Пять дневников

В современном мире всё больше людей становятся сами себе психотерапевтами. В сети предлагают бесчисленное множество программ, тренингов, с помощью которых вы самостоятельно можете добраться до сути определённых проблем, блоков, спросить совета онлайн или в письме, даже получить бесплатную консультацию. Основным инструментом психотерапии остаётся серия вопрос-ответ и самоанализ. Если вы хотите разобраться в себе самостоятельно, вам так или иначе нужно научиться задавать себе правильные вопросы, а уже потом, собирая данные в виде ответов на эти вопросы, уметь их анализировать. Самое приятное, что уже на этапе сбора информации — так называемой «осознанности» — человек начинает видеть причины своих проблем и, таким образом, получает конкретный материал, над которым стоит работать. Считается, что люди не могут мыслить абстрактно. Все наши мысли должны быть привязаны к определённым словам и образам. И уже хотя бы поэтому все ответы на вопросы должны быть сформулированы вербально. И следующим шагом в этом направлении я поддерживаю мнение о том, что всякие мысли нужно записывать. Отсюда возникает необходимость ведения определённых журналов, которые обычно принято называть дневниками. Каждый из пяти дневников, о которых пойдёт речь далее, нацелен на работу с сознанием и подсознанием, на фиксирование проявлений своих убеждений через поведение, мысли и эмоции. Дневник благодарности. Для кого. Пожалуй, самый популярный среди рекомендуемых дневников для тех, кто перестал ощущать вкус и радость жизни. Как вести. Записывайте 3-5 благодарностей в день (утром или вечером, как вам удобнее). На первых порах можно писать благодарность жизни за еду, жильё, здоровье. Возможно, чуть позже или даже сразу вы сможете писать благодарности другим людям, которым вы не можете сказать что-то вслух по той или иной причине. Как это работает. Записывая то, за что можно быть благодарным, вы фиксируете своё внимание на том, чем одарила вас жизнь, и начинаете больше ценить это. В случае с благодарностью людям вы также начинаете испытывать более тёплое отношение к ним, а позже, возможно, осмелитесь поблагодарить кого-то вслух, что ещё продуктивнее повлияет на ваше общение. Дневник успеха. Для кого. Рекомендуется вести людям с пониженной самооценкой. Как вести. Записывайте 3-5 дел или поступков, которые вы совершили за день. Это не обязательно должно быть особое достижение даже в ваших собственных глазах, напишите хотя бы «помыл посуду после обеда», если для вас это не частое явление и вы не делаете это на автомате. Как это работает. Постепенно среди рутинных «побед» вы начнёте замечать и действительно стоящие поступки и достижения. Это поможет вам увидеть путь к успеху — он состоит из мелких дел и побед. Всё, что вы делаете каждый день, есть слагаемые ощутимого результата. Вы бы не получили повышение, если бы не закончили какой-то проект. Вы бы не чувствовали себя здоровым и активным, если бы не пили воду по утрам или не бегали. Чтобы дойти до какой-то точки, нужно очень много действий, и именно их вы должны фиксировать и замечать. Кстати, это также очень помогает планированию времени и дел. Дневник дел. Для кого. Для всех. Особенно поможет тем людям, которые считают, что ничего не успевают по тем или иным причинам. Как вести. Иными словами, это обычный ежедневник, в который вы вписываете важные и необходимые дела, которые планируете выполнить за день или другой период времени. Как это работает. Зачем вы берёте с собой список покупок в магазин? С одной стороны, чтобы не забыть купить самое необходимое, что вам нужно именно сейчас. С другой стороны, чтобы не купить лишнее, потратив больше денег, чем планировали, особенно, на ненужные вещи или на не самые необходимые продукты. В случае со списками дел вы точнее расставляете приоритеты и экономите время, освобождая своё внимание и силы для ещё чего-то важного. Благодаря ведению дневника дел вы увидите, отвлекают ли вас внешние факторы или вы сами откладываете всё на последний момент, что позволит вам проработать проблему «распыления» или «перекладывание вины». Дневник негативных эмоций. Для кого. Рекомендовано для людей, которые боятся проявлять себя, свои эмоции и чувствуют, что заперты в клетке условностей. Как вести. Нужно просто писать всё, что накипело. Предлагаю делать это в следующем формате. Сначала пишете то, что вас раздражает — переходите на личности, пишите всё как чувствуете, как видите, не нужно сглаживать острые углы — «бумага всё стерпит». Вторым шагом пишете, почему вас это раздражает. А третьим — что стоило бы сделать. Например. 1. Мои дети не слушаются меня. 2. Я хочу, чтобы они мне подчинялись, так как я их мама (немного анализа и обобщения — хочу всё контролировать и чтобы было по-моему). 3. Больше подавлять и воспитывать??? И вот здесь вас обязательно передёрнет и вам захочется написать что-то вроде «постараться понять их позицию и желания» или хотя бы «выходить из комнаты, чтобы немного успокоиться, а не бросаться на детей с кулаками». Как это работает. Вы выпускаете пар, одновременно рассматривая свою критику со стороны, читая написанное. В отличие от высказанных претензий вслух у вас есть возможность пересмотреть свои доводы и изменить дальнейшую линию поведения. Единственный совет — не стоит хранить такие дневники в открытом доступе, а ещё лучше со временем их просто уничтожать. Дневник жизни. Для кого. Для тех, кто хочет высказаться и готов увидеть собственную философию жизни. Как вести. Есть мысли, которые не вписываются в выше обозначенные дневники. То, что составляет философию вашей жизни, ваши размышления, открытия, откровения, признания самому себе. Такие записи очень ценны и вечны — это литературное произведение вашей жизни, где вы главный герой. Правда, каждый день такой дневник писать, возможно, не захочется, да и нет необходимости, потому что озарения подобного плана приходят не так часто. Я бы посоветовала иметь его на полочке, красиво оформленным и ждущим своего часа. У меня есть совсем отдельный дневник под это — "Письма самому себе" для самых-самых важных слов, которые составляют кодекс моей жизни. Как это работает. Если дневник успеха постепенно даёт вам понимание того, что все мелкие поступки — это часть большого пути к какой-то масштабной цели; если дневник негативных эмоций перегорает и годится только для костра; если дневник благодарности нужен на определённом этапе отношений с окружающим миром, а дневник дел упорядочивает ваше расписание, то дневник жизни обретает всё большую ценность с каждой новой записью, с каждым новым выводом. Вы растёте вместе с ним. И не думайте, что спустя много лет, если вам захочется пролистать его, вы подумаете только «каким глупым и наивным я был». Нет. Обязательно найдутся мысли, которые напомнят вам о чём-то ценном, о чём вы могли позабыть в суете дел, заботах о детях, карьере. Главное преимущество личных дневников — это возможность научиться быть открытым самому себе. Вы можете быть предельно честны. Вы можете ошибаться или быть абсолютно правым, здесь вам никто не возразит и не поддакнет, кроме вас. Внутренний монолог всегда включает беседу со всеми, кто каким-то образом влияет на ваши мысли. Пока вы будете думать над решением какой-то проблемы, вы услышите несколько точек зрения, высказанных когда-то в подобных ситуациях. Но в отличие от реальной жизни, вам не нужно будет отстаивать своё мнения «полемики ради». Вы можете спокойно отказаться или, что ещё более ценно, спокойно согласиться с мнением человека, которому, возможно, вы бы не хотели показывать это. Да, порой мы бываем очень упрямыми. Но, в конечном счёте, наша жизнь зависит только от нас, так кому же как не нам писать дневник своей жизни.

Любовь не должна причинять боль

Многие считают, что если они действительно любят кого-то человека, то среди сотен причин уйти они всегда смогут найти одну причину остаться. И во многих случаях этой причиной становится любовь. Мы верим, что любовь способна преодолеть все препятствия и оправдать грубое поведение, ошибки и боль. Но это не совсем так. Я верю, что если вы кого-то любите, но нашли сотню причин уйти, то у вас должно хватить сил покинуть эти отношения красиво. Не надо романтизировать боль. Нет ничего красивого и героического в том, чтобы оставаться в токсичных отношениях. Отношения, в которых партнеры причиняют боль друг другу, катастрофичны, и вы не должны оправдывать такого человека и давать ему сотый шанс. Любовь не должна причинять боль, и в отношениях между двумя любящими людьми не должно быть неразрешимых сложностей. Конечно, ни одни отношения не могут быть на 100% идеальными. В них обязательно будут конфликты, споры и недоразумения. Тем не менее, вы никогда не должны доходить до той точки, когда отношения будут подавлять вас больше, чем вдохновлять на дальнейшее развитие. И если ваш партнер является человеком, который предназначен вам судьбой, вы ни за что не доведете свои отношения до той постоянной серии разрывов и примирений, которая способна измотать кого угодно. Ваша жизнь не будет состоять из постоянных криков, споров и разборок. Не будет никаких драк и страданий, а только мир, комфорт и гармония. Потому что настоящая любовь вдохновляет на развитие и достижение наивысшего потенциала. Настоящая любовь делает вас свободным. Настоящая любовь позволит вашему партнеру быть тем, кем он хочет, и делать то, чем он хочет заниматься, и вы будете его поддерживать во всех его делах и начинаниях. Поэтому, если ваша любовь причиняет вам слишком много боли, то, вероятно, настало время закончить эти отношения. Уйти, потому что больше не за что держаться. Покинуть, потому что это не для вас. Уйти, чтобы сохранить свой внутренний мир. Покинуть, чтобы спасти свое сердце.

Почему мы привязываемся к тем, кто делает нам больно

Зачем нужна мама? Кормить, одевать, следить, чтобы ребенок «не убился»? Открытый в XX веке госпитальный синдром — при нем дети, помещенные в идеальные больничные условия, но при этом оторванные от матерей, умирают буквально «от тоски» — показал: мама нужна, чтобы было кого любить. А последующие эксперименты психологов и этологов подтвердили: детеныш привязывается к матери, даже если она не самым лучшим образом справляется со своими родительскими обязанностями. О нейрофизиологической подоплеке этих процессов — в отрывке из бестселлера приматолога и нейробиолога Роберта Сапольски. Зачем нужна мама? Мать — фигура ключевая. Однако до середины XX столетия большинство специалистов этого не признавали. В западных культурах в отличие от традиционных были приняты особые приемы воспитания детей: меньше физического контакта с матерью, дети спали отдельно от матери с более раннего возраста, им дольше приходилось ждать, пока мать отреагирует на плач. На рубеже XIX–XX вв. ведущий тогда эксперт в этом вопросе Лютер Холт из Колумбийского университета предостерегал против «порочной практики» утешения плачущих детей на ручках и вообще предупреждал, что негоже слишком часто их ласкать. Таков был мир детей из богатых семей — с нянями, которые должны были ненадолго показывать родителям детей перед сном, мир, в котором детей должно быть «видно, но не слышно». Этот период породил страннейший в истории роман на одну ночь, а именно когда фрейдисты и бихевиористы объединились для того, чтобы объяснить возникновение привязанности детей к матери. Для бихевиористов все было понятно: матери поощряют привязанность с помощью калорий, когда кормят своих детей. Фрейдисты с той же степенью уверенности утверждали, что у младенцев еще отсутствуют те структуры личности, Эго, которые могли бы сформировать отношения с чем-то, кроме материнской груди. Обе установки в сочетании с принципом воспитания «лучше, чтобы детей было видно, но не слышно» предполагают, что, если обеспечить младенца едой, комфортной температурой плюс всякими необходимыми мелочами, то получится прекрасное начало жизни. А куда в этой схеме помещаются любовь, душевное тепло, физический контакт? Никуда, они вообще не нужны. По крайней мере в одном случае подобные теоретические измышления стали губительными. Когда ребенок попадал надолго в больницу, считалось, что мама ему там не нужна, она только вызовет дополнительный эмоциональный переполох, ведь все, что нужно, обеспечивает медицинский персонал. Обычно матерям разрешали навещать детей раз в неделю в течение нескольких минут. Если дети лежали в больнице долго, то очень многие становились жертвами госпитализма — они просто угасали в больничной обстановке, умирая от невыясненных инфекций, болезней кишечника, болезней, никак не связанных с теми, из-за которых они попали в больницу. Это было время, когда знание о микробах привело к убеждению, что уж если ребенок попал в больницу, то его в целях антисептики лучше максимально изолировать и оставить в покое. Показательно, что смертность от госпитализма взлетела в больницах с новомодными инкубаторами (идеей, позаимствованной из куроводства); в лечебницах для бедных дела обстояли гораздо лучше, там детей выхаживали по старинке — с помощью тепла человеческих рук, доброты и заботы. В 1950-х гг. британский психиатр Джон Боулби поставил под сомнение бытовавшее мнение, что младенцы являются простейшими в эмоциональном плане организмами. С его теории привязанности началось развитие современных взглядов на дуэт мать-дитя. В трех томах своего труда «Привязанность и утрата» (Attachment and Loss) он сформулировал ответы на вопрос: «Что детям требуется от матери?». Они сейчас очевидны: любовь, ласка, теплота, отзывчивость, стимуляция, постоянство, надежность. А если лишить этого в детстве, то кого мы получим? Тревожного, печального и/или неспособного к привязанности взрослого. Боулби вдохновил Гарри Харлоу из Висконсинского университета на один из ключевых, хрестоматийных экспериментов в истории психологии. Этот эксперимент разрушил и фрейдистские, и бихевиористские догмы о связи «мать — дитя». Гарри вырастил детеныша макаки-резуса без матери, но с двумя «суррогатами». Оба суррогата представляли собой проволочный каркас в форме обезьяньего тела с пластиковой обезьяноподобной головой. К одной такой «маме» приделали бутылку с молоком. А тело другой обернули плюшевой тканью. Другими словами, одна «мама» давала калории, а другая — нечто похожее на материнское тепло. Фрейд и Скиннер наверняка наперегонки бы кинулись к «молочной» матери. А малыши-обезьянки выбрали плюшевую маму. «На одном молоке не выжить. Любовь — это чувство, и с ложки ею не накормишь», — писал Харлоу. Мать выполняет какую-то основополагающе необходимую функцию, и это стало безоговорочно ясно после одного чрезвычайно неоднозначного наблюдения. С 1990-х гг. в Америке резко упала преступность. Почему? Либералы превозносили экономическое процветание. Консерваторы — увеличенные полицейские бюджеты, расширение тюрем, введение закона «трех преступлений». Тем временем ученый-юрист Джон Донохью из Стэнфордского университета и экономист Стивен Левитт из Чикагского взглянули на проблему совсем с другой стороны. В качестве причины падения преступности они предположили легализацию абортов. Авторы сопоставили, штат за штатом, год разрешения абортов и демографию снижения преступности. В результате они выяснили, что когда в том или ином штате становились возможны аборты, то через 20 лет здесь падала преступность. Удивлены? Результаты вызвали полемику, но для меня они выглядят совершенно логично, хотя и печально. Что в общем и целом предвещает преступную жизнь? Родиться у матери, которая, будь ее воля, не завела бы этого ребенка. Так что же это за основополагающе необходимая функция, которую выполняет мать? А вот какая: мама дает ребенку уверенность в том, что счастлива просто самим фактом его существования. И все. Харлоу сумел продемонстрировать идею, важнейшую для наших рассуждений, — показать, что же такое матери (а позже сверстники) дают детям. Чтобы это сделать, ему пришлось провести один из самых болезненных и безумных экспериментов в истории психологии. Эксперимент заключался в том, что детенышей обезьян выращивали в изоляции, рядом не было ни матери, ни сверстников; первые месяцы и даже годы своей жизни обезьянки были лишены контакта с живым существом, и только потом их отправляли в общество других обезьян. Как и предполагалось, для тех бедняг дело закончилось катастрофой. Некоторые сидели в одиночестве, обнимая себя за плечи или раскачиваясь, как это делают аутисты. Другие предпринимали совершенно нелепые сексуальные или иерархические эскапады. Здесь нужно отметить кое-что важное. Оказавшись в группе, обезьяны не то чтобы вели себя совсем неожиданным образом — они не демонстрировали агрессию, подобно страусу, и не завлекали самок, как гекконы, — их поведение было нормальным, но неуместным. Они, например, выказывали жестами подчиненность по отношению к малявкам вполовину их меньше или угрожали альфа-самцам, хотя должны бы были съежиться от почтения. Матери и сверстники не учат моторике или порядку поведенческих актов, это как раз заложено в генах. Они учат где, когда и кому надлежит тот или иной поведенческий акт реализовать — т. е. соответствующему контексту поведения. Они дают первые уроки о плохом и хорошем поведении, будь то касание руки или нажатие на спусковой крючок. Когда я изучал павианов в Кении, мне довелось наблюдать поразительную ситуацию — как раз пример такого обучения. Две самки — одна высшего, другая низшего ранга — одновременно родили дочек. Дочка из «высшего ранга» развивалась быстрее, что уже обозначило некоторое неравенство. Когда обеим крошкам было несколько недель, они впервые встретились. Низкоранговая малышка углядела «аристократку» и заковыляла к ней, чтобы познакомиться. Ее мама заметила это и за хвост оттянула от несостоявшейся подружки. Так мама преподала дочке первый урок под названием «знай свое место». «Видела ее? Ее ранг намного выше твоего, поэтому нельзя просто подойти и сказать «давай дружить». Если ты ее увидишь, сиди смирно, в глаза не смотри, может, обойдется, и она не вытащит у тебя еду изо рта». Поразительно, что и через 20 лет, превратившись в почтенных старушек, эти две дамы сохранят ранговую асимметрию, которой они научились тем далеким утром. В шторм сгодится любая мама Харлоу подарил науке еще один важный вывод, и произошло это тоже благодаря одному безжалостному эксперименту. Детенышам обезьян в качестве мамы выдавали проволочный суррогат, у которого в середину тела был вделан воздушный пульверизатор. Когда малыш прижимался к такой маме, он получал в грудь струю воздуха. Как, по мнению бихевиориста, поведет себя обезьянка, встретившись с таким наказанием? Будет спасаться бегством. Но подобно детям, терпящим издевательства и побои в семье, наши обезьянки только крепче прижимались к суррогату. Как же получается, что мы привязываемся к источнику негативного подкрепления, ищем утешения в страданиях у источника страданий? И почему мы любим не тех людей, почему позволяем себя мучить, почему возвращаемся за следующей порцией мучений? У психологов наготове масса ответов. Потому что у вас низкая самооценка и вы не верите, что заслуживаете лучшего. Или убеждены, что только вы способны изменить этого дурного человека. Или идентифицируете себя с насильником, или считаете, что виноваты и потому навлекли на себя его / ее справедливый гнев — так насилие кажется более рациональным и менее пугающим. Все эти ответы небессмысленны, много чего объясняют и очень помогают изменить ситуацию к лучшему. Но Регина Салливан из Нью-Йоркского университета стала искать ответ совсем в другой области, на километры отстоящей от психологии человека. Салливан учила крысят ассоциировать нейтральный запах с электрошоком. Если формирование такого рефлекса начиналось, когда крысятам было десять дней и больше (т. е. это были крысята-подростки), то при появлении запаха происходила вполне логичная вещь: активировалась миндалина, выделялись глюкокортикоиды, крысята избегали запаха. Но что поразительно — стоило выработать ассоциацию запах-шок у совсем маленьких крысят, то ничего подобного не происходило; напротив, их тянуло к запаху. Почему? Здесь уместно рассказать о любопытном явлении, касающемся стресса у новорожденных. Плод грызунов прекрасным образом способен выделять глюкокортикоиды. Но спустя всего несколько часов после рождения надпочечники резко теряют данную функцию: они едва работают. Этот необычный эффект «стрессовой гипореактивности» (SHRP, англ. stress hyporesponsive period) постепенно идет на убыль в течение нескольких следующих недель. Каково значение SHRP? Глюкокортикоиды имеют настолько разнообразное и противоречивое влияние на развитие мозга (внимание, не отключайтесь, оставайтесь на связи!), что для оптимального развития их на всякий случай лучше выключить и с помощью SHRP сыграть в рулетку: «Я, пожалуй, не буду выделять глюкокортикоиды, чтобы мой мозг мог нормально развиваться; а если случатся неприятности, то у меня есть мама и пусть она с моими неприятностями справляется». Соответственно, если лишить крысят матери, то уже через несколько часов надпочечники увеличатся и восстановят способность к секреции большого количества глюкокортикоидов. В период SHRP младенцы будто бы используют следующее правило: «Если мама рядом (и мне не нужны свои глюкокортикоиды), меня должно тянуть к сильным стимулам. Это не может быть плохо для меня: Мама не позволила бы случиться плохому». Вернемся к эксперименту с запахом — стоило ввести глюкокортикоиды в миндалину совсем маленьких крысят во время выработки условного рефлекса, как та активировалась и крысята вырабатывали избегание запаха. И наоборот, если у крысят-подростков во время обучения заблокировать глюкокортикоиды, то у них разовьется пристрастие к этому запаху. А если при эксперименте присутствует мать, то глюкокортикоиды у крысят не выделяются и опять же развивается тяга к «опасному» запаху. Другими словами, у совсем маленьких детенышей крыс даже неприятные стимулы получают подкрепление в присутствии Мамы, даже если Мама сама является источником неприятных ощущений. Как писали Салливан с коллегами, «привязанность [у этих детенышей] к опекуну сформировалась в результате эволюции таким образом, чтобы связь между ними не зависела от качества проявляемой заботы». Если ты попал в шторм, то сгодится любая мама. Применительно к людям эти результаты объясняют, почему те, кого обижали в детстве, во взрослых отношениях часто ищут партнера, который бы их тоже обижал. А как же быть с обратной стороной проблемы? Почему 33% взрослых, испытавших издевательства в детстве, сами стали обидчиками? Психологи и тут находят множество ответов, построенных на модели идентификации с насильником и на рационализации для умаления ужаса происходящего: «Я люблю своих детей, но иногда, если это необходимо, могу их поколотить. Мой отец поступал так же, значит, и он меня любил». И, как и в предыдущем случае, здесь играет роль определенная глубинная биология — обезьянки-самочки, с которыми жестоко обращались матери, с большей вероятностью сами станут жестокими матерями. Источник: «Теории и практики»

12 интересных фактов о вкусе

Гораздо больше факторов, помимо вашего языка, участвуют в процессе дегустации пищи. Вкус — это не только одно из самых приятных из пяти чувств, но и удивительно сложное, которое наука пытается понять и манипулировать им. Предлагаем вам 12 увлекательных фактов о ваших вкусовых способностях. 1. Каждый человек имеет разное число вкусов. У каждого из нас есть несколько тысяч вкусовых рецепторов, но их количество может варьироваться. Средний диапазон составляет от 2000 до 10000. Кроме того, вкусовые рецепторы не ограничиваются языком. Их также можно обнаружить на стенках рта, горла и даже пищевода. По мере того, как человек стареет, вкусовые рецепторы становятся менее чувствительными, что, по мнению экспертов, может быть причиной того, что продукты, которые не нравятся в детстве, становятся вкусными для взрослого. 2. Вы чувствуете вкус с помощью своего мозга. В тот момент, когда вы, например, откусываете кусок от пирога, ваш рот кажется заполненным вкусом. Но на самом деле большая часть вкусового ощущения происходит в вашем мозгу. Если быть более точным, то ваши мозговые нервы и рецепторы посылают молекулы пищи в обонятельные нервные окончания вашего неба. Молекулы связываются с нервными окончаниями, которые сигнализируют обонянию, чтобы передать дальше ощущения важным мозговым нервам, которые связаны с частью мозга, известной как вкусовая кора. По мере того, как вкусовые и нервные сообщения проникают дальше в мозг, они объединяются с запаховыми, чтобы дать ощущение аромата. 3. Вы не сможете прочувствовать вкус, если не чувствуете запах. Когда вы чувствуете что-то с помощью носа, мозг «регистрирует» эти ощущения как исходящие из носа, в то время как запахи, ощущаемые с помощью языка, активируют другие части мозга. Поскольку большая часть вкуса заключается в запахе, который распространяется на обонятельные рецепторы в вашем мозге, соответственно, вы не будете испытывать вкуса в полной мере, если не будете чувствовать запаха. Если вы не можете чувствовать запах по причинам, связанным с курением сигарет, побочными эффектами лекарств или переломом носа, обонятельные рецепторы могут быть слишком повреждены, заблокированы, чтобы посылать сигналы в мозг. 4. Сладкая пища помогает сформировать память о еде. Употребление сладостей заставляет ваш мозг запоминать эту еду. Согласно исследованию 2015 года в журнале «Гиппокамп», ученые считают, что это вполне может помочь вам контролировать пищевое поведение. Существует определенный вид нейронов в дорсальном гиппокампе, который отвечает за эпизодическую память. Это тот вид памяти, который помогает вспомнить то, что вы испытывали в определенное место, в определенном времени. Соавтор исследования Мариза Парент из Института нейронауки в штате Джорджия сказала: «Мы принимаем такие решения, как не есть в обед, потому что утром плотно поели, основываясь на нашей памяти о том, что и когда мы ели». 5. Ученые способны включать и выключать манипуляцию мозговых клеток. Специальные рецепторы вкуса были найдены для каждого из пяти основных вкусов: сладкого, кислого, соленого, горького и пикантного. В 2015 году ученые рассказали в журнале «Природа», как им удалось включить или выключить вкус у мышей, не вводя пищу, а путем симуляции подавления нейронов в мозге. Например, когда они стимулировали нейроны, связанные с горьким вкусом, мыши показывали сморщенные выражения мордочек и могли все еще чувствовать вкус сладости, и наоборот. 6. Вы можете сами создавать свой вкус. У большинства из нас уже был опыт употребления хорошего апельсинового сока после чистки зубов, только для того, чтобы он был более похож на несладкий лимонный сок. Получается, что вкусовые рецепторы достаточно чувствительны, чтобы определенные соединения в пищевых продуктах и лекарствах могли изменить способность воспринимать один из пяти общих вкусов. Пенообразователь лаурил в большинстве зубных паст, по-видимому, подавляет рецепторы сладости. Это не так уж необычно. Соединение под названием цинарин в артишоках временно блокируют ваши рецепторы, отвечающие за сладкое. Затем, когда вы пьете воду, цинарин вымывается, а ваши рецепторы «просыпаются», поэтому вода на вкус кажется сладкой. 7. Запах ветчины может сделать вашу еду на вкус более соленой. Существует целая индустрия, создающая вкусы продуктов, которые вы покупаете в магазинах. Работая с явлениями, известными как фантомные ароматы, ученые обнаружили, что люди связывают ветчину с солью. Таким образом, простое добавление в пищу тонкого аромата ветчины заставляет ваш мозг воспринимать ее более соленой, чем она есть на самом деле. То же самое относится к запаху ванили, которые люди воспринимают как сладкий. 8. Ваши вкусовые рецепторы менее чувствительны в полете. Исследование, проведенное специалистами по питанию Корнелльского университета, показало, что люди, путешествующие на самолетах, подавляли рецепторы, отвечающие за вкус сладости. Исследование открывает дверь к новым вопросам о том, как на вкус влияет наша внутренняя схема, включая наше взаимодействие с окружающей средой. 9. Требовательность может быть «супертестером». Если вы придирчивый гость, у вас может быть новое оправдание вашей крайней неприязни, например, к баклажанам или чувствительности к малейшему намеку на присутствие лука. Вы можете быть одним из тех, кто входит в 25% людей, имеющих лишние папиллы на языке. Это означает, что у вас больше вкусовых рецепторов, и, следовательно, больше специфических вкусов. 10. Некоторые из ваших вкусовых предпочтений — генетические. Генетика может не полностью объяснить вашу любовь к мороженому или омарам, но в вашей ДНК может быть записан код, который учитывает ваши предпочтения в сладкой пище или ваше отвращение к определенным вкусам. Первое открытие генетической основы вкуса было проведено Артуром Фоксом в 1931 году, когда ученый работал с порошкообразным ПТК, и некоторые из компонентов попали в окружающий воздух. Один коллега обнаружил, что у него горький вкус, а Фокс этого не заметил. Позже они проводили эксперименты на друзьях и выявили, как по-разному они воспринимают вещество. Позже генетики обнаружили, что это явление основано на определенном гене, который кодирует рецептор вкуса. 11. Гены влияют на то, что кориандр имеет вкус мыла. Еще нет более обсуждаемого и спорного аромата, чем кориандр. Многие жалуются на его «мыльный» или «парфюмированный» вкус. Компания «23andME», специализирующаяся на потребительской генетике, определила два варианта, связанных с «мыльным» восприятием вкуса некоторыми людьми. Наиболее убедительная причина заключается в кластере генов, которые влияют на наши обонятельные рецепторы. Один из них кодирует рецептор, который очень чувствителен к химическим веществам, содержащихся в кориандре. 12. Сахарная крошка имеет биологическую основу. Ученые считают, что наше стремление к сладкому является предпочтением на биологическом уровне, которые, возможно, было разработано организмом для обеспечения выживания. Пристрастие к сладкому в древности могло обеспечить восприятие многих продуктов на вкус как сладкое. Более того, недавние исследования показывают, что мы так жаждем сладостей из-за их обезболивающих свойств. Источник: «12 Facts About the Sense of Taste» Jordan Rosenfeld Перевод: Катарина Акопова

«Стыдно быть несчастливым...»

«На фронте была далеко идущая мечта: если бы мне разрешили — потом, потом, когда кончится война, когда совсем кончится и все уже будет позади, — пускай не жить, к чему такая крайность, но просто оказаться Там и просто увидеть, просто посмотреть вокруг — что будет? Тогда, тогда, когда — совсем, совсем?.. И мне разрешили. Не просто смотреть, но: купаться, кататься, кувыркаться, одеваться, раздеваться, подниматься, опускаться, напиваться и не напиваться, обижаться и не обижаться, забываться и не забываться и еще тысячу всего только на эту рифму, и еще сто тысяч — на другие. Стыдно быть несчастливым. А женщины, самые, казалось бы, несовершенные, иногда говорят такие слова... И так смешно шутят, и так проницательно думают о нас — чтобы нам было лучше, чтобы нам было сладко — с последней из всех, как с первой из всех. И то и дело это им удается, то тут, то там, то так, то сяк. А если не удается, они страдают молча. А если говорят — иногда говорят такие слова... Стыдно быть несчастливым. А есть собаки. Они не умеют читать, ничего не читали, ни одной строчки! Ни разу по этому поводу у них не колотилось сердце, не подступал комок к горлу, они ни разу не хохотали, не перечитывали вслух своим знакомым. Стыдно быть несчастливым. А есть коровы — только и знают, что жуют свою жвачку и ничего не делают своими руками. Не смогли бы, даже если бы захотели! Пустяковый подарочек теленку — и то не в силах. Не говоря уже о работе ума: что-нибудь сочинить, сделать мало-мальское открытие на пользу таким же коровам, как они, и заволноваться, и вскричать: «Черт побери!» Ничего этого для них не существует. Стыдно быть несчастливым. Да что там, есть улитки! Им за всю свою жизнь суждено увидеть метр земли максимум... Просто увидеть! Просто смотреть, что происходит теперь, теперь, когда совсем, совсем кончилась война. Нет, если бы мне разрешили одно только это — я бы и тогда сказал: «Стыдно быть несчастливым». И каждый раз, когда я несчастлив, я твержу себе это: «Стыдно, стыдно, стыдно быть несчастливым!» Александр Володин

Поезд в тоннеле

Поезд остановился прямо в тоннеле. Причем первый вагон уже вышел из тоннеля, а последний еще не вошел. Неожиданная остановка огорчила всех, кроме пассажира из последнего вагона. И не потому, что в его вагоне было светлей, чем в других, а потому, что недалеко от тоннеля жил его отец. Каждый отпуск проезжал пассажир через этот тоннель, но отца не видел уже много лет, так как остановки здесь поезд не делал. Пассажир высунулся из окошка и окликнул проводника, который разгуливал вдоль поезда: — Что случилось? — Да при выходе из тоннеля рельс лопнул. — А скоро поедем? — Да не раньше, чем через четыре часа, — сказал проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля. Прямо напротив последнего вагона находилась телефонная будка. Пассажир сошел с поезда и позвонил отцу. Ему ответили, что отец на работе, и дали номер рабочего телефона. Пассажир позвонил на работу. — Сынок?! — почему-то сразу узнал его отец. — Я, батя! На целых четыре часа. — Какая жалость, — расстроился отец. — У меня до конца работы как раз четыре часа. — А нельзя отпроситься? — Нельзя, — ответил отец. — Работа срочная. Ну да я что-нибудь придумаю. Пассажир повесил трубку. Проводник как раз возвращался из тоннеля. — Едем через два часа, — объявил он. — Как через два?! — ахнул пассажир. — Вы же обещали: через четыре! — Так ремонтник думал: за четыре отремонтирует, а теперь говорит: за два, — объяснил проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля. Пассажир бросился к телефону: — Отец! Тут, понимаешь, какое дело: не четыре часа у меня, а два! — Какая досада! — огорчился отец. — Ну да ничего, поднажму маленько — может, за час управлюсь. Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, насвистывая, вышел проводник: — Такой ремонтник попался хороший! За час, говорит, сделаю! Пассажир бросился к телефону: — Отец! Извиняй! Не два часа у меня, а час! — Вот незадача-то! — приуныл отец. — В полчаса я, конечно, не уложусь. Пассажир повесил трубку. Из тоннеля как раз возвращался проводник: — Ну, анекдот! Там работы, оказывается, на полчаса. — Что ж он голову-то морочит?! — закричал пассажир и бросился к телефону. — Отец! А за десять минут не сделаешь? — Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю! Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник: — Ну и трепач этот ремонтник! “Столько работы, столько работы!” А там делов-то на десять минут. — Вот гад! — прошептал пассажир и набрал номер. — Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там гад один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут. — Действительно — гад, — согласился отец. — Ну да не отчаивайся: сейчас кончу! — Все по вагонам! — донесся из тоннеля голос проводника. — Прощай, отец! — крикнул пассажир. — Не дали нам с тобой встретиться! — Погоди, сынок! — шумно дыша, закричал отец. — Я уже освободился! Не вешай трубку! Но пассажир уже вскочил в вагон. При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в ее окне — старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку: — Освободился я, сынок! Освободился! Но стук колес заглушал его слова…

Удивительная фотоловушка в лесу

Для наблюдений за дикой природой исследователи часто используют фотоловушки. Небольшие камеры автоматически запускаются от датчика движения и снимают фото или видео без участия человека. Видео, снятое одной из таких ловушек во французском лесу, набрало огромную популярность в соцсетях. Камеру расположили возле лесного ручья рядом с упавшим деревом. Когда установившие фотоловушку наблюдатели просмотрели видео, они были поражены. Бревно превратилось в мостик, которым воспользовались многочисленные животные, чтобы перебраться с одного берега на другой. На видео можно заметить лесного кота, бобра, малиновку, выдру, мышек, лису, утку, болотную курочку, цаплю, неспешно ползущую змею, любопытную белку и других животных.

Фундаментальная ошибка атрибуции

Если вы опаздываете на работу, то обычно вините в этом пробки, очереди в метро и плохую погоду; если опаздывает ваш коллега, то он, по вашему мнению, просто безответственный растяпа, который мало того что не смог лечь спать вовремя, так еще и будильник не завел. Считать, что все неприятности, случившиеся с нами, объясняются внешними факторами, а те, что случаются с другими, происходят исключительно по их собственной вине, — абсолютно нормально для человека. Это когнитивное искажение называется «фундаментальной ошибкой атрибуции» — о нем пойдет речь в нашей статье. В социальной психологии под термином «атрибуция» обычно понимают оценку поведения других людей и поиск причин, которые могли бы его объяснить. Причины, как правило, подразделяют на два основных типа: внешние и внутренние. В число внешних причин, повлиявших на те или иные поступки человека, входят не зависящие от него факторы, вынудившие его что-либо сделать. Скажем, человек, стащивший батон из супермаркета, был вынужден это сделать, потому что у него не было денег на еду. К внутренним причинам обычно относят индивидуальные характеристики человека: скажем, тот, кто приютил у себя бездомную собаку, отличается состраданием. Впервые так называемую «фундаментальную ошибку» в суждениях о мотивациях другого человека и причинах происходящего с ним описали в конце 1960-х годов Эдвард Джонс (Edward Jones) и Виктор Харрис (Victor Harris) из Университета Дьюка. Они провели эксперимент, в ходе которого просили участников прочитать и оценить написанные в свободной форме эссе о политике Фиделя Кастро, которая на тот момент считалась одной из причин разрыва американо-кубинских дипломатических отношений. При этом половина всех эссе, участвовавших в эксперименте, была написана в поддержку Кастро, а другая половина — против. Кроме того, часть эссе была написана на основе реальных взглядов их авторов, а в другой части авторская оценка режима Кастро определялась броском монетки, то есть могла как соответствовать реальным взглядам пишущего, так и нет. Разумеется, по мнению участников эксперимента, авторы, поддержавшие политику Кастро, отличались более позитивными взглядами на его деятельность. На участников эксперимента не повлияло даже то, что, по словам исследователей, ряд эссе в поддержку кубинского лидера были написаны по заданию и могли не отражать реальных взглядов своих авторов (с вероятностью 50 процентов). Участники эксперимента все равно полагали, что написанное в каждом тексте — никакая не предварительно заданная экспериментатором оценка, а отражение реальных взглядов автора. Другими словами, участникам трудно было представить себе, что поступки окружающих могут объясняться влиянием внешних факторов (в данном случае — заданием, данным экспериментатором). Получается, что мы склонны ставить деятельность других людей в строгое соответствие с их мнением и характером. Это резко контрастирует с тем, как люди воспринимают собственную деятельность. Если вспомнить пример, который мы привели в начале текста, то можно предположить (и мы не ошибемся), что исключительно внутренними факторами мы объясняем деятельность других людей, а вот когда дело доходит до оценки наших собственных поступков, то оказывается, что они — почти всегда результат воздействия определенных обстоятельств. При этом справедлив такой «перекос» не для всякой деятельности, а лишь для той, что приводит к отрицательным последствиям. Если с другим человеком случилось что-то хорошее, то мы скорее припишем это везению, то есть воздействию внешних обстоятельств. Равным образом все хорошее, что случилось с нами, мы склонны объяснять присущими нам положительными качествами, то есть внутренними факторами. Другими словами, предвзятое отношение к ситуации зависит не только от того, кто в нее попал, но и от того, какова она: в плохие ситуации мы сами попадаем по вине обстоятельств, а другие — по своей собственной вине, в то время как успехи других объясняются внешними факторами, а наши — внутренними. При этом предрасположенность к влиянию «фундаментальной ошибки атрибуции» не доминирует во всех частях современного мира. Во многом она объясняется культурными традициями. Например, в середине 1980-х годов американский психолог Джоан Миллер (Joan Miller) попросила представителей двух разных культур (американцев и индусов) объяснить поведение других людей. Оказалось, что представители более индивидуалистичной западной культуры более же склонны и к «фундаментальной ошибке атрибуции», чем представители коллективистской восточной культуры. Помимо этого, возникновение «фундаментальной ошибки атрибуции» объясняют тем, что люди по-возможности стремятся не отягощать себя неоднозначными ситуациями, в которых приходится делать непростой выбор. Взвесить все «за» и «против», четко продумать все причины и составить список возможных внешних факторов, которые могли бы повлиять на поведение другого человека, сложнее, чем просто решить, что во всем виноват он сам. Немногие когнитивные искажения могут быть по-настоящему опасны для общества, но «фундаментальная ошибка атрибуции» определенно претендует на место в этом списке. Этой ошибкой, к примеру, частично объясняется феномен «обвинения жертвы» (или «виктимблейминга»), которому, к сожалению, очень часто подвергаются жертвы сексуальных преступлений. Из-за позитивистского подхода, заставляющего людей думать, будто мир — место достаточно справедливое (что, разумеется, не так), даже при доказанной вине преступника объяснение ситуации все равно ищут в поведении жертвы, которая якобы так или иначе спровоцировала насильника. Подобные обвинения могут не только нанести дополнительный урон психике жертвы, но также — в худших случаях — помешать суду вынести справедливый приговор преступнику. Поэтому каждый раз, анализируя какую-то ситуацию и пытаясь понять причины случившегося, следует помнить: не все, что случается с посторонними нам людьми, они навлекают на себя сами. Источник: N+1 Автор: Елизавета Ивтушок

Артур Конан Дойл. «Любящее сердце»

Врачу с частной практикой, который утром и вечером принимает больных дома, а день тратит на визиты, трудно выкроить время, чтобы подышать свежим воздухом. Для этого он должен встать пораньше и выйти на улицу в тот час, когда магазины ещё закрыты, воздух чист и свеж и все предметы резко очерчены, как бывает в мороз. Этот час сам по себе очаровывает: улицы пусты, не встретишь никого, кроме почтальона и разносчика молока, и даже самая заурядная вещь обретает первозданную привлекательность, как будто и мостовая, и фонарь, и вывеска — все заново родилось для наступающего дня. В такой час даже удаленный от моря город выглядит прекрасным, а его пропитанный дымом воздух — и тот, кажется, несет в себе чистоту. Но я жил у моря, правда, в городишке довольно дрянном; с ним примирял только его великий сосед. Но я забывал его изъяны, когда приходил посидеть на скамейке над морем, — у ног моих расстилался огромный голубой залив, обрамленный желтым полумесяцем прибрежного песка. Я люблю, когда его гладь усеяна рыбачьими лодками; люблю, когда на горизонте проходят большие суда: самого корабля не видно, а только маленькое облачко надутых ветром парусов сдержанно и величественно проплывает вдали. Но больше всего я люблю, когда его озаряют косые лучи солнца, вдруг прорвавшиеся из-за гонимых ветром туч, и вокруг на много миль нет и следа человека, оскорбляющего своим присутствием величие Природы. Я видел, как тонкие серые нити дождя под медленно плывущими облаками скрывали в дымке противоположный берег, а вокруг меня все было залито золотым светом, солнце искрилось на бурунах, проникая в зеленую толщу волн и освещая на дне островки фиолетовых водорослей. В такое утро, когда ветерок играет в волосах, воздух наполнен криками кружащихся чаек, а на губах капельки брызг, со свежими силами возвращаешься в душные комнаты больных к унылой, скучной и утомительной работе практикующего врача. В один из таких дней я и встретил моего старика. Я уже собирался уходить, когда он подошел к скамье. Я бы заметил его даже в толпе. Это был человек крупного сложения, с благородной осанкой, с аристократической головой и красиво очерченными губами. Он с трудом подымался по извилистой тропинке, тяжело опираясь на палку, как будто огромные плечи сделались непосильной ношей для его слабеющих ног. Когда он приблизился, я заметил синеватый оттенок его губ и носа, предостерегающий знак Природы, говорящий о натруженном сердце. — Трудный подъем, сэр. Как врач, я бы посоветовал вам отдохнуть, а потом идти дальше, — обратился я к нему. Он с достоинством, по-старомодному поклонился и опустился на скамейку. Я чувствовал, что он не хочет разговаривать, и тоже молчал, но не мог не наблюдать за ним краешком глаза. Это был удивительно как дошедший до нас представитель поколения первой половины этого века: в шляпе с низкой тульей и загнутыми краями, в черном атласном галстуке и с большим мясистым чисто выбритым лицом, покрытым сетью морщинок. Эти глаза, прежде чем потускнеть, смотрели из почтовых карет на землекопов, строивших полотно железной дороги, эти губы улыбались первым выпускам «Пиквика» и обсуждали их автора — многообещающего молодого человека. Это лицо было своего рода летописью прошедших семидесяти лет, где как общественные, так и личные невзгоды оставили свой след; каждая морщинка была свидетельством чего то: вот эта на лбу, быть может, оставлена восстанием сипаев, эта — Крымской кампанией, а эти — мне почему-то хотелось думать — появились, когда умер Гордон. Пока я фантазировал таким нелепым образом, старый джентльмен с лакированной тростью как бы исчез из моего зрения, и передо мной воочию предстала жизнь нации за последние семьдесят лет. Но он вскоре возвратил меня на землю. Отдышавшись, он достал из кармана письмо, надел очки в роговой оправе и очень внимательно прочитал его. Не имея ни малейшего намерения подсматривать, я все же заметил, что письмо было написано женской рукой. Он прочитал его дважды и так и остался сидеть с опущенными уголками губ, глядя поверх залива невидящим взором. Я никогда не видел более одинокого и заброшенного старика. Все доброе, что было во мне, пробудилось при виде этого печального лица. Но я знал, что он не был расположен разговаривать, и поэтому и ещё потому, что меня ждал мой завтрак и мои пациенты, я отправился домой, оставив его сидеть на скамейке. Я ни разу и не вспомнил о нем до следующего утра, когда в то же самое время он появился на мысу и сел рядом со мной на скамейку, которую я уже привык считать своей. Он опять поклонился перед тем как сесть, но, как и вчера, не был склонен поддерживать беседу. Он изменился за последние сутки, и изменился к худшему. Лицо его как-то отяжелело, морщин стало больше, он с трудом дышал, и зловещий синеватый оттенок стал заметнее. Отросшая за день щетина портила правильную линию его щек и подбородка, и он уже не держал свою большую прекрасную голову с той величавостью, которая так поразила меня в первый раз. В руках у него было письмо, не знаю то же или другое, но опять написанное женским почерком. Он по-стариковски бормотал над ним, хмурил брови и поджимал губы, как капризный ребенок. Я оставил его со смутным желанием узнать, кто же он и как случилось, что один-единственный весенний день мог до такой степени изменить его. Он так заинтересовал меня, что на следующее утро я с нетерпением ждал его появления. Я опять увидел его в тот же час: он медленно поднимался, сгорбившись, с низко опущенной головой. Когда он подошел, я был поражен переменой, происшедшей в нем. — Боюсь, что наш воздух не очень вам полезен, сэр, — осмелился я заметить. Но ему, по-видимому, было трудно разговаривать. Он попытался что-то ответить мне, но это вылилось лишь в бормотание, и он замолк. Каким сломленным, жалким и старым показался он мне, по крайней мере лет на десять старше, чем в тот раз, когда я впервые увидел его! Мне было больно смотреть, как этот старик — великолепный образец человеческой породы — таял у меня на глазах. Трясущимися пальцами он разворачивал свое неизменное письмо. Кто была эта женщина, чьи слова так действовали на него? Может быть, дочь или внучка, ставшая единственной отрадой его существования и заменившая ему... Я улыбнулся, обнаружив, как быстро я сочинил целую историю небритого старика и его писем и даже успел взгрустнуть над ней. И тем не менее он опять весь день не выходил у меня из головы, и передо мной то и дело возникали его трясущиеся, узловатые, с синими прожилками руки, разворачивающие письмо. Я не надеялся больше увидеть его. Ещё один такой день, думал я, и ему придется слечь в постель или по крайней мере остаться дома. Каково же было мое удивление, когда на следующее утро я опять увидел его на скамье. Но, подойдя ближе, я стал вдруг сомневаться, он ли это. Та же шляпа с загнутыми полями, та же лакированная трость и те же роговые очки, но куда делась сутулость и заросшее серой щетиной несчастное лицо? Щеки его были чисто выбриты, губы твердо сжаты, глаза блестели, и его голова, величественно, словно орел на скале, покоилась на могучих плечах. Прямо, с выправкой гренадера сидел он на скамье и, не зная, на что направить бьющую через край энергию, отбрасывал тростью камешки. В петлице его черного, хорошо вычищенного сюртука красовался золотистый цветок, а из кармана изящно выглядывал краешек красного шелкового платка. Его можно было принять за старшего сына того старика, который сидел здесь прошлое утро. — Доброе утро, сэр, доброе утро! — прокричал старик весело, размахивая тростью в знак приветствия. — Доброе утро, — ответил я. — Какое чудесное сегодня море! — Да, сэр, но вы бы видели его перед восходом! — Вы пришли сюда так рано? — Едва стало видно тропинку, я был уже здесь. — Вы очень рано встаете. — Не всегда, сэр, не всегда. — Он хитро посмотрел на меня, как будто стараясь угадать, достоин ли я его доверия. — Дело в том, сэр, что сегодня возвращается моя жена. Вероятно, на моем лице было написано, что я не совсем понимаю всей важности сказанного, но в то же время, уловив сочувствие в моих глазах, он пододвинулся ко мне ближе и заговорил тихим голосом, как будто то, что он хотел сообщить мне по секрету, было настолько важным, что даже чайками нельзя было это доверить. — Вы женаты, сэр? — Нет. — О, тогда вы вряд ли поймете! Мы женаты уже пятьдесят лет и никогда раньше не расставались, никогда. — Надолго уезжала ваша жена? — спросил я. — Да, сэр. На четыре дня. Видите ли, ей надо было поехать в Шотландию, по делам. Я хотел ехать с ней, но врачи мне запретили. Я бы, конечно, не стал их слушать, если бы не жена. Теперь, слава богу, все кончено, сегодня она приезжает и каждую минуту может быть здесь. — Здесь? — Да, сэр. Этот мыс и эта скамейка — наши старые друзья вот уже тридцать лет. Видите ли, люди, с которыми мы живем, нас не понимают, и среди них мы не чувствуем себя вдвоем. Поэтому мы встречаемся здесь. Я точно не знаю, каким поездом она приезжает, но даже если бы она приехала самым ранним, она бы уже застала меня здесь. — В таком случае... — сказал я, поднимаясь. — Нет, нет, сэр, не уходите. Прошу вас, останьтесь, если только я не наскучил вам своими разговорами. — Напротив, мне очень интересно, — сказал я. — Я столько пережил за эти четыре дня! Какой это был кошмар! Вам, наверное, покажется странным, что старый человек может так любить? — Это прекрасно. — Дело не во мне, сэр! Любой на моем месте чувствовал бы то же, если бы ему посчастливилось иметь такую жену. Наверное, глядя на меня и после моих рассказов о нашей долгой совместной жизни, вы думаете, что она тоже старуха? Эта мысль показалась ему такой забавной, что он от души рассмеялся. — Знаете, такие, как она, всегда молоды сердцем, поэтому они и не стареют. По-моему, она ничуть не изменилась с тех пор, как впервые взяла мою руку в свои; это было в сорок пятом году. Сейчас она, может быть, полновата, но это даже хорошо, потому что девушкой она была слишком уж тонка. Я не принадлежал к её кругу: я служил клерком в конторе её отца. О, это была романтическая история! Я завоевал её. И никогда не перестану радоваться своему счастью. Подумать только, что такая прелестная, такая необыкновенная девушка согласилась пройти об руку со мной жизнь и что я мог... Вдруг он замолчал. Я удивленно взглянул на него. Он весь дрожал, всем своим большим телом, руки вцепились в скамейку, а ноги беспомощно скользили по гравию. Я понял: он пытался встать, но не мог, потому что был слишком взволнован. Я уже было протянул ему руку, но другое, более высокое соображение вежливости сдержало меня, я отвернулся и стал смотреть на море. Через минуту он был уже на ногах и торопливо спускался вниз по тропинке. Навстречу ему шла женщина. Она была уже совсем близко, самое большее в тридцати ярдах. Не знаю, была ли она когда-нибудь такой, какой он мне описал её, или это был только идеал, который создало его воображение. Я увидел женщину и в самом деле высокую, но толстую и бесформенную, её загорелое лицо было покрыто здоровым румянцем, юбка комично обтягивала её, корсет был тесен и неуклюж, а зеленая лента на шляпе так просто раздражала. И это было то прелестное, вечно юное создание! У меня сжалось сердце, когда я подумал, как мало такая женщина может оценить его и что она, быть может, даже недостойна такой любви. Уверенной походкой поднималась она по тропинке, в то время как он ковылял ей навстречу. Стараясь быть незамеченным, я украдкой наблюдал за ними. Я видел, как они подошли друг к другу, как он протянул к ней руки, но она, не желая, видимо, чтобы хоть кто-то был свидетелем их ласки, взяла одну его руку и пожала. Я видел её лицо в эти минуты и успокоился за моего старика. Дай бог, чтобы в старости, когда руки мои будут трястись, а спина согнется, на меня так же смотрели глаза женщины.