Пускай ты выпита другим

Пускай ты выпита другим, Но мне осталось, мне осталось Твоих волос стеклянный дым И глаз осенняя усталость. О, возраст осени! Он мне Дороже юности и лета. Ты стала нравиться вдвойне Воображению поэта. Я сердцем никогда не лгу И потому на голос чванства Бестрепетно сказать могу, Что я прощаюсь с хулиганством. Пора расстаться с озорной И непокорною отвагой. Уж сердце напилось иной, Кровь отрезвляющею брагой. И мне в окошко постучал Сентябрь багряной веткой ивы, Чтоб я готов был и встречал Его приход неприхотливый. Теперь со многим я мирюсь Без принужденья, без утраты. Иною кажется мне Русь, Иными кладбища и хаты. Прозрачно я смотрю вокруг И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль, Что ты одна, сестра и друг, Могла быть спутницей поэта. Что я одной тебе бы мог, Воспитываясь в постоянстве, Пропеть о сумерках дорог И уходящем хулиганстве. Сергей Есенин 1923

5 обрусевших иностранных слов, которые совершенно поменяли свой смысл

Диван (тюркск.) На персидском языке «диван» означал «список», «реестр», то есть списки с записями о гражданской и военной службе официальных лиц Персии, Турции или арабских стран, включая дворян и военных. Со временем это слово стало обозначать помещение, в котором составлялись такие списки, в более широком смысле — собрание или группу чиновников. В восточной традиции члены таких собраний обычно сидели на длинных низких диванах с мягкими подушками. На протяжении всей истории русские вели дела с тюркоязычными народами и позаимствовали это слово, которое у нас стало обозначать соответствующий предмет мебели. Галстук (немецкий) В большинстве европейских языков слово «галстук» происходит от французского «cravate», которое происходит от слова «corvat» — хорватские солдаты носили галстуки как часть своей традиционной военной формы. Но в России слово галстук было заимствовано из немецкого (das Halstuch) и голландского (halsdoek) языков, где оно означает «шейный платок». Тужурка (французский) Тужурка по-русски — это название короткого кителя, который заканчивается на талии. В России все дворяне были обязаны служить государству, и большинство предпочитали военную службу гражданской. После отставки они оставляли форму и одежду у себя. Легкие в носке, тужурки стали повседневной одеждой. Вот почему название происходит от французского «toujours» — каждый день. Так что это слово означает «повседневная куртка». Кстати, интересно, что во французском языке такого слова нет. Инсульт (английский) В английском языке слово «инсульт» (insult) происходит от латинского глагола «insultare», что означает «прыгать». Со временем значение слова расширилось и стало означать «словесно атаковать, насмехаться», это значение осталось неизменным в английском и в немецком языках. Но в качестве медицинского жаргона это слово сохранило свое значение как «атака» или «внезапный порыв», когда речь идет о болезни. Это значение затем мигрировало в русский язык. Сарай (тюркск.) Сарай в переводе с персидского означает «дворец». Столица Золотой Орды во время Татаро-монгольского ига на Руси также называлась Сарай. По иронии судьбы, русское значение данного слова было сильно снижено до простого «сарай» или «склад», которое в нашей дачной культуре означает деревянное здание, в котором люди обычно держат свой садовый инвентарь. Как и «диван», это слово прибыло в Россию по турецкому маршруту. Источник: Russia Beyond the Headlines

7 историй возникновения фразеологизмов, которые мы используем каждый день

«Одеться шиворот-навыворот, встать как вкопанному да перемывать косточки всем встречным и поперечным» — картина странноватая, но понятная. А вот лет 500 назад всё это выглядело иначе: гораздо страшнее. Если разобраться, какие насильственные практики стояли за обыденными сегодня фразеологизмами, ваша речь никогда не будет прежней. Узнать всю подноготную Забавно, но раньше услышать подлинную правду далеко не всегда означало услышать истинную правду, хотя и выбивалась эта правда довольно жестко, причем в прямом смысле слова «выбивалась». Добывалась она с помощью специальных плетей — «линников» (от которых и пошло слово «подлинный»). Ими щедро избивали до крови, пока жертва не сознается во всём, что от нее хотят услышать. Если же плетьми так и не удалось выбить нужное признание, и подозреваемый оказывался слишком настойчивым в молчании, его отправляли на следующий уровень боли. «Не говоришь правды подлинной? Скажешь подноготную!» — говорили палачи жертвам, стойко продержавшимся на допросах, после чего переходили к самой мучительной пытке: под ногти ног и рук жертвы медленно загоняли длинные гвозди или иглы. Пока гвозди разрывали кожу под ногтями, несчастный мог наговорить что угодно, просто чтобы остановить дикую боль, поэтому далеко не всегда сказанное им в итоге оказывалось правдой. Мальчик для битья Стать без вины виноватым, этаким мальчиком для битья, мало кому хочется. Но в XV–XVII веках стать бедолагой, расплачивающимся за чужие огрехи, считалось довольно престижным, если речь шла о расплате за промахи английского принца. В то время считалось, что короли назначаются Богом, а значит, и сын короля связан с божественной силой, и никто, кроме короля, не имеет права наказывать такого ребенка. Но принц, несмотря на всё свое божественное происхождение, вредничал не хуже любого другого ребенка, а король не всегда мог оперативно вмешаться в процесс воспитания мальчика, будучи по горло занятым своими делами. Что же делать: принца бить за проказы нельзя, а воспитать придворным тонкостям всё-таки нужно. Воспитатели придумали бить кого-нибудь такого, кого юному наследнику престола было бы очень жалко. Так было решено, что принцу обязательно нужен друг — желательно благородных кровей, но иногда другом принца становился и простой подкидыш. Мальчики были вместе с самого рождения, не разлучаясь ни во время игры, ни во время учебы и искренне привязывались друг к другу. Это-то и было нужно их воспитателям: стоило принцу провиниться, и вот перед его глазами тут же пороли его единственного друга. Всыпали щедро, как говорится, по первое число. Принц никак не мог помочь мальчику, просто стоял как вкопанный и мотал на ус, как больше не нужно себя вести. Карьера таких «мальчиков» обычно была не очень успешной. Но иногда принцы желали «вознаградить» преданных друзей за детские страдания, так, например, Чарльз I пожаловал своего мальчика для битья, Вильяма Мюррея, титулом первого графа Мэнсфилда. Всыпать по первое число На Руси любили не самые гуманные способы воспитания, доставалось всем и не всегда за дело. Например, в дореволюционных школах круглых отличников пороли так же, как и круглых двоечников, — просто на всякий случай. Причем порка обычно проводилась строго по расписанию, в первых числах каждого месяца. Иногда, чтобы усилить профилактическое «лечение», розги замачивали в соляном растворе: считалось, что после этого ученики намного дольше будут помнить про необходимость дисциплины в школе. Правда, учителя нередко так увлекались процессом воспитания, что забывали вовремя остановиться: тогда следы от розог не сходили с учеников вплоть до новой порки в начале следующего месяца. Стоять как вкопанный Учитывая жуткую историю происхождения этого фразеологизма, правильнее и этичнее было бы говорить «как вкопанная». В русском языке фразеологизм вошел в активную лексику в XVII веке, во время царствования Алексея Михайловича, прозванного за мягкость характера «тишайшим». Именно тогда путешественники могли наблюдать жесточайшую растянутую во времени казнь: женщин, убивших своих мужей, закапывали в землю по уши прямо на Красной площади. Ни выбраться, ни даже пошевелиться приговоренная убийца никак не могла: вокруг нее денно и нощно несли караул стрельцы, отгонявшие сердобольных прохожих, желающих помочь ей выбраться, попытаться напоить или накормить. Всё, что могли сделать неравнодушные, — бросить рядом с умирающей деньги на гроб для нее. Смерть обычно приходила на 3–4-й день, но если несчастная «задерживалась» на этом свете, приставленные часовые просто брали молотки и утрамбовывали землю вокруг приговоренной. Грунт сдавливал ее грудь, и через несколько часов женщина погибала. Такой способ казни просуществовал на Руси почти 150 лет, пока к власти не пришла младшая дочка Петра I Елизавета Петровна, решившая остановить смертную казнь на территории страны, несмотря на протесты Сената. Правда, императрица узаконила другое наказание для преступников, родившее еще один знаменитый фразеологизм «на лбу написано». Бунтовщикам или провинившимся выжигали на щеке или лбу клеймо раскаленным железом, чтобы любой мог видеть, что перед ним — нарушитель закона. Справедливости ради нужно сказать, что такие демонстративные казни проводились не только в России: практиковались они еще во времена Римской империи, исламских странах и даже в Англии. Правда, в отличие от Англии, где за 30 лет таким способом было убито около 10 женщин, за это же время в России казнили столько женщин, что счет даже не велся. Вот такие пироги. Вот такие пироги Кстати, о пирогах. Что это за пироги такие, которыми мы обычно заканчиваем не самые радостные истории, и с чем они? Как это ни неаппетитно звучит, но пироги эти — с котятами. По одной из версий, в дикий голод, когда еды не было от слова «совсем», что обычно происходило во время осады городов, жителям ничего не оставалось, кроме того, как начать поедать домашних животных. Начиная скотом и заканчивая котятами, которых могла принести родившая кошка. Так что полное выражение звучит так: «Вот такие пироги с котятами — их ешь, а они пищат», — но обычно оно сокращается, «опуская» несчастных котят вместе с первоначальным смыслом. Кстати, «суп с котом», любезно подающийся на вопрос «а что потом?» — из этой же оперы. Правда, здесь ситуация еще безнадежнее: нет ничего, даже теста на такие вот «пироги». Шиворот-навыворот Сейчас это выражение считается безобидным и даже шутливым. А вот жители Древней Руси с этим не согласились бы. Дело в том, что «шиворотом» раньше назывался шикарный, расшитый узорами воротник, и носить его могли только вельможи. Но если вдруг какой-нибудь боярин гневил царя непослушанием, его высокородие подвергалось публичному высмеиванию. Для этого брали самого боярина, выворачивали его роскошную одежду шиворотом назад, подбирали самую хилую, едва стоящую на ногах клячу, и сажали провинившегося на нее, в вывернутой одежде, да еще лицом к хвосту. В таком не самом приглядном виде вельможу провозили по всему городу на забаву толпе. Заканчивалось, правда, это представление совсем не весело: после того, как кляча с боярином обходила весь город, несчастного и пристыженного, приговаривали к смерти, и отправляли прямо с клячи на казнь. Перемывать косточки Если сейчас выражение «перемывать косточки» означает злословить за спиной — то есть пока человека нет рядом, — то раньше, даже если обсуждаемый и захотел бы подслушать, что о нем говорят, то просто не смог бы физически. Дело в том, что в VIII–XI веках «косточки перемывали» исключительно покойникам. Как только человек умирал, его обмывали, заворачивали в ткани и помещали в специальную нишу в стене. По прошествии 40 дней труп полностью разлагался, так что от покойника не оставалось ничего, кроме костей. Казалось бы, всё: человек отошел на тот свет, нужно смириться и отпустить. Но древние считали совсем иначе и вовсе не собирались оставлять умершего в покое. Вместо этого они вытаскивали кости покойника, обмывали вином или простой водой, и, пока священник читал над ними молитвы, остальные занимались тем, что вспоминали жизнь усопшего, пытались дать оценку его поступкам, рассказывали друг другу всё, что знали о нем. Главная цель всех этих действий заключалась в том, чтобы проверить, не являлся ли покойник упырем, то есть проклятым. Так как проклятые, согласно поверьям тех лет, не разлагались (а значит, могли спокойно выбираться из своих могил после смерти, чтобы испить кровушку из какого-нибудь прохожего), церковь и родственники считали своим долгом перестраховаться и убедиться, что, кроме костей, в могиле ничего больше нет. А значит, никаких вурдалаков можно не опасаться. Автор: Лилия Гринь

«И мы, наконец, встретились»

«Давайте уже встретимся и напьемся, а? Как раньше?» — убеждает друг по телефону. Я соглашаюсь. Надо оповестить еще пятерых старых друзей. Кто будет звонить? Проблема. Надо же дозвониться, кого-то нет дома, кто-то с женой ругается. Друг занят, я тоже. Наша романтическая идея растворяется в осеннем воздухе. Проходит лет десять. За эти десять лет мы много раз говорили друг другу: «Давайте уже встретимся, а?» За эти десять лет у каждого появились не только дети, но и мобильные телефоны. И теперь дозвониться — нет проблемы. Но почему-то не звоним. Не встречаемся. Еще проходят годы. Мы встречаемся на похоронах. Одного из нас уже нет. Потом сидим за длинными столами, вспоминаем покойника. Каким он был славным, веселым, заводным. Со дна рюмок всплывают истории беспечной юности. Когда собраться для нас — было вопросом часа. Никакого повода не требовалось. «Встречаемся? Где?» И никаких мобильных, вот ведь чудо какое. И находили друг друга. Иной раз просто заваливались к другу домой: «Подъем! У нас собой пиво». Друг удивлялся: «Ну вы даете! Ладно, выхожу». Когда бродили целую ночь по городу, на рассвете покупали горячий батон, прямо у грузчиков возле булочной. Разламывали его на всех. Смеялись. Впереди была интересная, загадочная, бурная жизнь. Мы были очень счастливыми дураками. И тут кто-то из нас обязательно говорит: «Слушайте, так нельзя. Надо встречаться. Мы же совсем не видимся». Все соглашаются. Кто-то роняет слезу на малосольный огурец. Расставаясь после поминок, клянемся друг другу: «В следующую субботу — обязательно!» Проходит следующая суббота, а затем еще лет десять. За это время мы похоронили еще одного. Зато теперь у всех социальные сети. Привет, френды! Может, встретимся? «Надо бы… — вяло отвечает один. — Но я в Питере». «А я в Америке», — пишет другой. Нас разнесло. Нас развезло. Вдруг хорошая новость: прилетает друг из Америки. Теперь — точно встречаться. Теперь — не отвертеться. Когда, друзья? Следующая пятница? «Прекрасно! — отвечают все. — Напьемся, как раньше!» Наступает пятница. Никто никому не звонит. Никто никому не пишет. Да, надо бы. Нас ведь на двух меньше, надо держаться, надо сплотиться. Когда-то мы лихо заваливались друг к другу, смешные нахалы. Кричали снизу «Выходи!». Танцевали брейк-дэнс под окнами, изумляя соседей. Теперь сделать звонок — уже нравственный подвиг. Да, мы договорились на пятницу… друг прилетел… радость. Но в пятницу — кино с женой, пиво с коллегами, а то и просто шоу «Голос». Как пропустить шоу «Голос»? Никак нельзя пропустить. Да, стыдно и малодушно. Но теперь мы даже побаиваемся этой встречи. Наш теплый батон зачерствел, рассыпался в крошки, их склевали шустрые воробьи. У нас есть социальные сети, зачем встречаться? Смайлик с подмигиванием. Мы очень любим друг друга, у нас была общая юность, безумства, драмы. Но вот так — вдруг взять и встретиться? Прям ни с того ни с сего? С бухты-барахты? Вот я, скажем, выгляжу не очень. Нет, я не девушка, вроде какой пустяк: выгляжу не очень. Это же родные люди, свои. Но мой большой живот мне не нравится. Мне теперь вообще мало что нравится. Кроме наших юношеских бледных фотографий, которые я изредка рассматриваю. Особенно та, где мы в задрипанных куртках, все щуримся под мартовским солнцем. Когда мы еще не знали: интересная и бурная жизнь у нас именно сейчас, в эту минуту, когда фотограф наводит объектив своего «Зенита». А потом будет просто жизнь. Обычная. Как у всех. Проходит еще несколько лет. И все-таки мы встречаемся. Чудо случилось. Наступила весна, взыграло в жилах старое пиво. Вечер. Кафе. Стол на четверых. Приходит первый, смотрит по сторонам, брюзжит: «Неуютно тут… Ну дайте меню. Есть постное?» Приходит второй. Не сразу узнает первого: «Вот ты разжирел!» Первый хмурится: «А ты лысый совсем!» Приходит третий: «Мужики, я на полчаса всего, извините». А четвертый вместо себя присылает смс. У него что-то с движком, срочно надо в сервис. Никто не пьет. Один постится, второй за рулем, третий зашился. Все трое достают смартфоны. Один пишет в вотсапе любовнице, второй отвечает по мейлу юристу в Бостоне, третий строчит в фейсбук: «Встретился с друзьями юности! Какая радость!» Молчание. Пальцы клацают по смартфонам. Изредка: «А как там Танька, нормально? Уже бабушка, надо же…» Да, мы любим друг друга. Но уже друг другу неинтересны. Через час нам приносят счет. Тут я восклицаю: «Может, общее селфи?» Двое других отмахиваются. Мы выходим на улицу, кутаемся в плащи и шарфы. «Хорошо посидели, да? Надо бы еще…» Все кивают. Зевают. Скучают. Мимо проносится компания молодых ребят, в узких джинсах, с пивом в руках. Они смеются, они будут гулять всю ночь. Они еще не знают, что это лучшая ночь в их жизни. Пусть думают, что потом будет лучше. Счастливые дураки. Автор: Алексей Беляков

«Демон» Врубеля: тайна написания картины

Картины одного из наиболее знаменитых не только в России, но и за рубежом, отечественных художников — Михаила Врубеля очаровывают публику и притягивают взгляд. В первую очередь художник прославился своими Демонами, которые выглядят такими таинственными и сильными, грустными и полными внутреннего огня одновременно. Многих и по сей день волнует история написания картины «Демон сидящий». Кто-то связывает ее создание с поэмой М. Ю. Лермонтова «Демон». Действительно, художник нарисовал примерно три десятка иллюстраций к этому произведению, в числе которых был и тот самый «Демон» — сегодня картина представлена в Третьяковской галерее и тревожит умы зрителей своей загадочностью. Почему эта картина такая необычная? «Демон» М. Врубеля особенный не потому, что не изображен, как каноничная «нечисть», дело не только в этом. Перед нами падший ангел высокого роста, который фактически не помещается в рамки полотна. Его опущенные плечи и сцепленные кисти говорят о том, что он испытывает сложные чувства. Он устал от зла, не замечает ничего вокруг, переживает смятение и отсутствие возможности применить собственную силу. У «Демона» достаточно необычное лицо. Вы можете увидеть большие глаза и длинные волосы, довольно пухлые губы. «Демон» мускулист, но в нем есть много женственных черт. Художник говорил о том, что он стремился создать андрогинный образ «Демона», потому как темной может быть не только мужская, но и женская сущность. Это позволяет изобразить злого духа таким, чтобы он сочетал характеристики обоих полов. Деталь, на которую стоит обратить внимание, заключается в позе персонажа. Он сидит, что помогает сделать акцент на его скорби и непреодолимой печали. Четко прорисован только сам образ Демона, а также цветотени вечерних небес — пурпурные, фиолетовые, с добавлением золотой краски для изображения последних солнечных лучей на горизонте. Остаток композиции обладает определенным диссонансом — мазки часто расплываются, выглядят грубо и мозаично. Цветы с картины смотрятся как минералы, они безжизненные, потому некоторые критики склоняются к тому, что это на самом деле мертвые анемоны. Если вы посмотрите на картину издалека, то почувствуете, будто это вовсе не картина, а настоящий витраж. Чтобы достичь подобного эффекта, Врубель использовал мастихин и подчищал все ножом. Палитра картины состоит из темных, главным образом, тонов. Кровавое небо, контрасты голубого и красного с черным, отсутствие плавных переходов на большей части полотна — все это заставляет нас насторожиться. Герой Врубеля обладает двойственной природой, это подчеркивает наличие светлых пастельных тонов в сочетании с подчеркнутыми темными линиями. Как создавалось полотно Почему важно, что Врубель использовал в процессе создания полотна мастихин? На самом деле этот инструмент в виде металлической лопатки для удаления остатков краски помогает сделать изображение дробным. Это способствует получению поверхности, которая будет напоминать кристаллы или своеобразный калейдоскоп. Подобную технику Врубель долго вырабатывал. Его сестра по имени Анна говорила о том, что художник в годы обучения в гимназии занимался выращиванием кристаллов. Кроме того, в юности он учился у художника П. Чистякова, который показал Врубелю, как искать объем и делить пространство на несколько граней. Этот метод позволил М. Врубелю выразить то, что в его восприятии было заложено изначально. Есть ли что-то действительно демоническое в картине Врубеля? Почему именно эта фигура преследовала художника? Впервые на полотнах автора данный образ начал появляться в 1885 в Киеве. Врубелю хотелось верить, что он прославится благодаря тому, что напишет «Демона». В Москве художник получил заказ — проиллюстрировать сочинения Лермонтова, включая «Демона». Известно, что художник любил цитировать Лермонтова, но ему необходимо было отыскать личный подход к созданию иллюстраций. Тоска «Демона» — это прообраз интеллигенции в переходный период. Наваждение «Демоном» Через десять лет после создания «Демона сидящего» Врубель нарисовал еще одного, «Демона поверженного». Интересно, что именно после написания этой картины автор попал в психиатрическую лечебницу. Поэтому возникла легенда о том, что демонические силы одолели художника и свели его с ума. Биографы говорят, что это не соответствует действительности. Разумеется, образ демона действительно был очень интересен Врубелю, он несколько раз прорабатывал картину и возвращался к данному мотиву не единожды. Однако, это распространенная практика для художников: Эдвард Мунк через семнадцать лет вернулся к образу с картины «Крик», Рембрандт написал десятки автопортретов, а Клод Моне много раз писал в течение всей жизни Руанский собор. Если отбросить мистику в сторону, то совершенно не «Демон» виноват в сумасшествии Врубеля. Все дело в том, что в конце 19-го века в 90-х годах Михаил Врубель заразился сифилисом. Из-за того, что в то время эту болезнь не лечили антибиотиками (их попросту еще не изобрели), то через несколько лет его нервная система начала серьезно страдать. Это спровоцировало частые галлюцинации и приступы бреда. Художник скончался в 1910 году. До изобретения первого антибиотика — пенициллина — оставалось еще целых восемнадцать лет. Автор: Инесса Борцова

«Все животные равны, но некоторые равнее других»

Если ты в меньшинстве — и даже в единственном числе, — это не значит, что ты безумен. Есть правда и есть неправда, и, если ты держишься правды, пусть наперекор всему свету, ты не безумен. Люди могут быть счастливы лишь при условии, что они не считают счастье целью жизни. Нам, представителям среднего класса, кроме правильного произношения, терять нечего. Со временем мы придём к убеждению, что консервы — оружие более страшное, чем пулемёт. О политике и власти Большинство революционеров — потенциальные консерваторы. Вожди, которые пугают свой народ кровью, тяжким трудом, слезами и потом, пользуются большим доверием, чем политики, сулящие благополучие и процветание. Война — это способ разбивать вдребезги, распылять в стратосфере, топить в морской пучине материалы, которые могли бы улучшить народу жизнь и тем самым в конечном счёте сделать его разумнее. И католики, и коммунисты полагают, будто их противник не может быть одновременно и честным и умным. Общество можно считать тоталитарным, когда все его структуры становятся вопиюще искусственными, то есть когда правящий класс утратил свое назначение, однако цепляется за власть силой или мошенничеством. Политический язык нужен для того, чтобы ложь звучала правдиво, чтобы убийство выглядело респектабельным и чтобы воздух можно было схватить руками. Правда состоит в том, что для многих людей, именующих себя социалистами, революция не означает движения масс, с которыми они надеются связать себя; она означает комплект реформ, которые «мы», умные, собираемся навязать «им», существам низшего порядка. Противники интеллектуальной свободы всегда пытаются изобразить, что они призывают к борьбе «за дисциплину против индивидуализма». Типичный социалист — это аккуратный маленький человечек, обычно мелкий чиновник и тайный трезвенник, нередко — вегетарианец, который — и это в нём самое главное — ни на что не променяет свое социальное положение. Худшая реклама социализма (как и христианства) — его приверженцы. Цена свободы — не вечная бдительность, а вечная грязь. Становясь тираном, белый человек наносит смертельный удар по своей собственной свободе. «Скотный двор» Все животные равны, но некоторые равнее других. Он настанет, он настанет — мир великой чистоты. И людей совсем не станет, будут только лишь скоты... «1984» Война — это мир. Свобода — это рабство. Незнание — сила. Тот, кто управляет прошлым, управляет будущим. Тот, кто управляет настоящим, управляет прошлым. Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре. Если дозволено это, то все остальное отсюда следует. Когда война становится бесконечной, она перестает быть опасной. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть. Иерархическое общество возможно только на основе бедности и невежества. О литературе Когда говорят, что писатель в моде, это почти наверняка означает, что восхищаются им только люди до тридцати лет. Всякий писатель, который становится под партийные знамёна, рано или поздно оказывается перед выбором — либо подчиниться, либо заткнуться. Лучшие книги говорят то, что известно и без них. Невозможно написать ничего толкового, если постоянно не подавлять в себе личное. Хорошая проза — как чисто вымытое оконное стекло. Неопровержимый признак гения: его книги не нравятся женщинам.

Прерафаэлиты: романтики и провокаторы из мира живописи

Прерафаэлиты (с англ. Pre-Raphaelites) — это оригинальное направление в истории английской живописи и поэзии, которое относится ко второй половине XIX столетия. Движение прерафаэлитов было своеобразным протестом против устоявшихся викторианских традиций в искусстве. Название течения в живописи отсылает нас к художникам, творившим в эпоху Раннего Возрождения, то есть «до Рафаэля» — откуда и «прерафаэлиты». Речь идет о таких живописцах, как Фра Анжелико, Беллини, Перуджино и т. д. Почему это интересно? Художникам-прерафаэлитам нравились чистые и яркие краски, в особенности сочный рыжий и зеленый цвета. Человеческие фигуры на картинах зачастую как бы «парят», они похожи на дам, мечтающих о рыцарях, на святых — с распущенными волосами, светлой кожей, утонченным силуэтом. Прерафаэлиты в большом количестве использовали библейские и шекспировские сюжеты, изображали на полотнах рыжеволосых женщин, что сегодня считается своего рода отличительным признаком их картин. На самом деле, если задуматься, что же революционного было в их полотнах? С технической точки зрения особенных экспериментов в их творчестве не было, как и в плане сюжетов. Тогда в чем заключался вызов современным тенденциям, и почему «Братство прерафаэлитов» принято именовать первым авангардным движением в Европе? Сложно вообразить, что первые картины прерафаэлитов, которые были представлены на выставках в Королевской художественной академии, оказались раскритикованными. Художники из этого «братства» воспринимались, словно сборище богохульников и дерзких выскочек, а их принципы в отношении искусства были жестоко высмеяны как тормозящий прогресс бред из прошлого. Сегодня образы с их картин нам кажутся довольно привлекательными, но в 19-м столетии их красота не была такой очевидной для всех. Особенности живописи прерафаэлитов Первая картина, которая подлежала критике английских живописцев и публики, это работа Дж. Э. Милле «Христос в родительском доме». На полотне можно увидеть загорелого мускулистого Иосифа, отекшие руки уже старой Святой Анны, Христа в детстве с босыми грязными ногами, морщинистую Деву Марию — все это смотрится довольно натуралистично, а потому воспринималось во второй половине 19-го столетия как святотатство. До этого сцены из Библии изображались художниками по канону уже больше трех сотен лет. Но подражание — это то, что прерафаэлиты ненавидели. Холман Хант, Джон Эверетт Милле и Данте Россетти были всего лишь студентами художественной академии. Им удалось усадить позировать для создания полотен своих родственников, любимых женщин, прислугу, продавцов и проституток. Именно они послужили вдохновением для создания картин с изображением святых и шекспировских героев. Критикам дерзкое отношение к каноническим принципам показалось чрезмерно смелым, к примеру, даже ангельские фигуры у прерафаэлитов выглядели, как крепкие мускулистые юноши из плоти и крови. Художники-прерафаэлиты пытались достичь практически фотографической точности некоторых деталей, хотели сделать оттенки на картинах как можно более чистыми. Именно поэтому они работали над определенными полотнами сутками на протяжении нескольких месяцев. Революция в искусстве В действительности нельзя сказать, что прерафаэлиты начали выбирать революционные сюжеты для своих картин. Заслугой этого направления было то, что они сумели фактически первыми ответить на актуальные запросы того времени. В числе викторианских «тенденций» были популярные тогда легенды о короле Артуре, шекспировские герои, библейские символические аллегории. При этом революцию они совершили, что достаточно трудно представить в современных условиях, от скуки: ходить по академическим выставкам и делать вид, что вам интересно смотреть на плоские изображения жеманных красавиц на идиллических полянах — это совершенно не интересно для настоящего художника. В поисках вдохновения для движения вперед в искусстве прерафаэлиты обратились к эпохе Возрождения и искренней, красочной живописи до Рафаэля. Принципы прерафаэлитов можно объяснить приверженностью к раннеитальянскому искусству, отсутствием жестких устоявшихся канонов из академической художественной среды, вниманием к деталям, легкой личной пристрастностью к изображению. Но при этом художники из Братства прерафаэлитов ненавидели претенциозность современной живописи и отсутствие воображения у живописцев, снобизм и неточность в изображении отдельных важных элементов. Интересно упомянуть о том, что Джон Рескин — один из влиятельных арт-критиков, который покровительствовал прерафаэлитам, был ярым противником серийного промышленного производства, современной, уродливой по его мнению, архитектуры, а потому призывал художников следовать природе и ничего чрезмерно не украшать на полотнах. Это во многом легло в основу теоретической базы Братства. Известно, что Хант и Милле по нескольку месяцев работали на берегу реки, зарисовывая цветы и деревья для будущих работ. К примеру, пейзажные элементы в «Офелии» Милле были настолько совершенными с точки зрения ботаники, что один из лондонских преподавателей водил своих студентов посмотреть на картину для наглядного изучения английской сельской флоры. Несмотря на первоначальную негативную реакцию критиков, прерафаэлиты быстро получили популярность и коммерческий успех. Это была первая европейская группа художников, которая стала выпускать массовое искусство. Арт-дилеры приобретали работы и устраивали масштабные выставки картин прерафаэлитов, которые путешествовали по английским городам, а позднее по Америке, Канаде, Австралии и Новой Зеландии. Автор: Инесса Борцова

Александр Ширвиндт о возрасте

В нашем возрасте (от 75-ти и выше) ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит». А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать. Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов. Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора… И сидит академик в золотых очках. «Сколько вам лет?» – говорит. Да вот, говорю, четыреста будет. «Мы, значит, ровесники, я младше вас на год». Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками: «Умоляю, уберите». Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал. «А что у вас?» Я говорю: «Во-первых, коленки болят утром». – «А у меня, наоборот, вечером. Что еще?» – «Одышка». – «Ну это нормально». – «Я стал быстро уставать». – «Правильно. Я тоже. В нашем возрасте так и должно быть». И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить? На прощание я сказал, что бросил курить. Он посмотрел на меня через золотые очки: «Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть». Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений! А если бы он стал читать мою мочу… Александр Ширвиндт

Повседневная жизнь петербургского чиновника 1890-х годов

Будний день среднего петербургского чиновника 1890-х гг. в воспоминаниях С.Ф. Светлова, более 20 лет прослужившего в качестве старшего контролёра в Государственном дворянском земельном банке: «Утром чиновник встаёт часов в восемь, девять или десять, глядя по тому — начинается ли его служба рано или поздно. Обыкновенно встают в девять часов и пьют чай или кофе с булками (французская булка, розанчик, сухари, крендели, ватрушечки и пр.). Явясь на службу, чиновники редко принимаются за дело сразу. Сперва поговорят, потолкуют о новостях, а иной раз пробегут казённые газеты. Часу в первом желающие идут в буфет позавтракать и попить чайку, на что уходит с полчаса времени. В некоторых учреждениях завтрак и чай разносятся сторожами прямо по комнатам, так что в буфет не ходят. Расчёт с буфетом производится в день получения жалования, двадцатого числа, причём некоторым приходится уплачивать за месяц до десяти и до пятнадцати рублей. Средним же числом расход на буфет составляет рублей пять или шесть. Присутствие кончается в разных учреждениях не одинаково, но в большинстве — от четырёх до пяти часов. В летнее время присутствие кончается несколько раньше, чем зимою и, сверх того, чиновники имеют по одному свободному дню в неделю, кроме праздников. По окончании присутствия чиновники идут обедать, кто домой, кто в рестораны, а кто и в кухмистерские, где можно пообедать за тридцать или сорок копеек и нажить себе катар желудка. Редкий из чиновников предварительно обеда не пропустит маленькую рюмочку и другую водки, настойки или какого-нибудь вина. Обычное меню среднего чиновника — суп, бульон или щи, жаркое (бифштексы, телятина, котлеты, свинина жаренная, голубцы, иногда что-нибудь из дичи) и сладкое (желе, муссы, компот, кисель с молоком, фрукты недорогие и пр.). Обыкновенно будничный обед состоит из трёх блюд: жидкого горячего, жаркого и сладкого. После обеда или ложатся отдохнуть, или читают газеты. Часов в восемь пьют чай и затем или садятся за работу, или отправляются на прогулку, в гости, в клуб и пр. Если чиновник остаётся дома и у него никого из гостей нет, то часов в одиннадцать или двенадцать подаётся ужин из закусок (селёдка, колбаса, сардинки, масло, сыр, оставшееся от обеда жаркое) и чай или пиво. После ужина ложатся спать. Таков образ жизни чиновника семейного, живущего своим домом. Кстати сказать, что современные столичные чиновники не очень любят, когда их зовут «чиновниками», не любят одевать вицмундиры (к которым прибегают только в случае необходимости), избегают носить ордена и интересуются больше всего не служебными почестями, а окладами". Источник: Светлов С.Ф. Петербургская жизнь в конце XIX столетия (в 1892 году). СПб., 1998, с. 20 — 21.