку замечательного американского поэта Уоллеса Стивенса: «Мир уродлив, и люди грустны». Это подходит к ним по содержанию, это и звучит по-Сережиному. Не следует думать, будто он стремился стать американским писателем, что был «подвержен влияниям», что нашел в Америке себя и свое место. Это было далеко не так, и дело тут совсем в другом. Дело в том, что Сережа принадлежал к поколению, которое восприняло идею индивидуализма и принцип автономности человеческого существования более всерьез, чем это было сделано кем-либо и где-либо. Я говорю об этом со знанием дела, ибо имею честь — великую и грустную честь — к этому поколению принадлежать. Нигде идея эта не была выражена более полно и внятно, чем в литературе американской, начиная с Мелвилла и Уитмена и кончая Фолкнером и Фростом. Кто хочет, может к этому добавить еще и американский кинематограф. Другие вправе также объяснить эту нашу приверженность удушливым климатом коллективизма, в котором мы возросли. Это прозвучит убедительно, но соответствовать действительности не будет. Идея индивидуализма, человека самого по себе, на отшибе и в чистом виде, была нашей собственной. Возможность физического ее осуществления была ничтожной, если не отсутствовала вообще. О перемещении в пространстве, тем более — в те пределы, откуда Мелвилл, Уитмен, Фолкнер и Фрост к нам явились, не было и речи. Когда же это оказалось осуществимым, для многих из нас осуществлять это было поздно: в физической реализации этой идеи мы больше не нуждались. Ибо идея индивидуализма к тому времени стала для нас действительно идеей — абстрактной, метафизической, если угодно, категорией. В этом смысле мы достигли в сознании и на бумаге куда большей автономии, чем она осуществима во плоти где бы то ни было. В этом смысле мы оказались «американцами» в куда большей степени, чем большинство населения США; в лучшем случае, нам оставалось узнавать себя «в лицо» в принципах и институтах того общества, в котором волею судьбы мы оказались. В свою очередь, общество это до определенной степени узнало себя и в нас, и этим и объясняется успех Сережиных книг у американского читателя. «Успех», впрочем, термин не самый точный; слишком часто ему и его семейству не удавалось свести концы с концами. Он жил литературной поденщиной, всегда скверно оплачиваемой, а в эмиграции и тем более. Под «успехом» я подразумеваю то, что переводы его переводов печатались в лучших журналах и издательствах страны, а не контракты с Голливудом и объем недвижимости. Тем не менее это была подлинная, честная, страшная в конце концов жизнь профессионального литератора, и жалоб я от него никогда не слышал. Не думаю, чтоб он сильно горевал по отсутствию контрактов с Голливудом — не больше, чем по отсутствию оных с Мосфильмом. Когда человек умирает так рано, возникают предположения о допущенной им или окружающими ошибке. Это — естественная попытка защититься от горя, от чудовищной боли, вызванной утратой. Я не думаю, что от горя следует защищаться, что защита может быть успешной. Рассуждения о других вариантах существования в конце концов унизительны для того, у кого вариантов этих не оказалось. Не думаю, что Сережина жизнь могла быть прожита иначе; думаю только, что конец ее мог быть иным, менее ужасным. Столь кошмарного конца — в удушливый летний день в машине «скорой помощи» в Бруклине, с хлынувшей горлом кровью и двумя пуэрториканскими придурками в качестве санитаров — он бы сам никогда не написал: не потому, что не предвидел, но потому, что питал неприязнь к чересчур сильным эффектам. От горя, повторяю, защищаться бессмысленно. Может быть, даже лучше дать ему полностью вас раздавить — это будет, по крайней мере, хоть как-то пропорционально случившемуся. Если вам впоследствии удастся подняться и распрямиться, распрямится и память о том, кого вы утратили. Сама память о нем и поможет вам распрямиться. Тем, кто знал Сережу только как писателя, сделать это, наверно, будет легче, чем тем, кто знал и писателя, и человека, ибо мы потеряли обоих. Но если нам удастся это сделать, то и помнить его мы будем дольше — как того, кто больше дал жизни, чем у нее взял. Иосиф Бродский. О Сереже Довлатове. — Журнал «Звезда», № 2, 1992.

Три выстрела Франчески Манн

Франческа Манн родилась в 1917 году в Варшаве и с детства занималась балетом. В 1939 году она заняла четвёртое место на Брюссельском танцевальном соревновании, в котором принимали участие ещё 125 молодых балерин. Была признана одной из самых красивых и перспективных молодых балерин своего времени в Польше (как в классическом, так и в современном репертуаре). В начале Второй мировой войны Франческа стала одной из заключенных Варшавского гетто. Оказавшись в раздевалке перед газовыми камерами с десятками других еврейских женщин, 26-летняя Франческа решила не умирать просто так. Эта история подтверждается рапортом коменданта Освенцима и одного из членов зондеркоманды, а также воспоминаниями бывших заключенных лагеря Филипа Мюллера и Ежи Табау, которые несколько расходятся в деталях. Известно, что 23 октября 1943 года в Освенцим прибыл поезд с 1700 польскими евреями, среди которых была и Франческа. Новоприбывших не стали регистрировать как заключенных. Им сообщили, что они будут перевезены в другой концентрационный лагерь, но они сначала должны пройти процедуру дезинфекции. Их отвели в комнату перед одной из газовых камер и приказали раздеваться. Пока все в спешке стягивали с себя платья, кофты и чулки, балерина задумчиво снимала с себя вещь за вещью. Заметив, что охранники откровенно пялятся на нее, Франческа решила, что терять ей нечего, она начала танцевать медленный стриптиз, отправляя на пол вещь за вещью. Раздевшись почти полностью, Манн метнула в одного из сержантов туфлю на каблуке. Тот, вытирая кровь с лица, расчехлил кобуру, но Франциска выхватила у него пистолет. Из этого пистолета Франческе удалось сделать три выстрела: она убила офицера Йозефа Шиллингера и ранила хауптшарфюрера СС Вильгельма Эмериха. Согласно версии Ежи Табау, действия Манн послужили сигналом к действию для остальных женщин, и они набросились на охрану. Он утверждает, что один из нацистов лишился носа, с нескольких других солдат были сняты скальпы. Однако согласно документам, Шиллингер и Эйхманн были единственными жертвами. По одной из версий, восставших женщин расстреляли из автоматов сбежавшиеся на шум солдаты. Другие утверждают, что женщин вывели на улицу и казнили, а Франческа покончила с собой с помощью отнятого пистолета. На сегодняшний день доподлинно известно лишь то, что Шиллингер умер, Эмерих был ранен, а все восставшие женщины убиты.